Перевод текстов и документов > Виппер Ю.Б. О некоторых теоретических проблемах истории литературы

О некоторых теоретических проблемах истории литературы

Ю. Б. Виппер

О НЕКОТОРЫХ ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ ИСТОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ

(Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история. (О западноевропейских литературахXVI - первой половины XIX века). - М., 1990. - С. 285-311)

Опыт работы над многотомной "Историей всемирной литературы" убеждает, чтоодна из актуальнейших задач, стоящих перед литературоведческой наукой, - разработкасравнительного подхода к изучению развития словесного искусства. Впрочем, таже задача стоит и перед другими отраслями гуманитарных наук: без усовершенствованияметода сравнительного анализа не построить и комплексную историю искусств (хотябы даже в рамках одной эпохи), не говоря уже о комплексной истории духовнойкультуры в целом. Чем более расширяется - географически и исторически - круглитературных явлений, включаемых нами в сферу исследования (а процесс этот развертываетсявесьма стремительно), тем очевиднее становится внутренняя взаимосвязь этих явленийили, во всяком случае, необходимость изучать их в сопоставлении, не изолированно,а в общем контексте художественной деятельности человечества (межнациональномпо своему содержанию, подразумевающем, в частности, учет развития литературсоседних стран, а то и целых региональных общностей). Без такого рода попытоктрудно выявить национальную специфику отдельных литератур, особенности их эволюции,своеобразие их вклада в сокровищницу мировой культуры. Не прибегая к содействиюсравнительного анализа, не преодолеть и пагубного влияния позитивистской описательностии хроникальности, не обрести должной ценностной ориентации в характеристикелитературного наследия той или иной нации, не создать той "теоретической историилитературы", задачу построения которой как первоочередную научную цель выдвинулв свое время Д. С. Лихачев [1].

Естественно, при такой направленности сравнительное изучение литературногопроцесса вбирает в себя основные присущие литературоведческой науке подходы:историко-генетический, историко-функциональный, ценностный, системный и т. д.Само собой разумеется также, что сравнительное изучение наряду с изучением связейгенетического и контактного характера особое внимание должно уделять осмыслениютак называемых типологических схождений или соотношений. Именно решение этойпроблемы, связанной в свою очередь с исследованием разных конкретно-историческихтипов, в которых выражается взаимодействие законов единства и неравномерностимирового литературного развития, и позволяет приблизиться к основным закономерностямэтого процесса.

Значительное расширение охвата материала и способов его истолкования сравнительнымлитературоведением наблюдается не только у нас; оно по-своему характерно и длятак называемой "компаративистики" Запада (впрочем, не только Запада, но и Востокаи Юга: международные конгрессы по сравнительному литературоведению нагляднопоказывают, как неуклонно и интенсивно растет интерес к занятию сравнительнымлитературоведением в Китае, Индии, в других странах Азии, а также Африки). Мыеще недостаточно отчетливо представляем себе состояние зарубежной компаративистики,прежде всего в странах капиталистических и развивающихся.

Сравнительное изучение литератур претерпело и на наших глазах претерпеваетнемало изменений. Изучение пресловутых, подчиняющих себе все и вся "влияний"одних литератур на другие давно уже перестало быть средоточием и сутью зарубежнойкомпаративистики (хотя этой проблематике еще и продолжает отдавать дань немалоеколичество по преимуществу французских компаративистов [2]).Особенно разительные сдвиги произошли в этом отношении на протяжении 1950-хи 1960-х годов.

Первый существенный момент в этой связи - это яростная полемика, которую развернулв эти годы со школой Ван Тигема и его последователя Ж.-М. Карре американскийлитературовед Р. Уеллек. В своих работах "Понятие современного литературоведения"и "Кризис сравнительного литературоведения" он подверг решительной критике традиционноедля школы, возглавлявшейся в течение многих лет П. Ван Тигемом и Ф. Бальдансперже,стремление делить литературы на "влияющую" и "воспринимающую" и сводить сравнительныйанализ литературных явлений к выяснению "влияний" (чаще всего иноземных), будтобы обусловивших существование этих явлений [3].Неверно было бы сводить эту полемику только к столкновению американской и французскойшкол компаративистики. Вскоре с позиций, в какой-то мере соприкасавшихся с точкойзрения Уеллека, выступил - и не менее резко - французский ученый Р. Этьямбль[4]. Он также ратовал за предельное расширениеобъектов сравнительного анализа путем вовлечения в него литературных явлений,совершенно не объединенных между собой непосредственными контактными или генетическимисвязями. За такого рода сопоставлениями в западной компаративистике закрепилсявпоследствии, как известно, термин "аналогии". Следует сразу же отметить тесмысловые оттенки, присущие этому термину, которые принципиально отличают егоот играющего столь важную роль в нашей литературоведческой науке понятия "типологическиесвязи" или "типологические соотношения". Термин "аналогии" подчеркивает какбы приоритет сходства между двумя различными явлениями над необходимостью изучатьв их соотношении переплетение элементов общности и различия. Кроме того, следуетдобавить, что западные компаративисты, как правило, не применяют представлениеоб "аналогиях" (в отличие от типологического подхода) к изучению литературногопроцесса, ограничиваясь сравнением отдельных художественных текстов или творческихличностей. Это момент не случайный, а принципиально важный. О том, каковы егометодологические и - шире - мировоззренческие истоки, сказано будет дальше.

Мне представляется несомненным, что на те заметные сдвиги, которые произошлив компаративистике Запада в последние десятилетия, определенное, пусть и косвенное,методологически своеобразно преломленное воздействие оказал и выход на международнуюарену советских ученых - специалистов в области сравнительного изучения мировоголитературного процесса, а также активное участие в международных научных мероприятияхлитературоведов-компаративистов - представителей других социалистических стран.Так, например, событием, привлекшим к себе внимание, явилось первое выступлениесоветской делегации на представительном по своему составу конгрессе Международнойассоциации по сравнительному литературоведению, состоявшемся в 1967 году в Белграде.В первую очередь я имею в виду доклад В. М. Жирмунского на тему "Литературныетечения как явление международное", очень широкий по охвату материала и теоретическиглубоко обоснованный, а также его выступления в прениях. Однако воздействие,о котором идет речь, носило, как правило, сугубо косвенный характер. Оно нестолько побуждало западных ученых переходить на марксистские позиции, сколькослужило импульсом для пересмотра собственных позиций с тем, чтобы противопоставитьмарксистской теории более гибкие и действенные контраргументы. Тем не менееи тут мы имеем дело с фактором развития.

Наконец, важнейшую роль в обрисованном выше процессе играла сама логика развитиянауки. Все расширяющиеся международные литературные связи побуждали вводитьв научный обиход все более разнообразный материал, осмыслять литературную жизньсамых различных, географически весьма отдаленных друг от друга регионов мира.Мировая компаративистика давно перестала ограничивать круг своих интересов ведущимиевропейскими литературами. Все больше внимания стали уделять так называемым"малым литературам" (я, разумеется, употребляю это обозначение как чисто условное;речь идет о литературах стран, население которых невелико). Поиски так называемых"аналогий" все чаще начинают развиваться на основе сопоставления явлений, принадлежащихлитературам разных континентов (об этом наглядно свидетельствует, например,тематика конгрессов, организованных в последнее время Международной ассоциациейпо сравнительному литературоведению и Международной федерацией современных языкови литератур).

Особенно рьяным пропагандистом подобных "универсалистских" тенденций сравнительноголитературоведения на Западе выступил уже упоминавшийся ранее Р. Этьямбль. Емуне случайно принадлежит такое знаменательное высказывание: "Все взаимосвязанов истории литератур... - и поймет ее лишь тот, кто будет обладать больше чемпростым представлением об относительно значительном количестве других литератур"[5]. Западные компаративисты все отчетливее осознаютнеобходимость своего рода "панорамного" или "контекстуального" подхода к трактовкеистории отдельных национальных литератур. Такого рода тезис утверждается вомногих основополагающих трудах - введениях в сравнительное изучение литератур:в работах Р. Жена, Руссо и Пишуа, Вейсстейна, Кайзера, Гильена и др. Правда,на практике этот принцип западными учеными осуществляется довольно односторонне.Это вызвано недостаточно диалектичным по своей природе пониманием соотношениймежду национальным и межнациональным началами. К тому же некоторые западныекомпаративисты (прежде всего в США и ФРГ) продолжают настойчиво противопоставлятьдруг другу изучение национальных литератур и сравнительное литературоведение,объектом которого является будто бы некая "наднациональная литература" (какбудто может существовать литература, у которой, как бы всеохватывающе великони было ее мировое значение, нет своих глубоких национальных корней) [6].

В целом же в зарубежном литературоведении, безусловно, превалирует иная тенденция.Так называемое "сравнительное литературоведение" все более теряет характер некоейобособленной научной дисциплины, со своим строго очерченным, лишь ей одной присущимпредметом и со своей столь же единичной методологией исследования. Оно превращается,скорее, в особый подход, приложимый к освещению очень различных сфер и акспектовмеждународной литературной жизни и, шире, художественной культуры (в виде осмыслениявзаимодействия литературы с другими видами искусства - проблематики, котораятеперь неизменно фигурирует в качестве составной части программ международныхмероприятий или исследовательских планов в области сравнительного литературоведения).Необходимо отметить, что только что обозначенные сдвиги и прежде всего все болеерасширяющаяся сфера действия сравнительного подхода в литературоведении вызываюту зарубежных ученых далеко не однозначную реакцию и оценку. У некоторых специалистовэта эволюция порождает ощущение растерянности перед лицом некоего образовавшегосяхаоса. Так, например, известный румынский литературовед и критик А. Марино всвоей статье "Необходимо пересмотреть сравнительное литературоведение" следующимобразом оценивает ситуацию, сложившуюся в современной зарубежной науке. "Создаетсявпечатление, - отмечает он, - что понятие компаративистики треснуло, стало вбуквальном смысле слова свалочным местом, понятием без берегов" [7].

Другие ученые стремятся укрепить здание компаративистики, обновив его теоретическиеосновы. Ведущее место в литературоведении Запада в последнее время занимает,как мне думается, теория рецепции (наиболее видным ее представителем являетсязападноевропейский ученый, профессор университета в Констанце Р. Яусс [8]).Эта теория, мировоззренческие истоки которой восходят к учению Гуссерля, вождяфеноменологической школы в философии, внесла в определенной степени свежие импульсыв развитие литературоведения, лишний раз обнажив ограниченные стороны позитивистскогоэмпиризма, изъяны, порождаемые доведенным до предела засилием историко-генетическогоподхода к объяснению феноменов художественной культуры, подчеркнув роль воспринимающей,интерпретирующей стороны в судьбах духовного наследия. Однако философская почва,в которую своими корнями уходит теория рецепции, - это ярко выраженный субъективныйидеализм. Смена восприятия художественных произведений - основной предмет вниманиясо стороны представителей теории рецепции - это, в их понимании, по существувыражение субъективно ограниченных (и в своей субьективности равноценных) отдельныхистолкований, сталкивающихся между собой и взаимно противоречащих друг другу.Роль представлений о некоей объективной сущности художественных произведений,к которой отдельные интерпретации при всей своей специфичности могут более илименее приближаться, вскрывая те или иные ее аспекты, последователи теории рецепциинедооценивают. Все эти противоречия теории рецепции проявляются и в областисравнительного литературоведения, где она получила весьма широкое распространение.Некоторые западные теоретики литературоведения и компаративистики особенно охотноразвивают, в частности, субъективно-идеалистические предпосылки этой теории.Одним из последних примеров доведения до последовательного и, я бы сказал, абсурдногоконца этих предпосылок служит так называемое течение "деконструктивизма" (французЖ. Деррида, американец О. Миллер и др. [9]).Деконструктивисты, ссылаясь на индивидуальную неповторимость читательского восприятия,дошли до полного отрицания существования художественного текста как некоей целостности.

Вместе с тем в зарубежной компаративистике все большую популярность приобретаети другая концепция, призванная служить теоретической основой для изучения мировойлитературы как некоего единства. Это так называемая "антропологическая теория"(одним из ее активных проводников выступил, в частности, Р. Этьямбль и его последователи[10]). Согласно этой теории, главной целью сравнительногоизучения всемирной литературы должно стать вычленение поэтики, цельность которойобусловливает будто бы ее определенная всеобщность, ее исконный антропологическийхарактер. Иными словами, при анализе и сопоставлении различных явлений мировойлитературы ведущим критерием научной характеристики и художественной оценкидолжно стать выявление того, в какой мере то или иное произведение искусстваили творчество того или иного писателя соответствует некоей идеальной сущностичеловеческого естества, человеческой природы. В кругах зарубежных литературоведовсейчас много пишут и много говорят о необходимости выяснения "антропологическогостатуса" литературы. О растущей притягательности "антропологического" подходак художественной культуре свидетельствуют и повороты, происходящие в творческойэволюции некоторых крупных западных ученых-литературоведов. Знаменателен в этомотношении, например, путь П. Зюмтора, выдающегося литературоведа-медиевиста,к книге "Введение в устную поэзию", труду во многом проникнутому "антропологическим"подходом [11].

Как же оценить это увлечение "антропологической" теорией литературы? У негоесть свое рациональное зерно в повышенном интересе к роли общечеловеческогоначала в природе и судьбах литературного творчества и художественной культурыв целом. В наши дни такие помыслы в принципе имеют несомненно актуальное значение.Вместе с тем столь же несомненно, что это увлечение у многих зарубежных компаративистовокрашено в еще более яркие цвета метафизичности. В интерпретации, скажем, Р.Этьямбля и его последователей антропологический подход к литературе, и к поэтикев частности, своей рационалистической утопичностью начинает напоминать стольраспространенную в XVIII столетии теорию "естественного человека" и "естественногосостояния". Литература же не может существовать без развития. Сущность этогоразвития определяется диалектической связью между началом общечеловеческим -постоянным, и конкретно-историческим - переменным. Без одного из составных понятийразвитие немыслимо.

Нужно подчеркнуть: за последнее время в мировой литературоведческой наукеширокое распространение получили тревожные сигналы возрастающего недоверия кпознавательным возможностям истории литературы как самостоятельной научной дисциплины.Думается, что у этого недоверия есть довольно глубинные корни, произрастающиеотнюдь не на одной литературоведческой почве. В основе его - своеобразная аллергияк истории как таковой, стремление уйти, отвлечься от нее, представление об отсутствиисмысла у исторического развития, о его некоей абсурдности. Отсюда, например,и упорный отказ от применения понятия "историческая закономерность" (в некоторыхязыках это понятие к тому же воспроизводится термином, заметно упрощающим егосмысл: таково, например, французское слово "loi" - "закон"); не оперируя жеэтим понятием, трудно заниматься историей. При этом явном спаде интереса литературоведенияк истории увлечение теоретизированием в области литературы повсеместно (пустьи в самых различных формах) переживает подъем. Правда, - и у этого обстоятельстваопять-таки есть своя причинная обусловленность - чаще всего эти теоретическиепостроения воздвигаются независимо истории литературы и от осмысления накопленногоопыта.

Что же касается теории литературы в нашей стране, то она, наоборот, с некоторыхпор все более испытывает потребность в кооперировании с историей литературы,в выведении обобщений на основе историко-литературного материала. Ярким свидетельствомплодотворности этих тенденций и одновременно мощным импульсом для дальнейшегоих развертывания послужила трехтомная "Теория литературы в историческом освещении",выпущенная в свет в 1962-1965 годах коллективом сотрудников Института мировойлитературы АН СССР.

Однако не менее существенно и другое. Не только теория нуждается в воздействииистории литературы, но и наоборот. Историческому освещению литературы такжедолжна принести немалую помощь теория. Мы очень отчетливо это осознали, но сделалиеще недостаточно для реализации уже упоминавшейся ранее задачи, выдвинутой Д.С. Лихачевым, - для всесторонней и систематической разработки "теоретическойистории литературы".

На пути к успешному осуществлению этой цели приходится преодолевать немалопрепятствий. Даже содержание такого фундаментального для нашей науки понятия,как "историко-литературная закономерность", еще недостаточно полно раскрыто.Это в известной мере обусловлено и следующим обстоятельством. В силу многозначностисвоей природы, литературоведение как наука, изучающая искусство слова, тесносоприкасается с целым рядом других гуманитарных наук - историей, философией,искусствознанием, лингвистикой. Взаимодействие с этими науками, будучи необходимым,весьма обогащало и будет обогащать нашу собственную науку. Историзм (конечно,в специфическом, литературоведческом, воплощении) является краеугольным камнемнашей науки. Невозможно определить тип художественного мышления эпохи или представителейтого или иного литературного направления, не прибегая к осмыслению соответствующихфилософских систем. Хорошо известно, какое плодотворное влияние оказали искусствознаниеи лингвистика на развитие литературоведения, когда первоочередной задачей стали:необходимость преодоления пережитков вульгарной социологии; сосредоточение вниманияна специфике литературы как искусства, как формы художественного сознания; разработкаприменительно к литературе проблем стиля и поэтики. Однако ведь нередко случалосьи другое. Испытывая влияние смежных гуманитарных наук, литературоведение в такойстепени подпадало под воздействие той или иной из них, что в какой-то мере начиналотерять свое собственное лицо и становилось как бы прикладной частью этой дисциплиныили же, во всяком случае, недостаточно всесторонне и гармонично синтезировалоимпульсы, исходившие от них [12].

Я глубоко убежден (это вытекает из всего вышесказанного), что сейчас как никогдаактуальна и даже насущно необходима усиленная разработка того раздела теориилитературы, который связан с проблемами изучения литературного процесса [13].Только восполнив этот пробел, можно, как мне представляется, создать предпосылкидля окончательного преодоления унаследованной от позитивизма и временами ещедающей о себе знать склонности рассматривать ход литературной эволюции как некоезеркальное отражение исторического процесса. Такая, если так можно сказать,"хроникальная" иллюстративность в воспроизведении литературного развития придаетпоследнему чрезмерно пассивный и механически зависимый характер (в контекстеэтой проблематики возникает и целый ряд вопросов, связанных с принципами специфическиисторико-литературной периодизации и степенью ее зависимости от периодизациисугубо исторической).

Не случайно возникает далее вопрос: не ограничивало ли возможности историко-литературныхобобщений то обстоятельство, что в течение длительного времени эти обобщенияслишком односторонне сводились к тому, что мы называем историко-генетическимподходом, то есть к выяснению причин возникновения литературных явлений, будьто отдельные произведения, творческий облик писателя или целое направление.В последнее время все очевиднее становится необходимость не ограничиваться вработах историко-литературного характера (особенно в трудах обобщающего, сводноготипа, ставящих своей целью освещение литературного процесса той или иной национальнойлитературы или тем более нескольких литератур в целом) историко-генетическимподходом - при всей его принципиальной важности, - а сочетать его с другимиспособами анализа материала. Я имею в виду и так называемый ценностный подход,выдвигающий на первый план определение идейно-эстетической значимости литературныхфеноменов, и тот подход, который получил в советской науке наименование "историко-функционального"и который направлен в первую очередь на вычленение воздействия художественныхпроизведений на читательскую среду и в том числе на изучение посмертной судьбыэтих творений, их жизни в веках. Существенно также стремление органически сочетатьвнимание к социологическим аспектам литературы с пристальным рассмотрением вопросов,относящихся к области поэтики.

Теоретические проблемы развития литературы - тема чрезвычайно широкая и способнаяпородить множество самых различных дискуссионных вопросов. Было бы, конечно,наивно пытаться не то чтобы исчерпать, но и просто наметить их в рамках однойстатьи. Облегчает положение то обстоятельство, что теоретическое решение многихкардинальных проблем построения истории литератур марксистской наукой уже намеченоили просто осуществлено. Так, скажем, важный вклад в принципиальное решениезатронутого мною ранее вопроса о соотношении постоянного и переменного началв развитии литератур внес А. С. Бушмин [14].В своих работах он прекрасно показал, что сущность развития составляет диалектическаясвязь обоих начал. Без одного из них развитие немыслимо. Как подчеркнул А. С.Бушмин: "В парных понятиях: различное и тождественное, единичное и общее, неповторимоеи повторимое, новаторское и традиционное и т. п. мы познаем одно только в связис другим" [15]. Весьма основательно разработанау нас и связанная с предшествующей и в какой-то мере ей подчиненная проблематрадиции и новаторства. Я же остановлюсь в данной связи лишь на двух моментах,с моей точки зрения особенно актуальных и требующих дополнительной разработки:на некоторых вопросах, касающихся факторов и форм литературного развития. Решение вопроса о движущих силах литературного развития, казалось бы, совершенноочевидно и давным-давно уяснено. Материалистические принципы, предполагая единствообщественного, социального и культурного развития, утверждают примат общественногобытия над общественным сознанием. Согласно этому тезису, основные закономерностиразвития литературы как одной из художественных форм воплощения общественногосознания не могут быть постигнуты вне органической связи с движением общественнойжизни человечества, отдельной нации или народности в целом и им в конечное итогедетерминированы. Детерминированность, о которой идет речь, не носит абсолютногохарактера. Эволюция отдельных сфер идеологической жизни, и в том числе, естественно,литературы, обладает относительной автономностью. Относительная автономностьразвития отдельных сфер гуманитарных знаний была подчеркнута в известном высказыванииФ. Энгельса. В своем письме к К. Шмидту от 27.X. 1890 г. Энгельс, в частности,отмечал: "Но, как особая область разделения труда, философия каждой эпохи располагаетв качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который переданей ее предшественниками и из которого она исходит" [16].Суждение Энгельса непосредственно относится к философии, но, думается, оно вполнеприменимо и к литературе. И в ее движении также перекрещиваются импульсы, идущиеизвне, и внутренняя логика развития. Стремясь выразить себя и свое восприятиеокружающего мира, писатель вместе с тем не может не исходить из творческогоопыта, накопленного до него в той сфере литературной деятельности, в которойон подвизается (идет ли речь об уровне развития литературного языка, об обращениик тем или иным тематическим мотивам, о степени совершенства, достигнутого различнымисредствами художественной выразительности, о зрелости отдельных жанров или,более широко, о совокупности духовных ценностей, накопленных ранее). Вместес тем, естественно, использование предшествующего опыта и своего рода причиннаяобусловленность, которая отсюда вытекает, выявляются в равной степени и в томслучае, когда писатель отталкивается от какой-либо привлекающей его вниманиетрадиции, отвергая ее, и когда он ее приемлет и развивает дальше. Относительнаянезависимость литературного развития должна учитываться также и при члененииего на этапы.

Итак, существуют внелитературные и внутрилитературные факторы развития. Первым,в их социально-политической ипостаси, принадлежит в конечном итоге решающаяроль. Казалось бы, все ясно; однако скорее в теории. На практике, при осмысленииконкретного историко-литературного процесса, вопрос о характере взаимодействияи соотношения этих двух начал оказывается сложнее. Еще недостаточно изученыпод теоретическим углом зрения разновидности, типы, формы и степени такого взаимодействия,закономерности эволюции подобных соотношений, его национальные и региональныеособенности и т. д. Вместе с тем более углубленная теоретическая разработкауказанной проблемы имеет принципиальное значение. Именно успешное продвижениев данном направлении может позволить, как мне думается, добиться необходимогоорганического синтеза между достижениями (по преимуществу, к сожалению, былыми)в области историко-социологического анализа литературы (без вульгаризаторскоготипа упрощений, естественно) и результатами в области изучения поэтики, вызывающегоповышенный интерес в последнее время. Потребность же в такого рода синтезе настоятельнодиктуется, как я полагаю, современным состоянием нашей науки. Конечно, я отнюдьне склонен отрицать необходимость развертывать специальные работы в обеих названныхмною сферах литературоведения. Наоборот. Я и в данном случае имею в виду преждевсего труды, ставящие перед собой задачу дать целостную картину литературногопроцесса в той или иной стране или в отдельном регионе, в ту или иную эпоху,то есть обобщающие труды историко-литературного характера.

Проблема взаимодействия вне- и внутрилитературных факторов при ближайшем рассмотренииоказывается чрезвычайно многогранной и емкой. Остановлюсь в качестве иллюстрациина одном ее частном аспекте. Поучительно, например, проследить, как тот илииной жанр, или стиль, или направление видоизменяется в ходе смены несколькихисторических периодов или в течение целой эпохи, как сочетаются в их эволюцииэлементы присущего им структурного единства с чертами качественных измененийи как в этом процессе перекрещивается воздействие причин внелитературного порядкас факторами чисто художественными [17].

Очень показательно в этом отношении развитие классицизма во французской трагедииXVI-XVIII веков [18]. Совершенно очевидно, чтоэто развитие членится на три довольно четко разграниченных этапа (хотя, конечно,последние и связаны между собой определенными переходными полосами [19]).Можно условно назвать эти три этапа именами их наиболее выдающихся представителей:периоды Р. Гарнье; Корнеля и Расина; и, наконец, Вольтера. Несомненно стилеобразующиечерты, определяющие своеобразие этих трех этапов - лиризм и одновременно дидактическийпривкус предклассицистических трагедий Жоделя, внутренний трагизм драматургииКорнеля и Расина, патетическая экспрессивность (сопряженная, однако, с вытеснениемподлинно трагического начала мелодраматизмом) произведений Вольтера-просветителя- имеют в конечном итоге мировоззренческие истоки, а те в свою очередь уходятдалеко в почву общественных сдвигов и порождаемой ими проблематики. Однако этачленящаяся на три этапа эволюция жанра обладает и своим специфически художественнымуровнем и своей самостоятельной логикой. Стилистическая (в данном случае классицистическая)разновидность жанра формируется постепенно (я имею здесь в виду возможностьи формы драматического воплощения трагедийного в своей сущности конфликта),затем начинает преобразовываться, подготавливая почву для зарождения новогожанра (Вольтер - трагедийный писатель, оставаясь классицистом, одновременно- предшественник романтической драмы).

Что касается форм историко-литературного развития, то мне хотелось бы обратитьособое внимание на теоретическую актуальность разработки вопросов о соотношениив этом процессе элементов постепенной эволюции и качественных скачков, своегорода художественных переворотов. Осмысление этой проблемы может способствоватьусовершенствованию применения типологического подхода к литературному процессу.Типология - необходимый методологический принцип. Но иногда она применяетсяу нас слишком прямолинейно, односторонне и жестко. Ученые, характеризуя литературныйпроцесс, оперируют применительно к той или иной эпохе или какому-нибудь художественномунаправлению понятиями определенного типа мироощущения или образного мышления,игнорируя всякого рода промежуточные, переходные стадии в ходе формированияили, наоборот, распада этого типа.

Вернемся, однако, к теоретической проблеме, о которой непосредственно шларечь. Наряду с плавной эволюцией в литературном развитии, несомненно, играютсущественную роль и качественные скачки, когда новая литературная система приобретаетсложившийся вид, четко сформулированную программу, резко, как правило, сознательнополемически заостренную, противопоставляя себя тенденциям, на смену которымона идет. Очевидно, реальный и значительный исторический смысл имеют и отдельныедаты, связанные с выходом в свет выдающихся произведений, в которых новые, пробивающиесебе путь художественные устремления получают максимальное концентрированноевыражение и которые становятся тем самым яркими, обретающими символическое содержаниепорубежными вехами в ходе литературного развития.

Надо отметить, что культурно-историческая школа в литературоведении злоупотреблялаустановлением такого рода вех, преувеличивая революционизирующую роль некоторыхиндивидуальных достижений. Представление о такого рода рубежах нередко на делеоказывалось условным и опровергалось впоследствии наукой. Так произошло, скажем,с некогда распространенным убеждением, что рождение классицизма во французскойлитературе можно точно датировать и что оно было обусловлено выходом в светв 1600 году оды Малерба "Королеве по поводу ее благополучного прибытия во Францию".Полностью, однако, отказываться от представления о научно-познавательном значениитакого рода дат, думается, также нет основания. Если, скажем, "Ода королеве"Малерба подобное значение в большой степени утеряла, то применительно к тойэпохе в истории французской литературы, которой посвящена настоящая книга, иначеобстоит дело с такими датами, как 1549-1550 годы - время появления в свет манифестаПлеяды "Защита и прославление французского языка" Дю Белле и первого издания"Од" Ронсара, - как 1588 год, год выхода в свет первого полного издания "Опытов"Монтеня, обозначившего собой высшее достижение позднего Возрождения во Франции.Таковы далее: 1636 год, когда состоялась премьера "Сида", 1667 - год постановки"Андромахи", 1663-1666 - время создания "Школы жен", первого варианта "Тартюфа","Дон Жуана" и "Мизантропа" Мольера; таков позднее, скажем, 1733 год - год первойпубликации "Философских писем" Вольтера, открывающих эру боевого подъема французскогоПросвещения.

Присмотримся несколько ближе к упомянутым датам. Первые четыре из них обозначаютсущественные этапы в обретении во Франции тем или иным литературным жанром размахаи резонанса общенационального значения. Сначала это происходит в поэзии. Затемна периферии собственно художественной прозы рождается и одновременно обретаетзаконченность и зрелость жанр философского эссе. Затем происходит перелом вдраматургии: первоначально в трагедии, а далее в комедии. Почему этот процессразвивается именно в такой последовательности?

Тут, очевидно, опять-таки взаимодействуют факторы внелитературного и внутрилитературногопорядка. С одной стороны, поэзии присуща особенность наиболее непосредственнои, если так можно сказать, "оперативно" откликаться на происходящие в окружающейдействительности сдвиги. Первая реакция - реакция эмоциональная, и она-то скореевсего и находит себе воплощение в поэзии. Сущность драматургии предполагаетпрежде всего проникновение в объективную природу конфликтов, характерных дляокружающей действительности. Такое проникновение, наоборот, требует времени- в первую очередь для того, чтобы подобные конфликты могли созреть, обнаружитьсебя и быть художественно осмыслены и типизированы. С другой стороны, индивидуалистичность,присущая ренессансному сознанию, столь ярко выраженные в ней личностные устремлениятакже в сильнейшей мере способствовали расцвету лирического начала в литературеэпохи. В "Опытах" Монтеня глубочайшее осознание личностью своей неповторимости,желание проникнуть в тайники и сокровенные извивы своего "я" перекрещиваютсяс освоением и преломлением культурных ценностей, накопленных характерными дляВозрождения многообразнейшими жанрами гуманистической литературы.

Сходное скрещивание двух различных генетических линий обнаруживаем мы в "Сиде"Корнеля. Остановлюсь несколько подробнее на этом примере. Истоки величия этогодраматургического шедевра прежде всего в том, что он впитал в себя общий подъемнационального и государственного сознания, которое испытывало французское обществопервой половины XVII века. Но в "Сиде" нашел изумительное по поэтической вдохновенностипреломление также и исторически вполне конкретный момент в процессе становленияэтого подъема. Как прекрасно показал французский исследователь Ж. Кутон, историческимфоном, а может быть точнее, исторической почвой, необходимой для понимания "Сида",были критические события в ходе Тридцатилетней войны, грозное приближение испанскихвойск к Парижу, воодушевление, охватившее рядовых французов, готовых с оружиемв руках защищать независимость родины [20].Все это питало патриотические чувства драматурга и служило ферментом той душевнойприподнятости, того упоения доблестью, честью и силой человеческой воли, которыетак патетически прекрасно воплощены в бессмертных стихах корнелевской трагедии(то, что представляется парадоксальным нам: поэт отражает блеск французскойдворянской государственности, воспевая подвиги испанского рыцаря, было чем-тоисторически совершенно естественным в глазах французов XVII века).

Вместе с тем гениальный взлет Корнеля был возможен лишь на определенной стадиии на определенном уровне развития жанра трагедии. Для того чтобы могло совершитьсячудо "Сида", были необходимы и опыт лирико-драматического преломления гражданскихбедствий Робером Гарнье, и попытки осложнить внутренние коллизии героев в трагедияхМонкретьена, и введение в драматургию высокого жанра бурных и запутанных, насыщенныхвнешней действенностью перипетий Александром Арди, и обращение Мере и его единомышленников,после периода буйного расцвета трагикомедии, к поискам художественного воплощенияклассических правил трех единств. Весь этот предшествующий опыт был органическисинтезирован и переплавлен в "Сиде", так же, впрочем, как и то, что самим Корнелембыло сделано и передумано до середины 30-х годов. И последнее. Взлет этот небыл бы возможен, если бы для него не существовало необходимых предпосылок всамой творческой натуре Корнеля, в его индивидуальном гении. Однако для тогочтобы эти гениальные предпосылки раскрылись, нужны были определенные объективныеусловия. Как сказал Дидро в "Рассуждениях о драматической литературе": "Генийживет во все времена; но люди, которые являются его носителями, немы, пока необычныесобытия не воспламенят массу и не призовут их. Тогда чувства теснятся в груди,волнуют ее. И те, у кого есть голос, поднимают его в стремлении высказать иоблегчить себя" [21].

Однако виды связи переломных, имеющих эпохальное значение литературных вехсо сдвигами в самой исторической действительности чрезвычайно многообразны инеоднозначны: то очевидны, то сложно опосредованны, то стянуты во времени, то,наоборот, отделены немалой дистанцией. Я отмечал, в частности, что в генезисе"Сида" сложно переплелось отражение широких, глубинных процессов роста национальногосамосознания и непосредственные отклики на современную конкретную историческуюситуацию (правда, весьма непрямолинейно выраженные).

Следующая проблема, на которой мне хотелось бы остановиться,- это вопрос опреломлении борьбы и единства противоречий в литературном процессе. В советскомлитературоведении были этапы, когда весьма интенсивно проявляла себя тенденцияк выдвижению на первый план фактора единства противоречий. Нельзя не признатьте положительные результаты, которые принесло с собой осуществление этой тенденции.Именно она позволила углубить наши представления о природе романтизма и ее целостности,преодолеть схематичную точку зрения, отрывающую друг от друга два типа романтизма("прогрессивный" и "реакционный"), превращая их как бы в два различных и самостоятельныххудожественных направления.

Необходимо, однако, отметить, что в решении этой проблемы нередко наблюдаетсяи противоположная крайность. Стремление доказать во что бы то ни стало единстворомантизма временами приводит исследователей к игнорированию той сложной борьбыразличных течений, которая все же существовала внутри этого направления, и котходу от попыток их типологизировать. Осмысляя закономерности историко-литературногопроцесса, необходимо постоянно держать в поле зрения действенность обоих этихначал - борьбы и единства противоречий.

Говоря о роли внутренних противоречий как факторе той или иной художественнойсистемы, необходимо прежде всего коснуться вопроса о так называемой "основнойпроблеме эпохи" (вопрос этот в советском литературоведении был с особенной четкостьюпоставлен Б. Г. Реизовым в его статье "Вопросы периодологии в истории литературы"[22]). Осмысление этого понятия как бы позволяетдиалектически связать между собой различные уровни - пласт внелитературных факторовразвития и сферу факторов развития внутрилитературных, с одной стороны, борьбуи единство противоречий - с другой. Одновременно вычленение такого рода проблемыи, шире, проблематики помогает сделать более определенным и представление охронологических контурах и внутренней сущности той или иной конкретной литературнойэпохи. Конечно, каждой эпохе приходится решать массу самых различных проблем.Но они находятся на различных уровнях. Есть среди них такие, центральные, решениекоторых как бы подчиняет себе решение остальных, связывая их в единую систему,бросая на них своеобразный отсвет.

Так, если мы обратимся к Возрождению, то такой ведущей проблемой была задачасамоопределения автономной, свободной от средневековых ограничений, способнойреализовать свои внутренние потенции человеческой личности. Семнадцатый веквнес новый поворот. В эту эпоху, как мы уже видели, доминировало скорее осознаниеили зачастую просто ощущение зависимости отдельной человеческой личности отвнеположенных ей, внеличностных сил и стремление так или иначе осмыслить этузависимость. В век Просвещения эта проблематика по-своему конкретизируется и,пусть несколько односторонне и отвлеченно, синтезируется с устремлениями эпохиВозрождения. Центральную роль начинает играть вопрос о природе "естественногочеловека" и о путях, ведущих к высвобождению этого человека от сил, порабощающихего, - о достижении желанного "естественного состояния".

Вместе с тем наличие "основной проблемы эпохи" отнюдь не подразумевает однозначностиее решения. Наоборот, оно скорее предполагает противоположное. Если мы обратимсяк литературной панораме Западной Европы XVII столетия, то убедимся, что в этуэпоху существуют различные подходы к решению "основной проблемы эпохи". Здесьмы подходим к вопросу о направлениях как чрезвычайно существенной категорииистории литературы. Ведь расхождения в отношении к ведущим конфликтам эпохии к осмыслению ее основной проблематики не просто порождение случайностей илииндивидуальных отличий. Они отражают определенные умственные тенденции и темсамым поддаются типологического характера расчленению и обобщению. Однако, преждечем остановиться на литературных направлениях, я хотел бы сделать небольшоеотступление в связи с постановкой вопроса об "основной проблеме эпохи" применительнок XVII столетию.

Применение понятия "основная проблема эпохи" способно принести немалую пользув комплексном изучении художественной культуры того или иного времени. Оно,в частности, облегчает возможность более отчетливо дифференцировать вклад отдельныхвидов искусства в общую сокровищницу духовной культуры на разных этапах развитиячеловечества. Ни один вид искусства не способен полностью исчерпать основнуюдуховную проблематику своего времени. Поэтому важно проследить, какие аспектыэтой проблематики в первую очередь находят свое отражение в отдельных видахискусства. В то же самое время очевидно, что в контексте эпохи этот вклад небывает равноценным. Одни виды искусства выдвигаются на первый план, играют какбы доминирующую роль, наиболее всесторонне и рельефно отражая ведущие духовныеустремления своего времени, другие же как бы отходят на периферию, занимаютболее подчиненное место. Так, например, очевидно то первостепенное место, котороев культуре Возрождения занимают (в сравнении, скажем, с музыкой) изобразительныеискусства. С другой стороны, в культурном наследии романтизма выдающееся значениепринадлежит именно музыке, способной глубже, чем какое-либо другое искусство,непосредственно воспроизводить эмоциональный мир человека, сокровенные движенияего души, красоту ее идеальных устремлений. Что касается XVII века, то это эпоханебывалого расцвета драматургии, приобретающей в отдельных странах Европы, скажемна родине Шекспира, Лопе де Вега и Кальдерона, Корнеля, Расина и Мольера, Грифиусаи Ван Вондела, исключительное по своей мощи и размаху общенациональное и общечеловеческоезвучание. Вместе с тем необходимо отметить, что реализм как самостоятельнаяхудожественная система в XVII столетии наиболее законченное выражение получилв живописи. Ведущая роль живописи - своеобразная черта художественной культурыXVII столетия. Произведения караваджистов, Веласкеса, Хальса, Рембрандта, Вермера,Луи Ленена не укладываются ни в понятие барокко, ни классицизма. Они служилидля художественной литературы того времени примером органичности в соединенииодухотворенности психологического анализа с достоверностью социальной характеристикиперсонажей (в литературе эти начала большей частью были разобщены), свободыв эстетической интерпретации "природы", независимости от условностей стилистическихканонов. Перед нами выразительное свидетельство того, что эволюция отдельныхвидов искусства протекает неравномерно. Изучение определенных закономерностей,характеризующих изменения, происходящие со временем в этой неравномерности,- одна из актуальных задач комплексного изучения художественной культуры.

Вернемся, однако, к вопросу о направлениях и их роли в динамике развития литературныхэпох. Прежде всего необходимо поставить вопрос: когда зародились литературныенаправления, существовали ли они всегда? Я присоединяюсь к мнению тех исследователей,которые считают, что литературные направления (типа классицизма, сентиментализма,затем романтизма, реализма и т. д.) возникли в Новое время и что, скажем, применительнок Средним векам об их существовании говорить преждевременно. Становление направленийбыло обусловлено возрастающей дифференциацией литературной жизни, в свою очередьпорожденной дифференциацией и усложнением общественной борьбы [23].

В развитии литературы Средних веков роль определяющей единицы, если так можновыразиться, играют жанровые пласты, несущие на себе ярко выраженный отпечатоксвоей сословной принадлежности: народное эпическое творчество, церковная литература,героический эпос, рыцарский роман и куртуазная лирика, городская сатира и дидактика,песни вагантов.

В XVI столетии (я ограничусь примерами, почерпнутыми из истории французскойлитературы, но убежден, что они показательны и для целого ряда других западноевропейскихлитератур) положение меняется. Мы имеем дело с проблесками новых тенденций.Что касается спора Маро и поддерживавших его литераторов гуманистической ориентациис Сагоном, то тут еще рано говорить о предвестиях борьбы художественных направлений.Речь идет об ином: о столкновении писателей, вдохновляющихся передовыми веяниямиэпохи, с литератором, прислужником ретроградных общественных сил, не брезгующимникакими средствами, вплоть до прямого доноса, для того, чтобы очернить и погубитьсвоего противника.

Качественно иной представляется ситуация, сложившаяся в развитии французскойпоэзии к середине столетия. В острой полемике, развернувшейся вокруг вопросао путях развития родной литературы, методов, средств ее обновления, столкнулисьдве точки зрения и две различные группы литераторов. Одна стояла за медленнуюи постепенную эволюцию традиций, восходивших к Маро (Себилле, Дезотель, БартелемиАно); другая выступала с требованием решительной ломки установившейся художественнойсистемы и ее кардинальной трансформации путем подражания древним (Дю Белле,Ронсар и их соратники). Однако и в данном случае вряд ли можно говорить о борьбенаправлений в подлинном смысле этого слова. Слишком кратковременной была вспышкаидейного единоборства. Уже очень скоро обе стороны как бы пошли друг другу навстречу.

Более непримиримый характер носит борьба Дю Белле и Ронсара с нарочитым дилетантизмоми петраркистской условностью придворной поэзии и, в частности, с таким ее примечательнымпредставителем, как Меллен де Сен-Желе. Подобное столкновение, столкновениепоэзии, претендующей на пророческую миссию, на роль глашатая истины и общенациональныхустремлений, и поэзии, ставящей перед собой ограниченную цель служить однимиз украшений придворного быта, было явлением новым в истории французской поэзииXVI столетия. Трудно представить себе его участником Маро. Ведь он сам освободилсяот влияния тяжеловесности "великих риториков" и обрел многие отличительные чертысвоего творческого облика - чувство художественной меры, изящество и остроумие,умение живо вести повествование, тонкую наблюдательность, - именно находясьс 1519 по 1526 год на службе при дворе Маргариты, будущей королевы Наваррской.Что же касается Дю Белле и Ронсара, то они вступают в прямой конфликт с литераторамитипа Меллена де Сен-Желе, причем с их стороны конфликт носит принципиальныйхарактер. Однако пристальное рассмотрение эволюции Ронсара в целом, его неоднократныевынужденные уступки придворным вкусам в годы царствования Карла IX, его творческоесоревнование с поэтом-маньеристом Депортом показывают, что применительно к французскойпоэзии XVI столетия нельзя еще говорить четко о выраженном процессе становленияразличных направлений, а лишь о задатках, вспышках - пусть и значительных иярких - этого процесса.

Другое дело XVII столетие. Здесь наступает новый этап в развитии интересующегонас феномена (хотя и в это время он еще далеко не окончательно сформировался).Тем не менее именно начиная с XVII столетия можно говорить о сосуществованиии борьбе самостоятельных художественных направлений как о показательной особенностилитературного процесса. Шестнадцатый век не знает, например, такого четкоговыделения литературных течений, какие выявляются во французской литературе XVIIвека, где параллельно (пусть и с чередованием определенных периодов взлетови спадов) развиваются классицизм и различные, иногда по своей идейной ориентациивесьма далекие друг от друга разновидности барочной литературы: с одной стороны,та, которая получила наименование прециозной, а с другой - так называемая "литературавольномыслия" (в ней временами находят выражение еще весьма незрелые, пародийнои натуралистически ограниченные, но все же самобытно реалистические по своейприроде тенденции). При этом каждое из этих самостоятельных литературных течений(что является принципиально важным признаком направления как такового) обладаетсвоей эстетической программой, своей литературной критикой (пусть она и не сформироваласьеще окончательно как самостоятельная отрасль словесности и выступает пока вопосредованной форме как составная часть трактатов по поэтическому искусству,в виде сатиры, произведений эпистолярного жанра, в форме предисловий или подстрочныхкомментариев) и своими организационными центрами.

Особенно важный теоретический аспект рассматриваемой проблемы заключаетсяв ответе на вопрос: каковы основные формы соотношения между отдельными направлениямив истории литературы? В. М. Жирмунский в своем имевшем широкий резонанс докладе"Литературные течения как явление международное", который он сделал на V КонгрессеМАСЛ в 1967 году в Белграде, рассматривал направления (ренессанс, барокко, классицизм,романтизм, реализм и натурализм, модернизм и его отдельные разновидности) преждевсего под углом зрения их смены одного другим. Б. Г. Реизов в своей изобилующейметкими наблюдениями статье "О литературных направлениях" делает основной акцентна борьбе между художественными движениями, воплощающими принципиально различныехудожественные концепции [24]. Конечно, обеточки зрения дополняют друг друга. Вытеснение одного литературного направлениядругим предполагает, естественно, не мирную, автоматически осуществляющуюсясмену, а определенную взаимную конфронтацию. Кроме того следует иметь в виду,что В. М. Жирмунский основную задачу своего доклада видел в доказательстве международногохарактера литературных направлений и международного характера последовательностиих чередования в качестве неких доминант художественной жизни на том или иномэтапе ее развития. К тому же в истории отдельных национальных литератур Европыдействительно существуют этапы, когда роль, играемая теми или иными направлениямиили стилями, приобретала столь всеобъемлющий характер, что они как бы заполнялисобой целую эпоху, становясь ее знаменем. Так, например, "семнадцатое столетие"в Германии, несмотря на отдельные исключения и отклонения, представляет собойдействительно век господства барокко. Применительно к Германии XVII века о бароккоможно без оговорок говорить как о стиле эпохи. Другое дело, что у немецкоголитературного барокко XVII столетия есть своя эволюция: барокко Флеминга и Грифиусаво многом отлично от барокко Гофмансвальдау, с одной стороны, и от барокко Гриммельсгаузена- с другой. Но это уже другой вопрос.

Вместе с тем не следует думать, что взаимодействие отдельных направлений сводитсяобязательно к их борьбе; взаимодействие это зачастую принимает и иные, болеесложные, формы. В упомянутом ранее соперничестве позднего Ронсара и Депортастолкновение разных художественных концепций принимало вместе с тем характерсоревнования. Специфической и существенной формой взаимодействия направленийможет быть их переплетение, способное принимать различные оттенки. Одну из особеннопоучительных разновидностей этого переплетения мы наблюдаем в периоды, когдаодно из направлений является доминирующим, а другое переживает стадию становления,созревания, часто как бы в лоне первого, перерабатывая и переплавляя исходящееот него влияние. Одним из примеров подобного явления может служить французскаялитература первой половины XVII века. Сложное сочетание барочных и классицистическихтенденций вообще одно из примечательных проявлений национальной специфики литературногоразвития Франции в этот период. Барокко доминирует, но и классицистическая поэтиказавоевывает все новые и новые позиции и временами порождает замечательные творческиедостижения.

Другое благодатное поле для рассмотрения обозначенной мною проблемы - этофранцузская литература 20-х годов XIX столетия. Здесь выступают три направления:эпигонский классицизм, романтизм и зреющий реализм. Наибольший теоретическийинтерес представляет взаимоотношение двух последних направлений, и прежде всеговопрос о том, как в недрах романтизма, впитывая его завоевания и отталкиваясьот них, опровергая его, формируется реалистический метод. И Стендаль, и Бальзак,и Мериме, выдающиеся мастера европейского реализма первой половины XIX века,выросли под сенью романтизма. Воспринятые ими уроки романтизма оставили неизгладимыйслед в их творчестве, стали неотъемлемой его частью. В своем трактате - литературномманифесте "Расин и Шекспир" Стендаль на все лады склоняет слова "романтизм","романтический", но по существу создает теорию реалистической исторической драмы.Мериме начал свой путь как соратник романтического направления. Однако еще в1822 году, называя свои принципы "романтическими", Мериме тут же отделял себяот романтиков. В то же самое время романтическое начало, творческий опыт романтиковнеизменно продолжали оплодотворять художественные произведения этого внешнестоль сдержанного, подчеркнуто безлично-объективного и даже как будто несколькосуховатого писателя.

Приверженность Мериме и Стендаля, этих выдающихся представителей европейскогореализма первой половины XIX века, к воспроизведению романтики не как мечты,фантасмагорического видения или утопии, а как неоспоримо достоверной реальностии есть одна из наиболее примечательных черт их творческого облика и важнейшийплод взаимодействия в их методе реалистического и романтического начал. Какаябездна одухотвореннейшей, умопомрачительной романтики заключена в "Пармскойобители" Стендаля! Но эта романтика в изображении писателя убедительно и неопровержимореалистична. Это объясняется и тем, что импульсы для ее воспроизведения Стендальчерпал из дорогого его сердцу бытия итальянского общества, испытывавшего животворныйподъем освободительного движения. Это объясняется и невероятным богатством егособственного внутреннего мира. Флоберу принадлежат слова: "Мадам Бовари - этоя". Стендаль, создатель "Пармской обители", с полным правом мог бы заявить:"И пылкий Фабрицио, и страстная Сансеверина, и нежная Клелия, и блистательно-проницательныйграф Моска, все они - это я".

Явление особого порядка представляют собой расхождения внутри одного направления.Эти расхождения чаще всего приводят к формированию то более, то менее четкооформленных самостоятельных литературных течений. Вместе с тем разноречия междуотдельными течениями внутри одного направления следует трактовать в свете связиединства и борьбы противоречий. Возьмем для иллюстрации взаимоотношения двухнепримиримых противников - Вольтера и Руссо. Вольтер умер 30 мая 1778 года.Весть о кончине Вольтера, вражда с которым так долго отравляла жизнь Руссо,взволновала и растрогала автора "Исповеди". В ответ на недоумение своего последнегопокровителя, маркиза де Жирарден, приютившего его у себя в Эрменонвиле, Руссотак объяснил свои чувства: "Его и мое существование были неразрывно связаны- он умер, я незамедлю последовать за ним" [25].Слова Руссо оказались пророческими. Через месяц, 2 июля, не стало и его. Вместес тем в нескольких как будто незамысловатых словах, обращенных к маркизу деЖирарден, Руссо обозначил самое существенное в диалектике сложных, насыщенныхдраматическими противоречиями взаимоотношений между двумя великими деятелямифранцузского Просвещения. Не буду говорить ни об отличиях, которые их разделяли- личных, идеологических, эстетических; ни о тех чертах, которые сближали двухзамечательных просветителей, с одинаковой степенью интенсивности воплотившихнекоторые существенные аспекты духовной атмосферы своего времени; о гениальнойэнциклопедической всесторонности их творческих интересов, о неотделимости дляних художественного призвания писателя от выполнения миссии общественного трибуна,борца за более справедливое общественное устройство и т. п. Все это общеизвестно.Мне важно подчеркнуть лишь один момент. Вернемся вновь к словам, сказанным Руссона закате жизни: он и Вольтер неразрывно между собой связаны. Даже когда Вольтеряростно спорил с Руссо, он вынужден был так или иначе считаться с его гениальнымидогадками и тем самым в своеобразно переосмысленном виде включать их в системусобственных воззрений. Пример тому, скажем, его повесть "Простодушный" (1767).Изначально и субъективно образ Простака - гурона должен был, с одной стороны,согласно традиции, распространенной в просветительской литературе, служить своегорода лакмусовой бумагой, позволяющей выявить отрицательные черты господствующегоуклада, а с другой стороны, позволить развенчать при помощи иронической насмешкипредставления о "естественном состоянии" и о "естественном человеке", развиваемыеРуссо. Однако в ходе разработки замысла объективно получилось нечто иное. "Простодушный"свидетельствовал, что понимание противоречий современной действительности уВольте pa с годами усложнялось, что смех его становился и менее оглушительным,и менее односторонне разрушительным, беспощадным и желчным. К сатирическомуосмеянию все настойчивее примешивались ноты горечи, обеспокоенности будущими сострадания простым смертным.

Я отнюдь не претендовал на сколько-нибудь исчерпывающее освещение затронутыхмною проблем. Моя цель заключалась прежде всего в том, чтобы привлечь к нимвнимание. Перед нами целая серия теоретических вопросов освещения истории литературы,требующих деятельной разработки в отдельных специальных исследованиях.

Примечания

1. Лихачев Д. С. Развитие русской литературыX-XVII веков. - М., 1978, с. 12.

2. См., например, кн.: La Recherche en litteraturegenerale et compare France. P., 1983.

3. См., в частности: Wellek R. The conceptof comparative literature (B: "Yearbook of Comparative and General Literature".2. 1953) и The crisis of comparative literature (в: "Comparative Literature",V.I. 1958).

4. Etiemble R. La Litterature Comparee ouComparaison n'est pas raison. P., 1957.

5. Etiemble R. Comparaison n'est pas raison.La crise de la litterature comparee. P., 1963, p. 29.

6. Подобную точку зрения продолжает, например,упорно отстаивать известный руководитель аахенской школы компаративистов Г.Дизеринк. См.: Dyserinck H. Komparatistik. Eine Einfuhrung. Bonn, 1981.

7. Marino A. Repenser la litterature comparee(журн. "Synthesis" Т. VII. Bucarest, 1980, с. 10).

8. Подробный анализ теории рецепции см. вкн.: Художественная рецепция и герменевтика (в серии "Теории, школы, концепции(крити анализы)". М., 1985.

9. Изложение концепции деконструктивистови оценку ее рядом известных зарубежных компаративистов см. в кн.: Identityof the Literary Text. University of Toronto Press. 1985.

10. Etiemble R. Quelques essais de litteratureuniverselle. P., 1982. См. также цикл статей А. Марино: Marino A. Reviserla litterature universelle (журн. "Synthesis"; T. VIII, IX, XI. Bucarest,1981 -1984).

11. Zumthor P. Introduction a la poesieorale. P., 1983. См. также рецензию на этот труд, написанную Е. М. Мелетинским("Известия АН СССР. Серия литературы и языка", т. XXXIV, 1985, № 5).

12. Много внимания в последнее время попыткамопределения методологической специфики литературоведения как науки уделялМ. Б. Храпченко. См., в частности, его книги: Творческая индивидуальностьписателя и развитие литературы. Изд. 3-е. М., 1975; Художественное творчество,действительность, человек. М., 1978; Горизонты художественного образа. М.,1982.

13. В качестве одной из удачных работ, посвященныхэтой проблематике, незаслуженно отодвинувшейся у нас в какой-то мере на заднийплан, назову коллективный труд: Литературный процесс. Изд.-во MГУ, 1981.

14. См., например: Бушмин А. С. Преемственностьв развитии литературы. Л., 1978.

15. Там же, с. 40.

16. Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т.37, с. 419.

17. Ценные наблюдения для освещения этойпроблемы содержат последние труды Е. М. Мелетинского. См., например: МелетинскийЕ. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М., 1986.

18. Детально эта проблема рассмотрена мноюв статье "К вопросу о специфике литературного развития" (в кн.: Литератураи искусство в системе культуры. М., 1988). Здесь я лишь резюмирую решениеданной проблемы.

19. См., в частности, главу "Ренессансныетрадиции и эволюция французской драматургии начала XVII века".

20. См. Соutоn G. Realisme de Corneille.La Clef de Melite. Realisme dans le Cid. Paris, 1953.

21. Дидро Д. Избранные произведения. М.-Л., 1951, с. 217.

22. См.: Реизов Б. Г. История и теория литературы.Л., 1986.

23. Отмечу, кстати, знаменательный, хотя,с моей точки зрения, и огорчительный факт, отражающий недооценку теоретическихвопросов истории литературы, получившую в западной науке широкое распространение:в обстоятельном и прекрасно изданном двухтомном литературном энциклопедическомсловаре "Dictionnaire historique, thematique et technique des Literatures"(P. Larousse, 1985-1986) статья о понятии литературных направлений вообщеотсутствует.

24. Жирмунский В. М. Литературные течениякак явление международное. Л., 1967; Реизов Б. Г. История и теория литературы.Л., 1986, с. 231-262.

25. См.: Guehenno J. Jean-Jacques. Histoired'une conscience, г., 1962. Т. II, p. 264.