Перевод текстов и документов > Виппер Ю.Б. О своеобразии художественного мироощущения Клемана Маро

О своеобразии художественного мироощущения Клемана Маро

Ю. Б. Виппер

О СВОЕОБРАЗИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРООЩУЩЕНИЯ КЛЕМАНА МАРО

(Виппер Ю. Б. Творческие судьбы и история. (О западноевропейских литературахXVI - первой половины XIX века). - М., 1990. - С. 5-16)

Когда исследователи говорят о непосредственных следах влияния, оказанногоВийоном на творчество Маро, они, как правило, ссылаются на двадцать вторую элегию"Du riche infortuné Jacques de Beaune, seigneur de Semblançay" ("О злосчастномбогаче Жаке Санблансэ"). Так, например, Анри Шамар в своей основополагающейработе "Происхождение французской ренессансной поэзии" указал на внутреннююсвязь, существующую между этим произведением и знаменитой "Эпитафией" ("Балладойповешенных") Вийона. "Эта "Баллада повешенных", - писал Шамар, - проникнутадухом грандиозной и мрачной поэзии. Маро это хорошо почувствовал и в своей XXIIэлегии, захотев, чтобы прозвучала речь и этого повешенного на Монфоконской виселице,вспомнил о своем предшественнике" [1]. Далее Шамар,процитировав в подтверждение своего предположения тот отрывок из элегии, в которомказненный финансист описывает печальную участь, ожидающую его бренное тело (этототрывок насчитывает 15 строк и начинается стихами: "Je qui avois ferme entendeet attende D'estre en sepulchre honorable estendu Suis tout debout à Monfauconpendu..."), заключает: "Как видно, аналогия заключена не только в идеях,но и в самих выражениях. Но насколько стихотворение Вийона сильнее, энергичнее,красочнее стихотворения Маро" [2].

Вывод, к которому Шамар пришел в результате своего сопоставления (кстати сказать,не развернутого и не подкрепленного анализом текстов, а основанного лишь напараллельном цитировании двух отрывков), да и сама внутренняя направленностьэтого сопоставления, ставшего традиционным и выделяющего в элегии Маро лишьэлементы подражания Вийону, кажутся, однако, односторонними и нуждаются в уточнении[3]. Конечно, Маро не только почерпнул общие контурыхудожественного замысла своего произведения (оплакивание и апология повешенного,вложенные в его же собственные уста), но и вдохновился, как об этом наглядносвидетельствует уже упоминавшийся отрывок, отдельными образами, порожденнымифантазией замечательного поэта XV века. Тем не менее рассматривать XXII элегиюМаро как произведение, в своей основе подражательное, да еще с точки зренияэстетических достоинств значительно уступающее своему прототипу, было бы неверно.Перед нами отнюдь не случай эпигонства, а пример творческого использования некоторыхзаимствованных мотивов путем их переработки и развития в духе самостоятельныхи новых художественных целей и принципов. Хотя оба стихотворения и связаны междусобой определенной преемственностью, их нельзя мерить одной историко-литературноймеркой: они принадлежат разным эпохам, порождены различными художественнымимироощущениями. В чем же суть этого различия и в чем поэтическое своеобразиеэлегии "Du riche infortuné Jacques de Beaune, seigneur de Semblançay"?

В гениальной "Балладе повешенных" Вийона нас поражают прежде всего общечеловеческаяглубина эмоции и мыслей, та простота и лаконизм, с которыми они воплощены икоторые придают им неотразимую, захватывающую силу. Эпитафию пронизывают триосновные, ведущие темы. Примечательна вместе с тем та естественность и органичность,с которой поэт сплавляет в одно нерасторжимое целое эти три самостоятельныхидейных мотива.

Первый из них - это тема бренности человека и его подвластности смерти, гибели,уничтожению. Поэт не рассуждает о смерти и ее всесилии. Перед нами во всей ихзримости образы распадающихся и разлагающихся трупов, которые обмывают дожди,сушит солнце, раскачивает ветер, у которых птицы выклевывают глаза, выщипываютволосы. Эмоциональное воздействие этих образов тления удесятеряется гениальноиспользованным приемом (он в первую очередь и привлек внимание Маро, автораXXII элегии): повешенные сами обращаются к прохожим с рассказом о своей гибели,сами говорят о себе как о бездыханных трупах, о мертвой, подверженной разложениюнеодушевленной материи [4].

Первоначально может сложиться впечатление, что такой замысел поэта (как бызаставляющего говорить души) придает всему стихотворению некую подчеркнуто иррациональнуюокраску. На самом деле это не так. Посюсторонняя судьба человека, юдоль егоземного существования приковывает к себе внимание поэта. Мысль о посмертнойучасти человека - это для Вийона, автора "Эпитафии", в значительной мере мысльоб отношении к нему и ему подобным горемыкам со стороны грядущих поколений,это забота о памяти, которая о нем сохранится, это надежда на прощение и нато, что его злоключения и падения послужат уроком, это горячая заинтересованностьв справедливости суда человеческого. Напоминания о суде Божьем непрестанно звучатв "Эпитафии", но само возмездие небесное и потусторонняя участь душ казненныхпоставлены как бы в зависимость от степени сочувствия людского, от помощи илиотсутствия поддержки тех, кому выпала та же нелегкая доля существования человеческого.

Так первая тема дополняется второй (она придает особую человечность "Балладеповешенных") - темой братской солидарности людей, призывом к пониманию и состраданию.И эта тема решается без какого-либо налета декларативности и умозрительности,с поразительной поэтической непосредственностью и действенностью. Солидарностьлюдей утверждается всем образным строем баллады: и самим воплем повешенных,адресованным к живым и призванным связать тех и других узами общечеловеческихчувств, и словами "frères", "frères", "hommes", с которыми казненныеобращаются к прохожим, взирающим на их трупы, и тем прочувствованным и одновременнопростым и преисполненным доверия к людям тоном, которым произносится это обращение.Все это вместе взятое и создает ощущение братской солидарности между теми, укого отнята жизнь, и теми, кто существует на земле, между падшими и способнымистать таковыми.

Здесь мы соприкасаемся с третьей темой баллады - мыслью о слабости человеческойприроды, подверженности человека злу.

Si freres vos clamons, pas n'en devez

Avoir dédain, qoui que fumes occis

Par justice. Toutefois, vous savez

Que tous hommes, n'ont pas bon sens rassis;

Excusez nous... [5]

(Если мы зовем вас братьями, вы не должны за это презирать нас, хотя мы былиубиты по праву. Вы же знаете, что не у всех людей разум уравновешен: проститенас.)

Слабость, греховность человека выступают у Вийона не как нечто фатальное ииррациональное, не как результат проклятия небес, а как следствие земных причин,как порождение несовершенства земного устройства. Вийон и его товарищи казненысправедливо, и вместе с тем они имеют моральное право обращаться к людям, братьямсвоим, с мольбой, с настойчивой и одновременно смиренной просьбой о состраданиии прощении. Тем самым гибель их выступает как результат каких-то трагическихв своей сущности противоречий земного бытия, противоречий между жаждой счастья,обуревающей человека, и невозможностью в данных, окружающих его условиях завоеватьэто счастье праведным путем. Сурово наказанные и виновные, они одновременно,с истинно человеческой точки зрения, оказываются и жертвами.

Перейдем теперь к элегии Маро [6]. Ее ведущейтеме присуща ярко выраженная ренессансная окраска. Это горячее выступление взащиту достоинств человеческой личности, принципа личных заслуг человека какосновного этического и общественного мерила. Это, далее, сетования по поводунепрочности и шаткости подобного мерила в современной действительности и протест,направленный против тех, кто покушается на права индивидуума и попирает их [7].

Смещение идейных акцентов наглядно отражается в лексической ткани элегии Маро.В балладе Вийона изобилуют личные местоимения множественного числа - "мы" и"вы". Лирический герой баллады обозначен обобщенно и коллективно - "мы". В своюочередь это "мы" неразрывно связано со столь же часто повторяющимся обращением"вы". Понесшие возмездие, от лица которых говорит поэт, и те простые смертные,перед которыми осужденные на казнь обнажают свои души, составляют одно нерасторжимоецелое. В балладе на первый план выступает человеческая общность.

В стихотворении же Маро доминирует горделивое "я", преисполненное сознаниясвоего собственного достоинства. Начиная со вступительного стиха XXII элегии,перед читателем непрерывной вереницей проходят многочисленные личные и притяжательныеместоимения первого лица единственного числа: me, ma, moy, je, mon, le mien.Скопление этих местоимений, конечно, не случайно. К тому же Маро, чтобы подчеркнутьсемантическую весомость, значительность этих слов, охотно помещает их в началостиха, добиваясь тем самым их смыслового выделения, их большей рельефности,Не ограничиваясь этим, поэт с той же целью прибегает и к ритмическим повторам.Таков, например, отрывок, охватывающий стихи с тринадцатого по девятнадцатый.Трижды, с промежутком в один стих, здесь повторяются строки (сознательно, кстатисказать, строфически обособленные), которые открываются притяжательными местоимениямипервого лица, а завершается этот небольшой цикл в качестве своеобразной ритмическойкульминации и некоего идейного итога двустишием, начинающимся личным местоимениемje.

Ma gloire donc, qui j'avois tant cherie,

Fut avant moy devant mes yeux perie.

Mes grans tresors, en lieu de secourir,

Honteusement me menerent mourir,

Mes serviteurs, mes amys et parens

N'ont peu servir que de pleurs apparens.

J'euz (en effect) des plus grans la faveur

Ou au besoing trouvay fade saveur... [8]

(Итак, моя честь, которой я так дорожил, еще до меня самого на моих глазахбыла изничтожена. Мои сокровища, вместо того чтобы мне помочь, привели меняк постыдной смерти. Мои подчиненные, мои друзья и родственники оказали мне услугувсего-навсего притворными слезами. Я (действительно) пользовался расположениемсамых могущественных лиц, но, когда в нем возникла нужда, от него остался лишьгорький привкус...)

С такой же преисполненной гордости силой звучит это je и несколько далее,в стихе:

Je qui avois ferme entende et attente... [9]

Здесь строка, во главе которой стоит личное местоимение первого лица единственногочисла, не завершает, а открывает серию стихов, начинающихся ритмически выделеннымипритяжательными местоимениями mes и mon (мои и мое):

Là où le vent...

Mon corps agite

....................

Mes yeulx, jadis vigilans de nature,

Des vieulx corbeaux somt devenus pasture;

Mon col, qui eut l'accol de chevalier,

Est accollé de trop mortel collier,

Mon corps, jadis bien log´e, bien vestu,

Est a present de a gresle batu...

Этот отрывок, который охватывает в своей совокупности восемнадцать стихов,начиная с 33-го ("Certainement ma triomphante vie...") и кончая 50-м ("Au plusvil lieu qui peult estre cherché") (красные строки, отграничивающие отрывок,придают ему характер некоей самостоятельной строфической единицы), построенна контрасте. Былому упоению целостностью и могуществом своего "я" противостояткартины распада, навеянные "Эпитафией" Вийона. Смерть и у Маро выступает в качестве"великой уравнительницы" - перед ее лицом стираются любые сословные и имущественныеразличия (для того чтобы как можно более впечатляюще выразить эту мысль, поэтсознательно видоизменяет факты: в элегии Маро казненного временщика ожидаетта же посмертная участь, что и повешенных бродяг Вийона, в действительностиже тело Санблансэ оставалось на виселице лишь в течение четырех или пяти дней,затем оно было похищено друзьями и предано погребению родственниками [10]).

Патетическое утверждение прав личности сочетается у Маро с сатирическим осуждениемтех, кто нарушает эти права, внося в жизнь беззаконие, неустойчивость, хаос.В элегии достаточно явственно звучит упрек, адресуемый сильным мира сего (включаяи монарха): их благосклонность призрачна и непрочна, они безучастны к своимфаворитам, попадающим в беду. Упоминание о том, что сам король называл Санблансэ"своим отцом", но что это отличие не спасло усопшего от когтей правосудия, нелишено привкуса иронической горечи. Вместе с тем во всем, что в XXII элегиикасается королевского двора, Маро проявляет сдержанность и осмотрительность.Хотя поэт и не может не выразить своих чувств и считает необходимым выступитьв защиту оказавшегося в опале и казненного временщика - и в этом сказываетсявысоко развитое у Маро чувство внутренней независимости, он одновременно нетеряет самообладания, контролирует свои эмоции, соблюдает чувство меры.

Более резко Маро нападает на своего постоянного врага - правосудие и его блюстителей.В XXII элегии, как и в других произведениях поэта, оно выступает антигуманнойсилой, бесчувственно растаптывающей все светлое, творящей не добро, а зло (снаибольшей язвительностью свое отношение к правосудию в связи с делом СанблансэМаро выразил в упомянутой ранее эпиграмме "Когда Майяр, судья - исчадье Ада,вел на Монфокон Санблансэ, чтобы прикончить того..." ("Lorsque Maillart, juged'Enfer, menoit a Montfaucon Semblançay l'ame rendre..."). Что же касаетсяВийона, то в его "Балладе повешенных" сатирические мотивы полностью отсутствуют.

Вторая ведущая тема, пронизывающая стихотворение Маро, - это размышления обогатстве, о его значении в жизни человека, о благах и бедах, которые оно способнопринести. Вийон в своем творчестве с огромной художественной силой раскрываетте контрасты богатства и бедности, которые он наблюдал вокруг себя. Именно внищете, голоде, обездоленности и заключается одна из основных первопричин техтрагических злоключении и переживании, которые оказываются уделом лирическогогероя его стихов.

У Маро же эта тема решается иначе, в другом общественном ракурсе. Маро небичует гневно стяжателей и богачей, а скорее осуждает крайности в накоплениибогатства и подчеркивает непрочность материального преуспевания. Он оцениваетбогатство с точки зрения интересов и жизненных перспектив отдельной человеческойличности, освобождающейся от средневековых ограничений и пут. С этой точки зрениябогатство таит в себе одновременно и величайшие опасности, и манящий источникнеисчислимых радостей. Взгляды Маро особенно отчетливо сформулированы в заключительныхстихах элегии: "...И познайте на моем примере, что золото и серебро, источникивсех радостей, - причины страданий, которые превосходят все радости".

Для Маро, крупнейшего поэта, выдвинутого первым этапом развития французскогоВозрождения, богатство представляет собой общественное начало, сущность которогоеще не раскрылась с достаточной отчетливостью. Мироощущению Маро чужды трагическиемотивы. Его отношение к богатству определяется в значительной степени в зависимостиот благосклонности или враждебности фортуны, игры случая, сцепления обстоятельств.В суждениях Маро заключены зерна той идеализации "среднего", умеренного, состояниякак источника жизненного покол и счастья, как основы разумного, мудрого образасуществования, которую будут развивать многие французские писатели XVI и XVIIвеков, начиная с поэтов Плеяды и кончая Лафонтеном. Вместе с тем, с восхищениемговоря о мужестве и силе духа, проявленных Санблансэ, Маро прославляет нравственныедобродетели: именно они, а не место в общественной иерархии и не богатства оказываютсяв конечном итоге истинным мерилом ценности человеческой личности [11].

Третья важнейшая тема XXII элегии - тема смерти. И она решается у Маро принципиальноиначе, чем у Вийона. У Маро смерть отступает как бы на задний план. У Вийонаобраз смерти неотступно преследует повешенных, они вопиют о ней, не мыслят себявне ее. В произведении Маро казненный поглощен прежде всего проблемами жизни,заботами о ее устройстве, воспоминаниями о неурядицах и несправедливостях, сведениемсчетов со своими противниками. Перестав быть жильцом земли, он тем не менеевесь еще во власти земных страстей, обид и интересов [12].Для Вийона смерть - страшный, но естественный спутник всего живого, для Мароона - нечто анормальное и исключительное. В глазах Маро жизнь и смерть четкоразграничены, отделены друг от друга. В восприятии поэта периода расцвета Возрождениясмерть есть понятие чисто негативное, осознаваемое только в соотношении с положительнымпонятием жизни: смерть есть лишь грань жизни, ее отрицание, ее отсутствие, пустота.Мысль о смерти лишь острее, отчетливее дает почувствовать всю полнокровность,насыщенность и притягательность земного существования.

Весьма различна и роль религиозных мотивов в обоих стихотворениях. У Вийона,бесспорно, она гораздо более значительна. Призыв молить Бога о прощении душиказненного возникает у Маро лишь один раз, в конце элегии, и носит здесь в какой-томере традиционно-формальный характер: это скорее дань обычаю, чем глубокий инепосредственный зов сердца. У Вийона же это обращение пронизывает всю балладуи является одним из ведущих начал в ее содержании. Бог у Маро, автора XXII элегии,выключен из жизни; вроде некоего Плутона он судит души, когда они уже прекратилиземное существование. Героев же Вийона неотступно преследует боязнь ада и загробныхмук и никогда не покидает вера в возможность заступничества девы Марии и еесына Иисуса.

Принципиальное различие проявляется не только в идейной ткани, но и в композиционнойструктуре обоих произведений. Композиция элегии Маро более сложна и разветвлена,но и менее цельна, чем более простое, но более органичное и компактное построениебаллады Вийона. "Баллада повешенных" - произведение, написанное как бы однимединым дыханием, - это молитва, спонтанно выливающаяся из уст страждущих и подчиненнаяпрежде всего закономерностям ритмически-музыкального порядка. Этому способствуети эмоциональная сгущенность баллады, и ее строфическое построение, и гибко вводимыйрефрен, и замечательная с точки зрения владения рифмой и ассонансом звуковаяоркестровка.

Композиция элегии Маро основана на иных принципах, она в значительной мереподчинена законам ораторского искусства, риторики. Содержание XXII элегии идейношире и многосторонней "Эпитафии" Вийона, но вместе с тем и отвлеченнее, абстрактнеепо своему художественному воплощению, чем потрясающая в своей простоте и человечностимольба преступных героев Вийона.

Композиция в стихотворении Маро четче, но одновременно и рассудочнее. Оназиждется в значительной мере на логических принципах и поэтому относительнолегко поддается аналитическому расчленению. Основные ее звенья таковы: 1) Прошлое:былое величие. 2) Суд и его несправедливость. 3) Настоящее: смерть и разложение.4) Назидание, зависимость человека от фортуны и пагубность чрезмерного накоплениябогатств. Мы видим, что композиция элегии подчинена одновременно последовательностихронологического хода событий и логике движения мысли. Элегия заключает в себерассказ о драматической судьбе умерщвленного суперинтенданта финансов и вместес тем цепь рассуждений по этому поводу. Мы имеем дело, собственно говоря, с"plaidoirie", с защитительной речью, с горячим ораторским выступлением общественногодеятеля, ставящего целью, обозрев свой жизненный путь, обосновать свою правотуи извлечь из печального опыта нравоучение. Балладу Вийона аналитически расчленитьподобным образом невозможно: слишком сильны в ее художественной природе закономерностине логического и рационалистического, а эмоционального порядка.

Ораторскими интонациями окрашен и стиль XXII элегии. Правда, здесь сказываютсяи противоречия, отличающие художественную манеру Маро в годы, когда была создана"Элегия о несчастном богаче". С одной стороны, мы встречаем в этом произведенииеще немало приемов, унаследованных Маро от его учителей - "великих риториков".Так, например, изобилующие в элегии абстрактные понятия часто принимают видперсонификаций и аллегорий, широко представленных в творчестве "великих риториков".Таковы "благостная Фортуна, некогда вскормившая Санблансэ в своем лоне", Правосудие,предпочитающее находиться рядом со Строгостью и держаться подальше от Милосердия,и т. д. (к излюбленным "великими риториками" стилистическим украшениям восходиттакже встречающаяся в элегии игра словами, вроде стихов "Mon col, qui eut l'accolde chevalier, Est accolle de trop mortel collier" и каламбурная рифма "Misericorde"- "misere et corde").

Одновременно, однако, тяготение к абстрактным понятиям заключало в себе итенденцию, обращенную к будущему, - поиски словесных средств, дающих возможностьговорить на языке поэтически весомом и во всеуслышание о больших этических,общественных и философских проблемах национального значения. В этом отношениитворчество Маро, при всей самобытности, уже к концу 20-х годов заключало в себенекоторые, пусть и очень отдаленные предвестия будущих достижений Плеяды (подобныечерты заметно усилились в поэзии Маро во время и после первого изгнания из отчизныи пребывания в Италии).

Этой же цели служит и стремление Маро обильно вводить в XXII элегию элементы"высокого" слога, книжные образы и обороты ("Si qu'à mon los n'est chosedemourée (los - от латинского "laus", здесь - "слава"), "triomphantevie" (триумфальная жизнь), "peuple venerable" (достопочтенный народ) - вместо"frères humains" (люди - братья) у Вийона). Элементы ораторского стиляможно обнаружить и в структуре фразы, характерной для XXII элегии. Эта структура,не отличаясь особыми достоинствами музыкального порядка, позволяет вместе стем гибко и точно фиксировать течение мысли говорящего. Добиваясь этого, поэтудачно использовал выразительные возможности, заключенные в переносах (emjambements),и чередование коротких предложений, укладывающихся в один или два стиха и склонныхперерастать в чеканные формулы - сентенции, с более сложными, но также четкимии прозрачными по построению периодами. Все эти стилистические особенности естественномотивированы внутренним обликом персонажа, в уста которого вложен монолог, составляющийсодержание элегии: это крупный государственный деятель, произносящий в драматическихобстоятельствах торжественную речь (в балладе же Вийона говорят общественныепарии, отверженные выходцы из социального "дна").

Исследования Вилле и Вианэ, Платтара и Журда, Шишмарева и Сонье, Кинча, Мейераи др. убедительно доказали, что представления о Маро как о писателе, примечательномтолько легкими и изящными поэтическими безделушками, совершенно ошибочно. Историческаяроль Маро в развитии французской поэзии XVI века была весьма многогранной изначительной. Известное, пусть и весьма частное, подтверждение этого тезисамы находим в анализе XXII элегии. Наряду с воздействием "Эпитафии" Вийона иотголосками слога "великих риториков" в ренессансном по своей художественнойприроде стиле элегии проступают и такие черты, которые таят в себе зачатки будущихпредклассицистических веяний.

Примечания

1. Chaumard H. Les Origines de laPoesie de la Renaissance. Paris, 1932, р. 126. Эта параллель привлекла к себевнимание еще задолго до Шамара. Так, ссылку на нее мы находим у Лангле-Дюфренуав примеч. к изд.; Oeuvres de Clement Marot... A la Haye, 1731, t. 1, р. 345-346.

2. Chamard H. Op. cit., p. 126-127.

3. См., например, совершенно аналогичнуюпо своему построению параллель между элегией Маро и "Эпитафией" Вийона в работе:Forster E. Die französische Elegie in 16. Jahrhundert. Köln,1959, S. 20. К. А. Мейер, автор критического издания произведений Маро, называет"La complaint de Semblançay" "довольно неуклюжей попыткой... подражания"Балладе повешенных" (Marot Cl. Oeuvres lyriques. London, 1964, р.11).

4. Средневековые авторы часто вкладывалипространные речи в уста мертвецов. О своеобразии замысла Вийона, сделавшеголирическим героем стихотворения повешенных, см. в книге Siciliano I. FrançoisVillon et les thèmes poétiques du Moyen Age. P., 1934, p. 276.

5. Villon F. Oeuvres. P., Garnier,1962, p. 153.

6. Санблансэ, богач, могущественный суперинтенданткоролевских финансов, был обвинен в подлогах и других злоупотреблениях и казнен12 августа 1527 г. Маро, которого взволновала гибель временщика, написал своюэлегию под непосредственным впечатлением от этого события. Через три дня послеказни финансиста была найдена изданная без подписи в виде "летучего листка""La Complainte de Semblançay". Возможно, что в своем первоначальномвиде текст XXII элегии был значительно более кратким и затем последовательнодорабатывался Маро (это предположение было выдвинуто В.-Л. Сонье, в результатедетального анализа, которому он подверг различные варианты текста XXII элегии,циркулировавшие в первой половине XVI в. См. по этому поводу: SaulnierV.-L. Les Elégies de Clément Marot. Р., 1952, р. 27-31).Однако рассмотрение творческой истории XXII элегии не является нашей задачей.Следует лишь добавить, что в число своих печатных произведений Маро включилэто стихотворение (так же как и написанную по тому же поводу эпиграмму "LorsqueMaillart, juge d'Enfer...") лишь значительно позднее. В составе сочиненийМаро оно появилось впервые в издании, озаглавленном "Suite de l'AdolescenceClémentine ", в конце 1533 или в начале 1534 г. (обстоятельства, вкоторых была создана XXII элегия, подробно охарактеризованы В. Ф. Шишмаревымв книге "Клеман Маро". Пг., 1915, с. 110 и далее; о времени написания и опечатных публикациях элегии см.: Villey P. Marot et Rabelais, Р., 1923,р. 353; Saulnier V.-L. Op. cit.; Mayer C.A. Bibliographie desoeuvres de Cl. Marot. Genève, 1954, t. I, р. 23, et t. II, р. 12)."La Complainte de Semblançay" еще не фигурировала среди элегий и былаотнесена в раздел, озаглавленный "Cimetière". Жанр элегии в трактовкеМаро, как известно, понятие довольно условное. Первоначально это в его пониманиивариант любовного послания. Позднее, в 1538 г., стремясь более четко разграничитьотдельные разновидности жанра траурных стихотворений, Маро перенес стихи,посвященные "Злосчастному богачу Жаку де Бон, сеньору Санблансэ", вместе сдвумя другими аналогичными по своей тематике произведениями в раздел элегий(этот вопрос подробно освещен в указ, выше работе В.-Л. Сонье; что касаетсяК.-А. Мейера, то он предпочел поместить данное стихотворение в разделе "Complaintes").

7. Хотя Маро лишь в осторожной и завуалированнойформе намекал на истинную подоплеку расправы с Санблансэ, она, конечно, былаему хорошо известна. Поэт должен был прекрасно понимать, что основная причинагибели влиятельного финансиста заключалась не в допущенных им будто бы злоупотреблениях(первоначальное расследование оказалось благоприятным для Санблансэ), а вжелании короля и его матери во что бы то ни стало избавиться от тяготившегоих кредитора, в намерении властей свалить вину за свои военные неудачи нанепопулярных в народе откупщиков, в жадности и происках Луизы Савойской (см.,например, анализ процесса над Санблансэ в книге: Lavisse E. Histoirede France, t. V, I partie, Р. 1903, р. 228-235, а также: Saulnier V.-L.Op. cit., р. 26-27). Элегия Маро - это попытка осмыслить трагическую судьбуСанблансэ, извлечь из нее жизненный урок, и представление о несправедливостии жестокости самой расправы, которая была учинена над престарелым политическимдеятелем, и восхищение выдержкой, проявленной осужденным в решающие часы,и человеческое сочувствие ему.

8. Текст XXII элегии Маро цитируется по изданию:Oeuvres complètes de Cl. Marot. Ed. A. Grenier. P., Garnier, s. d.,t. I, p. 328-330. Приведенный отрывок показателен для композиционного мастерстваМаро. Поэт, с одной стороны, логически последовательно развивает свою мысль,которая движется от абстрактного к конкретному, а затем от воспроизведенияследствий к раскрытию причин. С другой стороны, он умело применяет словесныеи ритмические повторы. В результате ему удается достичь эффекта нарастанияв рассказе о трагической судьбе, которая постигла богатого временщика, переоценившегосвое личное могущество. Мы сталкиваемся здесь с теми ораторскими по своейприроде стилистическими особенностями и достоинствами элегии Маро, о которыхподробнее нам придется говорить дальше.

9. Употребление je в качестве ударенной формыличного местоимения (вместо современного moi) широко распространено в языкеXVI в. Однако в данном контексте, будучи вынесенным в начало стиха, это словоприобретает дополнительную смысловую, в том числе эмоциональную нагрузку.

10. Подробнее об этих фактах см. в указ,выше работе В.-Л. Сонье (с. 37-38).

11. На значение этого аспекта в содержанииXXII элегии справедливо обратил внимание В.-Л. Сонье (указ, соч., с. 40 идалее).

12. Можно было бы в этой связи говоритьоб определенных чертах сходства с героями дантовского "Ада", если бы возможностьподобной параллели не ослаблялась в данном случае той присущей Маро сдержанностьюи умеренностью в выражении своих эмоций, о которой уже говорилось выше.