Перевод текстов и документов > Тынянов Ю.Н. Тютчев и Гейне

Тютчев и Гейне

Ю. Н. Тынянов

ТЮТЧЕВ И ГЕЙНЕ

(Тынянов Ю.Н. Тютчев и Гейне. - М., 1977. - С. 29-37)

В истории литературы еще недостаточно разграничены две области исследования:исследование генезиса и исследование традиций литературных явлений;эти области, одновременно касающиеся вопроса о связи явлений, противоположныкак по критериям, так и по ценности их относительно друг друга.

Генезис литературного явления лежит в случайной области переходов из языкав язык, из литературы в литературу, тогда как область традиций закономерна исомкнута кругом национальной литературы. Таким образом, если генетически стихЛомоносова, например, восходит к немецким образцам, то он одновременнопродолжает известные метрические тенденции русского стиха, что и доказываетсяв данном случае самою жизненностью явления. Построение генетической историилитературы невозможно; но установка генезиса имеет свою, негативную, ценность:при ней лишний раз выясняется своеобразие словесного искусства, основанное нанеобычайной сложности и неэлементарности его материала - слова.

Слово в стихе - это прежде всего определенное звучанием (внешним знаком) значение;но это значение определяется еще в значительной степени и подержанностъюматериала: слово берется не само по себе, а как член знакомого ряда, известнымобразом окрашенного, как лексический элемент; с этой точки зрения междусловами изнуренный и изнурённый, как стиховыми элементами, нетничего общего.

Это решает вопрос об иностранных "традициях", "влияниях" и т. д. в литературе:здесь идет речь не об явлениях, историческое продолжение или окончание которыхпредставляет данное явление, а об явлениях, послуживших поводом, длянего. Одно и то же явление может генетически восходить к известному иностранномуобразцу и в то же самое время быть развитием определенной традиции национальнойлитературы, чуждой и даже враждебной этому образцу.

Анализ тютчевского искусства приводит к заключению, что Тютчев является канонизаторомархаической ветви русской лирики, восходящей к Ломоносову и Державину. Он -звено, связывающее "витийственную" одическую лирику XVIII века с лирикой символистов.Отправляясь от державинской лексики, он значительно смягчает архаические контурыторжественной и философской оды, сливая их с некоторыми элементами стиля Жуковского.

При этих традициях Тютчева становится особенно интересным столкновение егоискусства с искусством Гейне 20-х годов - канонизатора художественной немецкойпесни.

Первая дата этого столкновения относится к первому периоду Тютчева: в 1827г. в "Северной лире" появляется его перевод нз Гейне ("С чужой стороны" - "Насевере мрачном..."). Большая часть остальных его переводов из Гейне падает такжена конец 20-х - начало 30-х годов.

Личное общение поэтов (Мюнхен, весна - лето 1828 г.) [1]дает нам повод к установке двух фактов, Гейне в своей мюнхенской статье (1828)о "Немецкой литературе" Вольфганга Менделя передает, по-видимому, один из образцов"тютчевианы"; говоря о молодом и старом Гете, Гейне замечает: "Очень метко сравнилодин остроумный иностранец нашего Гете со старым разбойничьим атаманом, которыйотказался от ремесла, ведет честную обывательскую жизнь среди уважаемых лицпровинциального городка, старается исполнять до мельчайших подробностей всефилистерские добродетели и приходит в мучительное смущение, если случайно сним встречается какой-нибудь беспутный парень из Калабрийских лесов и хочетнапомнить старые товарищеские отношения" [2].

"Тютчевиана" - любопытное явление, подчеркивающее сверхличность, невольностьискусства: комический род по многим причинам остался чужд архаическомутечению лирики, к которому примыкал Тютчев; его эпиграммы при лапидарности иметкости лишены комического элемента, которым богаты эпиграммы Пушкина; такимобразом, рядом с высоким литературным творчеством у Тютчева сосуществовалокомическое устное, не нашедшее себе литературного выражения; комическийстиль Тютчева восходит к французскому каламбуру и старинному анекдоту, причемв последнем случае (к которому относится и приведенный пример) главную рольиграет не словесное выражение, а мимика и жест. С остротой, приведенной у Гейне[3], сходна следующая тютчевская: "Некто оченьсветский был по службе своей близок к министру, далеко не светскому. Вследствиеположения своего обязан он был являться иногда на обеды и вечеринки его. "Чтоже он там делает?" - спрашивают Ф. И. Тютчева. - "Ведет себя очень прилично,- отвечает он,- как маркиз-помещик в старых французских оперетках, когда случаетсяпопасть ему на деревенский праздник, он ко всем благоприветлив, каждому скажетлюбезное ласковое слово, а там при первом удобном случае сделает пируэт и исчезнет"[4].

Вторым фактом является загадочное для всех исследователей Гейне место в XXXглаве III части "Путевых картин" ("Италия. I"), написанной непосредственно послеМюнхена, отчасти по мюнхенским записям, в котором Гейне говорит рядом с Наполеономо России: " при постоянной странной смене лозунгов и представителей в великойборьбе, обстоятельства сложились так, что самый пламенный друг революции видитспасение мира только в победе России и принужден смотреть на императора Николаякак на гонфалоньера свободы" "Россия - демократическое государство, яназвал бы его даже государством христианским, если бы хотел применить это частозлоупотребляемое слово в его отраднейшем, самом космополитическом смысле, потомучто русские, уже благодаря объему их государства, свободны от узкосердечия языческогонационального чувства" и т. д. [5].

В этом, приводящем в удивление Штродтмана, Гирта и др., построении Гейне,по-видимому, претворил тютчевскую схему России по закону своего творчества впоэтически оправданное слияние противоречий.

К 30-м годам относится стихотворение Тютчева "Наполеон":

Два демона ему служили,

Две силы чудно в нем слились:

В его главе - орлы парили,

В его груди - змии вились...

Ширококрылых вдохновений

Орлиный, дерзостный полет,

И в самом буйстве дерзновений

Змииной [6] мудрости расчет

и т. д.

Ив. Аксаковым сделано тематическое сопоставление этого стихотворения со стихамиХомякова; здесь возможно и другое сопоставление. Во "Французских делах" (1832)Гейне, говоря о Лафайете, сравнивает его с Наполеоном: "Freilich! er ist keinGenie, wie Napoleon war, in dessen Haupte die Adler der Begeisterung horsteten,wahrend in seinem Herzen die Schlangen des Kalkuls sich ringelten" ("Конечно,он не гений, каким был Наполеон, у которого в голове гнездились орлы вдохновения,между тем как в сердце извивались змеи расчета".) [7]

Таким образом, на разных языках, в прозе и стихах, дано как будто одно и тоже. Так и было бы, если бы в искусстве слова решающее значение имело бы толькоего значение, а не окраска, только предметный, а не словесныйобраз. (Правда, самое слово "образ" потеряло уже совершенно всякий смысл, и,может быть, пора вернуться к ломоносовскому термину "отвращение" или терминушишковцев "извращение", превосходно подчеркивающим ломаную семантическую линиютропов.) Но если в результате пересечения двух значений (орел вдохновения, змеярасчета) получается некоторая чисто словесная черта, то необычайно важную рольприобретает слово как лексический элемент, видоизмененный формой стихаили прозы. Такую роль играет у Тютчева архаический стиль:

В его главе - орлы парили,

В его груди - змии вились.

Так же соответствует витийственному строю Тютчева эпитет "ширококрылыхвдохновений" (прилучение по терминологии Ломоносова). Рядом со стилемТютчева гейневское "Kalkul" кажется нарочито прозаическим, чуть ли не коммерческим.И традицию Тютчева в теме Наполеона мы найдем не здесь, а у Державина("Гимн лиро-эпический на прогнание французов"):

Дракон, иль демон змиевидный

Змей - исполин

И Бог сорвал с него свой луч

Упала демонская сила.

На фоне Державина тютчевский образ приобретает архаический одический тон;у Гейне он восходит к частому приему (обычно комическому) словесного развертыванияобраза, которое служит, главным образом, для насыщения периода.

В первом томе гейневского "Салона", появившемся в 1834 г., была, между прочим,напечатана лирическая трилогия "In der Fremde" ["На чужбине"]. Уделяя большоевнимание расположению стихотворений в сборниках, превращая их как бы в маленькиеглавки фрагментарных романов (в чем, может быть, слышатся отзвуки теоретическихвоззрений А. В. Шлегеля, смотревшего на сборники Петрарки как на фрагментарныелирические романы), Гейне, быть может, тем охотнее соединял их в "трилогии"[8], что они по крошечным размерам стихотворенийкак бы пародически выделялись на фоне циклопической "Trilogie der LeidenschaftГете. С первым из них ("Es treib dich fort...") совпадает по теме и фактурестиха (синтаксическому и фонетическому строению) стихотворение Тютчева "Из краяв край..." (напечатано в "Русском архиве" за 1879 г.).

У Гейне:

Es treibt dich fort von Ort zu Ort,

Du weisst nicht mal warum;

Im Winde klingt ein sanftes Wort,

Schaust dich werwundert um.

Die Liebe, die dahinten blieb,

Sie ruft dich sanft zuruck:

"O komm zuruck, ich hab'dich lieb,

Du bist mein einz'ges Gluck!"

Doch weiter, weiter, sonder Rast,

Du darfst nicht stillestehn;

Was du so sehr geliehet hast

Sollst du nicht wiedersehn.

Ср. у Тютчева:

Из края в край, из града в град

Судьба, как вихрь, людей метет,

И рад ли ты, или не рад,

Что нужды ей?.. Вперед, вперед!

Знакомый звук нам ветр принес:

Любви последнее прости...

За нами много, много слез,

Туман, безвестность впереди!..

"О, оглянися, о, постой,

Куда бежать, зачем бежать?..

Любовь осталась за тобой,

Где ж в мире лучшего сыскать?

Любовь осталась за тобой,

В слезах, с отчаяньем в груди...

О, сжалься над своей тоской,

Свое блаженство пощади!

Блаженство стольких, стольких дней

Себе на память приведи...

Все милое душе твоей

Ты покидаешь на пути!..."

Не время выкликать теней:

И так уж мрачен этот час.

Усопших образ тем страшней,

Чем в жизни был милей для нас.

Из края в край, из града в град

Могучий вихрь людей метет,

И рад ли ты, или не рад,

Не спросит он... Вперед, вперед!

Здесь совпадают не только темы, но и метрические и даже звуковые особенности:1) особое выделение первой строки через рассечение цезурой, оттененной звуковымиповторами [9]:

Es treibt dich fort

Из края в край

von Ort zu Ort

из града в град,

где даже звуковое качество повторов существенно то же; 2) общий метрико-семантическийрисунок:

Die Liebe, die dahinten blieb

Все милое душе твоей

Im Winde klingt ein sanftes Wort

Знакомый звук нам ветр принес

(в последнем случае качество повторов то же) и т. д.

(Что касается метра, то здесь имеется существенное сходство с другим стихотворениемГейне, "Anno 1829":

Dass ich bequem verbluten kann,

Gebt mir ein edles, weites Feld!

Oh, Iasst mich nicht ersticken hier

In dieser engen Kramerwelt!

В особенности интересна предпоследняя строфа этого стихотворения, метрическианалогичная первой (и последней) строфе тютчевского стихотворения:

Ihr Wolken droben, nehmt mich mit,

Gleichviel nach welchem fernem Ort!

Nach Lappland oder Afrika,

Und sei's nach Pommern - fort! nur fort!

Таким образом, генезис тютчевского стихотворения восходит к стихотворениюГейне.

Однако и здесь - два разных искусства. Мотив "знакомого звука", "sanftes Wort",у Гейне лапидарно краток:

О komm zuruck, ich hab dich lieb,

Du bist mein einz'ges Gluck.

У Тютчева это разработано в три строфы, центральные для всего стихотворения,связанные друг с другом захватываниями из строфы в строфу: "Любовь осталасьза тобой" (III строфа, 3-я строка и IV строфа, 1-я строка) и т. д. Гейневскийроманс превратился у Тютчева в марш, с характерными признаками хора ("мы":"Знакомый звук нам ветр принес"; "Чем в жизни был милой для нас") и диалога.Отличительным качеством стихотворения Гейне является разговорная краткость периодови простота лексики; у Тютчева - пафос, риторическое развитие периодов и архаическаялексика:

О komm zuruck, ich hab dich lieb,

Du bist mein einz'ges Gluck

О, оглянися, о, постой,

Куда бежать, зачем бежать?

Любовь осталась за тобой,

Где ж в мире лучшего сыскать?

Ср. также рассудочный синтаксис Тютчева:

Усопших образ тем страшней,

Чем в жизни был милей для нас.

Тот же вопрос о генезисе и традициях с равным нравом приложими по отношению к тютчевским переводам.

Тютчев нечасто и неохотно помечал стихотворения переводными (тем неоправданнеесо стороны редакторов помещение его переводов в особый отдел). Он, конечно,имел на это право, но не потому, что переводил отдаленно. Напротив, во всехпереводах из Гейне чувствуется тщательность и желание сохранить черты подлинника;для этого Тютчев избирает знаменательный путь: он дает па русской почве аналогиюприемов немецкого стихотворения, оставаясь все время, однако, верным своей лексическойтрадиции. В переводах из Гейне наше внимание останавливает прежде всего выбор.Выбраны стихотворения, не столько близкие по темам Тютчеву, сколько характерныедля манеры Гейне. Среди них - такие чуждые Тютчеву, как "Liebste, sollst mirheute sagen" и относящееся к разряду Lieder der niederer Minne: "In welche sollich, mich verliben".

Первый по времени перевод - "На севере мрачном..." - Тютчев озаглавил "С чужойстороны", придав таким образом стихотворению характер собственной лирическойтемы. В стихотворении есть строки, написанные видом паузника (на основе амфибрахия).Это было привычным для русского стихосложения того времени (см. статью Д. Дубенскогов "Атенее" 1828 г., ч. 4, стр. 149), и здесь Тютчев стремился, по-видимому,дать некоторую аналогию метра подлинника (паузник на основе трехстопного ямба).

В стихотворении "Кораблекрушение" Тютчев также пытается дать аналогию метраподлинника и передает его вольный ритм через чередование пяти-, четырех- и трехстопногоямба. Конец стихотворения разрушен у Гейне метрической внезапностью - короткой,бьющей строкой:

In feuchten Sand.

Вместо этого Тютчев дает подобие монолога классической драмы:

Молчите, птицы, не шумите, волны,

Все, все погибло - счастье и надежда,

Надежда и любовь!.. Я здесь один, -

На дикий брег заброшенный грозою,

Лежу простерт - и рдеющим лицом

Сырой песок морской пучины рою!...

В переводе этого стихотворения уже полная победа традиции над генезисом; Тютчевне только тщательно переводит все сложные эпитеты Гейне, но еще и увеличиваетих число; поступая так, он, однако, передает их в архаическом плане:

И из умильно-бледного лица

Отверсто-пламенное око

Как черное сияет солнце!..

О черно-пламенное солнце.

Таким образом, Гейне здесь скорее всего напоминает Державина ("Любителю художеств"):

Взор черно-огненный, отверстый.

Героическую попытку передать чуждпй строй представляют, наконец, переводы"Liebste, sollst mir heute sagen" и "Das Leben ist der schwule Tag".

В первом Тютчев передает юмористическую манеру Гейне юмором XVIII века, вводястаринный разговорный стиль в высокий словарь:

Василиски и вампиры,

Конь крылат и змий зубаст -

Вот мечты его кумиры, -

Их творить поэт горазд.

Но тебя, твой стан эфирный,

Сих ланит волшебный цвет,

Этот взор лукаво-смирный -

Не создаст сего поэт.

Во втором переводе Тютчев столкнулся со столь же чуждой ему традицией - немецкойхудожественной песни. Оп делает попытку передать песенный тон, но привычныйрассудочный синтаксис и здесь совершенно преображает весь строй стихотворения:

Если смерть есть ночь, если жизнь естьдень -

Ах, умаял он, пестрый день меня!..

Так чужое искусство являлось для Тютчева предлогом, поводом к созданию произведений,традиция которых на русской почве восходила к XVIII веку.

Тютчев - романтик; это положение казалось незыблемым, несмотря на путаницу,которая существует в вопросе о русском романтизме. Это положение должно бытьпересмотрено.

Правда, философская и политическая мысль была той прозаической подпочвой,которая питала его стих, и многие его стихотворения кажутся иллюстрациями, аиногда и полемическими речами по поводу отдельных вопросов романтизма, но -преемник Державина, воспитанник Раича и ученик Мерзлякова - Тютчев воспринимаетсяименно на дсржавинском фоне как наследник философской и политической оды и интимнойлирики XVIII века. И тогда романтический манифест "Не то, что мните вы, природа..."получает значение нового этапа оды:

Они не видят и не слышат,

Живут в сем мире, как впотьмах,

Для них и солнцы, знать, не дышат,

И жизни нет в морских волнах.

Равно и другой, интимный строй Тютчева оказывается стилизацией идиллической"песни" XVIII века:

Так мило-благодатна,

Воздушна и светла

Душе моей стократно

Любовь твоя была.

Подобно тому как во Франции романтик Гюго возобновил старую традицию Ронсара,Тютчев, генетически восходя к немецкому романтизму, стилизует старыедержавинские формы и дает им новую жизнь - на фоне Пушкина.

Примечания

1. Об этом см. письма Гейне от 1 апреля 1828г. Фарнгагену (Henrich Heines Briefwechsel. Hrsg. von Fridrich Hirth. Bd.I. Munchen und Berlin. 1914, S. 507-509); от 1 октября 1828 г. к Тютчеву (ib.,S. 529-531); от 11 июня 1830 г. к Фарнгагену (ib., S. 627); от конца 1832г. к Гиллеру (Heines Briefe. Hrsg. von H. Daffis, Bd. II. Berlin, 1906, S.16) и Ad. Stahr. Zwei Monate in Paris. Oldenburg, 1851, S. 338. Также:G. Karpeles. H. Heine. Aus seinem Leben und seiner Zeit. Leipzig, 1899,S. 114-115.

2. H. Heines samtliche Werke. Hrsg. von Prof.E. Elster, Bd. VII. Leipzig und Wien, 1890, S. 256; Г. Гейне. Полн.собр. соч., т. IV. СПб., изд. А. Ф. Маркса, 1904, стр, 462.

3. Острота приведена у Гейне непосредственнопосле "тютчевской" фразы: "Произведения Гете которые будут жить ещетогда, когда немецкий язык давно уже будет мертв [...]".

4. Ф. И. Тютчев. Полн. собр. соч.СПб., [1912], стр. 601.

5. H. Heines samtliche Werke, Bd. III, S.277-280; Г. Гейне. Полн. собр. соч., т. I, стр. 319, 321.

6. Не "змеиной", а "змииной" - исправленоР. Ф. Брандтом ("Материалы для исследования "Федор Иванович Тютчев и его поэзия".- Изв. ОРЯС, 1911, т. XVI, кн. 2, стр. 178).

7. Н. Heines samtliche Werke, Bd. V, S. 40;Г. Гейне. Полн. собр. соч., т. IV, стр. 37.

8. Ср. "Tragodie" - там же.

9. У Тютчева построение этой строки повторяетсяв III строфе: "Куда бежать, зачем бежать?.."