Петрарка и его Книга песен


Н. Томашевский

ПЕТРАРКА И ЕГО "КНИГА ПЕСЕН"

(Петрарка Ф. Лирика. - М., 1980. - С. 5-16)


Явление Петрарки огромно. Оно не покрывается никаким самым высоким признаниемего собственно литературных заслуг. Личность, поэт, мыслитель, ученый, фигураобщественная - в нем нераздельны. Человечество чтит великого итальянца преждевсего за то, что он, пожалуй, как никто другой, способствовал наступлению новойэпохи открытия мира и человека, прозванной Возрождением.
Говорить о Петрарке - значит говорить о мысли и искусстве уходящего Средневековья,говорить о Гуманизме и Возрождении, говорить о петраркизме итальянском и европейском.Петрарка был первым великим гуманистом, поэтом и гражданином, который сумелпрозреть цельность предвозрожденческих течений мысли и объединить их в поэтическомсинтезе, ставшем программой грядущих европейских поколений (А.Н. Веселовский.Петрарка в поэтической исповеди "Canzoniere". 1304-1904. Спб., 1912).Своим творчеством он сумел привить этим грядущим разноплеменным поколениям Западнойи Восточной Европы сознание - пусть не всегда четкое - некоего духовного и культурногоединства, благотворность которого сказывается и в современный нам век.
Петрарка - родоначальник новой европейской поэзии. Его "Канцоньере"(или "Книга песен") надолго определил пути развития европейской лирики,став своего рода непререкаемым образцом. Если на первых порах, для современникови младших гуманистов, Петрарка являлся великим реставратором классической духовности,провозвестником новых путей в искусстве и литературе, непогрешимым учителем,то, начиная с 1501 года, когда стараниями Пьетро Бембо и типографщика АльдоМануцио Ватиканский кодекс 3197 "Канцоньере" был предан широкой гласности,началась эпоха петраркизма, причем не только в поэзии, но и в области эстетическойи критической мысли. Петраркизм вышел за пределы Италии. Свидетельством тому"Плеяда" во Франции, Гонгора в Испании, Камоэнс в Португалии, Шекспири елизаветинцы в Англии. Без Петрарки их лирика была бы не только непонятнойдля нас, но и попросту невозможной.
Мало того, Петрарка проторил своим поэтическим наследникам путь к познаниюзадач и сущности поэзии, познанию внутреннего мира человека, его нравственногои гражданского призвания.

ЛИЧНОСТЬ И ПОЭТ

В невольно возникающем при чтении Петрарки автопортрете бросается в глазаодна черта: потребность в любви. Это и желание любить, и потребность быть любимым.Предельно четкое свое выражение эта черта нашла в любви поэта к Лауре, главномупредмету всего "Канцоньере". Любви Петрарки к Лауре посвящено неисчислимоеколичество трудов ученых и неученых, и потому говорить тут об этом подробноне имеет смысла. С нужной полнотой читатель все узнает из самих стихотворений.Необходимо лишь заметить, что Лаура - фигура вполне реальная, внешняя биографияее в самых общих чертах известна и большого интереса не представляет. О "внутренней"же рассказывает сам поэт. Конечно, как всегда бывает в настоящей поэзии, любовьэта сублимированная, к концу жизни поэта несколько приутихшая и едва ли не слившаясяс представлением о любви райской, да и самим Раем.
Конкретнее в жизни Петрарки любовь к матери, к домашним (брату Герардо и племянникуФранческо), к многочисленным друзьям: Гвидо Сетте, Джакомо Колонна, ДжованниБоккаччо и многим другим. Вне дружбы, вне любви к ближним и вообще к людям Петраркане мыслил себе жизни. Это накладывало определенный нравственный отпечаток навсе им написанное, привлекало к нему, повсеместно делало своим, любимым.
Еще одна черта, которую обнажал сам поэт, за которую порой (особенно на склонелет) себя бичевал: это любовь к славе. Не в смысле, однако, простого тщеславия.Желание славы у Петрарки было теснейшим образом связано с творческим импульсом.Оно-то в большой степени и побудило Петрарку заняться писательством. С годамии эта любовь, любовь к славе, стала умеряться. Достигнув беспримерной славы,Петрарка понял, что она вызывает в окружающих куда больше зависти, чем добрыхчувств. В "Письме к потомкам" он с грустью пишет о своем увенчании,а перед смертью готов даже признать триумф Времени над Славой.
Любопытно, что любовь к Лауре и любовь к Славе между собой не только не враждовали,но даже пребывали в тесном единении, что подтверждалось устойчивой в поэзииПетрарки символикой: Лаура и лавр. Но так было до поры до времени. В годы самоочистительныхраздумий Петрарка вдруг почувствовал, что и Любовь к Лауре, и желание Славыпротивны стремлению обрести вечное спасение. И вовсе не потому - а это чрезвычайносущественно для Петрарки! - что они греховны сами по себе. Нет! просто они мешаливести тот образ жизни, который надежно подвел бы его к спасению. Осознание этогопротиворечия повергло поэта в глубокое душевное смятение, умеряемое, впрочем,писанием трактата, где он пытался со всей откровенностью обнажить свое душевноесостояние.
Конфликт этот был лишь частным случаем конфликта более общего и философскиболее значимого: конфликта между многочисленными радостями земного бытия и внутреннейрелигиозной концепцией.
К земным радостям Петрарка относил прежде всего окружающую природу. Он, какникто из его современников, умел видеть и наблюдать ее, умел наслаждаться травой,горами, водой, луной и солнцем, погодой. Отсюда и столь частые и столь любовнонаписанные в его поэзии пейзажные описания. Отсюда же тяга Петрарки "кперемене мест", к путешествиям, к возможности открывать для себя все новыеи новые черты окружающего мира.
К несомненным земным радостям относил Петрарка и веру в красоту человека имогущество его ума. К ним же он относил любое творческое проявление: будь тов живописи (сошлюсь на его суждения о Симоне Мартини и Джотто), в музыке, философии,поэзии и т. д.
За эти существеннейшие качества человека Петрарка благодарил Творца. Но этиже качества могли явиться и причиной гибели человека.
Тут надо сказать два слова о личной религиозности Петрарки. Предписаниямирелигии он не манкировал. Соблюдал их неукоснительно и без рассуждения, в дебритеологии не встревал. Но и отказа от радостей жизни не было. Многочисленныеего друзья и родной и горячо любимый брат Герардо отрешились от всего земногои уединились в своих обителях. Петрарка их одобрял, но примеру не следовал.Молчаливо принимая созданное единым Творцом и порою вознося ему хвалу, Петраркабыл не чужд и протеста. Ведь это именно он, Петрарка, восклицал: "... чтоже за мир вокруг?.. Почему Ты отворачиваешься от него? Разве Ты забыл о нашейнищете и страданиях?"
Петрарка не отказывался от привилегий, связанных с его духовным саном, ноникогда не соглашался принять конкретную должность, взять на себя обязанностипо спасению чужих душ.
Петрарка был поразительно восприимчив ко всему, что его окружало. Его интересовалои прошлое, и настоящее, и будущее. Поразительна и широта его интересов. Он писало медицине и о качествах, необходимых для полководца, о проблемах воспитанияи о распространении христианства, об астрологии и о падении воинской дисциплиныпосле заката Римской империи, о выборе жены и о том, как лучше устроить обед.
Петрарка превосходно знал античных мыслителей, но сам в области чистой философиине создал ничего оригинального. Критический же его взгляд был цепок и точен.Много интересного им написано о практической морали.
Сторонясь мирской суеты, Петрарка жил интересами времени, не был чужд и общественныхстрастей. Так, он был яростным патриотом. Италию он любил до исступления. Еебеды и нужды были его собственными, личными. Тому множество подтверждений. Одноиз них - знаменитейшая канцона "Италия моя". Заветным устремлениемего было видеть Италию единой и могущественной. Петрарка был убежден, что толькоРим может быть центром папства и империи. Он оплакивал разделение Италии, хлопотало возвращении папской столицы из Авиньона в Вечный город, просил императораКарла IV перенести туда же центр империи. В какой-то момент Петрарка возлагалнадежды на то, что объединение Италии будет проведено усилиями Кола ди Риенцо.Самое страшное для Петрарки - внутренние распри. Сколько усилий он приложил,чтобы остановить братоубийственную войну между Генуей и Венецией за торговоепреобладание на Черном и Азовском морях! Однако красноречивые его письма к дожамэтих патрицианских республик ни к чему не привели.
Петрарка был не только патриотом. Заботило его и гражданское состояние человеческогообщежития вообще. Бедствия и нищета огорчали его, где бы они не случились.
Но не общественные и политические симпатии, ни принадлежность к церковномусословию не мешали основному его призванию ученого и литератора. Петрарка отличнопонимал, что для этого прежде всего нужна личная свобода, независимость (тути он мог бы воскликнуть, что "служенье муз не терпит суеты"). И надосказать, что Петрарка умел находить ее повсюду, где ему доводилось жить. Кроме,понятно, Авиньона - этого нового Вавилона, - за что он ненавидел его еще и особенно.Именно благодаря такой внутренней свободе - хотя иной раз дело и не обходилосьбез меценатов - Петрарке удалось создать так много и так полно выразить себяи свое время, хотя многое до нас дошедшее осталось в незавершенном, не до концаотделанном виде. Но тут уж свойство самого поэта: тяга к совершенству заставлялаего возвращаться к написанному все вновь и вновь. Известно, например, что ктаким ранним своим произведениям, как "Африка" и "Жизнь знаменитыхлюдей", он возвращался неоднократно и даже накануне смерти.
Петрарка был не только великим писателем, но и не менее великим человеком.Так, произведения античных авторов, которые он читал и перечитывал с неизменнойлюбовью, были для него не просто интересными текстами, но носили прежде всегоотпечаток личности их авторов. Расставаясь с ними навсегда, он мог, подобноПушкину, сказать: "Прощайте, друзья!" Так и для нас произведения Петраркиносят отпечаток одной из самых сердечных и привлекательных личностей прошлого.
Литературу Петрарка понимал как художественное совершенство, как богатстводуховное, как источник мудрости и внутреннего равновесия. В оценках же ее поройошибался. Так, он полагал, что его "Триумфы" по значимости своей настолькоже превосходят "Канцоньере", насколько "Божественная комедия"превосходит дантевскую же "Новую жизнь". Еще он ошибался в оценкесвоих латинских сочинений, кстати говоря, количественно превосходящих писанноеим по-итальянски в пятнадцать раз! В сонете CLXVI Петрарка говорит, что, незаймись он пустяками (стихами на итальянском языке), "Флоренция бы обрелапоэта, как Мантуя, Арунка и Верона". Флоренция обрела поэта не меньшего,чем Вергилий и Катулл, и подарила его Италии и всему миру, но именно благодаряэтим пустякам.

В РАБОТЕ НАД "КАНЦОНЬЕРЕ"

Конечно же, главным произведением Петрарки является его "Канцоньере"("Книга песен"), состоящая из 317 сонетов, 29 канцон, а также баллад,секстин и мадригалов.
Стихи на итальянском языке (или просторечии, "вольгаре") Петрарканачал писать смолоду, не придавая им серьезного значения. В пору работы надсобранием латинских своих посланий, прозаических писем и началом работы надбудущим "Канцоньере" часть своих итальянских стихотворений Петраркауничтожил, о чем он сообщает в одном письме 1350 года.
Первую попытку собрать лучшее из своей итальянской лирики Петрарка предпринялв 1336-1338 годах, переписав двадцать пять стихотворений в свод так называемых"набросков" (Rerum vulgarium fragmenta). В 1342-1347 годах Петраркане просто переписал их в новый свод, но и придал им определенный порядок, оставивместо для других, ранее написанных им стихотворений, подлежащих пересмотру.В сущности, это и была первая редакция будущего "Канцоньере", целикомподчиненная теме возвышенной любви и жажды поэтического бессмертия.
Вторая редакция осуществлена Петраркой между 1347 и 1350 годами. Во второйредакции намечается углубление религиозных мотивов, связанных с размышлениямио смерти и суетности жизни. Кроме того, тут впервые появляется разделение сборникана две части: "На жизнь мадонны Лауры" (начиная с сонета I, как ив окончательной редакции) и "На смерть мадонны Лауры" (начиная с канцоныCCLXIV, что также соответствует окончательной редакции). Вторая часть еще ничтожномала по сравнению с первой.
Третья редакция (1359-1362) включает уже 215 стихотворений, из которых 174составляют первую часть и 41 вторую. Время пятой редакции - 1366-1367 годы;шестой редакции - 1367-1372 годы.
Седьмая редакция, близкая к окончательной, которую автор отправил ПандольфоМалатеста в январе 1373 года, насчитывает уже 366 стихотворений (263 и 103 соответственночастям). Восьмая редакция - 1373 год, и, наконец, дополнение к рукописи, посланноетому же Малатеста, - 1373-1374 годы.
Девятую, окончательную, редакцию, содержит так называемый Ватиканский кодекспод номером 3195, частично автографический.
По этому Ватиканскому кодексу, опубликованному фототипическим способом в 1905году, осуществляются все новейшие критические издания.
В Ватиканском кодексе между первой и второй частями вшиты чистые листы, заставляющиепредполагать, что автор намеревался включить еще какие-то стихотворения. Разделениечастей сохраняется: в первой - тема Лауры-Дафны (лавра), во второй - Лаура -вожатый поэта по небесным сферам, Лаура - ангел-хранитель, направляющий помыслыпоэта к высшим целям.
В окончательную редакцию Петрарка включил и некоторые стихи отнюдь не любовногосодержания: политические канцоны, сонеты против авиньонской курии, посланияк друзьям на различные моральные и житейские темы.
Особую проблему составляет датировка стихотворений сборника. Она сложна нетолько потому, что Петрарка часто возвращается к написанному даже целые десятилетияспустя. А хотя бы уже потому, что Петрарка намеренно не соблюдал хронологиюв порядке расположения стихотворного материала. Соображения Петрарки нынче невсегда ясны. Очевидно лишь его желание избежать тематической монотонности.
Одно лишь наличие девяти редакция свидетельствует о неустанной, скрупулезнойработе Петрарки над "Канцоньере". Ряд стихотворений дошел до нас внескольких редакциях, и по ним можно судить о направлении усилий Петрарки. Любопытно,что в ряде случаев, когда Петрарка был удовлетворен своей работой, он делалрядом с текстом соответствующую помету.
Работа над текстом шла в двух главных направлениях: удаление непонятностии двусмысленности, достижение большей музыкальности.
На ранней стадии Петрарка стремился к формальной изощренности, внешней элегантности,к тому, словом, что так нравилось современникам и перестало нравиться впоследствии.С годами, с каждой новой редакцией, Петрарка заботился уже о другом. Ему хотелосьдобиться возможно большей определенности, смысловой и образной точности, понятностии языковой гибкости. В этом смысле очень интересно суждение Карло Джезуальдо(конец XVI - начало XVII вв.), основателя знаменитой Академии музыки, прославившегосясвоими мадригалами. Про стих Петрарки он писал: "В нем нет ничего такого,что было бы невозможно в прозе". А ведь эта тяга к прозаизации стиха, внаше время особо ценимая, в прежние времена вызывала осуждение. В качестве образцатакого намеренного упрощения стихотворной речи приводят XV сонет:
Я шаг шагну - и оглянусь назад,
И ветерок из милого предела
Напутственный ловлю...
...
Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,
Как долог путь, как смертного удела
Размерен срок, - и вновь бреду несмело,
И вот - стою в слезах, потупя взгляд.
В самом деле, отказавшись от стиховой разбивки и печатая этот текст в подбор,можно получить отрывок ритмически упорядоченной прозы. И это еще пользуясь переводомВяч. Иванова, лексически и синтаксически несколько завышенного.
Странно, что такой проницательный критик и знаток итальянской литературы,как Де Санктис, не увидел этой тенденции в Петрарке. Де Санктису казалось, чтоПетрарке свойственно обожествление слова не по смыслу, а по звучанию. А вотД'Аннунцио, сам тяготевший к словесному эквилибризму, заметил эту тенденцию.
Единицей петрарковской поэзии является не слово, но стих или, вернее, ритмико-синтаксическийотрезок, в котором отдельное слово растворяется, делается незаметным. Единицеже этой Петрарка уделял преимущественное внимание, тщательно ее обрабатывал,оркестровал.
Чаще всего у Петрарки ритмико-синтаксическая единица заключает в себе какое-нибудьзаконченное суждение, целостный образ. Это прекрасно усмотрел великий Г.Р. Державин,который в своих переводах из Петрарки жертвовал даже сонетной формой ради сохранениясодержательной стороны его поэзии.
Показательно и то, что Петрарка относится к ничтожному числу тех итальянскихпоэтов, чьи отдельные стихи вошли в пословицу.
Как общая закономерность слово у Петрарки не является поэтическим узлом. Вработах о Петрарке отмечалось, что встречающаяся в отдельных его стихотворенияхнекоторая "прециозность" носит характер скорее концептуальный, чемвербальный. Хотя, конечно, есть примеры и обратные. Примером может служить Vсонет; он построен на обыгрывании имени Ла-у-ре-та:
Когда, возжаждав отличиться много,
Я ваше имя робко назову -
ХваЛА божественная наяву
Возносится от первого же слога.
Но некий голос Умеряет строго
Мою РЕшимость, как по волшебству:
Вассалом сТАть земному божеству -
Не для тебя подобная дорога.
Можно было бы сослаться и на сонет CXLVIII, первая строфа которого целикомсостоит из звучных географических названий.
Интересно, что этот рафинированно-виртуозный, "второй" Петрарка,особенно бросался в глаза и многим критикам, а еще больше переводчикам. Эталожная репутация, сложившаяся не без помощи эпигонов-петраркистов, воспринявшихлишь виртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих переводческих работах.В частности, и у нас в России. Словесная вычурность, нарочитая синтаксическаяусложненность, за редкими исключениями, почти общая болезнь.
К сожалению, репутация эта оказалась довольно устойчивой. С легкой руки романтиков,отметивших тягу "второго" Петрарки как несомненный, с их точки зрения,порок, этот "второй, Петрарка надолго если не заслонил, то значительноисказил "первого" и "главного" Петрарку, который и позволилему стать одним из величайших поэтов мира.
Для интересующихся творчеством Петрарки приводит самую основную библиографиюработ и изданий на русском языке.
Работы о Петрарке: А.Н. Веселовский. Петрарка в поэтической исповеди "Canzoniere".СПб., 1912; Мих. Корелин. Ранний итальянский гуманизм и его историография, т.2 (Франческо Петрарка. Его критики и биографы), изд. 2-е, СПб., 1914; Р. Хлодовский.Франческо Петрарка. М., "Наука", 1971.
Основные русские издания Петрарки:
Петрарка. Избранные сонеты и канцоны в переводах русских писателей ("Русскаяклассная библиотека" под редакцией А.Н. Чудинова, выпуск XI). СПб., 1898;Петрарка. Автобиография. Исповедь. Сонеты. Перевод М. Гершензона и Вяч. Иванова("Памятники мировой литературы"). М., 1915; Петрарка. Избранная лирика.Перевод А. Эфроса. М., 1953; 2-е изд. - 1955; Франческо Петрарка. Книга песен(в переводах разных поэтов). М., 1963; Франческо Петрарка. Избранная лирика.Перевод Е. Солоновича. М., 1970; Франческо Петрарка. Избранное. Автобиографическаяпроза. Сонеты. М., 1974.