Перевод текстов и документов > В.С. ПЕСТОВ Категории лица, сказуемости и предикативности в языке кечуа

В.С. ПЕСТОВ Категории лица, сказуемости и предикативности в языке кечуа

В.С. Пестов

КАТЕГОРИИ ЛИЦА, СКАЗУЕМОСТИ И ПРЕДИКАТИВНОСТИ В ЯЗЫКЕ КЕЧУА

(Вопросы языкознания. - М., 1983, № 1. - С. 108-112)

Как и во многих других языках, где категория притяжательности в имени оформляетсяаффиксально, а глагол имеет личное спряжение, в агглютинативном америндскомязыке кечуа наблюдается значительное сходство между притяжательными показателямисуществительного и личными окончаниями глагола. Известно, что в различных языкахимеют место разнообразные варианты такого параллелизма: например, аффиксы существительногоиногда материально совпадают или генетически общи с показателями лица объекта(семитские) или лица субъекта (тюркские) в глаголе; в венгерском языке парадигмапритяжательных форм существительных материально тождественна парадигме так называемогообъектного спряжения, отражающего лицо подлежащего с одновременным указаниемна наличие определенного дополнения 3-го лица. В некоторых случаях рассматриваемыеличные показатели в зависимости от характера глагола и конструкции всего предложениямогут указывать либо на подлежащее, либо на дополнение, как, например, в абхазско-адыгскихязыках; в языках активного строя притяжательные аффиксы имени часто служат идля указания на субъект стативного глагола, в то время как субъект активногоглагола выраэается особой серией аффиксов (1, с. 149 и др.). Рассматриваемыеформанты могут сохранять более или менее очевидную генетическую связь с личнымиместоимениями; в других случаях такая связь не прослеживается. Наконец, интересующиенас личные показатели в ряде языков органически входят в состав именного илиглагольного слова, подчиняясь, например, законам сингармонизма, если таковойимеется, в других же функционируют в качестве полусамостоятельных клитик.

Мы не ставим перед собой задачи классифицировать все эти разнообразные и,по-видимому, неоднородные явления, представляющие, впрочем, значительный интересс точки зрения определения понятий глагольности и сказуемости. Вопросам, связаннымс формированием глагольного слова из синтаксически нейтральной основы и личныхпоказателей, генетически общих с именными, посвятил, как известно, немало страницсвоего фундаментального труда И.И. Мещанинов (2). Некоторые интересные данные,имеющие отношение к этой проблеме, можно найти и в языке кечуа [1].

В этом америндском языке форманты лица/числа обладателя в имени обнаруживаютнесомненное сходство (но не идентичность) с показателями лица/числа субъекта(и, частично, объекта) в большинстве модально-временных парадигм. В то же времяэти экспоненты материально не связаны с основами личных местоимений. Аффкисылица - как имени, так и глагола - органически входят в состав фонетическогослова, не изменяя его акцентологической схемы.

Интересующие нас личные аффиксы кечуанского глагола регистрируются в большинствемодально-временных парадигм субъектного спряжения. Ниже приводятся формы спряженияглагола ruway "делать" в настоящем времени изъявительного наклоненияв сопоставлении с притяжательными формами существительного uma "голова"[2].

Личные аффиксы глагола

Ед. число		Мн. число
ruwa-ni	"я делаю"	ruwa-yuku	"мы (экскл.) делаем"
ruwa-nki	"ты делаешь"	ruwa-nchis	"мы (инкл.) делаем"
ruwa-n	"он делает"	ruwa-nkichis	"вы делаете"
		ruwa-nku	"они делают"

Лично-притяжательные аффиксы существительного

Ед. число		Мн. число
uma-y	"моя голова"	uma-yku	"наша (экскл.) голова"
uma-yki	"твоя голова"	uma-nchis	"наша (инкл.) голова"
uma-n	"его голова"	uma-ykichis	"ваша голова"
		uma-nku	"их голова"

Анализируя структуру этих формантов, можно выделить в них помимо собственнопоказателей лица, генетически общих для глагола и существительного, еще и элемент-n-, присутствующий лишь в финитных формах глагола и интерпретируемыйнами в предварительном порядке как некоторая характеристика глагольности илисказуемости. Этот вывод основывается на нижеприводимых соображениях.

Учитывая недопустимость стечения гласных в кечуа и, следовательно, закономерностьi > y после гласной, формант -i- можно считать общимдля 1-го л. как ед. ч. глаголов, так и существительных.

Форма 1-го л. мн. ч. (экскл.) представляет собой сочетание -i- с суффиксоммн. ч. -ku; последний, несомненно, родствен показателю множественностисуществительных -kuna. Эта единственная - в говоре Куско - форма в парадигменастоящего времени, где отсутствует вышеупомянутый элемент -n-, что можнообъяснить либо влиянием соответствующей именной формы, либо, что более вероятно,редукцией более старого форманта -niku, регистрируемого в говоре Айякучо.Показатель -yku находим и в личном местоимении 1-го л. мн. ч. экскл.noqayku. Основа noqa- имеет, видимо, все же неместоименное происхождение,чем и объясняется возможность присоединения к ней личного окончания -y.Заметим, что показатель глагольности -n- не может и не должен участвоватьв образовании местоименных форм. Действительно, при наличии -niku в 1-мл. мн. ч. экскл. глаголов соответствующее местоимение в говоре Айякучо регистрируетсяв той же форме, как и в Куско, т.е. noqayku.

В 5-й форме у существительных находим -nchis вместо ожидаемого -ychis,что, по нашему мнению, объясняется отмечаемой в кечуа тенденцией к нейтрализациисреднеязычных y и n перед палатализованным альвеолярным [3].То же в личном местоимении 1-го л. мн. ч. вкл. noqanchis. Соответствующийглагольный формант можно интерпретировать как сочетание -n- с именнымсуффиксом в форме -nchis с упрощением nn > n.

Труднее дать объяснение формам 2-го л. ед. и мн. ч. имен и глаголов. Наиболеевероятным нам кажется предположение о вторичности элемента -i-, появившегосяв именном суффиксе по аналогии с формой 1-го л. или в связи с общей для именнойи глагольной парадигм тенденцией к двухконсонантному началу личных аффиксов.

В 3-м л., как уже отмечалось, повсюду обнаруживается -n (иногда факультативное,о чем ниже).

Изложенные выше факты позволяют представить строение личных аффиксов имении глагола в следующем виде (в круглых скобках даны реконструируемые элементы,отсутствующие, по крайней мере, в говоре Куско, в квадратных - предположительновторичный элемент, возникший по аналогии):

	Имя	Глагол
1.	i	n-i
2.	[i]ki	n-ki
3.	n	n
4.	i-ku	(n)-i-ku
5.	n < i-chis	n-(n < i)-chis
6.	[i]ki-chis	n-ki-chis
7.	n-ku	n-ku

Анализ личных показателей подтверждает предположение о том, что рассматриваемыефинитные формы глагола генетически распадаются на собственно показатели лица,идентичные таковым в имени, и элемент -n, относительно которого, какотмечалось, естественно предположить, что именно он является характерным выразителемнекоторой глагольно-сказуемостной сущности. Для более точного определения этогоэлемента необходимо выйти за рамки морфологии глагола и рассмотреть категориюсказуемости как на синтаксическом, так и на логико-грамматическом уровне [4].

В свете исследований В.З. Панфилова (см., например, 6, 7) в языке кечуа можноразличать два типа сказуемого: 1) логическое сказуемое (предикат, рема), например:Wasiykin wasiymanta aswan hatun "Твой дом большемоего", Karuta chayanapaqqa allillamantan purina "Чтобыдалеко уйти, надо идти медленно". Показателем ремы является элемент-n (-mi после согласного), относимый обычно к частицам на томосновании, что он может оформлять любой член предложения. Во втором примереналичествует и показатель логического подлежащего (субъекта, ремы) -qa;2) синтаксическое сказуемое а) выражаемое именной частью речи: Kayqa wasin"Этотдом", Kay warmi(qa) sumaq(mi) "Эта женщинакрасива" (ср. Sumaqqa kay warmin "Кто красив, так этовот эта женщина"); именное сказуемое, как правило, оформляется той же "частицей"-n; б) собственно глагольное сказуемое: ruwani "я делаю",apanku "они несут", Noqaqa sapa p'unchaymi panaywan kuskamikhuni "Я обедаю вместе со своей сестрой каждый день". В последнемпримере noqaqa "я" - логическое и синтаксическое подлежащее,sapa p'unchaymi "каждый день" - логическое сказуемое и mikhuni"ем, обедаю" - глагольное сказуемое, выраженное 1-м л. ед. ч. индикатива.

Анализ этих данных приводит к выводу о том, что выделяемый в финитных формахглагола элемент -n, а также показатели именного сказуемого и ремы обнаруживаютне только материальную тождественность, но и известную функциональную общность.Во всяком случае представляется вполне естественным, что личные формы глагола,единственная функция которых в языке кечуа - быть синтаксическим сказуемым,имеют в своем составе экспонент, материально идентичный показателю логическогои именного сказуемого. Можно предположить, что синтаксическая категория предикативностив языке кечуа исторически выражалась на морфологическом уровне одинаково, независимоот того, какой частью речи было представлено сказуемое. Так, предложения Kayruna(qa) waynan "Этот человек молод" и Kay runa(qa) llank'an"Этот человек работает" и сейчас идентичны не только с точки зрениясинтаксического строения, но и с точки зрения морфологической структуры сказуемого.Лексемы, выступающие в них в качестве сказуемого, различаются лишь семантически:wayna выражает качество, а llank'a - действие, хотя и между этимикатегориями граница не всегда отчетлива. Так, предложение Kayqa k'anchanнаряду с переводом "Это свет" допускает и перевод "Это светит"."...В ряде языков, - отмечает В.З. Панфилов, - любое имя в функции сказуемогостановится глаголом, получая особый словообразовательный аффикс и словоизменительныеформы глагола. Так, например, в эскимосском языке имеем: юк "человек",юг-у-к' "это есть человек"; малг'ук "два",малг'уг-у-к "это есть два" и т.п." (7, с. 10). Конечно,и кечуанские формы типа runan "(это) человек" можно было бырассматривать как предикативные формы имени наподобие вышеприведенных или формкатегории сказуемости, например, в турецком языке (8). Однако говорить о категориисказуемости кечуанского имени все же нет оснований, так как формы типа runanне имеют словоизменительных категорий (лицо, число, время, наклонение), типичныхдля глагольного сказуемого. Впрочем, возможность выразить эти категории в языкекечуа, естественно, имеется благодаря наличию связки kay, обнаруживающейнесомненную материальную общность с указательным местоимением kay "этот".Связка kay не употребительна в 3-м л. наст. вр., но наличие у нее полнойглагольной парадигмы, с одной стороны, и отсутствие семантической наполненности- с другой, превращает ее в своего рода морфологическую "подставку"для соответствующих аффиксов, не сочетающихся в именем непосредственно.Что касаетсявзаимоотношения логического и синтаксического сказуемых, то и здесь в ряде языковрегистрируются идентичные способы их оформления. Так, при сравнении китайскихпредложений Та кань чжунго бао "Он читает китайскую газету"и Та кань-ды шы чжунго бао "Он китайскую газету читает" [5]обнаруживается, что при поляризации высказывания с точки зрения логико-грамматическогочленения тема в китайском языке оформляется номинализатором ды и становитсясинтаксическим подлежащим, а рема занимает позицию именного сказуемого и снабжаетсяприсущей последнему связкой шы. Об этом же свидетельствуют и факты техязыков, где существует категория определенности / неопределенности имени, находящаявыражение как в пределах слова (семитская нунация / мимация), так и вне его(артикли). в этом случае для неопределенного имени характерна как функция ремы,так и функция именного сказуемого. Заметим, что и кечуановедческой грамматическойтрадиции не чужда интерпретация экспонентов темы и ремы как аналогов соответственноопределенного и неопределенного артиклей европейских - в первую очередь, естественно,испанского - языков.

Обращает на себя внимание материальная идентичность показателя 3-го л. ед.ч. обладателя в имени -n (после согласных - с предшествующим эвфоническиминтерфиксом -ni-), форманта 3-го л. ед. ч. -n в глаголе и показателяремы -n (-mi после согласных). Исходя из изложенных выше фактов,мы соотносим глагольное -n в первую очередь с показателем ремы, однаконельзя исключать и генетическую общность первого с двумя последними. Процессих постепенной дифференциации можно сопоставить с эволюцией функции нунациив семитских языках, где так называемое "танвинное озвончение" - поИ.М. Дьяконову - первоначально указывало на определенность и лишь затем - нанеопределенность имени, оформляя последнее, в частности, в функции сказуемого(9).

Представляется вполне вероятным, что в языке кечуа первоначально дейктическийэлемент -n, соотносимый с 3-м лицом (по Э. Бенвенисту - с не-лицом),стал употребляться как для выделения именного сказуемого (аналогично тому, чтопроизошло потом с другим дейктиком -kay, преобразовавшимся в связку [6]),так и для выделения любого члена предложения в функции логического предиката.На следующем этапе произошло еще одно функциональное расщепление морфемы -n:она стала использоваться и в личных формах глагольного сказуемого, что способствовалоформированию личного спряжения (в ряде модально-временных парадигм), отличающегосяот притяжательных форм имени. Возможно, что на этом этапе развития языка заключительнаяпозиция в предложении была наиболее типична не только для сказуемого, но и дляремы [7].

Глагольный элемент -n, по-видимому, еще не утратил полностью функциональнойсвязи с показателем ремы, так как спорадически регустрируется его отсутствиев 3-м л. ед. ч. (но никогда не в первых двух, где он органически вошел в составличных постфиксов). В большинстве случаев это, вероятно, связано с наличиемв предложении особо выделяемого логического предиката, "перетягивающего"к себе указанную морфему. Но чаще всего взаимосвязь глагольного -n споказателем логического предиката уже не осознается, и при необходимости выделитьглагольное сказуемое как рему к глаголу присоединяется постпозитивно тот жеэлемент -n (-mi): Noqa ruwanin "Я делаю", Pay ruwanmi"Он делает" и т.д.

В материальном плане эти три форманта можно было бы возвести к одному назальномуэлементу -n/-m; при этом в имени, морфонологическая структура которого,как отмечалось выше, отлична от глагола, в позиции после согласного появилсяэвфонический интерфикс -ni-, характерный только для имени, в то времякак в глаголе, основа которого оканчивается на гласный, необходимость в такомэлементе не возникла. Наконец, в функции показателя ремы, имеющего очень большуювалентность и примыкающего к словам как с вокалическим, так и с консонантнымауслаутом, регистрируется полногласный вариант этой морфемы - -mi, употребляемыйв постконсонантной позиции. (Ср. в связи с этим постконсонантный вариант -siморфемы -s, функция которой - указание на чужую речь).

Таким образом, материал языка кечуа, как кажется, свидетельствует о происшедшемв нем процессе проникновения формального показателя предикативности в глагольноеслово, т.е. о формировании личных форм спрягаемого глагола на базе категориипредикативности в сочетании с личными аффиксами, общими для глагола и для имени.Это позволяет предположить, что единообразие в морфологическом оформлении сказуемогои спрягаемого глагола, с одной стороны, а также логического предиката и сказуемого- с другой (явление отнюдь не уникальное), может распространиться и на все этитри, в конечном счете взаимосвязанные, категории.

Примечания

1. Обстоятельный анализ структуры слова,в том числе и глагольного, в языке кечуа осуществлен Е.И. Царенко (3). Так,им отмечены некоторые особенности морфологического строения кечуанского глаголав отличие от структуры имени, в частности, вокалический исход глагольной основы,что имеет далеко идущие последствия на морфонологическом уровне.

2. Статья написана в основном на материалеговора Куско. Примеры даны в практической орфографии, распространенной в Перу,см. (4).

3. Обращает на себя внимание противопоставлениепоказателей множественности -ku (в 4-й и 7-й формах) и -chis(в 5-й и 6-й), строго выдерживаемое во всех модально-временных парадигмах.Так, Б. Потье (5) рассматривает форму на -nchis как"гетерогенноемножественное", образованное от формы 3-го л. ед. ч., в отличие от 4-йформы, представляющей собой "гомогенное множественное", образованноеот формы 1-го л. ед. ч. Такой вывод позволяет по-иному взглянуть на происхождениеформ инклюзива и эксклюзива, однако приводит к новым проблемам и в целом представляетсянам неубедительным.

4. При этом мы исходим из того, что логико-грамматическоечленение предложения определяется надфразовым контекстом (эксплицитным илиимплицитным), в то время как синтаксическое строение предложения не зависитот последнего. Предложение, как и единицы других уровней языковой структуры,можно рассматривать как с точки зрения его компонентов, или членов (уровеньсинтаксиса), так и в аспекте его внешних связей (уровень логико-грамматическогочленения). Аналог соотношения синтаксического и логико-грамматического уровнейможно видеть, например, в той взаимосвязи, в которой находятся словообразованиеи словоизменение или морфемообразование (морфонология) и морфология.

5. Примеры заимствованы у В.З. Панфилова(7, с. 13).

6. Об использовании местоимений в функциисвязки см. (10).

7. Учитывая наличие в кечуа ряда реликтов,свядетельствующих об активном (в терминологии Г.А. Климова) прошлого этогоныне номинативного языка (см. (1, с. 238-241), было бы интересно исследоватьпредложение в языках активного строя в плане его логико-грамматического членения.

Литература

1. Климов Г.А. Типология языков активного строя. М.,1977.2. Мещанинов И.И. Глагол. М. - Л., 1948.3. Царенко Е.И. К проблеме структуры слова в агглютинативных языках(на материале языка кечуа) : Автореф. дис. на соискание уч. ст. канд. филол.наук. М., 1974.4. Пестов В.С. Об отражении субъектно-объектных отношений в глаголекечуа. - ВЯ, 1980, № 4, с. 129.5. Pottier B. Inclusif et exclusif dans le systeme personnel du quichua.- BFLS, 1963, 41 annee, № 8, p. 533-536.6. Панфилов В.З. Взаимоотношение языка и мышления. М., 1971.7. Панфилов В.З. Языковые универсалии и типология предложения. - ВЯ,1974, № 5.8. Дмитриев Н.К. Турецкий язык. М., 1960, с. 40-41.9. Дьяконов И.М. Семито-хамитские языки. М., 1965, с. 58-59.10. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974, с. 205 и сл.