Перевод текстов и документов > О лингвистических аспектах перевода

О лингвистических аспектах перевода

Р. Якобсон

О ЛИНГВИСТИЧЕСКИХ АСПЕКТАХ ПЕРЕВОДА

(Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. - М., 1978. - С. 16-24)

Бертран Рассел как-то заметил: "Невозможно понять, что означает слово"сыр", если не обладать нелингвистическим знакомством с сыром"[1].

Однако если, следуя основному философскому положению того же Рассела, мы будем"в традиционных философских проблемах обращать особое внимание именно наих лингвистический аспект", то нам придется признать, что понять значениеслова cheese (сыр) можно, лишь обладая лингвистическим знанием того значения,которое приписывается этому слову в английском лексиконе.

Представитель культуры, кулинария которой не знает сыра, поймет английскоеслово cheese (сыр) только в том случае, если он знает, что на этом языке словоcheese обначает "продукт питания, сделанный из свернувшегося молока",при условии, что он, хотя бы чисто лингвистически, знаком с понятием "свернувшеесямолоко".

Мы никогда не пробовали ни амброзии, ни нектара и обладаем только лингвистическимзнанием слов "амброзия", "нектар", а также слова "боги"- названия мифических потребителей этих продуктов; однако мы понимаем эти словаи знаем, в каком контексте они обычно употребляются.

Значение слов "сыр", "яблоко", "нектар", "знакомство","но", "просто" и вообще любого слова и любой фразы являетсянесомненно лингвистическим или, если выражаться более точно и обобщенно, - семиотическимфактом.

Самым простым и верным аргументом против тех, кто приписывает значение (signatum)не знаку, а самому предмету, будет то, что никто никогда не нюхал и не пробовална вкус значение слов "сыр" или "яблоко". Не существуетsignatum без signum. Значение слова "сыр" невозможно вывести из нелингвистическогознания вкуса чеддера или камамбера без помощи словесного обозначения. Чтобыввести незнакомое слово, требуется некий набор лингвистических знаков. Еслинам просто укажут на предмет, мы не сможем определить, является ли слово "сыр"названием именно этого конкретного предмета или же любой коробки камамбера,камамбера вообще или любого сорта сыра, или любого молочного продукта, любогопродукта вообще или вообще названием коробки, назависимо от содержимого. И вообще,означает ли это слово название неизвестного нам понятия? А может быть, оно выражаетнамерение предложить, продать этот предмет, запрет или, может быть, проклятие?(Кстати, указательный жест действительно может выражать проклятие; в некоторыхкультурах, в частности в Африке, этот жест выражает угрозу.)

Для нас, лингвистов и просто носителей языка, значением любого лингвистическогознака является его перевод в другой знак, особенно в такой, в котором, как настойчивоподчеркивал Пирс [2], этот тонкий исследовательприроды знаков, "оно более полно развернуто". Так, название "холостяк"можно преобразовать в более явно выраженное объяснение - "неженатый человек",в случае если требуется более высокая степень эксплицитности.

Мы различаем три способа интерпретации вербального знака: он может быть переведенв другие знаки того же языка, на другой язык, или же в другую, невербальнуюсистему символов. Этим трем видам перевода можно дать следующие названия:

1) Внутриязыковой перевод, или переименование - интерпретация вербальных знаковс помощью других знаков того же языка.

2) Межъязыковой перевод, или собственно перевод, - интерпретация вербальныхзнаков посредством какого-либо другого языка.

3) Межсемиотический перевод, или трансмутация, - интерпретация вербальныхзнаков посредством невербальных знаковых систем.

При внутриязыковом переводе слова используется либо другое слово, более илименее синонимичное первому, либо парафраза. Однако синонимы, как правило, необладают полной эквивалентностью, например: Every celibate is a bachelor, butnot every bachelor is a celibate (Каждый давший обет безбрачия, - холостяк,но не каждый холостяк - это человек, давший обет безбрачия).

Слово или фразеологический оборот (иначе говоря: единицу кода более высокогоуровня) можно полностью интерпретировать только через эквивалентную комбинациюкодовых единиц, то есть через сообщение, относящееся к этой единице. Every bacheloris an unmarried man, and every unmarried man is a bachelor (Каждый холостяк- это неженатый человек, и каждый неженатый - холостяк) или: Every celibateis bound not to marry, and everyone who is bound not to marry is a celibate(Каждый, кто дает обет безбрачия, обязуется не жениться, и каждый, кто обязуетсяне жениться, есть человек, давший обет безбрачия).

Точно так же на уровне межъязыкового перевода обычно нет полной эквивалентностимежду единицами кода, но сообщения, в которых они используются, могут служитьадекватными интерпретациями иностранных кодовых единиц или целых сообщений.Английское слово cheese не полностью соответствует своему обычному гетерониму"сыр", потому что его разновидность - cottage cheese (творог) на русскомязыке не обозначает "сыр". По-русски можно сказать: "Принесисыру и творогу" - Bring cheese and [sic!] cottage cheese. На литературномрусском языке продукт, сделанный из спрессованного, свернувшегося молока называется"сыром" только тогда, когда для его производства используется особыйфермент.

Однако чаще всего при переводе с одного языка на другой происходит не подстановкаодних кодовых единиц вместо других, а замена одного целого сообщения другим.Такой перевод представляет собой косвенную речь; переводчик перекодирует и передаетсообщение, полученное им из какого-то источника. Таким образом, в переводе участвуютдва эквивалентных сообщения, в двух различных кодах.

Эквивалентность при существовании различия - это кардинальная проблема языкаи центральная проблема лингвистики. Как и любой получатель вербального сообщения,лингвист является его интерпретатором. Наука о языке не может интерпретироватьни одного лингвистического явления без перевода его знаков в другие знаки тойже системы или в знаки другой системы. Любое сравнение двух языков предполагаетрассмотрение их взаимной переводимости.

Широко распространенная практика межъязыковой коммуникации, в частности переводческаядеятельность, должна постоянно находиться под пристальным наблюдением лингвистическойнауки. Трудно переоценить, насколько велика насущная необходимость, а такжекакова теоретическая и практическая ценность двуязычных словарей, которые давалибы тщательно выполненные сравнительные дефиниции всех соответствующих единицв отношении их значения и сферы употребления.

Точно так же необходимы двуязычные грамматики, в которых указывалось бы, чтообъединяет и что различает эту пару языков в выборе и разграничении грамматическихкатегорий.

И в практике, и в теории перевода предостаточно запутанных проблем, и времяот времени делаются попытки разрубить Гордиев узел, провозглашая догму непереводимости."Господин обыватель, доморощенный логик", так живо нарисованный Б.Л. Уорфом, по-видимому, должен был прийти к следующему выводу: "Факты по-разномувыглядят в глазах носителей разных языков, которые дают им различное языковоевыражение" [3].

В России, в первые годы после революции, некоторые фанатичные фантазеры выступалив советской прессе с предложениями в корне пересмотреть традиционный язык, вчастности, искоренить такие вводящие в заблуждение слова, как "восход солнца"и "заход солнца". Однако мы до сих пор употребляем эти реликты птолемеевскоговзгляда на мир, не отрицая при этом учения Коперника, и нам легко перейти отобычных разговоров о восходе и заходе солнца к идее вращения земли, просто потому,что любой знак легко перевести в другой, такой, который мы находим более точными более развернутым.

Способность говорить на каком-то языке подразумевает способность говоритьоб этом языке. Такая "металингвистическая" процедура позволяет пересматриватьи заново описывать используемую языком лексику. Взаимодополнительность этихуровней - языка-объекта и метаязыка - впервые отметил Нильс Бор: все хорошоописанные экспериментальные факты выражаются посредством обычного языка, "вкотором практическое употребление каждого слова находится в комплементарномотношении к попыткам дать ему точную дефиницию" [4].

Весь познавательный опыт и его классификацию можно выразить на любом существующемязыке. Там, где отсутствует понятие или слово, можно разнообразить и обогащатьтерминологию путем слов-заимствований, калек, неологизмов, семантических сдвигови, наконец, с помощью парафраз. Так, в недавно созданном литературном языкечукчей, живущих в Северо-Восточной Сибири, "винт" передается как "вращающийсягвоздь", "сталь" - "твердое железо", "жесть"- "тонкое железо", "мел" - "пищущее мыло", "часы"- "стучащее сердце".

Даже кажущиеся противоречивыми парафразы типа electrical horse-street car(электрическая конка, первоначальное русское название трамвая) или flying steamship(летающий пароход) - jena paragot (корякское название самолета) означают простоэлектрический аналог конки, летающий аналог парохода и не мешают коммуникации,точно так же, как не возникает никаких препятствий и неудобств при восприятиидвойного оксюморона - cold beef-and-pork hot dog - "бутерброт с холоднойсосиской" (букв.: "холодная горячая собака из говядины со свининой").

Отсутствие в языке перевода какого-либо грамматического явления отнюдь неозначает невозможности точной передачи всей понятийной информации, содержащейсяв оригинале.

Наряду с традиционными союзами and (и) и or (или) сейчас стал еще употреблятьсяновый союз and/or (и/или), применение которого несколько лет назад обсуждалосьв остроумной книге "Федеральная проза. - Как пишут в Вашингтоне и/или длянего" [5]. В одном из самодийских наречий[6] из этих трех союзов встречается только последний.Несмотря на эти различия в инвентаре союзов, все три вида сообщений (отмеченныхв языке государственных чиновников) можно точно воспроизвести как на традиционноманглийском языке, так и на самодийском наречии.

Американский вариант:

1. John and Peter (Джон и Питер)

2. John or Peter (Джон или Питер)

3. John and/or Peter will come (Придет либо Джон, либо Питер, либо оба).

На традиционном английском это будет выглядеть так:

3. John and Peter or one of them will come (Придут Джон и Питер, или одиниз них).

1. John and/or Peter both will come (Джон и Питер (или один из них) придутоба).

2. John and/or Peter, one of them will come (Придут Джон и Питер, один изних).

Если в данном языке отсутствует какая-либо грамматическая категория, ее значениеможет быть передано на этот язык лексическим путем. Форма двойственного числа,как, например, старорусское "брата" переводится с помощью числительного:two brothers (два брата). Труднее точно следовать оригиналу, когда мы переводимна язык, в котором есть грамматическая категория, отсутствующая в языке оригинала.Когда мы переводим английское предложение she has brothers на язык, в которомразличаются формы двойственного и множественного числа, мы вынуждены либо самостоятельноделать выбор между двумя утверждениями "у нее два брата" и "унее больше двух братьев", или предоставить решение слушателю и сказать:"у нее или два брата, или больше". Точно так же, переводя на английскийс языка, в котором отсутствует грамматическая категория числа, необходимо выбратьодин из двух возможных вариантов: brother (брат) или brothers (братья), илипоставить получателя этого сообщения в ситуацию выбора: She has either one ormore than one brother (У нее есть или один брат, или больше чем один).

По точному замечанию Боаса, грамматическая структура (pattern) языка (в противоположностьлексическому фонду) определяет те аспекты опыта, которые обязательно выражаютсяв данном языке: "Мы обязаны сделать выбор, и нам приходится выбирать тотили иной аспект" [7].

Чтобы точно перевести английскую фразу I hired a worker на русский язык, необходимадополнительная информация - завершено или не завершено действие, женского илимужского пола был worker, потому что переводчику необходимо делать выбор междуглаголами совершенного и несовершенного вида ("нанял" или "нанимал"),а также между существительными мужского и женского рода ("работника"или "работницу").

Если спросить англичанина, произнесшего эту фразу, какого пола работник былнанят, вопрос может показаться не относящимся к делу, или даже нескромным, тогдакак в русском варианте фразы ответ на этот вопрос обязателен. С другой стороны,каков бы ни был при переводе выбор русских грамматических форм, русский переводэтой фразы не дает ответа, нанят ли этот работник до сих пор или нет (перфектноеи простое время), был ли этот работник (работница) какой-то определеный илинеизвестный (определенный или неопределенный артикль). Поскольку информация,которой требуют английская и русская грамматические структуры, неодинакова,мы имеем два совершенно разных набора ситуаций с возможностью того или иноговыбора; поэтому цепочка переводов одного и того же изолированного предложенияс английского языка на русский и обратно может привести к полному искажениюисходного смысла.

Швейцарский лингвист С. Карцевский как-то сравнил такую постепенную потерюс процессом циркулярного обмена валюты по неблагоприятному курсу. Но очевидно,что чем полнее комплекс сообщения, тем меньше потеря информации.

Языки различаются между собой главным образом в том, что в них не может небыть выражено, а не в том, что в них может быть выражено. С каждым глаголомданного языка обязательно связан целый ряд вопросов, требующих утвердительногоили отрицательного ответа, как например: было ли описываемое действие связанос намерением его завершить? Есть ли указание на то, что описываемое действиесовершалось до момента речи или нет? Естественно, что внимание носителей языкабыло постоянно сосредоточено на таких деталях, которые обязательны в их вербальномкоде.

В своей когнитивной функции язык минимально зависит от грамматической системыязыка, потому что определение нашего опыта находится в комплементарном отношениик металингвистическим операциям; когнитивный уровень языка не только допускает,но и прямо требует перекодирующей интерпретации, то есть перевода. Предполагать,что когнитивный материал невозможно выразить и невозможно перевести - значитвпадать в противоречие.

Но в шутках, фантазиях, сказках, то есть в том, что мы называем "вербальноймифологией", и, конечно, прежде всего в поэзии, грамматические категорииимеют важное семантическое значение. В таких случаях проблема перевода становитсягораздо более запутанной и противоречивой.

Даже такая категория, как грамматический род, которую часто приводят как примерформальной категории, играет большую роль в мифологической стороне деятельностиречевого коллектива.

В русском языке принадлежность к женскому роду выражается грамматическим женскимродом, принадлежность к мужскому роду - мужским родом. Персонификация и метафоризациянеодушевленных предметов определяется их принадлежностью к грамматическому роду.Опыт, проведенный в Московском психологическом институте (1915) показал, чтоносители русского языка, которых просили провести персонификацию дней недели,представляли понедельник, вторник, четверг как лиц мужского пола, а среду, пятницу,субботу - как лиц женского пола, не отдавая себе отчета в том, что такой выборбыл обусловлен принадлежностью первых трех названий к грамматическому мужскомуроду, а трех вторых - к женскому.

Тот факт, что слово "пятница" в некоторых славянских языках - мужскогорода, а в других женского, отражен в фольклорных традициях этих народов, у которыхс этим днем связаны различные ритуалы.

Известная русская примета о том, что упавший нож предвещает появление мужчины,а упавшая вилка - появление женщины, определяется принадлежностью слова "нож"к мужскому, а слова "вилка" - к женскому роду. В славянских и другихязыках, где слово "день" мужского рода, а "ночь" женского,поэты описывают день как возлюбленного ночи. Русского художника Репина удивилото, что немецкие художники изображают грех в виде женщины; он не подумал о том,что слово "грех" в немецком языке - женского рода (die Sünde),тогда как в русском - мужского. Точно так же русскому ребенку, читающему немецкиесказки в переводе, было удивительно, что "смерть" - явная женщина(слово, имеющее в русском языке женский грамматический род), было изображенов виде старика (нем. der Tod - мужского рода). Название книги стихов БорисаПастернака "Моя сестра жизнь" вполне естественно на русском языке,где слово "жизнь" - женского рода; но это название привело в отчаяниечешского поэта Йозефа Хора, когда он пытался перевести эти стихи, ибо на чешскомязыке это слово - мужского рода (zivot).

Какова была первая проблема возникшая при самом зарождении славянской литературы?Как ни странно, переводческая проблема передачи символики, связанной с выражениемграмматического рода, при когнитивной нерелевантности этой проблемы, оказаласьосновной темой самого раннего оригинального славянского текста - предисловияк первому переводу Евангелия, сделанному в начале 860-х годов основателем славянскойлитературы и церковной обрядности Константином-Философом. Недавно текст былвосстановлен и прокомментирован А. Вайаном [8]."Греческий не всегда можно передать при переводе на другой язык идентичнымисредствами, и на разные языки он передается по-разному, - пишет этот славянскийпроповедник - греческие существительные мужского рода, такие как potamos (река)и aster (звезда) в каком-нибудь другом языке могут иметь женский род, например,"река", "звезда" - в славянском".

Согласно комментарию Вайана, из-за этого расхождения в славянском переводеЕвангелия от Матфея в двух стихах (7: 25 и 2: 9) стирается символика отождествлениярек с демонами, а звезд - с ангелами.

Но этому поэтическому препятствию Святой Константин решительно противопоставляетучение Дионисия Ареопагита, который призывал главное внимание уделять когнитивнымценностям (силе разуму), а не словам самим по себе.

В поэзии вербальные уравнения стали конструктивным принципом построения текста.Синтаксические и морфологические категории, корни, аффиксы, фонемы и их компоненты(различительные признаки) - короче, любые элементы вербального кода - противопоставляются,сопоставляются, помещаются рядом по принципу сходства или контраста и имеютсвое собственное автономное значение. Фонетическое сходство воспринимается каккакая-то семантическая связь. В поэтическом искусстве царит каламбур или, выражаясьболее ученым языком и, возможно, более точным, парономазия, и независимо оттого, беспредельна эта власть или ограничена, поэзия по определению являетсянепереводимой. Возможна только творческая транспозиция, либо внутриязыковая- из одной поэтической формы в другую, либо межъязыковая - с одного языка надругой, и, наконец, межсемиотическая транспозиция - из одной системы знаковв другую, например, из вербального искусства - в музыку, танец, кино, живопись.

Если бы перевести традиционное итальянское изречение traduttore traditoreкак "переводчик - предатель", мы лишили бы итальянскую рифмованнуюэпиграмму всей ее парономастической ценности. Поэтому когнитивный подход к этойфразе заставил бы нас превратить этот афоризм в более развернутое высказываниеи ответить на вопросы: "переводчик каких сообщений?", "предателькаких ценностей"?

Примечания

1. Bertrand Rassel. Logical Positivism, "RevueInternationale de Philosophie", IV (1950), 18; cf. p. 3.

2. Ср.: John Dewey. Peirce's Theory of LinguisticSigns, Thought and Meaning. "The Journal of Philosophy", XLIII (1946),91.

3. Benjamin Lee Whorf. Language, Thoughtand Reality. (Cambridge, Mass., 1956), p. 235.

4. Niels Bohr. On the Notions of Causalityand Complementarity. "Dialection", I (1948), 317 f.

5. James R. Masterson and Wendell BrooksPhillips. Federal Prose. (Chapell Hill, N. C., 1948), p. 40 f.

6. Ср.: Knut Bergsland. Finsk-ugrisk og almensprakvitenskap. "Norsk tidsskrift for Sprogvidenskap", XV (1949),374 f.

7. Franz Boas. Language. "General Anthropology".(Boston, 1938), p. 132 f.

8. Andre Vaillant. La Preface de l'Evangeliairevieux-slave. "Revue des Etudes Slaves", XXIV (1948), 5 f.