Перевод текстов и документов > Называние и познание в теории грамматики

Называние и познание в теории грамматики

М.И. Стеблин-Каменский

НАЗЫВАНИЕ И ПОЗНАНИЕ В ТЕОРИИ ГРАММАТИКИ

(Стеблин-Каменский М.И. Спорное в языкознании. - М., 1974. - С. 131-139)

В течение последнего полувека основной тенденцией структуралистской теорииграмматики было то, что можно назвать принципом формальности описания. Подчеркиваласьважность формы описания грамматической действительности, того, какэта действительность описывается, с помощью каких понятий, в каких терминах.Тем самым как бы подразумевалось, что сама по себе грамматическая действительностьконкретных языков для грамматиста-теоретика - нечто известное, не то, что должнобыть познано, а то, что должно быть определенным образом описано. Другими словами,структуралистская теория грамматики ставила своей целью открытие нового не всамой грамматической действительности, а в методах ее описания.

Одно из наиболее очевидных проявлений принципа формальности описания в структуралистскойтеории грамматики заключалось в том, что, как правило, всякий грамматист-теоретикстремился построить свою систему описания грамматической действительности, т.е.описать ее в своих собственных терминах и тем самым в возможно большей степениосвободиться от традиционной терминологии (примеры таких описаний здесь не приводятся,так как сделать это слишком легко, и наоборот, исключения из того, что былоправилом, не приводятся, так как сделать это слишком трудно). Правда, превратитьсяв грамматического Адама далеко не всегда удавалось. Выгоняя в одну дверь термины"существительное", "глагол" и т.п., грамматист сплошь ирядом оказывался вынужденным впустить их назад через другую дверь переодетымикак "слова класса № 1" и т.п., и читатель, как на маскараде, с удивлениемузнавал своих старых знакомых в маскарадных костюмах. Вместе с тем введениеновых терминов, естественно, очень затемняло различие между новшеством формальными новшеством содержательным или даже делало невозможным обнаружение того, чтомогло быть новшеством содержательным. Но ведь в том и заключается формальностьописания, что важно - формальное новшество, а не содержательное. Именно поэтомувведение новых терминов - это всегда проявление формальности описания.

Всякое введение нового термина - это в большей или меньшей степени заменавопроса "что собой представляет данное явление?" вопросом "какследует называть данное явление?" Такая замена особенно очевидна в томслучае, когда новые термины как бы заданы общей тенденцией развития терминологиив данной области. Так, в структуралистской теории грамматики развитие грамматическойтерминологии было в значительной степени задано так называемой теорией изоморфизма,т.е. общей тенденцией переноса фонологических терминов в теорию грамматики.Очевидно, что в этом случае вопрос о том, что собой предсталяют те или иныеграмматические явления, заменялся чисто терминологическим вопросом о том, чтоназывать терминами "морфема" ("семема"), "морф"("сема"), "алломорф", "архиморфема" и т.п., образованнымипо аналогии с фонологическими терминами "фонема", "фон","аллофон", "архифонема" и т.д., или какие уже известныеграмматические явления называть фонологическими терминами "оппозиция","нейтрализация" и т.п.

Само собой разумеется, что ответ на вопрос, что следует называть тем или инымзаранее заданным термином, не только не раскрывает что-то новое в объекте исследования,но и неизбежно влечет за собой упрощение фактов, их схематизацию. Это хорошоиллюстрирует сборник ответов, который Мартине опубликовал в 1957 г. [1].Несколько десятков видных ученых разных стран высказали в этом сборнике своипредложения относительно того, какие грамматические явления следует называть"нейтрализацией". Все эти явления, естественно, были известны и раньше,хотя назывались иначе или не назывались особым термином, и в данном сборникетрактуются по необходимости кратко и упрощенно. Границы возможного в структуралистскойтеории грамматики были раскрыты, таким образом, с максимальной четкостью в этойклассической в своем роде антологии, и это, несомненно, большая заслуга Мартине,организатора и редактора сборника [2].

В дескриптивной лингвистике принцип формальности описания выражен в самомназвании этого направления лингвистических исследований. В сущности формальностьописания можно было бы назвать также принципом дескриптивности или дескриптивизмом.Этот принцип последовательно проведен уже в главах, посвященных грамматике,в книге "Язык" Блумфилда, который справедливо считается основоположникомдескриптивной лингвистики. Блумфилд (в противоположность, например, Сепиру)не интересуется сущностью грамматических явлений. Во всяком случае, он не делаетни малейшей попытки сказать о ней что-либо новое. По-видимому, она представляетсяему известной из существующих описаний грамматического строя конкретных языков.Термины, которые он вводит - "языковая форма", "свободная"и "связанная", "сложная" и "простая", "модуляция","модификация", "селекция", "семема", "тагмема","эписема" и т.д., - это все названия для вещей, которые были хорошоизвестны и раньше. Главы, посвященные теории грамматики в его книге "Язык"(как и соответствующие постулаты в его знаменитом "Наборе постулатов длянауки о языке"), - это перечни таких терминов. По концепции Блумфилда такиетермины должны обеспечить возможность научного описания грамматического строяконкретных языков, а теория грамматики - свестись к созданию таких терминов.

Уже в главах, посвященных теории грамматики в книге Блумфилда "Язык",выдвигается, хотя и не очень четко, требование, которое впоследствии сыгралоогромную роль в структуральном языкознании и которое, в сущности, представляетсобой квинтэссенцию принципа формального описания [3].Смысл этого требования заключается, конечно, не в том, что его выполнение обеспечивает"простоту" в обывательском смысле этого слова, т.е. понятность, ясность,четкость, доступность и т.п. (очевидно, конечно, что переформулировка в новыхтерминах, которую вызывает выполнение этого требования, делает описание, какправило, менее понятным, а иногда и совсем непонятным), а в том, что подчеркиваетсяважность формы описания, т.е. утверждается примат формы описания над содержанием.

Принцип формальности описания лежит в основе всех дескриптивистских теорийграмматического описания. Чтобы проанализировать каждую из них по отдельности,понадобились бы томы. Но едва ли это когда-нибудь окажется необходимым, ибо,насколько изощрены и сложны процедуры, предлагаемые этими теориями, настолькоэлементарен и очевиден принцип, лежащий в их основе. Принцип этот лежит и воснове теории трансформационной грамматики, поскольку эта теория сводится ктребованию формализации, или переформулировке в математических терминах, того,что уже известно не только науке, но и каждому говорящему на данном языке, аименно - тех правил, которыми фактически пользуется каждый говорящий на данномязыке в своей речевой деятельности.

Но выражение принципа формальности описания, сыгравшее наибольшую роль в языкознаниии, в частности, в теории грамматики, - это, несомненно, знаменитое утверждениеЕльмслева о том, что описание должно быть непротиворечивым, исчерпывающим ипредельно простым, причем требование непротиворечивости должно предшествоватьтребованию исчерпывающего описания, а требование исчерпывающего описания должнопредшествовать требованию простоты [4]. УтверждениеЕльмслева, конечно, - лишь развернутое и усложненное требование простоты описания.Очевидно, что непротиворечивость описания подразумевает описание того, что ужеизвестно, в терминах, удовлетворяющих определенным требованиям, а именно - втерминах непротиворечивых, т.е. согласованных между собой, симметричных, образующихстройную систему и т.д., в частности, терминов, образованных с помощью однихи тех же суффиксов (-ема, -оид и пр.). Формальность требования исчерпывающегоописания не так ясна. Однако, что должно быть исчерпано в описании, согласноэтому требованию? Все, что можно узнать об объекте описания, все возможностиего познания? Очевидно, нет: ведь эти возможности бесконечны, и абсурдно былобы требовать их исчерпания. Исчерпать можно только конечное, т.е. то, что ужеизвестно об объекте описания. Следовательно, исчерпывающее описание - это такоеописание, в котором учитывается все, уже известное об объекте описания. Но таккак, согласно Ельмслеву, требование непротиворечивости предшествует требованиюисчерпывающего описания, то, следовательно, тем, что уже известно об объектеописания, можно пренебречь, если оно не укладывается в непротиворечивое описание.Что же касается требования простоты описания, то оно, согласно Ельмслеву, применяетсятогда, когда нужно сделать выбор между несколькими непротиворечивыми и исчерпывающимиописаниями [5], т.е. оно есть требование формальностиописания, так сказать во второй степени.

Конечно, принцип формальности описания подразумевает, что называние принимаетсяза познание. В самом деле, уже у Ельмслева есть утверждение, что описание, удовлетворяющеевсем указанным выше требованиям, и есть познание описываемого объекта [6].В таком случае основное преимущество грамматиста-структуралиста перед грамматистом-традиционалистомв том и заключается, что поскольку структуралистская теория подразумевает признаниеназывания за познание, грамматист-структуралист не претендует на выполнениетого, чего он действительно обычно не выполняет, т.е. на большее, чем называниепо-новому того, что было известно и раньше. Между тем грамматист-традиционалистдаже в тех случаях (обычных и в традиционной грамматике), когда фактически решаетсявопрос о том, как следует называть то или иное явление, всегда претендует нато, что он открывает новое в грамматической действительности, способствует еепознанию. Если сравнить грамматическую действительность с зоологическим садом,то структуралист-теоретик, называя животных, томящихся в этом саду, новыми названиями,например, тигра - "тигремой", или "тигроидом", а зебру -"зебремой", или "зеброидом", при этом утверждает, что данноеописание непротиворечиво и предельно просто, и утверждая это, он прав. Междутем грамматист-традиционалист, называя тех же животных по-новому, например наличиетигра - "тигриностью", а наличие зебры - "зебральностью",при этом утверждает, что тем самым он открывает что-то новое в этих животных,но, утверждая это, он неправ.

Иллюстрировать эту специфику традиционалистских теорий грамматики мог бы любойтеоретический спор, протекавший в рамках традиционной грамматики. Так, можнобыло бы показать, что спор о том, "грамматизовано" или "неграмматизовано"то или иное сочетание слов, сводится к вопросу о том, какое из уже известныхявлений называть "грамматизованностью", спор о том, каково "категориальноезначение" той или иной формы, сводится к вопросу о том, какое из ее ужеизвестных значений называть "категориальным" и т.д. и т.п. Но, пожалуй,наилучшей иллюстрацией будет так называемая проблема предикативности, как онатрактовалась в традиционной грамматике. Автор однажды уже выступал в печатина эту тему [7]. Статья, опубликованная им,была в основном критической и, хотя в откликах на нее, которые доходили до автора,ему приписывалось и нечто положительное, он не может сейчас обнаружить в своейстатье ничего положительного кроме того, что он предлагал называть "предикативностью"наличие сказуемого в предложении или его грамматического аналога в части предложения.Дело в том, что, как это часто бывает с терминами, используемыми в традиционнойграмматике, "предикативностью" называют несколько разных вещей, притомнередко - одновременно, хотя, по-видимому, обычно полагают, что имеют в видукакую-то одну определенную вещь.

"Предикативностью" называют многие то начало, силу или свойство,которые делают предложение предложением, другими словами - наличие предложения,или, так сказать, "предложенность" [8].Возможно ли, однако, такое, в сущности, тавтологическое называние? Оно возможно,поскольку, хотя всякому понятно, что такое предложение, никто до сих пор немог дать логически удовлетворительного определения предложения, т.е. сказать,в чем именно его сущность, что делает предложение предложением. Термин, обозначающийналичие предложения, или "предложенность", создает иллюзию того, чтоэта сущность найдена. Казалось бы, что в таком случае можно определить предложениекак "то, основным свойством чего является предикативность" или что-нибудьв этом роде. Однако такого определения предложения, кажется, никто до сих порне давал и наверное потому, что такое определение было бы слишком явной тавтологией.Нельзя же сказать "слово - это то, основным свойством чего является словность","существительное это то, основным свойством чего является существительность","предложение - это то, основным свойством чего является предложенность(= предикативность)" и т.д. Правда, вместо "словность" можносказать "цельнооформленность", и тогда тавтология становится незаметной,а "существительность" можно раскрыть как особое грамматическое значение,функцию которого нетрудно описать, и тогда тавтология исчезает. Можно и "предикативность"в значении "предложенность" раскрыть как "отнесенность содержанияпредложения к действительности" или как-нибудь в этом роде. Но это былобы софизмом, конечно: ведь отнесенность к действительности - это свойство речивообще, а не отдельного предложения.

Впрочем, возможно, что называние "предикативностью" того начала,которое делает предложение предложением, все же полезно, несмотря на свою тавтологичность.Как утверждают историки науки, очень полезной для развития химии была в своевремя (XVII - XVIII вв.) теория флогистона - теория, объяснявшая горение наличиемв горючиз веществах начала горючести, т.е. флогистона. Возможно, что теорияграмматики находится сейчас как раз на той стадии развития, на которой химиябыла в XVII - XVIII вв.

"Предикативностью" называют также наличие предиката (и это, очевидно,и есть этимологическое значение слова), а тем самым - отношение предиката сужденияк его объекту, т.е. наличие суждения (предикации). "Предикативностью"называют и наличие сказуемого, а также - его грамматических аналогов в различногорода зависимых оборотах или частях предложения. Что такое предикат, суждениеи сказуемое - все это хорошо и очень давно известно. Вместе с тем общепризнанно,что суждение - это не то же самое, что предложение, а предикат - не то же самое,что сказуемое (правда, народы, в языке которых предикат и сказуемое называютсяодним словом, обычно пребывают в счастливом неведении этого, разве что они научаютсяразличать "логический" и "грамматический" предикат). Такимобразом, "предикативностью" называют разные известные вещи - наличиепредложения (= "предложенность"), наличие предиката (или суждения),наличие сказуемого.

Конечно, вопрос о том, какие уже известные вещи следует называть тем или инымтермином, в теории грамматики совсем не пустой вопрос. Напротив, как уже былосказано, в сущности такие вопросы обычно и есть то, чем занимается теория грамматики.Но плохо то, что традиционалистская теория грамматики (в противоположность структуралистскойтеории грамматики) обычно принимает вопрос о том, как следует называть то илииное явление, за вопрос о том, что оно собой представляет. При этом смысл утверждаемогостановится особенно трудно уловимым, если одним и тем же термином разные вещиназываются одновременно.

Спорят о том, есть ли "предикативность" в том или ином предложенииили словосочетании, "предикативны" ли он и т.п., так, как будто этопроблема, у которой есть какое-то единственное решение, которое надо найти.Между тем на самом деле решение этой мнимой проблемы автоматически вытекаетиз того, что назвать "предикативностью".

Можно называть "предикативностью" наличие сказуемого. Но утверждение,что "предикативность" - это наличие сказуемого, равносильно утверждению,что наличие сказуемого следует называть наличием сказуемого. Положительная частьстатьи автора, упомянутой выше, в сущности сводится к именно такому утверждению.

Можно называть "предикативностью" наличие предиката, т.е. суждения.Но при этом надо отдавать себе отчет в том, что хотя предикат и суждение - вещиясные и понятные еще со времен Аристотеля, наличие их в предложении не всегдабесспорная вещь, поскольку они не языковые факты, а мыслительные. Очевидно,конечно, что всякая интерпретация предложения как суждения, при котором как-товидоизменяют это предложение (подставляют другие слова, меняют порядок слов,интонацию и т.д.), превращает это предложение во что-то, отличное от него. Такчто, в сущности, нет никакой принципиальной разницы между истолкованием предложений"Пожар", "Веселенькая история" как "Это - пожар","Эта история - веселенькая" и интерпретацией строки Фета "Шопот.Робкое дыханье" как "Шопот наличествует. Имеющее место дыхание характеризуетсяробостью", а восклицание "А!" в зависимости от контекста, как"То, что я вижу перед собой, мне очень нравится!" или "То, чтоя так долго не мог понять, мне наконец стало понятно" и т.п.

Но дело в том, что интерпретация предложений как суждений может происходитьв традиционалистской теории грамматики не в такой примитивной форме (т.е. нев форме замены данного предложения каким-то другим), а в гораздо более тонкойформе: смысловая структура всякого предложения истолковывается как a prioriдвучленная, т.е. как "связывание", "сочетание", "взаимноетяготение" или еще какое-то "отношение" двух "членов","компонентов", "элементов", "представлений" ит.д. К такому истолкованию смысловой структуры предложения сводится шахматовскаятеория "коммуникации", т.е. сочетания "двух представлений, приведенныхдвижением воли в ...предикативную связь" [9]и многие другие традиционалистские теории предложения. Все они, конечно, представляютсобой терминологически завуалированную интерпретацию всякого предложения каксуждения, т.е. переименование субъекта и предиката в "два соединяющихсяпредставления" и т.п. Именно потому, что компоненты, на которые так расчленяетсясмысловая структура предложения, и связь между ними, понимается как нечто, чистомыслительное, т.е. то, что не обязательно получает языковое выражение и можетприсутствовать, по удачному выражению В.Г. Адмони, только "в проекции"[10], их нетрудно примыслить в любом предложении.Таким образом эта мыслительная структура (она-то и называется в таком случае"предикативностью") оказывается тем, что делает предложение предложением,т.е. тем грамматическим флогистоном, благодаря постулированию которого сущностьпредложения как бы познана (т.е. названа).

Примечания

1. La notion de neutralization dans la morphologieet le lexique (Traveaux de l'Institut de Linguistique, Faculte des lettresde L'Universite de Paris, v. 2). Paris, 1957.

2. Об использовании фонологических терминовв грамматике см. также с. 74 и сл. и с. 97 данной книги.

3. Ср., например: "...выбрав один путь,мы приходим к излишне усложненному описанию, а выбрав другой - к сравнительнопростому" (Блумфилд Л. Язык. М., 1968, с. 236) или "проще и естественнее,однако, исходить при описании..." (там же, с. 237) и т.д.

4. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка.- В кн.: Новое в лингвистике, т. 1. М., 1960, с. 272.

5. Там же, с. 278.

6. Там же, с. 276: "Такое непротиворечивоеи исчерпывающее описание ведет к тому, что обычно называется знанием или пониманиемисследуемого предмета".

7. См. с. 34 и сл. данной книги.

8. Ср., например, такое определение предикативности:"Основная синтаксическая категория, формирующая предложение" (БСЭ.Изд. 2-е, т. 34. М., 1955, с. 402).

9. Шахматов А.А. Синтаксис русского языка.Л., 1941, с. 19.

10. Адмони В.Г. О предикативности. - Учен.зап. Ленингр. гос. пед. ин-та. Ф-т иностр. языков, т. 28, вып. 2, 1957, с.24-44.