Перевод текстов и документов > В.М. МОКИЕНКО Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное

В.М. МОКИЕНКО Русская бранная лексика: цензурное и нецензурное

В.М. Мокиенко

РУССКАЯ БРАННАЯ ЛЕКСИКА: ЦЕНЗУРНОЕ И НЕЦЕНЗУРНОЕ

(Русистика. - Берлин, 1994, № 1/2. - С. 50-73)

В уборных на стене писатьТрадиция, увы, не нова...Но где еще, - едрена мать! -У нас найдешь свободу слова?!

(Граффити в общественном туалете)

Русские ругательства издревле были в России "запретным плодом".Рвзумеется, не для носителей русского языка, а для тех, кто его употреблял впечатном, т.е. проверенном и одобренном цензурой варианте. Не случaйнопрактически всегда публикации на эту тему выходили исключительно на Западе:"Лука Мудищев" И. Баркова, "Русские заветные сказки" А.Н.Афанасьева, собрание русских "нецензурных" пословиц и поговорок В.И.Даля, народные былины, песни, частушки и многое иное, не говоря уже о творчестве"запрещенных" писателей-диссидентов, не жалевших "для красногословца" и родного отца, т.е. Отечество. Даже "Russisches etymologischesWorterbuch" (тт. 1-3, 1950-1958) одного из основателей "Osteuropainstitut",петербургского и берлинского профессора М. Фасмера (1886-1962), увы, не избежалзапретительной участи: в двух изданиях его русского перевода (Фасмер, 1964-1973;1986-1987) были "вырезаны" именно нецензурные слова и выражения. Вырезанынесмотря на то, что, во-первых, по употребительности они занимают ведущее местов обиходном русском лексиконе, и, во-вторых, прояснение их этимологии (многихрусских, между прочем, очень интересующее) способствовало бы повышению "культурыречи", о которой так много пекутся обычно ее кодификаторы.

Традиционный запрет на обсценную лексику распространялся столь далеко, чтоделались и делаются попытки устранить из текстов даже слова, словоформы и сочетания,чисто омонимически могущие быть соотнесены с чем-либо неприличным. Так, профессорПетроградского Богословского института, член Училищного совета при Синоде иредактор журнала "Народное образование" П.П. Мироносицкий в началевека предлагал устранить из языка православного русского богослужения реченияи фразы омонимического типа, которые способны "произвести совершенно превратныепредставления в уме неопытного и несведущего читателя". "Слово испражнениеособенно неудобно, - подчеркивает профессор, - и, однако, оно встречается довольночасто, например: "От возношения испражняется всякое благое" (Неделямытаря и фарисея) или "Небо одушевленное, испражнения преходящее земная"...Неуклюжее славянское ссал в напряженном произношении и при особенномстарании произнесть оба "с" для русского уха звучит совсем неприятно,и совершенно напрасно излишний ригоризм не пускает сюда звук "о",тем более, что стоящий здесь между двумя "с" старославянский "ъ"несомненно произносился и пелся как "о". Сравни еще Троичен "Якосущу Сыну с Родителем и Духу Святому сущу единомудренно поклонимся"(Среда 5-й недели поста, утрени песнь 9-я) и фразу "Из уст младеней и сущих..."(Мироносицкий, 1990, 114-115).

Несмотря на все официальные запреты, однако, во всех слоях русского обществав нужных случаях "крепкие и силбные слова и выражения" были однимиз самых эффективных способов "излить душу", - благо российская действительностьвсегда давала для таких излияний достаточно поводов. Ругались и ругаются, конечноже, в тех "сферах бытования русского субстандарта", которые охарактеризовалаЗ. Кёстер-Тома, по-разному. Аристократам по крови и творческому духу, судя попереписке и некоторым произведениям А. Пушкина, И. Баркова, В. Белинского, Ф.Достоевского, А. Чехова, В. Брюсова, Б. Пастернака и многих других деятелейнашей культуры, был чужд официозный запрет на так называемый русский мат: нередколишь царская или советская цензура упрятывала всем известные на Руси слова вглубокомысленные многоточия (Эротика, 1992; Три века поэзии русского Эроса,1992). Читатели, однако, легко расшифровывали этот код, испытывая, быть может,особое наслаждение от эффекта узнавания закодированного. Это узнавание приходилои приходит столь же неумолимо, как неприличная надпись на бюсте В.А. Жуковского,стоявшего на Старопанской площади города N из романа И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцатьстульев" (гл. 2): "На медной его (бюстика) спине можно было ясно разобратьнаписанное мелом краткое ругательство. Впервые подобная надпись появилась набюстике 15 июня 1887 года в ночь, наступившую непосредственно после открытияпамятника. И как представители полиции, а впоследствии милиции, ни старались,хулительная надпись аккуратно возобновлялась каждый день" (цит. по 7-муизд., М., 1934, 19).

Этим неустанным возобновлением в головах читателей "заточенного"мата, пожалуй, и объясняется его необычайная жизнеспособность.

Мат мастеров художественного слова, конечно же, несет иную "эстетическуюнагрузку", чем мат уличного пьяницы: иные функции, иная "мера в вещах",иные адресаты... Однако оторвать одно от другого невозможно: и ругань извозчиков,которым поговорка ругаться как извозчик приписывает исключительную грубостьбрани (имея, видимо, в виду устойчивое несоблюдение русскими правил дорожногодвижения и естественную реакцию на это "водителей кобылы"), и виртуознаямногоэтажная брань моряков (особенно боцманов), и саднящая ожесточенность "излияниядуши" зэков, и обесцвеченный, потерявший соки шаблонный мат фабрично-заводскихмасс, и даже "облагороженные" эвфемизацией и феминизацией женскиеласкательные словечки вроде елочки зеленые! имеют общий источник. Погружатьсяв филологические глубины этого источника, как уже сказано, русский человек мог,лишь обращаясь к зарубежным публикациям - если не считать предреволюционногоиздания словаря В. Даля под редакцией Бодуэна де Куртэне (ДК), где была сделана,пожалуй, первая попытка отразить русские бранные слова и выражения в отечественнойлексикографии (если не считать, разумеется, отдельных глосс, пропущенных ранеепо недосмотру царской цензурой).

Гласность наконец-то сделала в России возможным "печатание непечатного".Современная литература, особенно "диссидентская", изобилует браннымисловами и выражениями: А. Солженицын, Л. Копелев, Э. Лимонов, В. Аксенов, С.Довлатов, Юз Алешковский - эти и многие другие писатели, книги которых продаютсяво всех лавках Петербурга и активно читаются, давно уже разорвали "заговормолчания", которым был окружен русский благой и неблагой мат. Средствамассовой информации чем дальше, тем больше "нашпиговываются" экспрессивнымиединицами, включая и русскую брань. "Тематическая свобода, - замечает специалистпо культуре речи и ораторскую искусству А.Н. Кохтев, - позволила писателям ижурналистам рассказать о таких ситуациях, которые раньше для них были запрещены.Это и привело к активизации бранной лексики в письменной речи, так как без неенередко невозможно описать и понять определенные социальные группы общества"(Предисловие к МСН, 5). Депутаты Верховного Совета, президенты, мэры городови главы администрации не гнушаются "простым русским словом" или вкрайнем случае, его эвфемизмами. Мат, как и жаргон, стал своего рода модой,- как впрочем и популизм в его самом обнаженном варианте.

Казалось бы, раз непечатное слово стало печатным, то и филологическая наукаи практика могут идти в ногу с этим процессом. Увы, для отечественной славистикиэто пока не так. В России до сих пор еще не издано ни одного толкового (во всехсмыслах, в том числе и чисто филологическом) словаря русской бранной лексики.Новые веяния, конечно, и здесь что-то принесли. Но до сих пор это в основномнебольшие словарики на потребу дня, обычно издаваемые в "коммерческих структурах".Некоторые из них весьма полезны, как, например, "Международный словарьнепристойностей. Путеводитель по скабрезным словам и неприличным выражениямв русском, итальянском, французском, немецком, испанском, английском языках"под редакцией А.Н. Кохтева. Однако даже само количество русских бранных слов,отраженных в нем (около 150), свидетельствует о его чисто "путеводительском"характере. Не случайно поэтому на книжных лотках России продается за бешеныедля русского человека деньги регулярно появляющаяся подпольная перепечатка словаряФлегона (А. Флегон, 1973). "Подпольная" на этот раз не в цензурноми политическом смысле, а в смысле откровенно пиратском: на титульном листе этойкниги, изданной на плохой газетной бумаге, нет никаких следов русского издательстваили "СП", предпринявших эту публикацию. Не удивительно: издатели,видимо, таким образом уклоняются от соблюдения норм авторского права.

Типично, что, имея на родине столь громадные запасы такого ценного "сырья",как русская матерщина, русские лингвисты и лексикографы до сих пор не предложиличитателям его квалифицированной переработки. Точнее, не могли предложить поназванным выше обстоятельствам. Исключением, правда, являются известные статьиБ.А. Успенского, положившие начало современной русской "обсценологии"(Успенский, 1983, 1987) и словарь В. Быкова, содержащий немало свежих "обсценизмов"(Быков, 1992 и 1994). Но и они вышли, естественно, за рубежом.

Зарубежная же славистическая "обсценология" уже давно проявляетактивный интерес к русской брани. К этому, прежде всего, филологов-русистовтолкают чисто практические мотивы. Незнание этой лексики даже студентами, освоившимирусский язык почти в совершенстве, понятно: классическая методика строиласьво многом на основании литературного, "стандартного" русского языка.Литературные же тексты, пресса и масса учебников для иностранцев типа "Русскийязык для всех", естественно, не включали эту сферу русской речи в процессобучения. Зарубежным коллегам приходилось поэтому, как говорят, по крупицамсобирать "запредельную" русскую лексику и составлять словари-пособия.

Коллекция таких лексикографических справочников, особенно изданная в США,уже весьма велика (Drummond, Perkins, 1987; Elyanov, 1987; Galler, Marquess,1972; Galler, 1977; Glasnost), хотя их авторы не претендуют ни на полноту охватаописываемого материала, ни на глубину (особенно этимологическую) его интерпретации.

Достаточно давнюю традицию имеет на Западе и филологическое изучение русскойбранной лексики. Она открывается двумя немецкими работами начала века: статьейЭ. Шпинклера "Grossrussische erotische Volksdichtung" (Spinkler, 1911)и обширной штудией В. Христиани "Uber die personlichen Schimpfworter inRussischen", опубликованной в журнале "Zeitschrift fur slavische Philologie"в 1913 году (Christiani, 1913). Не случайно и одной из первых послевоенных публикацийна эту тему была статья А. Исаченко, анализирующая "основополагающее"матерщинное русское ругательство, зафиксированное именитым иноземцем - немцемГерберштейном в 17-м веке (Isatchenko, 1964): воображение иностранцев - какпростых купцов или путешественников, ведущих путевые заметки и составляющихкраткие разговорники, так и филологов - русский мат привлекал своей сильнойэкспрессией, образностью и многозначностью. Поток западной лингвистической литературы,посвященной этой теме, неуклонно увеличивается (Dreizin, Priestly, 1982; Geiges,Suworowa, 1989; Hopkins, 1977; Kaufman, 1981; Косцинский, 1980; Левин, 1986;Patton, 1981; Plahn, 1987; Raskin, 1978; 1979; Razvratnikov, 1980).

Поток статей выкристаллизовался уже в серию монографий, написанных немецкимиславистами: книга В. Тимрота, в которой русский мат рассматривается в общемряду с арго, жаргоном и сленгом (Timroth, 1983, 1986), диссертация И. Эрмено русской обсценной лексике (Ermen, 1991), вышедшая недавно отдельной книгой(Ermen, 1993) и диссертация П. Каин о грамматике (в широком смысле) сербскихругательств (Kain, 1993). При всей означенной активизации филологической наукии практики вокруг русского мата, он продолжает во многом оставаться неким белымпятном. Многие переводчики до сих пор испытывают большие трудности, не находясоответствующих слов и выражений ни в одном из словарей, изданных в России.Если для русских переврдчиков камнем преткновения является адекватная передачаэкспрессивных слов и выражений из массы западных (особенно американских) криминальных,порнографических, "хоррорных" и т.д. романов, кино- и видеофильмов,то для зарубежных переводчиков этот камень - русская нецензурщина, пока ещемало систематизированная составителями словарей. Особые трудности, своего рода"культурный шок" испытывает и все увеличивающаяся масса студентов,ученых, политиков, предпринимателей и других зарубежных гостей, попадающих вРоссию: слыша "ядреное русское слово" буквально на каждом шаге, онине могут получить его квалифицированной расшифровки даже у своих русских друзей.Чаще всего им лишь говорят, что употреблять эти грязные слова нельзя, либо жеконстатируют их непереводимость. И действительно, буквальный перевод большинстварусских ругательств, особенно "многоэтажных", может породить впечатлениео какой-то гипертрофированной, чудовищной "сексуальной озабоченности"и извращенности русских. Ругающийся же, как правило, о сексе, а тем более обизвращениях даже и не думает: обычно он лишь в древней традиционной форме изливаетсвою русскую душу, высказывая таким образом свое недовольство жизнью, людьми,правительством.

Незнание русского матерщинного кода создает немало трудностей при живом общениис русскими. Ведь нюансы русского мата столь многоплановы, что в быту он, какподметил еще Ф. Достоевский, используется для обозначения диаметрально противоположныхситуаций. На нем построено немало анекдотов, каламбуров, политических реминисценций.Достаточно вспомнить, сколь безуспешными были попытки перевести шутливо-ироническуюкрылатую фразу, приписываемую М. Горбачеву, - "Кто есть ху" - 'ктоявляется виновников чего-либо, кто препятствует демократическим процессам, прогрессу'.Это каламбурное переосмысление оборота кто есть кто на английский манерс намеком на русское ругательное слово (who - ху). Бывший президент СССР якобыупотребил это выражение на пресс-конференции после августовского путча применительнок путчистам, о которых он в шутку сказал: "Теперь я знаю, кто есть ху".В "Известиях" за 23 августа 1991 г. была опубликована серия статейпод общим названием "Кто есть ху, как сказал Горбачев", способствовавшаяширокому распространению оборота, как и ссылки на этот каламбур в других средствахмассовой информации (Brodsky, 1992, 76-77; Haudressy, 1992, 111). Аналогиченобсценный подтекст и таких современных политических каламбуров, как мирныйгерцог (из анекдота о М.С. Горбачеве, где это выражение - его зарубежнаякличка - расшифровывается на основе англ. peace duke); Борис, ты неправ(фраза члена Политбюро Е.К. Лигачева, обращенная на одном из заседаний ВерховногоСовета к Борису Ельцину, вызвавшая смех в зале благодаря известному анекдотуо пьяном водопроводчике, выразившемуся столь деликатно, когда его напарник уронилему на ногу тяжелый молоток); краткой переиначенной народной характеристикидемократии a la russe - дерьмократия и т.д.

Причем нередко, сколь актуальными и сиюминутными ни казались бы со стороныдаже такие слова и выражения-однодневки, они имеют также немалую "глубинупамяти". Не только потому, что корнями уходят в многовековую табуизациюрусского мата, но и потому, что многие новые политические каламбуры оказываютсяна лингвистическую поверку старыми добрыми старыми русскими шутками. Или русско-иноязычнымишутками, как в случае с кличкой М.С. Горбачева. Ведь в речи молодежи 60-х годов,когда звезда будущего архитектора перестройки лишь восходила, уже была популярнарусско-английская эвфемистически-каламбурная переделка известного русского ругательства.Но не на основе англ. peace 'мир', а англ. pease 'горох': гороховыйгерцог (ФЛ, 104) - достаточно адекватный жаргонный предтеча мирного герцога.Так в живой русской речи старое и новое соединяются прочной скрепой древнегомата, оживляясь популярными ныне языковыми отсылками на англицизмы.

Активизация употребления обсценной лексики и фразеологии делает задачу еголингвистической расшифровки вдвойне актуальной. Каковы же способы этой расшифровкив иностранной аудитории?

В целом они уже предложены для разных аспектов авторами названных выше исследованийи словарей. Так, в духе американской методической школы, отталкивающейся от'pattern practice', В. Раскин предлагает студентам словообразовательные моделитрех основных русских обсценных корней - хуй, пизда и ебать (Raskin,1979). Семантическая типология, основанная на тематическом распределении "сфервлияния" русского мата (части тела, телесные и сексуальные функции, социальныеинституции и др.), стала основой классификации американского слависта (вероятно,В. Фридмана), опубликовавшего свою статью под эвфемистическим, но "говорящим"псевдонимом Борис Сукич Развратников (Razvratnikov, 1980). И. Эрмен интересуеткак словообразовательная и семантическая парадигматика русского мата, так иего этимологическая, социолингвистическая, грамматическая и функциональная характеристика(Ermen, 1991).

Отталкиваясь от опыта предшественников, можно предложить общую классификациюрусской бранной лексики и фразеологии, построенную на ономасиологическом принципе.При этом термины бранная лексика и обсценная лексика понимаютсякак взаимно пересекающиеся, хотя и не полностью идентичные: не все бранное обсценнои, наоборот, не все обсценное - бранно. Брань (как и нем. Schimpfwort),по определению новейшего русского академического словаря - это 'оскорбительные,бранные слова; ругань' (ССРЯ, 1, 737), а обсценная лексика (obscenneslova), по дефиниции новейшей же языковедческой энциклопедии, - 'грубейшие вульгарныевыражения, которыми говорящий спонтанно реагирует на неожиданную и неприятнуюситуацию. Это столь табуизированные слова, что часто они вынуждают говорящегосоздавать аппозиопезы (пропуски) типа chod' do..., ty si taky..., ty vies..."(EJ, 1993, 302).

Как видим, квота табуизированности обсценной лексики и фразеологии более высока,чем у лексики и фразеологии бранной, хотя главное, что их делает неразрывносвязанными, - эмоционально-экспрессивная реакция на неожиданные и неприятныесобытия, слова, действия и т.п.

По эмоционально-экспрессивной иерархии каждая группа бранной лексики весьмаразлична. Поэтому при их классификации лучше исходить именно из функционально-тематическойгруппировки, а не из эмоционально-экспрессивной градации. Так, собственно ипоступают исследователи. А.В. Чернышев (1992, 37), например, распределяет "ключевыетермины матерного лексикона" на три группы: а) обозначающие мужские и женскиеполовые органы и обозначающие половой акт; б) переносящие значение половых органови полового акта на человека как на предмет называния; в) в нарочито огрубленномвиде заимствования из "культурной речи" (кондом, педераст).В целом приемлемая, такая классификация кажется излишне обобщенной и не учитывающейкак эмоционально-экспрессивной градации бранного лексикона, так и его связис необсценными лексическими пластами. Кроме того, при таком подходе игнорируетсямногочисленная и необычайно активная сфера фразеологии, являющаяся своеобразнойкомбинаторикой обсценной и мифологической лексики. Ниже поэтому предлагаетсядуалистическая модель классификации бранной лексики и фразеологии: вначале онараспределяется по лексико-тематическим группам, а затем (в своей комбинаторике)- по типологии внутренней формы.

Лексико-тематическая группировка русской бранной лексики такова:

1. Наименования лиц с подчеркнуто отрицательными характеристиками типа:

а) 'глупый, непонятливый человек': дурак, болван, оболдуй, остолоп, недоумок,дуб, дубарь, гегемон, тормоз, круглый дурак, олух царя небесного, дубина стоеросовая,с тараканом в голове (в котелке), с прибабахом, чурка с глазами, сибирский валеноки т.п.;

б) 'подлый, низкий человек': подлец, негодяй, мерзавец, подонок, дрянцо,дерьмо, гад ползучий, сука сраная и т.п.

в) 'ничтожный человек, ничтожество': пешка, шваль, шушваль, шушера, гнида,ноль без палочки, пустое место, барахло, дешевка, гумызник, мелочевка, фитюлька,хмырь, мандавошка, хуй на палочке и т.п.

г) 'проститутка, продажная женщина': гулящая, блудница, шлюха, потаскуха,блядь, блядища, курва, сука, лярва, бикса, канава, мандавошка, простодырка,профура, рвань, сберкасса, стелька, шалава, шмара, станок, уличная девка, ночнаякрасавица, публичная женщина, сука подзаборная, блатная кошка, трепаная рогожа,честная давалка, чио-чио-сан, крытый шалаш и т.п.

Ряды такой бранной лексики достаточно открыты и пополняются ежедневно. Диффузностьее значения, обусловленная экспрессивным характером подобных слов и выражений,делает затруднительным установление строгой границы между собственно бранными просто экспрессивно-эмоциональным.

2. Наименование "неприличных", социально табуированных частей тела- "срамные слова": жопа, задница, мягкое место, афедрон и др.;пизда, манда, минжа (минджа, менджа), минц, кунка (кунька), лоханка, корыто,мохнатка, фика, шахна, мочалка, бабья совесть, мохнатый сейф, волосяная хромосомаи др.; хуй, кляп, хер, хрен, балда, елда (ялда), елдак (ялдак), шишка, болт,шлямбур, колбаса, банан, мудак, палка, шампур, аппарат, инструмент, затейник,бабья радость, ванька-встанька, кожаный движок, хрен моржовый, член правительстваи др.

3. Наименования процесса совершения полового акта: ебать, барать, еть,едрить, сношать, ять, иметь, драть, жарить, дрючить, дуть, засаживать, трахать,тянуть, шворить, врезать шершавого, загнать дурака под кожу, кинуть палку, посадитьна кол, поставить градусник, натянуть на болт и др.

4. Наименование физиологических функций (отправлений): ссать, писать, делатьпи-пи, мочиться, оправляться, ходить по-маленькому (за маленьким), справлятьмалую нужду (надобность), вылить воду и др.; срать, гадить, какать, облегчиться,освободиться, делать а-а, ходить по-большому, ходить на (во) двор, ходить доветру, ходить, куда король (царь) пешком ходит и т.п.

5. Наименования "результатов" физиологических отправлений: говно,дерьмо, срань, моча, кал, фекалии, помет и т.п.

Сопоставление слов и выражений названных групп подтверждает, как кажется,высказанный выше тезис о тесном взаимодействии так называемой бранной и обсценнойлексики. Так, в группу наименований лиц со значением 'глупый' войдут обсценизмымудак, мудила и мудашвили, в группу 'подлый, низкий человек' засранец,пиздюк, сука, сучий потрох, лярва, в группу 'ничтожный человек, ничтожество'говно, говнюк, говно собачье, хуй на палочке и т.д.

С другой стороны, обсценная лексика и фразеология постоянно "подпитывает"многие тематические сферы, выходящие за собственно обсценные рамки. Так, словаблядь и сука в жаргонном употреблении обозначают не только проститутку,но и 'оскорбление по отношению к мужчине', 'осведомителя или осведомительницу','милиционера' и т.д. Ср. активно употребляемые в преступном мире клятвы (такназываемая божба, уверение в истинности сказанного или обещанного) - Блядьбуду! Сука буду! 'честное слово, ей-богу!' (Р-87, 35; Кз 4, 38, 117; СВЯ,9; ББ, 30, 237). Эта божба соединяет общеэкспрессивное значение грубо-прост.сука - 'самка собаки; женщина легкого поведения, проститутка' с его специальножаргонными значениями 'работник милиции или КГБ', 'бывший вор, сотрудничающийс милицией, предатель'. Ср. сука буду - не забуду! Век свободы не видать;дешевка буду; лягавый буду (если). Аналогичны переносные употребления обсценныхнаименований мужского рода: жопа 'неловкий, глуповатый человек, растяпа';пизда 'дрянной, ничтожный человек' и т.п. Они негативно характеризуюттакже лиц мужского пола.

Приведенное распределение бранной и обсценной лексики в целом, как кажется,имеет характер языковой универсалии: такие ее группы представлены практическиво всех языках. Что же, собственно говоря, тогда является национально маркированнымв данной лексико-фразеологической группе?

Такая маркировка, пожалуй, обусловлена не самим набором лексем в ономасиологическомключе, а их комбинаторикой и частотностью в каждом конкретномязыке. Грубо обобщая, можно распределить по этим признакам бранную лексику европейскихязыков на два основных типа:

1) "Анально-экскрементальный" тип (Scheiss-культура);

2) "Сексуальный" тип (Sex-культура).

В этом плане русская, сербская, хорватская, болгарская и другие "обсценно-экспрессивные"лексические системы несомненно относятся ко второму типу, в то время как чешская,немецкая, английская, французская - к первому.

Разумеется, при этом необходимо подчеркнуть как условность такого распределения,так и интенсивный динамизм, размывающий его четкость. Так, в др.-чешском языке(судя даже по письменным источникам) набор бранных слов и выражений был более"сексуальным" и лишь влияние немецкого языка "анализовало"(если так можно выразиться, имея в виду термин anus) его. В русском языкепостперестроечного периода также отмечается некоторая тенденция к "анализации":в частности, англ. и нем. shit и Scheisse русскими переводчиками (особенно синхронистамипри переводе видеофильмов) передается русскими словами говно и дерьмо,что довольно резко меняет функционально-бранную семантику этих русских слов.

Национальное своеобразие русского языка в интересующем нас аспекте, следовательно,- не в самом наборе лексики, а в ее распределении на оси "центр - периферия".Ядро русской матерщины составляет очень частотная "сексуальная" триада:хуй - пизда - ебать. Число их производных и эвфемизмов поистине неисчислимо,ибо они постоянно генерируются живой "площадной" речью. вот лишь далеконе полный ряд образований от глагола ебать, приводимый В. Раскиным (Raskin,1978, 322): ебануть, ебануться, ебаться, ебиздить, ёбнуть, ёбнуться, ебстись,въебать, выебать, выебываться, доебать, доебаться, доёбывать, заебать, заебаться,наебать, наебаться, наебнуть, наебнуться, объебать, объебаться, остоебенить,остоебеть, отъебать, отъебаться, переебать, переебаться, поебать, поебаться,подъебать, подъебаться, подъебнуть, разъебать, разъебаться, съебать, съебаться,уебать.

Как видим, интересующий нас глагол динамически отражает всю русскую словообразовательнуюпарадигматику глагольной лексики. аналогичны его словообразовательные потенциив других частеричных разрядах: долбоёб, ёбарь, ебатура, ебальник, заёб, мудоёб,поебон, ебливый, приёбливый, поёбанный и т.д.

"Триадность" русской брани чрезвычайно активно проявляется и вофразеологии. Не случайно она обычно кодируется цензорами и правилами литературного"приличия" тремя точками, а одним из популярных эвфемизмовпервого члена обсценной триады является оборот три буквы. Выражение послатьна три буквы кого в современной речи столь популярно, что породило немалоанекдотов, где, например, под последним понимается "стройка века"БАМ (Байкало-Амурская магистраль) или XVII-й съезд комсомола. В русской браннойфразеологии перечисленный набор лексем не только частотно активен, но и функциональноцеленаправлен.

Ошибочно было бы думать, что эта фразеология (как, впрочем, и лексика) состоитисключительно из обсценизмов, т.е. "сексуальной" брани, которая поражаетвоображение иностранцев. Такой взгляд на русскую брань - не что иное, как бытовизм,который не менее опасен, чем категорическое официозное запретительство любыхотклонений от литературного языкового стандарта. Многие (особенно, как раньшеговорили, так называемая "широкая общественность") видит в руганилишь скабрезность, неприличия именно потому, что не могут или не хотят отрешитьсяот "буквализма" в восприятии мата. Под микроскопом же историко-этимологическогоанализа он открывает иные функционально-семантические ретроспективы и обнаруживаеттесную связь либо с весьма обыденными, "приличными" бытовыми понятиями,либо с важными для русской мифологии и культуры сферами представлений.

Основные "три кита" русского мата, например, этимологически расшифровываютсядостаточно прилично: праславянское *jebti первоначально значило 'бить,ударять', *huj (родственный слову хвоя) 'игла хвойного дерева,нечто колкое', *pisьda 'мочеиспускательный орган'. Научный анализ, междупрочим, позволяет опровергнуть распространенную националистическую интерпретациюсамого известного русского ругателтьства ёб твою мать! Некоторые ученые,отталкиваясь от его буквального понимания, приписывали русской патриархальнойобщине инцестивные наклонности. Традиционно культурологи и этнографы интерпретируютрусский мат как ритуализованную, обрядовую, обозначающую предполагаемый контактс сакральными силами, речь во время обряда (Байбурин, Топорков, 1990, 105-107).Действительно, по лингвистической аргументации Б.А. Успенского, никакого инцестав этой фразе нет. Она - осколок былой общеславянской мифологической формулы*pesъ jebъ tvoju matь, т.е. 'ты - пёсье отродье, сукин сын' (Успенский,1987), осложненной другими мифологическими, религиозными и фольклорными ассоциациямии имеющей более древнюю предысторию: на глубинном уровне она, возможно, соотноситсяс мифом о сакральном браке Неба и Земли (результатом чего является оплодотворениеЗемли) и субъект действия в матерном выражении - Бог неба или Громовержец; наболее поверхностном уровне субъектом действия является пёс как травестийнаязамена своего противника Громовержца (Успенский 1983, 1988). Как нечистое животное,одна из инкарнаций дьявола, именно собака, а не человек был субъектом действия,характеризуемого данной фразой.

Любопытны и наблюдения о возможном влиянии других языков на русскую браннуюлексику. Так, экспрессивный дублет с производным одного из членов упомянутойтриады - хуйня-муйня - 'нечто незначительное, пустяковое, недостойноевнимания', по справедливому диагнозу Ю. Плэна (Plän), навеян, видимо, тюркскимвлиянием, где аналогичные структуры очень активны. Знание таких деталей, каккажется, позволяет посмотреть на привычную для русских ругань с другой стороны.

Главное же - лингвистический анализ (как синхронный, так и диахронический)постоянно демонстрирует тесную зависимость бранной лексики и фразеологии от"приличной", и наоборот. Нельзя, собственно, понять национальной спецификиэтой языковой сферы без учета такой взаимозависимости. В синхронном словопроизводствемы уже видели это, демонстрируя производные обсценного глагола. Диахроническиэту связь можно показать анализом двух наиболее актуальных для русской браннойфразеологии типов ругательств - так называемых посылов и заклятий,т.е. пожеланий зла, неудачи или восклицаний, выражающих стремление избавиться,отделаться от кого-либо. Сакральность и обсценность, как увидим, здесь переплетаетсяв единое целое.

1. Посылы к какому-либо мифологическому персонажу, олицетворяющему зло, губительноеначало: Иди ты к черту! Иди ты к лешему! Пошел ты к чертям собачьим!(диал. сиб.); Ступай к чёрному (СФС, 182) - Поди ты к чомеру! (СФС,144), Иди к лесному! (СФС, 82) и т.п.

Такой посыл может выражаться не прямым наименованием черта, а указанием наместо его пребывания: Иди ты в болото! А ну тебя в баню! А ну его на лысуюгору! А ну его на лысую гору к ведьмам! (диал. брянск.) Вертись ты ввир на дно! (СРНГ 4, 291), где вир 'глубокое место в реке или озере;омут, водоворот или топкое место, провал в болоте'. Эта замена вполне объяснимаономасиологическими моделями наименования славянских чертей (см. Толстой, 1974;1976). К этому разряду относятся и обороты полуэвфемистического характера, возникшиена основе таких, восходящих к язычеству, посылов, но шутливо-иронически переосмысленныхв "христианском" либо "мусульманском" ключе: Иди ты к богув рай! Иди ты к аллаху! Достаточно условно к этому разряду можно отнести и сакральнуюэкспрессивную лексику и фразеологию типа Боже ты мой! Пресвятая мать! Матьпречистая! Батюшки святы! Они, однако, в русском языке менее активны, чемв романских и германских языках и во многом подвержены обсценной модели, гдеслово мать, как мы видели, имеет десакрализованный источник.

2. Пожелания зла и неудачи, выраженные мифологемами аналогичного типа, чтов разряде I: Черт тебя возьми! Черт тебя подери! (Новг.) Памха бытя побрала!, где памха 'черт, живущий на болоте' (ср. памха 'моховоеболото' (Строгова, 1971), смол. Анчут вас возьми! (ряз.) Паралик тебявозьми! и т.п. (Мокиенко, 1986, 182-183).

Для заклятий этой группы характерна постоянная связь, даже более того - семантическийсинкретизм значений 'черт, нечистый дух' > 'болезнь'. Она регулярно прослеживаетсяв демонологическом "именослове" славянскихи балтийских языков (Eckert,1991, 120-121). Недавно такую связь продемонстрировал на примере семантическогоанализа диалектного слова чемер 'злой дух, черт' Н.И. Толстой, сопоставившийэту демонологическую модель с выражениями типа Холера его забери! (Толстой,1992). Ср. диалектизмы типа сиб. Лихоманка тебя возьми! (СФС, 100), смол.Лихач тебя убей! (Добр., 37), Родимец тебя забей! (Добр., 37),курск. Трясца тебя ухвати! (Бусл., 1854, 146) и т.п.

3. Выражения, прямо именующие "способ" наказания того человека,к которому обращено заклятие: Чтоб ты провалился! Чтоб ты сдох! чтоб тебяразорвало! Чтоб тебе пусто было! Ни дна тебе ни покрышки! Их множество внародной речи поистине неисчислимо: Чтоб у тебя руки отсохли! Выворотилобы тебе руки! сиб. Чтоб тебе глотку заклало! Чтоб твои (тебе) глаза повылазили!Чтоб вам повылазило! Чтоб вам всем передавиться! Чтоб тебя поковеркало! орл.Чтоб тебя в лоск положить! Чтоб тебе обороту не было! Чтоб тебя пристрело!Чтоб тебя поперек! Пополам бы тебя! Пороло бы тя! Гноем тебя загнои! Чтоб тебена ноже поторчать! Каб цябе рассамаха задрала! Пятнало бы тебя! Распятнай тебя!Разъязви тебя! и т.п.

Эта множественность понятна, как и активность заклятий с наименованиями нечистыхдухов: она объясняется древней верой в магическую силу слова, возможностью "овеществить"его и обратить в оружие против недругов и соперников.

Формулы таких заклятий интерпретируются на фоне славянской мифологии (Сумцов,1896; Джапович, 1977). Большинство из них, даже самых актуальных и остающихсясовременными, требуют социально-этимологической интерпретации. Так, оборот Нидна тебе ни покрышки! связан с погребальными обрядами на Руси, где (каквпрочем, и в Древней Греции) предателям, святотатцам и самоубийцам отказывалив обряде погребения. Буквально оборот значит "быть похороненным без гроба",т.е. его неотъемлемых принадлежностей - крышки и покрова.

О таких оборотах можно говорить и как о мощном генераторе современных бранныхвыражений, поскольку в речи по таким моделям постоянно образуются новые и новыеругательства типа Чтоб тебя подняло и шлепнуло! Чтоб тебе поплохело!По их типу образуются и, так сказать, "перевернутые" пожелания зла,т.е. пожелания "наоборот" типа рус. Ни пуха ни пера! чеш. Zlomvaz! нем. Hals und Beinbruch!

4. Обсценные посылы или их эвфемизмы: Иди ты (пошел ты) к ебеней (ёбаной)матери!Иди ты к ебене фене! Иди ты к ядрёной бабушке! Иди ты на хуй! Иди тына фиг! Иди ты в пизду! Иди ты в жопу! Иди ты в задницу! Иди ты на хутор бабочекловить! и т.п.

Эта группа бранных выражений обнаруживает тесную структурную и семантическуюсвязь с 1-й, мифологической группой посылов. Их перекличка местами почти буквальна:ср. Иди ты к чертовой матери! Иди ты к (ёбаной) ядрёной бабушке! Иди ты кчёртовой бабушке! Иди ты к ёбаной (ядрёной) бабушке! И это не случайно:этимологическая расшифровка "основного" русского ругательства Б.А.Успенским дает ключ к этой связи. На вторичном мифологическом уровне речь здесь,видимо, идет именно о "пёсьей" матери, прямо связанной с чертом. Обсценныйпосыл и мифологический посыл, следовательно, генетически - явления одного порядка,поскольку обороты типа Иди ты на хуй! являются эллипсисами выраженийИди ты к черту (псу) на хуй! (Они зафиксированы, например, в сербо-хорватскомязыке).

5. Обсценная брань, называющая "способ" сексуального надруганиянад ее адресатом: Еби тебя в жопу! Еби тебя в рот! Еби тебя в ребро! В жопуёбаный! Ёбаный в рот! Ебать тебя в рот! В рот ебать твои костыли! Едри твоюв дышло! Едри твою в качалку! Едри тебя в корень! Едри твою за ногу! Едри твоюналево! и т.п. Здесь тоже эллипсис "субъекта" действия: Пёс(чёрт) еби тебя в жопу! и т.п.

На первый взгляд, обороты этой группы явно сексуальны, что как будто подтверждаетбытовое мнение о сексуальности русского мата. Более того, и в современном бытовомсознании большинства носителей русского языка это мнение доминирует. Это, междупрочим, констатируют сейчас многие социологи, интерпретируя мат как эволюциюформ брачно-семейных отношений и связывая с ней практику древнего и современноготабуизирования этой сферы речи. "Раз мат, - пишет, например, Ф.Н. Ильясов,- представляет собой непристойную часть лексики, которая описывает сексуальнуюсферу, то и возникновение его связано с какими-то процессами в развитии сексуальныхи брачных отношений" (Ильясов, 1990, 201). Остро полемизируя с этим мнением,А.В. Чернышев справедливо подчеркивает, что "нацеленность" мата насексуальную сферу далеко не очевидна: "В случае с матом система означающихдействительно заимствуется из сексуальной сферы человеческой жизнедеятельности,что отнюдь не означает непременно описания этой сферы посредством матернойречи" (Чернышев, 1992, 33). И хотя им делается при этом попытка опровержениясакральной и этикетной трактовки мата, в ретроспективе эта "сексуальность"восходит, как мы видели выше, именно к мифологическому синкретизму обсценногои демонологического. Не случайно в славянских и балтийских языках и диалектаходним из основных синонимов слова "ругаться" являются лексему и фраземытипа чертыхаться, диал. чертать, чертаться, чертыкаться, чертыжить,чертыжиться, лешакаться, лешихаться, сиб. чертей давать, перм. лешакагаркать, лит. velnioti, velniuoti, gauti velniu (букв. получать чертей)и др. (Eckert, 1991, 110-112). Учет таких параллелей позволяет, как кажется,даже 5-ю группу бранных выражений возвести к "исконной модели". Первоначальнотакие обороты были обращены не к человеку, а служили своеобразными заклятиямипротив "нечистой силы", оберегом. Перенесение их на адресата бранислужило своего рода признанием "дьявольской" ипостаси того, на когоэта брань была обращена.

Разумеется, такая интерпретация относится лишь к прошлому состояниюмата. Его настоящее уже, несомненно, достаточно сильно "сексуализировано",что проявляется в различных вариантах и эвфемистических "реинкарнациях"обсценной лексики и фразеологии. Семантическая и функциональная инерция их мифологическогопрошлого, однако, до сих пор накладывает отпечаток на употребление обсценнойлексики и фразеологии.

Возможно, в частности, что их социальная табуизированность - результат именноэтой инерции.

Некоторая детабуизированность мата, ощущаемая сейчас, в какой-то мере - отражениеобщей демократизации русского общества и речи. Смягчение нравов "широкойобщественности" и смена вех в отношении к русской бранной лексике, естественно,интенсифицирует и лингвистические разыскания в этой области. Ведь впервые появиласьреальная возможность сделать такие разыскания достоянием той же общественности.Возникает, однако, неизменно сакраментальный вопрос речевой культуры: не стимулируютли и не активизируют ли употребление бранной лексики лингвисты, разъясняя значение,употребление и исторический смысл ругательств?

Хочется думать, что - нет. Наоборот, запрет, многие годы налагаемый на употреблениерусского мата, постоянно стимулировал его активное употребление. По известномупринципу: "Запретный плод сладок". Ведь важно не само ругательство,а где, с кем, в какой речевой ситуации или контексте оно уместно. Да и крометого многие "блюстители нравов и чистоты русского языка", сами тогоне подозревая, постоянно употребляют ту же брань, но только в эвфемизированномвиде, как "дама приятна во всех отношениях" или "просто приятнаядама" у Гоголя. А ведь в безобидных и "правильных" выраженияхтипа ёлочки зеленые! или матушки мои! таится та же подколоднаязмея русского мата. Легко перечислить эвфемизмы, широко употребляемые как вживой речи, так и классиками или современными писателями, - их гораздо больше,чем прямых вульгаризмов: блин, блин горелый, бляха муха, ядрён батон, япондабихер, японский городовой, послать на три буквы... Учет их эвфемистичности,как кажется, поможет лучше корректировать свое речевое поведение. Кроме того,лингвисты давно убедились, что так называемая целенаправленная "языковаяполитика" (особенно в ее запретительной ипостаси) в итоге нередко порождаетлишь языковое лицемерие, а не оправданный языковой пуризм. Дело языковедов -обнаруживать тенденции развития современной речи, филологически истолковыватьи, если можно, ненасильственно корректировать их.

Одна из доминирующих тенденций, ощущаемых всеми носителями русского языка,- расширение сферы употребления мата и в какой-то мере его частичная "легализация"в художественной литературе и средствах массовой информации. Эта тенденция прямосвязана с общим раскрепощением русской социальной жизни в последнее пятилетие.И бранная лексика служит своеобразным мерилом этого раскрепощения.

Вернемся к туалетному граффити, вынесенному в эпиграф статьи: до недавнеговремени, действительно, свободу слова в России можно было реализовать преимущественнотаким способом. Эта "не новая традиция" распространялась русскимидаже в так называемые "цивилизованные страны", как о том повествуетизвестная песня В. Высоцкого "Письмо из Парижа":

Проникновенье наше по планете

Особенно заметно вдалеке:

В общественном парижском туалете

Есть надписи на русском языке.

Как же обстоит дело с такого рода фольклором в наши дни?

Еще в конце 1990 года один из исследователей современной русской мифологии,тверич А.В. Чернышев писал о сохранении резкого противостояния между "культурой"и русским матом и в новых социальных условиях: "Наличие некоего труднопроходимогобарьера между матом и "культурой" подтверждает следующим простым примером:в то время как "новая советская эротика" свободно оперирует изображениемгениталий (на эротических фотовыставках), местом известного слова изтрех букв по-прежнему является забор" (Чернышев, 1992, 34). Что же, в Твери,может быть, до сих пор социальная и эротическая свобода не привела к изменениямв старой "заборной" традиции. Но в Петербурге, по наблюдениям автораэтой статьи, и этот "процесс пошел", и даже - зашел чрезвычайно далеко.На заборах и в местах общественного пользования все реже появляется сакраментальноеслово из трех букв, которого никак не могла искоренить полиция и милиция. Стражампорядка приходится теперь больше усилий прилагать для уничтожения политическихлозунгов и выпадов против отдельных представителей "эшелонов власти".Это (пусть и неполное) исчезновение мата на стенах русских уборных - знак новоговремени. Времени отсутствия цензуры и свободы слова. Надолго ли?

Ответ на этот вопрос может дать, между прочим, и регулярное слежение за русскойтуалетной "рекламой".

Литература

Байбурин А.К., Топоров А.Л. У истоков этикета. Л., 1990.ББ - Балдаев В.К., Исупов И.М. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевойи графический портрет советской тюрьмы). М., "Края Москвы", 1992,526 стр.Буслаев Ф.П. Русские пословицы и поговорки // Архив юридических сведений,относящихся до России. М., 1854. Кн. 2, 1-176.Быков В. Русская феня. Словарь современного интержаргона асоциальных элементов.Munchen, 1992, 173 стр.Джапович Ласта. Заклетва на тлу СФР Jугославиjе. Београд, 1977.ДК - Даль В.И. Толковый словарь живого русского языка. 4-е исправленное изначительно дополненное издание под ред. И.А. Бодуэна де Куртенэ. Тт. 1-4.СПб. - М., 1912-1914.Добровольский В.Н. Смоленский этнографический сборник: Пословицы. Ч. 3. СПб.,1894, 168 стр.Ильясов Ф.Н. Мат в три хода (опыт социологического исследования феномена нецензурнойбрани) // Человек. 1990, № 3, 198-204.Козловский В. Собрание русских воровских словарей в четырех томах. Тт. 1-4.New York, 1983 (Кз).Козловский В. Арго русской гомосексуальной субкультуры. Материалы к изучению.New York, 1986, 228 c.Косцинский К. Ненормативная лексика и словари // Russian Linguistics, 1980,№ 4, 363-396.Левин Ю.И. Об обсценных выражениях русского языка // Russian Linguistics,1986, № 10, 61-72.Мироносицкий П.П. К вопросу о языке православного русского богослужения //Комиссия по научному изданию славянской библии (Русская Библейская Комиссия).1915-1929. Сборник архивных материалов. Отв. ред. К.И. Логачев, Г.И. Сафронов,В.С. Соболев. Л., 1990, 105-120.Мокиенко В.М. Образы русской речи. М., 1986, 278 стр.МСН - Международный словарь непристойностей. Путеводитель по скабрезным словами неприличным выражениям в русском, итальянском, французском, немецком, испанском,английском языках. Под ред. А.Н. Кохтева. М., 1992, 90 стр.Р-87 - Росси Жак. Справочник по ГУЛАГу. Исторический словарь пенитенциарныхинституций и терминов, связанных с принудительным трудом. Предисловие АленаБезансона. London, 1987, 546 стр. Изд. 2-е (в двух частях), дополненное. Текстпроверен Н. Горбаневской. М., 1991.СВЯ - Словарь воровского языка. Слова, выражения, жесты, татуировки. Тюмень,НИЛПО, 1991, 170 стр.СРНГ - Словарь русских народных говоров. Под ред. Ф.П. Филина, Ф.П. Сороколетова.Вып. 1-27. Л.-СПб., 1965-1992.ССРЯ - Словарь современного русского литературного языка. Изд. 2-е, переработанное.Тт. 1-4. М., "Русский язык", 1991-1993.Строгова В.П. К вопросу об этимологии фразеологизма "Памха(и) б тебяпобрала" // Вопросы семантики фразеологических единиц (на материале русскогоязыка). Ч. 1. Тезисы докладов и сообщений. Новгород, 1971, 369-372.Сумцов Н.Ф. Пожелания и проклятья. Харьков, 1896.СФС - Словарь фразеологизмов и иных устойчивых словосочетаний русских говоровСибири. Сост. Н.Т. Бухарева, А.И. Федоров. Новосибирск, "Наука",1972, 207 стр. (См. также ФСС).Толстой Н.И. Из заметок по славянской демонологии. I. Откуда дьяволы разные?// Материалы Всесоюзного симпозиума по вторичных моделирующим системам. I(5). Тарту, 1974, 27-32.Толстой Н.И. Из заметок по славянской демонологии. 2. Каков облик дьявольский?// Народная гравюра и фольклор в России XVII-XIX вв. М., 1976, 288-319.Толстой Н.И. Из заметок по славянской демонологии. 4. Чемер 'злой дух, черт'// Вопросы теории и истории языка. СПб., 1993, 124-130.Три века поэзии русского Эроса. Публикации и исследования. М., Издательскийцентр театра "Пять вечеров", 1992, 160 стр.Успенский Б.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии (статьяпервая) // Studia Slavica Hungarica. XXIX, Budapest, 1983, 33-69.Успенский Б.А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии (статьявторая) // Studia Slavica Hungarica. XXXIII/1-4, Budapest, 1987, 37-76.Успенский Б.А. Религиозно-мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии// Semiotics and the History of Culture. Ohio, 1988, 197-302.ФЛ - Файн А., Лурье В. Все в кайф. СПб., 1991, 196 стр.Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Под ред. Б.А. Ларина. Переводс нем. и предисловие О.Н. Трубачева. Тт. 1-4. М., 1964-1973; 2-е изд. 1986-1987.Флегон А. За пределами русских словарей. London, 1973.Чернышев А.В. Современная советская мифология. Тверь, 1992, 80 стр.Эротика 1992 - Эротика в русской литературе: от Баркова до наших дней. Текстыи комментарии (Литературное обозрение. Специальный выпуск). М., 1992, 112стр. Brodsky Hannah. Modern Trends in English Borrowings into Russian // AustralianSlavonic and East European Studies. 1992, № 2, 71-84.Christian W. Uber die personlichen Schimpfworter im Russischen // Archiv furslawische Philologie. 24, 1913, 321-370.Dreizin F., Priestly T. A Systematic Approach to Russian Obscene Language// Russian Linguistics, 1982. Vol. 6, 233-249.Drummond D.A., Perkins G. Dictionary of Russian Obscenities. 3-d, revisededition. Oakland, 1987, 94 стр. (DP)Eckert R. Studien zur historischen Phraseologie der slawischen Sprachen (UnterBerucksichtigung des Baltischen). Slawische Beitrage. Bd. 281. Munchen, 1991,261 стр.EJ - Encyklopedia jazykovedy. Spracoval Jozef Mistril s kolektivom autorov.Bratislawa, 1993, 513 стр.Elyanov D. The Learner's Russian-English Dictionary of Indecent Words andExpressions.2-d revised edition. Pacific Grove, 1987, 128 стр.Ermen I. Der obszone Wortschatz im Russischen. Etymologie, Wortbildung, Semantik,Funktion. Magisterarbeit. Berlin, 1991, 105 стр.Galler Meyer, Marquess Harlan E. Soviet Prison Camp Speach. A Survivor's Glossary.Supplement by Terms from the Works of A.I. Solzenicyn. Madison, 1972, 216стр. Galler Meyer. Soviet Prison Camp Speach. A Survivor's Glossary. Supplement.Hayward, California, 1977, 102 стр.Geiges A., Suworowa T. Liebe steht nicht auf dem Plan. Frankfurt, 1989.Glastnost M. 100 schmutzige russische Worter. Deutsch-kyrillische Lautschrift.Herausgegeben von M. Glastnost und illustriert von G. Bauer. Frankfurt/Main,1988, 69 стр.Haudressy Dola. Les mutations de la langue russe. Ces mots qui disent l'actualite.Paris, 1992, 269 стр.Hopkins W. The Development of "Pornographic" Literature in 18-thand 19-th Century in Russia. Phil. Diss., Indiane University, 1977.Isacenko A.V. Un juron russe du XVI siecle // Lingua Viget: CommentationesSlavicae in Honorem V. Kuparsky. Helsinki, 68-70.Kain P. Die Grammatik des Fluches bei Serben. Magister-Hausarbeit am BereichNeuere Fremdsprachliche Philologien. Berlin, 1993, 80 стр.Kaufmann Ch.A. A Survey of Russian Obscenities and Invective Usage // MaledictaIV, 2, 1981, 261-282.Patton F.R. Expressive means in Russian youth slang // Slavic and East EuropeanJournal, 1980, № 24, 270-282.Plahn J. Хуйня-муйня и тому подобное // Russian Linguistics, vol. 11, 1987,37-41.Raskin V. On Some Pecularities of Russian Lexikon // Papers from the Parasessionon the Lexicon. Chicago, Chicago Linguistic Society. 1978, 312-325.Raskin V. Literal Meaning and Speach Acts // Theoretical Linguistics. 1979,Vol. 4.Razvratnikov Boris Sukich. Elementary Russian Obscenity // Maledicta III,197-204.Spinkler E. Grossrussische erotische Volksdichtung // Anthropophytheia. X.1911, 330-353.Timroth W. von: Russische und sowjetische Soziolinguistik und tabuisierteVarietaten des Russischen (Argot, Jargons, Slang und Mat) // SlavistischeBeitrage. Bd. 164. Munchen, 1983, 7-73.Timroth W. von: Russian and Soviet Sociolinguistics and Taboo Varieties ofthe Russian Language (Slavistische Beitrage, Bd. 205). Munchen, 1986.Vasmer M. Russisches etymologisches Worterbuch. Bd. I-III. Heidelberg, 1953-1958.См. также Фасмер.