Перевод текстов и документов > Лощилов И. Пушкинская Осень: Медицинский дискурс и поэтика сдвига

Пушкинская Осень: Медицинский дискурс и поэтика сдвига

И. Лощилов

ПУШКИНСКАЯ "ОСЕНЬ": "МЕДИЦИНСКИЙ ДИСКУРС" И ПОЭТИКАСДВИГА

(Крещатик. - Киев, 2001. - С. 324-334)

В 1924 году вышла брошюра А.Е.Крученых "500 новых острот и каламбуров Пушкина",с саморазрушительной наглостью названная автором "сверх-профессорской десертациейидемонстрацией с'ухабами" (4; sic!). Ловя Пушкина на "неразвитом фонетическомчутье" и "отсутствии поэтического слуха" - наиболее прославившиеся впоследствиислучаи "слыхали ЛЬ ВЫ" и "УЗРЮ ЛИ русской Терпсихоры", - Его Зиятельство заявляет:"Может быть все эти сдвиги - лучшее, что есть у Пушкина, и из всего, им написанного,поэты будут ценить только эти словечки, а любимые строчки и стихи будут те,где сдвиги нарушают течение обычных фраз и звуковых рядов, дают странно звучащуюречь" (28). Это вполне провокационное утверждение можно было бы счесть достойнымвнимания лишь как документ, свидетельствующий о футуристической стратегии поотношению к наследию и вкусам "прошляков", особенностях "будетлянской" рецепцииПушкина и своеобразной "ревизии" классики. Кроме того, скандальная брошюра напрашиваетсяв качестве источника некоторых вполне осознанных экспериментов со сдвигами уМаяковского, например. Так, целому "параду" рыб в стихотворении "Мелкая философияна глубоких местах" (1925) предшествует "сдвигологическая" манифестация слова:"Ем, пишу, от жаРЫ БАлда…" Вряд ли подобный ход был бы возможен без отчетливогофилологического, психологического и эстетического понимания природы сдвига уКрученых и его единомышленника "конструктивиста А.Н. Чичерина": "несовпадениеметра с лексикой слова - имманентные причины сдвига в стихе" (10). "Ценностьсдвига заключается в его смысловой ускользаемости, в том, что в нем нет врастания,как это наблюдается в центроустремленном, устойчивом комплексе - в 'слове';[…] сдвижное слово всецело зависит от произвольной точки внимания и потому -диалектично; произвольная смена главного слога меняет смысл и несет новое слово,не имеющее 'природной' независимой двусмысленности" (53-54) [1].

Из текста пушкинской "Осени" Крученых извлек всего одну строку "Когда б незной, да пыль, да комары, да мухи", снабдив её далеко не самым эффектным "сдвигологическим"комментарием: "дамухи=дамы?" Нам показалось, однако, что в поэтическом мирепушкинской лирики 1833 года, где "всё взаимопроницаемо и границы между структурнымиэлементами принципиально размыты" (Чумаков 1999, 336), "структурная эластичность"(337) достигает границ "центроустремленного" слова, а опознание и интерпретация"сдвижных" слов позволяет выйти на глубинные семантические слои.

Во второй половине предпоследней (а фактически последней), XI, строфы происходитсвоего рода "коллапс" (Чумаков 1999, 280) художественного пространства, которыйможет быть уподоблен ветхозаветному потопу, "залившему" среднерусский ландшафтпредшествующих строф; мифологическим субстратом образа корабля, недвижно дремлющегов "недвижной влаге", является тогда образ Ковчега спасения в качестве метафорытворческого акта. Метафора носит катастрофический характер: если позволительновспомнить "Исследование ужаса" Леонида Липавского, мы попали в финале "Осени""в стоячую воду": "Это сплошная вода, которая смыкается над головой, как камень.Это случается там, где нет разделения, нет изменения, нет ряда". (Липавский1998, 79) "Стоячая вода" в философском аппарате Липавского связана в первуюочередь с античным Паном и "паническим ужасом". В поэтическом лексиконе Пушкина,как известно, одним из выражений идеи абсолютного ужаса стал образ чумы.

Итак: "Но ЧУ! - МАтросы вдруг кидаются, ползут […]" Вместе со "сдвигом", возникшимна стыке стоп, можно увидеть здесь и вполне "футуристический" эксперимент спунктуационными знаками (! - ), рассекающими слово (ср. опыты Валентина Парнахав сборнике "Словодвиг", связанные с "прививкой" русскому стиху испанской пунктуации,или авторский вариант написания фамилии "Чьи!черин"). Такое обращение с пунктуационнымзнаком и выделяет криптограммируемое слово, и одновременно еще глубже "прячет"его от читателя.

Подобная интерпретация могла бы показаться совсем уж грубой и необоснованнойнатяжкой, если бы в композиционном центре стихотворения не был эксплицированеще один "клинический случай" - образ "чахоточной девы" из VI строфы, восходящий,как известно, к Музе безвременно почившего поэта Жозефа Делорма, за подставнойфигурой которого "спрятался" благополучно переживший Пушкина на три десятилетияСент-Бёв (1804 - 1869): "[...] сию прелестную картину оканчивает он медицинскимописанием чахотки; муза его харкает кровью [...]" ("Vie, poesies et penseesde Joseph Delorme. Les consolations. Poesies par Sainte-Beuve", 1831). В тойже рецензии Пушкин вспоминает о гиатусе [2](зияние, "встреча" гласных на стыке слов) и элизиуме (пропускгласного, оканчивающего слово, перед гласным, начинающим следующее) - явленияхлатинского и французского стиха, подобно "сдвигу", локализующихся на словесныхграницах и воспринимаемых "слухом", а не "на глаз". В "Сдвигологии русскогостиха" приведена графически неточная цитата из письма П.Вяземскому 1823 года(1992, 42), где Пушкин "сдвигологически" мотивирует выбора слова в консонантном,и, как можно предположить, актуальном для Крученых копрологическом, контекстах:"Равна грузинка красотою, но инка кр... а слово Грузинка тут необходимо- впрочем, делай, что хочешь".

Стoит вспомнить о своебразной "двойной центрированности" "Осени": если считать,что строф 11, композиционным центром является как раз строфа VI. Если считать,что их всё же 12, середина приходится на "минуту молчания" над "могильной пропастью",предшествующую хрестоматийным пейзажным строчкам "Унылая пора! очей очарованье!"

Композиция "Осени" досточно строго подчиняется законам симметрии (Лотман 1996,Непомнящий 1987, Чумаков 1999). Так, спондеи "[…] вонь, грязь" и "Вверх, вниз[…]" точно локализованы в десятых от начала и конца стихотворения (при 12-строфномварианте прочтения) стихах (в одном случае спондеем открывается правое, а вдругом - левое полустишие). Читатель и в самом деле должен двигаться вверх- вниз по тексту, не ограничиваясь линейным развертыванием текста отначала к концу. Нет ли смысла поискать семантически значимого "сдвижного слова"близко к началу стихотворения?

Фонетическая транскрипция первого же полустишия с учетом стопораздела позволяетрасслышать по меньшей мере намек на такое слово: [акт'a /БР'УШНЪ/ ступ'uл].Тогда 'сдвижными словами' - наряду с целой центральной строфой - обозначеныв стихотворении по вертикали "области поражения" опасных для жизни недугов:живот (брюшнъ)/ холера - легкие/ чахотка - весь организм/чума (ср. финал строфы VIII). Наряду с растущей из концентризма и симметриисферической моделью целостности эстетического объекта, "Осень" требует антропоморфнойметафоризации.

"[…] в моем воображении холера относится к чуме как элегия к дифирамбу." [3]("Заметка о холере", 1831) " […] на днях испразнился сказкой в тысячу стихов;другая в брюхе урчит. А всё холера…" ( Из письма П.А.Вяземскому, 3 сентября1831 г.) Семантика "живота", таким образом, глубоко амбивалентна: это локус"нечистого" ("вонь, грязь") и "смертельного" (холера) - и эмбриональное пространство,где вызревает плод (дитя, стихи) [4]. Но таковаже и "чахоточная дева": "пропасть, зев, могила, яма - и лоно, рождение, жизнь"(Непомнящий 1987, 425). В несравненно бoльшей степени относится это к чуме:согласно Антонену Арто, "театр [в пушкинском случае - поэзия; ср. сравнениепоэта с чумой в "Не дай мне бог сойти с ума..." - И.Л.], подобно чуме,это кризис, который разрешается либо смертью, либо выздоровлением". Болезнямпротивопоставлено здоровье ("Здоровью моему полезен русский холод"),укрепляемое безличными (Чумаков 1999, 339) упражнениями в конькобежном спортев строфе III и верховой ездой лирического героя в IX. В кубофутристическом контекстеуместно, может быть, вспомнить в этой связи "Гимн здоровью" Маяковского, восходящий,как известно, отнюдь не к пушкинской "Осени", но к чреватому разрушением и телеснойкатастрофой великому здоровью Заратустры [5].

Немногочисленные, но очень точно срежиссированные "сдвигологические" эффектыдополняют материалы анализа графики и каллиграфии поэта (Фомичев 1993). Неощутимыйна уровне осознания "медицинский" слой, соотносящийся с профанной семантикой"организма" (прежде, чем слово стало "прозаизмом", оно воспринималось как латинизми медицинский термин; в рукописи был вариант "Прости ли ты Виль сейлатинизм" [6]) со-противостоит "евхаристическомудискурсу" [7], связанному с неназванным телом,жизнь которого в "Осени" попадает в резонанс (в лад) с бытийными и космическимиритмами. Если первый "сдвигологичен" и концентричен, то второй развивается линейнои, как кажется, волнообразно (см. таблицы 1 - 2; необходимость схематизациине позволяет, к сожалению, выявить более тонкие оттенки смыслов и переклички:киснуть и бродить равно могут быть отнесены и к тесту,и к суслу; сладость также неоднозначна в предлагаемом контексте).

Таблица 1. "Медицинский дискурс"

"ОРГАНИЗМ"
Живот ("брюхо")	'сдвижное' слово с "размытойграницей"	холера (-)
		Плод (+)
Легкие ("pneuma")	Строфа VI	чахотка (-)
		Любовь (+)
"Целон организма"	четкое 'сдвижное' слово	чума (-)
		Поэзия (+)

Таблица 2. "Евхаристический дискурс"

ТЕЛО
хлеб : голод	вино : жажда
Журча еще бежит за мельницу ручей(I)	Кровь бродит; чувства, ум тоскоюстеснены (II)
Иль киснуть у печей за стекламидвойными (III)	Нас мучишь; как поля, мы страждемот засухи (IV)
И, проводив ее блинами и вином(IV)
Чредой слетает сон, чредой находитголод (VIII)	Легко и радостно играет в сердце кровь(VIII)
Но гаснет краткий день, и в камельке забытомОгонь опять горит - то яркий свет лиет,То тлеет медленно - а я пред ним читаю,Иль думы долгие в душе моей питаю (IX) [8]	И забываю мир - и в сладкойтишинеЯ сладко усыплен моим воображеньем,И пробуждается поэзия во мне:Душа стесняется лирическим волненьем (X) [9]

За двумя симметричными спондеями во II и XI строфах (как бы нарочно "подставленных"читателю и интерпретатору по принципу 'читатель ждет уж рифмы розы')Пушкин спрятал еще один, до сих пор, кажется, незамеченный (во всяком случае,неописанный): "К привычкам бытиЯ ВНОВЬ ЧУвствую любовь". Энергетика его оченьсильна по двум причинам: это единственное место в стихотворении, где подрядследуют три ударных слога, и единственный "мостик", соединяющий правое и левоеполустишия; на их стыке можно расслышать и своеобразное "сдвижно-заумное" слово:явновьчу (едва ли не созвучное крученыховскому иркью). Здесь слитысемантика "явленности", циклического "обновления" в природе и человеке, рядомс обломком чумы, отголоском банального созвучия любовь - кровь(внутренняя рифма вновь - любовь, неосознаваемая как раз из-зачрезмерной близости рифмующихся слов и "стеснения" внутри одного полустишия)и корреспонденцией к 3-му стиху строфы II. Кроме того, в качестве "обломка"падежной формы слова бытие входит сюда "отсекаемое" цезурой личное местоимение,а во второй половине "слова" можно расслышать семантику "внедрения" ("вчувствования";"В своем отношении к языку Крученых парадоксально совмещал два подхода: работалс языком как ученый-естествоиспытатель, а с другой - как средневековый маг иалхимик" - Бобринская 1998, 26. Далее исследователь определяет методологию дешифровкитекстов у Крученых как синтез психоанализа и "мистического вчувствования",34). Ср. интерпретацию хлебниковского неологизма железовут у Маяковскогоили название фильма Федерико Феллини "Амаркорд".

Эта вторая "сердцевина" [10] стихотворениярасположена чрезвычайно близко к точке "золотого сечения"; отметим, что точно0,618 приходится на односложное слово "сон": "Чредой слетает сон" (еслипринять за единицу 1200 слогов 12-строфного варианта [11]).Не исключено, что семантическое поле 'сна' как раз и выполняет функцию медиациидвух сокрытых под покровами "непринужденного разговора о природе" дискурсивныхрядов, незримое присутствие которых сильно "намагничивает" стихотворение [12].

В заключение (а отчасти и в свое оправдание) приведем цитату из работы американскогопушкиниста Сергея Давыдова о "тайнописи" в "Пиковой даме" [13]:"Имея больше доверия к Пушкину, чем к пушкинистам, я все-таки настаиваю на непогрешимостипушкинской тайнописи. Случайно оброненные Германном слова содержат, по-моему,все три карты, включая туза. Между 3 и 7 таится фонетически ассимилированныйтуз: "вот что утроиТ УСемерит мой капитал" (Давыдов 1999, 113). Далее исследовательпредполагает, что криптография в "Пиковой даме" восходит к "приему закрываниясредней карты", и "навеяна самой игрой в фараон" (114). Может быть, поэт интуитивно(и почти за сто лет до Крученых) ощутил возможности приема (и власть над ним)в фантастической новелле с "герметическим" сюжетом, а в "Осени" испытывает егов поэтической практике [14].

Провокационная "десертация" Зудесника и Зудийцы подталкивает, таким образом,к фактическому осознанию масштабов того "семантического взрыва", который, согласноЮ.М. Лотману, оправдывает "каждое новое прочтение" пушкинской "Осени", еслионо окажется способным "расширить и изменить направленность его общего смысла"(1996, 516) и добавить хоть малую толику нового к нашему пониманию причин иприроды "скрытого гальванизма" пушкинского шедевра [15].

Что же касается Алексея Елисеевича Крученых, то в свете изложенного выше онпредставился вдруг автору настоящей заметки не столько 'Букой русской литературы',сколько её 'Наташей Ростовой' (modo vir, modo femina!), которая,как известно, "не удостоивала быть умной" - к неизменному восхищению романистаи его читателей.

Примечания

1. Реферат двух книг Крученых, посвященных"сдвигу" (Крученых 1924, 1992), и современную интерпретацию термина см. Жаккар1995, 16-23, 266-276. В узком смысле - "фонетическая комбинация конца словас началом следующего" (271). См. также Янечек 1996 а, б. Эпиграфом к Крученых1924 служат строки из стихотворения Пушкина "К моей чернильнице" (1821): "Тозвуков или слов / Нежданное стеченье".

2. [Нет ли оснований предположить, что впроцессе работы над статьей о литературной мистификации в языковомсознании поэта работал еще один - интерлингвистический - словесный ряд: theplague (чума) + hiatus (зияние) > плагиат,как и образ мифологического элизия ?..]

3. Ирония этой фразы не мешает отчетливейувидеть в свете актуализованного сдвига и драматургию жанровых трансформацийв "Осени".

4. О связи между творчеством с одной стороны,деторождением и потенцией - с другой у Пушкина (и Хармса) см. примечание 40в Кобринский 1998 (со ссылкой на работу И.П.Смирнова). Ср. также фрагментописания рисунка из рукописи "Осени": "[...] К беседе с любопытством прислушиваетсямолодая беременная женщина, - в чепце, со сложенными руками на выступающемживоте." (Фомичев 1993, 38) Отметим, что беспокойство о возможной беременностижены ("Две вещи меня беспокоят: то, что я оставил тебя без денег, а можетбыть и брюхатою", 8 октября 1833 г.), объединяет болдинские письма 1833 годас супружеской перепиской "холерной" Болдинской осени 1830. Кроме того, брюхов переписке Пушкина фигурирует в фразеологическом контексте, связанном с семантикойжелания (ср. "Желания кипят - я снова счастлив, молод"): "Где и чтоЛипранди? Мне брюхом хочется видеть его." (Ф.Ф.Вигелю, осень 1823) "Мне брюхомхотелось с тобой увидеться и поболтать о старине - карантины мне помешали."(Н.И.Кривцову, 10 февраля 1831).

5. Вячеслав Иванов в 1921 году говорил М.С.Альтману: "Лев Шестов (а он, не в обиду будь ему сказано, ученик Ницше), когдаписал обо мне статью 'Вячеслав Великолепный', эпиграфом к ней поставил: 'Люблюя пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса'. А ведь 'пышноеувяданье' и есть, по терминологии Ницше, декадентство." (Цит. по Иванова 1992,426.) Трудно не поразиться - при всех очевидных различиях - точности совпадениянекоторых моментов "Осени" и духовной автобиографии философа, призывавшего"оставить душу в покое" и всегда считавшего настоящим местом "тело,движения, диету и физиологию": "Кто видел меня в те семьдесят дней этой осени,когда я, без перерыва, писал только вещи первого ранга, каких никто не создавални до, ни после меня, с ответственностью за все тысячелетия после меня, тотне заметил во мне следов напряжения; больше того, во мне была бьющая черезкрай свежесть и бодрость. Никогда я не ел с более приятным чувством, никогдая не спал лучше." "Я говорю еще одно слово для самых избранных ушей: чегоя в сущности требую от музыки? Чтобы она была ясной и глубокой, как октябрьскийдень после полудня." И еще одна формула германского "изобретателя дифирамба":"Поделиться состоянием, внутренней напряженностью пафоса путем знаков, включаясюда и темп этих знаков - в этом состоит смысл всякого стиля." ("Ecce homo").

6. О стилистических оттенках употребленияслова, актуальных в языке эпохи см. Лотман 1996.

7. О его специфике у Пушкина см. Вайскопф1999.

8. Юрий Николаевич Чумаков, ознакомившийсяс одним из вариантов настоящего текста, указал в этом фрагменте еще два "сдвига":"НО ГАснет" (ср. описание листа 82 рукописи в Фомичев 1993, 47 и палиндромическиеотношения, возникающие с первым словом следующего стиха) и "я пред ниМ ЧИТаю".Какая мощная динамика в одном из самых "спокойных" мест стихотворения! И дальше:"иЛЬ ДУмы долгие". Как если бы некто, скользивший "по зеркалу стоячих ровныхрек" в III строфе, теперь - незримый - мчит со страшной скоростью по льду(или уже над ним?), расколотому в первой половине IX копытом трудноопознаваемогоПегаса! Е.Бобринская пишет о близости позиции Крученых к радикальным взглядамЮлиуса Эволы: "На земле все измеримо, последовательно, познаваемо. Здесь отсутствуетнечто, что требует иного пламени - индивидуальность. В своейне-жизни человек рынка не знает, что ему делать с огнем внутренним Внутреннее пламя, неприкаянно лежащее у него под ногами, еслибы оказалось в его владении, то смело бы с лица земли все его теплохладныегорода, уничтожило бы все его нелепые идеалы, удобства и сладострастное небытие.Оно истребило бы и его самого. Безотчетно он знает это и ищет забвения, отсутствиясамого себя." (Цит. по Бобринская 1998, 39; курсив мой - И.Л.)Пользуясь случаем, выражаю признательность Ю.Н.Чумакову, "повернувшему" всвое время автора лицом к пушкинской "Осени"; замысел этой статьи во многомвосходит к беседам с Юрием Николаевичем.

9. В рукописи XI строфы был вариант: "Минута- и стихи струею потекут // Сейчас... Так хмель во браге" (Фомичев 1993, 50).Наряду с вибрионом Cholera morbus, чахоточной палочкой и возбудителем чумыдействуют здесь и "позитивные" микроорганизмы - хлебные и бродильные дрожжи.Вообще, можно говорить, видимо, о семантическох полях "распыления на микрочастицы"и "смертоносного проникновения" ("мельница" в строфе I, метафорически "размалывает"на слоги, морфемы и графемы, кажется, самоё "центроустремленное" слово [см.в этой связи Ямпольский 1998, 307-309, 314-315 и Соколов 1978]; болезнетворныемикробы оказываются родственными неназванной "пуле" соседа-охотника с собакамииз I строфы, угрожающей медведю из III и уже поразившей соболяиз II, подобно тому, как возбудитель чахотки поразил деву).В рукописи есть "зачеркнутое рисунком (изображение стального пера) слово 'Мила'"(Фомичев 1993, 49). Что если слово из второго стиха пятой октавы не зачеркнуто,а рассечено рисунком поэта, с тем, чтобы "воскреснуть" по частям, симметричнораспределившись по полустишиям в ударных позициях в начале десятой: "И забываюМИр, и в сЛАдкой тишине"?.. [Трудно удержаться от соблазна спроецировать наэтот момент не только осенний хлад и младых Армид (вместе сдругими комбинациями дл/лд//тл/лт), но и хлебниковский Ладомир.]С. Фомичев, ссылаясь на неопубликованную рукопись К.А. Баршта, говорит обиспользовании рисунков как "рисованных слов" в черновиках Пушкина (35).

10. Описанная выше "двойная центрированность"может быть увидена как воплощение двух модусов человеческого существования- женского (строфа VI - Муза) и мужского (VIII: явновьчу - Поэт). Если"женский центр" может быть уподоблен "сердцу" пушкинской "Осени", то "мужской"- это его солнечное сплетение. О мотиве андрогина в "Осени" см. Непомнящий1987, 416. Ср. странное с точки зрения современников соседство памятникаПушкина и шокового в контексте новой европейской культуры образа мужскойбеременности в стихотворении Давида Бурлюка "Плодоносящие" ("плоды мечты моей"?):

Мне нравится беременный мужчина

Как он хорош у памятника Пушкина

Одетый серую тужурку

Ковыряя пальцем штукатурку

Не знает мальчик или девочка

Выйдет из злобного семечка?!

Мне нравится беременная башня

В ней так много живых солдат

И вешняя брюхатая пашня

Из коей листики зеленые торчат.

11. О "золотом сечении" в "Осени" см. Непомнящий1987, 432. Считать слоги в пушкинской "Осени" легко: число их в октаве, написаннойстрого альтернированным александрийским стихом великолепно "подрагивает" вокругсотни: 99 и 101 в четных и нечетных позициях. Не с этим ли связаны тщательнозачеркнутые в рукописи подсчеты (Фомичев 1993, 49-50) и дважды нарисованнаяулитка, выползающая из спиралевидной раковины?...

12. "Вот уж неделю, как я в Болдине, привожув порядок мои записки о Пугачеве, а стихи пока еще спят" (Из письмаН.Н. Пушкиной 8 октября 1833 г; курсив мой - И.Л.) О семантическомполе сна/пробуждения, корни которого уходят в державинский эпиграф,см. Непомнящий 1987, 398 и Чумаков 1999, 333-334.

13. В статье С. Давыдова намечены, по нашемумнению, серьёзные перспективы научного осмысления и описания особенностейкриптографии и визуального мышления позднего Пушкина ("звуковые, зрительныеи семантические ассоциации", 116).

14. Поиски других сдвигов в тексте не привелинас пока к ощутимым результатам; стоит отметить лишь двух "уток", одна задругой "пролетевших" в начале IX и в конце X строф: "ВедУТ КО мне коня" и"И тУТ КО мне идет" ([утка]). Оба раза к "уткам" примыкают чуть менее отчетливыесдвигологические "камни" - ко мне: [камн'э] Не беремся судить - насколькоэто значимо и как соотносится с многочисленными "росчерками-птицами" (и всамом деле больше всего похожими на уток) в рукописи (Фомичев 1993, 51); нал. 86 рукописи "появляются росчерки-птицы, но теперь они не взлетают ввысь,а спускаются - вплоть до подножия величественной египетской статуи" (50).["Каменный гость", "Памятник"?.. Или оставшиеся в рукописях "симвoлы вечности"- пирамиды из Египта и каменные фараоны?.. Если бы не появившееся вначале "критической" XI октавы слово рифмы, "Осень", - кстати, - можнобыло бы счесть липограммой - длинным стихотвореним без букв, обозначающихзвук [ф]. Ср. антропоморфизацию букв кириллицы в "Истории села Горюхина".]В любом случае, однако, уткамни ["Камень претк(утк-)новения"?..Ткань? Или достраивание "коня" из сферы "повседневного" и "преходящего" дообраза его крылатого мифологического предка (сохраняющее и "снижение"!): "ВедУТКО мне КОНЯ"?.. Отважимся предложить вариант "перевода" IX-X строф тремя стопами"заумно-заклинательного" ямба: Ко мне, уткамнеконь!] выполняют формально-окольцовывающуюфункцию, "выхватывая строфы", где намечается поворот к "высокой болезни" поэтическоготворчества. Зато в "забракованном" поэтом варианте следующей, XI, строфы,"сдвигологическими" (в более широком смысле") удвоениями фонетических комплексовпостроен ряд корней одного семантического поля ("власть": царь - бог- пан):

Стальные рыЦАРи, угрюмые султаны,

Монахи, карлики, арапские ЦАРи,

Гречанки с четками, корсары, БОГдыханы, > ["Дохнул осеннийхлад"?..]

ИсПАНцы в еПАНчах, жиды, БОГатыри,

ЦАРевны пленные и злые великаны,

И вы, любимицы златой моей зари,

Вы, барышни мои с открытыми плечами,

С висками гладкими и томными очами. > ["Да визг, да звон оков"?..]

Если предположить, что арапские цари здесь работают, какзнак, "выдающий" авторское присутствие, можно объяснить, почему поэт "остановил"этот подлинный потоп притягательно-страшных персонажей, и описывает телесноеовнешнение творческого акта ("И пальцы просятся к перу, перо к бумаге"; [кп'ируп'ирогбу]=КПИРУ ПИРОГ?!. "Так вот куда октавы нас вели!" Если три года назад поэт "свел"чуму и пир на сцене, то теперь - в "двадцать пятых кадриках"сдвигов... И нет ли тогда оснований вспомнить поминальную трапезу из стихотворения"Сват Иван, как пить мы станем" всё того же 1833 года?..) Мало того, что "бесстыдные"корни и звуковые комплексы и в самом деле приапами торчат в этой великолепноинкрустированной "барочной" строфе [Но, может быть, самый момент рожденияпоэзии содержит "сдвигологический" намек на эту опасность: "ТрепеЩЕТ И звучит…"Нечто трепещет, но оно же может и ощетиниться! При смещенииже "произвольной точки внимания" [тр'ипeШ'ИТ] и [uШ'ИТ] дают ЩИТ; фактураслова, по Крученых, "конструкция, наслоение, накопление, расположениетем или иным образом слогов, букв и слов", цит. по Жаккар 1995, 19; курсивмой - И.Л.]; пропусти поэт это нашествие "плодов мечты" и двунадесяти языков- читатель "Осени" стал бы в её финале невольным свидетелем опасного приступаMania Grandioso, чреватого явленными в аллитерациях нечеловеческими звуками("ревом", агрессивным "рычанием" и эротизированным "воем"), а не величественногоумолкания на высочайшей дифирамбичес кой ноте, за которым, быть может, следуетуслышать на фоне абсолютной тишины 45 (соответственно числу непроизнесенныхдо конца XII строфы ямбических стоп) последних ударов сердца … Но психическиеаномалии - это уже тема написанного вскоре стихотворения "Не дай мне бог сойтис ума": "И сквозь решетку как зверка…" Не исключено, что аналогом этого столпотворенияи смешения языков в окончательном тексте является стилистическая разнородность,о которой говорится почти во всех исследованиях "Осени", и "смешение" лексики,характерной для разных поэтических жанров?.. Если позволительны аналогии свизуальными искусствами, каламбуры и "странные сближения", то 88? стихов каноническоготекста пушкинской "Осени" - скорее "Времена года" Брейгеля, нежели умопомрачительныепарады монстров из фильмов упомянутого выше Феллини. Пушкинский корабль, темне менее, плывет; как, впрочем, и броненосец "Потемкин", и будетлянский "пароходсовременности". [Дальнейшее пребывание в разрастающемся пространстве сноски№ 14, как это было уже в номерах втором и девятом, становится опасным длясочинения, претендующего на научность. Киноассоциации относятся, разумеется,не столько к "пушкинскому", сколько к "крученыховскому" пласту: сами будетлянеопределяли технику заумной речи как возможность "проецирования на экранстихов еще темных, неосознанных психо-физических рядов - ритмов, образов,звуков и проч." (цит. по Бобринская 1998, 16; курсив мой - И.Л.)]

15. Еще в 1914 году, впрочем, об этом догадывалсяБлок, записавший в дневнике: "...А что если так: Пушкина научили любитьопять по-новому - вовсе не Брюсов, Щеголев, Морозов и т.д., а... футуристы.Они его бранят, по-новому, а он становится ближе по-новому."

Литература

Бобринская 1998: Бобринская Е. Теория "моментального творчества"А.Крученых // Терентьевский сборник-II, Москва, 1998, 13-42. Вайскопф 1999: Вайскопф М. "Вот эвхаристия другая..." Религиозная эротикав творчестве Пушкина // НЛО, № 37 (3/1999), 129-147. Давыдов 1999: Давыдов С. Туз в "Пиковой даме" // НЛО, № 37 (3/1999), 110-128.Жаккар 1995: Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб, 1995.Иванова 1992: Иванова Л. Воспоминания: Книга об отце. М., 1992 Кобринский 1998: Кобринский А. "Без грамматической ошибки..."? Орфографическийсдвиг в текстах Даниила Хармса // НЛО, № 33 (5/1998), 186-201. Крученых 1992: Крученых А. Сдвигология русского стиха // Крученых А. Кукишпрошлякам. Москва - Таллинн, 1992, 33-80. Крученых 1924: 500 новых острот и каламбуров Пушкина. Собрал А. Крученых.Издание автора. Гvавлит. (Москва) № 23289, 1924.