Перевод текстов и документов > Лихачев Д.С. Литература эпохи Слова о полку Игореве

Литература эпохи Слова о полку Игореве

Д.С. Лихачёв

ЗАРОЖДЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ЖАНРОВ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

(Исследования по древнерусской литературе .- Л., 1986. – С. 79-95.)

Распространенные представления о том, что Русь заимствовала в Х—XIII вв.жанры своей литературы из Византии и Болгарии, верны только в известной мере.Жанры действительно были заимствованы из Византии и Болгарии, но далеко не все:часть не перешла на Русь, другая часть создавалась здесь самостоятельно начинаяс XI в. И объясняется это прежде всего тем, что Русь и Византия стояли на разныхстадиях общественного развития. На Руси были свои общественные потребности влитературе. Значительно большая близость существовала, по-видимому, между Русьюи Болгарией, но и тут были крупные различия.

Так, например, Русь не заимствовала из Византии стихотворных жанров. Переводыстихотворных произведений делались прозой н переосмыслялись в жанровомотношении. Хотя первые болгарские писатели и составляли, как это хорошопоказано в трудах А. И. Соболевского, Р. О. Якобсона, Н. С. Трубецкого и Д.Костича, стихотворные произведения, но опыт их не вызвал подражаний ипродолжения на Руси.

Не составлялись на Руси и придворные хроники, различные философскиепроизведения. Иным было взаимоотношение литературы и фольклора. Так, например,в Византии уже в XII в. велось собирание греческих пословиц. В это время былсоставлен Федором Продромом сборник пословиц. Их снабдил своими комментариямиМихаил Глика. В России же собрание пословиц началось только в XVII в.

Итак, византийская литература и русская были разностадиальны. Поэтому простовозводить жанровую систему Руси к византийской было бы неправильным. Известноестадиальное различие существовало и с болгарской литературой, опередившейрусскую более чем на столетие.

Жанры средневековой русской литературы были тесно связаны с их употреблением вбыту — светском и церковном. В этом их отличие от жанров новой литературы,образующихся и развивающихся не столько из потребностей обихода, сколько подвлиянием внутренних законов литературы и литературных требований.Действительность в новое время воздействовала шире и глубже.

Богослужение требовало собственных жанров, предназначенных для определенныхмоментов церковной службы. Некоторые жанры имели назначение в сложноммонастырском быту. Даже келейное чтение имело свою жанровую регламентацию.Отсюда несколько типов житий, несколько типов церковных песнопений, несколькотипов книг, регламентирующих богослужение, церковный и монастырский быт, и т.д. В жанровую систему входили даже такие жанрово не повторяющиеся типы, какслужебные евангелия, несколько типов палей и паремийников, апостольские посланияи пр.

Уже из этого беглого и крайне обобщенного перечисления церковных жанров ясно,что часть жанров могли развивать в своих недрах новые произведения (например,жития святых, которые должны были создаваться в связи с новыми канонизациями),ачасть жанров были строго ограничены существующими произведениями, и созданиеновых произведений в них было невозможно.

Однако и те и другие не могли изменяться: формальные признаки жанров былистрого регламентированы особенностями их употребления и внешними традиционнымипризнаками (например, обязательные девять частей канонов и их обязательноеотношение с ирмосами).

Несколько менее стеснены внешними формальными и традиционными требованиями были«светские» жанры, перешедшие на Русь из Византии и Болгарии. Эти «светские»жанры (я беру слово «светские» в кавычки, так как по существу они были тожецерковными по содержанию, а «светскими» они были только по их назначению) несвязывались с определенным употреблением в быту и поэтому были более свободнымив своих внешних, формальных признаках. Я имею в виду такие познавательныежанры, как хроники, апокрифические рассказы (они очень различны по жанровымпризнакам) и большие исторические повествования типа «Александрии», «Повести оразорении Иерусалима» Иосифа Флавия, «Девгениева Деяния» и т. д.

Обслуживая регламентированный средневековый быт, жанровая система литературы,перенесенная на Русь из Византии и Болгарии, не удовлетворяла, однако, всехчеловеческих потребностей в художественном слове. Первым обратил внимание наэто обстоятельство Р. М. Ягодич в своем интереснейшем докладе на IV МосковскомМеждународном съезде славистов в 1958 г. [1] В частности, Р. М. Ягодич указал нанедостаточность развития лирики и лирических жанров.

На следующем международном съезде 'славистов, в 1963 г. в Софии, в своем докладео жанровой системе Древней Руси я высказал предположение, что этот недостатокотчасти объясняется тем, что потребности в лирике и развлекательных жанрахудовлетворялись жанровой системой фольклора. Система книжных жанров и системаустных жанров как бы дополняли друг друга [2]. При этом система устных жанров, неохватывая собой потребностей церкви, была, тем не менее, более или менее цельной, могла иметь самостоятельный и всеобщий характер, заключала лирическиеи эпические жанры.

Грамотные верхи феодального общества имели и книжные, и устные жанры.Неграмотные народные массы удовлетворяли свои потребности в художественном словес помощью более универсальной, чем книжная, устной системы жанров, а вцерковном обиходе имели в своем распоряжении и книжные жанры, но только в ихустной трансформации. Книжность была доступна народным массам черезбогослужение, а во всем остальном они были исполнителями и слушателямифольклорных произведений.

Необходимо, однако, обратить внимание на следующее: жанровая система фольклора всредние века, по моему убеждению, была так же, как и литературная системажанров, тесно связана с обслуживанием быта. По существу весь средневековыйфольклор был обрядовым. Обрядовыми были не только все лирические жанры (разныетипы свадебных песен, связанных с определенными моментами церемоний, похоронных,праздничных и т. д.), но и эпические. Былины и исторические песни выросли изпрославлений умерших или героев при определенных обрядах, оплакиваний пораженийи других общественных бедствий. Сказки произносились в определенные бытовыемоменты и могли иметь магические функции. Только в XVIII и XIX вв. частьэпических жанров освободились от обязательности их исполнения в определеннойбытовой обстановке (былины, исторические песни, сказки). В средние же века весьбыт был тесно связан с обрядом и обряд определял собой жанры — их употреблениеи их формальные особенности.

Литературно-фольклорная жанровая система русского средневековья была вотдельных своих частях более жесткой, в других — менее жесткой, но если еебрать в целом, она была традиционной, сильно формализованной, мало меняющейся.В значительной мере это зависело от того, что система эта была по-своемуцеремониальной, тесно связанной с обрядовым ее употреблением.

Чем более она была жесткой, тем настоятельнее она подвергалась изменению всвязи с изменениями быта, обряда, требований применения. Она была негибкой, аследовательно, ломкой. Она была связана с бытом, а следовательно, должна былареагировать на его изменения. Связь с бытом была настолько тесной, что всеперемены общественных потребностей и быта должны были отражаться в жанровойсистеме.

Первое, на что следует обратить внимание, — это появление решительногонесоответствия между светскими потребностями феодализирующегося общества в XI—XIIIвв. и той системой литературных и фольклорных жанров, которая должна была этиновые потребности удовлетворять.

Система фольклорных жанров, достаточно определенная, была приспособлена попреимуществу для отражения потребностей языческого родового общества. В ней небыло еще жанров, в которых могли бы отражаться потребности христианской религии.В ней не было также жанров, которые отражали бы потребности феодализирующейсястраны. Однако русским светским потребностям не могли, как мы уже отмечаливначале, полностью соответствовать и жанры церковной византийской литературы.

В чем же заключались эти потребности светского общественного быта Древней РусиXI—XIII вв.

В княжение Владимира I Святославича окончательно оформилось огромноераннефеодальное государство восточных славян. Это государство, несмотря на своибольшие размеры, а может быть, отчасти и именно из-за этих размеров, не имелодостаточно прочных внутренних связей. Экономические связи, и, в частности,торговые, были слабы. Еще слабее было военное положение страны, раздираемойусобицами князей, которые начались сразу же после смерти Владимира IСвятославича и продолжались вплоть до татаро-монгольского завоевания. Система,с помощью которой киевские князья стремились удержать единство власти иоборонять Русь от непрерывных набегов кочевников, требовала высокойпатриотической сознательности князей и народа. На Любечском съезде 1097 г. былпровозглашен принцип: «Пусть каждый князь владеет землей своего отца». При этомкнязья обязались помогать друг другу в военных походах в защиту родной земли ислушаться старшего. В этих условиях главной сдерживающей силой, противостоящейвозрастающей опасности феодального разобщения княжеств, явилась сила моральная,сила патриотизма, сила церковной проповеди верности. Князья постоянно целуюткрест, обещая помогать и не изменять друг другу.

Раннефеодальные государства вообще были очень непрочными. Единство государствапостоянно нарушалось раздорами феодалов, отражавшими центробежные силы общества.Единство государства при недостаточности связей экономических и военных немогло существовать без интенсивного развития личных патриотических качеств.Чтобы удержать единство, требовались высокая общественная мораль, чувство чести,верности, самоотверженность, патриотическое самосознание и высокое развитиеискусства убеждения, словесного искусства — жанров политической публицистики,жанров, развивающих любовь к родной стране, жанров лиро-эпических. Помощьлитературы была в этих условиях также важна, как и помощь церкви. Нужны былипроизведения, которые ясно свидетельствовали бы об историческом и политическомединстве русского народа. Нужны были произведения, в которых решительнообличались бы раздоры князей.

Для пропаганды этих идей было недостаточно одной литературы. Создаётся культсвятых братьев князей Бориса и Глеба, безропотно подчинившихся руке убийц,подосланных их братом Святополком Окаянным. Создается политическая концепциясогласно которой все князья-братья происходят от одного из трех братьев: Рюрика,Синеуса и Трувора.

Эти особенности политического быта Руси были отличны от того политического быта,который существовал в Византии и Болгарии. Идеи единства были отличны уже поодному тому, что они касались Русской земли, а не Болгарской или Византийской.Нужны были поэтому собственные произведения и собственные жанры этихпроизведений. Вот почему, несмотря на наличие двух взаимодополняющих системжанров — литературных и фольклорных, русская литература XI—XIII вв. находиласьв процессе жанрообразования. Разными путями, из различных корней постоянновозникают произведения, которые стоят особняком от традиционных систем жанров,разрушают их либо творчески объединяют.

В результате поисков новых жанров в русской литературе и, я думаю, в фольклорепоявляется много произведений, которые трудно отнести к какому-нибудь одномупрочно сложившемуся, традиционному жанру. Эти произведения стоят вне жанровыхтрадиций.

Ломка традиционных форм вообще была довольно обычной на Руси. Дело в том, чтоновая, явившаяся на Русь культура, очень высокая, создавшая первокласснуюинтеллигенцию, легла тонким слоем на народную культуру — слоем хрупким и слабым.Это имело не только плохие последствия, но и хорошие: образование новых форм,появление внетрадиционных произведений были этим сильно облегчены. Все болееили менее выдающиеся произведения литературы, основанные на глубокихвнутренних потребностях, вырываются за пределы традиционных форм.

В самом деле, такое выдающееся произведение, как «Повесть временных лет», неукладывается в воспринятые на Руси жанровые рамки. Это не хроника какого-либоиз византийских типов. «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» — этотоже произведение вне традиционных жанров. Оно не имеет жанровых аналогий ввизантийской литературе — тем более в переводной части русской литературы.Ломают традиционные жанры произведения князя Владимира Мономаха: его «Поучение»,его «Автобиография», его «Письмо к Олегу Святославичу». Вне традиционнойжанровой системы находятся «Моление» Даниила Заточника, «Слово о погибелиРусской земли», «Похвала Роману Галицкому» и многие другие замечательныепроизведения древней русской литературы XI—XIII вв.

Таким образом, для XI—XIII вв. характерно, что многие более или менееталантливые произведения выходят за традиционные жанровые рамки. Они отличаютсямладенческой мягкостью и неопределенностью форм. Новые жанры образуются побольшей части на стыке фольклора и литературы. Такие произведения, как «Слово опогибели Русской земли» или «Моление» Даниила Заточника, —полулитературные-полуфольклорные. Воз-можно даже, что зарождение новых жанровпроисходило в устной форме, а потом уже закреплялось в литературе.

Типичным мне представляется образование нового жанра в «Молении» ДаниилаЗаточника. В свое время я писал о том, что это произведение скоморошье[3].Скоморохи Древней Руси были близки к западноевропейским жонглерам и шпильманам.Близки были и их произведения. «Моление» Даниила Заточника было посвященопрофессиональной скоморошьей теме. В нем «скоморох» Даниил выпрашивает«милость» у князя. Для этого он восхваляет сильную власть князя, его щедрость иодновременно стремится возбудить жалость к себе, расписывая свои несчастья ипытаясь рассмешить слушателей своим остроумием. Но «Моление» Даниила Заточника— это не просто запись скоморошьего произведения. В нем есть и элементы книжногожанра — сборника афоризмов. Сборники афоризмов были одним из излюбленныхчтений в Древней Руси: «Стословец Геннадия», разного вида «Пчелы», частично —«азбуковники». Афористическая речь вторгалась в летопись, в «Слово о полкуИгореве», в «Поучение» Владимира Мономаха. Цитаты из Священного писания (и чащевсего из Псалтири) тоже употреблялись как своего рода афоризмы. Любовь кафоризмам типична для средневековья. Она была тесно связана с интересом ковсякого рода эмблемам, символам, девизам, геральдическим знакам — к тому особогорода многозначительному лаконизму, которым были пронизаны эстетика имировоззрение эпохи феодализма. В «Молении» подобраны афоризмы, близкие кскоморошьим шуткам. В них есть элементы той «смеховой культуры», которая быластоль типична для народных масс средневековья [4]. Автор «Моления» издевается над«злыми женами», иронически перефразирует Псалтирь, в шутовской форме подаетсоветы князю и т. д. «Моление» искусно соединяет в себе жанровые признакискоморошьего балагурства и книжных сборников афоризмов.

Другой тип произведения, серьезного, даже трагического, но вышедшего из той жесреды княжеских певцов, представляет собой «Слово о полку Игореве».

«Слово о полку Игореве» принадлежит к числу книжных отражений раннефеодальногоэпоса. Оно стоит в одном ряду с такими произведениями, как немецкая «Песнь оНибелунгах», грузинский «Витязь в тигровой шкуре», армянский «Давид Сасунский» ит. д. Это все произведения одностадиальные. Они принадлежат единой стадиифольклорно-литературного развития. Но особенно много общего в жанровом отношенииу «Слова о полку Игореве» с «Песнью о Роланде». Автор «Слова о полку Игореве»причисляет свое произведение к числу «трудных повестей», т. е. к повество-ваниямо военных деяниях (ср. «chanson de geste»). О близости «Слова о полку Игореве» и«Песни о Роланде» писали многие русские и советские ученые — Полевой, Погодин,Буслаев, Майков, Каллаш, Дашкевич, Дыпник и Робинсон [5]. Прямая генетическаязависимость «Слова» от «Песни о Роланде» отсутствует. Есть только общностьжанра, возникшего в сходных условиях раннефеодального общества. Но между «Словомо полку Игореве» н «Песнью о Роланде» есть и существенные отличия, и они неменее важны для истории раннефеодального эпоса Европы, чем сходства.

В свое время я уже не раз писал о том, что в «Слове» соединены два фольклорныхжанра: «слава» и «плач» — прославление князей с оплакиванием печальных событий.В самом «Слове» и «плачи», и «славы» упоминаются неоднократно. И в другихпроизведениях Древней Руси мы можем заметить то же соединение «слав» в честькнязей и «плача» по погибшим. Так, например, близкое по ряду признаков к «Словуо полку Игореве» «Слово о погибели Русской земли» представляет собой соединение«плача» о гибнущей Русской земле со «славой» ее могущественному прошлому. Этосоединение в «Слове о полку Игореве» жанра «плачей» с жанром «слав» непротиворечит тому, что «Слово о полку Игореве» как «трудная повесть» близко посвоему жанру к «chanson de geste». «Трудные повести», как и «chanson de geste»,принадлежали к новому жанру, очевидно, соединившему при своем образовании дваболее древних жанра — «плачей» и «слав». «Трудные повести» оплакивали гибельгероев, их поражение и прославляли их рыцарские доблести, их верность и ихчесть.

Как известно, «Песнь о Роланде» не есть простая запись устного фольклорногопроизведения. Это книжная обработка устного произведения. Во всяком случае такоесоединение устного и книжного представляет текст «Песни о Роланде» в известномОксфордском списке. То же самое мы можем сказать и о «Слове о полку Игореве».Это книжное произведение, возникшее на основе устного. В «Слове» органическислиты фольклорные элементы с книжными.

Характерно при этом следующее. Больше всего книжные элементы сказываются вначале «Слова». Как будто бы автор, начав писать, не мог еще освободиться отспособов и приемов литературы. Он недостаточно еще оторвался от письменнойтрадиции. Но по мере того как он писал, он все более н более увлекался устнойформой. С середины он уже не пишет, а как бы записывает некое устноепроизведение. Последние части «Слова», особенно «плач Ярославны», почти лишеныкнижных элементов. Перед нами случай, когда фольклор вторгается в литературу ивыхватывает произведение из системы литературных жанров, но все же не вводит егов систему жанров фольклора. В «Слове» есть близость к народным «славам» и«плачам», но по своему динамическому решению оно приближается к сказке. Этопроизведение исключительное по своим художественным достоинствам, но егохудожественное единство достигается не тем, что они следует, как это былообычным в средневековье, определенной жанровой традиции, а, напротив, нарушаетэту традицию, отказывается от следования какой-либо устоявшейся системе жанров,которые определяются требованиями действительности и сильной творческойиндивидуальностью автора.

Таким образом, тонкий слой традиционных жанров, перенесенных на Русь изВизантии и Болгарии, все время ломался под влиянием острых и динамичныхпотребностей действительности. В поисках новых жанров древнерусские книжники вXI—XIII вв. часто обращались к фольклорным жанрам, но не переносили ихмеханически в книжную литературу, а создавали новые из соединения книжныхэлементов и фольклорных.

В этой обстановке интенсивного жанрообразования некоторые произведенияоказались единичны в жанровом отношении («Моление» Даниила Заточника, «Поучение»— автобиография и письмо к Олегу Святославичу Владимира Мономаха), другиепроизведения получили устойчивое продолжение («Начальная летопись» — в русскомлетописании, «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» — в последующихповестях о княжеских преступлениях), третьи — имели лишь отдельные попытки ихпродолжить в жанровом отношении («Слово о полку Игореве» и в XV в. «Задонщина»).

В наиболее тяжелый период татаро-монгольского ига — от середины XIII в. и досередины XIV в. — новые произведения создаются по преимуществу в жанрахисторической повести, отражающих коллективно-эмоциональное отношение народа ксобытиям татаро-монгольского нашествия. Летописное повествование «сжимается» доинформации чисто делового назначения: преобладают записи об историческихсобытиях над рассказами о них. Исключение составляют по преимуществу рассказы оБатыевом нашествии, а в дальнейшем — о событиях борьбы с татарами.

Решительный перелом наступает в последней четверти XIV в. Веяниявосточноевропейского Предвозрождения принесли с собой новое отношение клитературе. Индивидуализация религии (исихазм с его молчальничеством,, развитиескитничества, уединенной молитвы и пр.) изменила отношение и к чтению. Широкоразвивается, наряду с обрядовым и «деловым», чтение индивидуальное. Появляетсямножество келейных книг, а затем и келейных библиотек [6]. Создаются сборники дляиндивидуального чтения, отражающие индивидуальные интересы составителя. С этимсвязано появление большого числа новых переводов и новых списков богословскихсочинений — сочинений, рассчитанных на индивидуальное чтение, на индивидуальноеразмышление и индивидуальную эмоциональную настроенность. Переводная литератураXIV—XV вв. принесла с собой волну новых жанров, широко раздвинувших границыжанровой системы Руси.

Национальный подъем последней четверти XIV в. вызвал появление многихисторических произведений. В связи с государственно-объединительнымитенденциями жанр повестей о княжеских преступлениях не возобновляется, нопоявляется много военно-исторических повестей с публицистическими идеями (повестио битвах на Пьяне и на Воже, повесть о Едигее и пр.) или идеяминационально-патриотического характера (цикл повестей о Куликовской битве). Этиисторические произведения имеют свои жанровые особенности, которых не было висторических произведениях домонгольской Руси.

Развитие индивидуального чтения, о котором мы сказали уже выше, принесло с собойне только огромное расширение репертуара чтения, но и репертуара жанров.Индивидуальное чтение поддерживало интерес к новым произведениям, развивалопознавательные жанры, развивало жанры, в которых главную роль начинали игратьзанимательность, сюжетность, воображаемые события.

Потребность в новых жанрах отчасти удовлетворялась в конце XV и в XVI вв.внесением в литературу жанров деловой письменности. Эти же деловые жанры«оправдывали» появление фантастических сюжетов, с которыми долго и упорноборолось средневековое литературное сознание, но которого настойчиво требовалоиндивидуальное чтение. Вступая в свои права, фантастика долго маскируетсяизображением бывшего, действительно существовавшего или существующего. Вотпочему в XVI в. жанры различного рода «документов» как формы литературногопроизведения входят в литературу одновременно с вымыслом. Забегая нескольковперед, скажем, что в начале XVII в. появляются статейные списки посольств,которые никогда не существовали. Эти статейные списки долго считались в науке«подложными», на самом деле — это литературные произведения, в которых вымыселподается читателю как действительно бывшее в форме документа[7]. В летопись входитэлемент выдумки. В уста исторических лиц вкладываются измышленные речи. С однойстороны, в традиционные жанры (в летопись, в степенную книгу, в «истории» и«сказания») широко проникает документ (грамоты, ярлыки, послания, разряды), сдругой стороны, жанры деловых документов входят в литературу и получают здесьчисто литературные функции.

Сложные и разносторонние искания в области жанров могут быть прослежены и впублицистике. Устойчивость жанров нарушена и здесь. Темы публицистики — темыживой, конкретной политической борьбы. Многие из них, прежде чем проникнуть вПублицистику, служили содержанием деловой письменности. Вот почему формыделовой письменности становятся также и формами публицистики. Пересветов пишетчелобитные. Художественные и публицистические элементы в значительной степенивнесены в «Деяния» Стоглавого собора. Стоглав — факт литературы в той же мере,как и факт деловой письменности.

В литературных целях используется и дипломатическая переписка. Формадипломатической переписки используется в литературных целях в выдуманной,литературной переписке первой четверти XVII в., якобы бывшей между турецкимсултаном и Иваном Грозным [8]. Итак, дипломатические послания, постановлениясобора, челобитные, статейные списки, даже деяния собора становятся формамилитературных произведений.

Новым жанровым явлением следует признать «Историю о великом князе московском»Андрея Курбского. Впервые в русской историографии появился труд, цель которогозаключалась в том, чтобы вскрыть причины, происхождение того или иного явления вхарактере и поступках Ивана Грозного. В «Истории о великом князе московском» всеизложение было подчинено этой единой цели.

Новым в жанровом отношении явлением следует признать и политическую легенду,получившую интенсивное развитие в XV и в XVI вв. К числу политических легенднадо отнести «Сказание о князьях владимирских». Это официальное произведение,темы которого были изображены на барельефах царского престола в Успенском собореМосковского Кремля. На этом «Сказании» основывались государственные акты и чинвенчания на царство. Другие политические легенды — «Повесть о Вавилонскомцарстве» и «Повесть о новгородском белом клобуке». Эти произведения сходнымежду собой во многих отношениях. Они выдают исторический вымысел задействительность и поэтому стремятся быть документальными по форме. В нихрассказываются давно прошедшие события, но ими оправдываются политическиепритязания сегодняшнего дня. В них типично соединение вымысла с историческидостоверными событиями.

Наконец, для XVI в. могут быть отмечены и некоторые своеобразные в жанровомотношении явления, связанные с образованием значительного слоя официальныхпроизведений. Вмешательство государства в литературные дела создает официальныйстиль «второго монументализма», который в жанровом отношении выражается всоздании огромных компилятивных памятников, соединяющих в своем составеразнородные жанровые произведения. Это не было полной новинкой XVI в., так каки ранее в летописи и хронографе мы встречались с аналогичным явлением, вообщехарактерным для средневековья. Но в XVI в. в связи с образованием русскогоцентрализованного государства компилятивность развивается до возможных пределовофициальной пышности. Создается свод всех книг на Руси, рекомендуемых длячастного чтения, — многотомные «Великие четьи минеи» митрополита Макария,создается «Степенная книга царского родословия», многотомный «Лицевойлетописный свод» и т. д.

XVII век — это век подготовки радикальных перемен в русской литературе и, преждевсего, в ее жанровой структуре, которая приблизительно со второй трети или ссередины будущего столетия начинает совпадать с жанровой структуройзападно-европейских литератур.

Изменения, которые подготавливаются в XVII в., обязаны главным образомрешительному расширению социального опыта литературы, расширению социальногокруга читателей [9] и авторов. Прежде чем отмереть, средневековая жанроваяструктура литературы крайне усложняется, количество жанров возрастает, ихфункции дифференцируются, и происходит консолидация и выделение литературныхпризнаков как таковых.

Чрезвычайно расширяется количество жанров за счет введения в литературу формделовой письменности, которым в это время все в большей степени придаются чистолитературные функции. Количество жанров увеличивается за счет фольклора, которыйначинает интенсивно проникать в письменность демократических слоев населения, иза счет переводной литературы. Новые виды литературы, появившиеся в XVII в. —силлабическое стихотворство и драматургия, — постепенно развивают свои жанры.Наконец, происходит трансформация старых средневековых жанров в результатеусиления сюжетности, развлекательности, изобразительности и расширениятематического охвата литературы. Существенное значение в изменении жанровыхпризнаков имеет усиление личностного начала, совершающееся в самых различныхобластях литературного творчества и идущее по самым различным линиям.

Деление литературы на официальную и неофициальную, появившееся в XVI в. врезультате «обобщающих предприятий» государства, в XVII в. теряет свою остроту.Государство продолжает выступать инициатором некоторых официальныхисторических сочинений, однако последние не имеют уже того значения, чтораньше.

Частично литературные произведения создаются при дворе Алексея Михайловича или вПосольском приказе, но они выражают точку зрения среды придворных и служащих, ане выполняют идейные задания правительства. Здесь, в этой среде, могли быть ичастные точки зрения или, во всяком случае, известные варианты...

Таким образом, огромные официальные жанры — «левиафаны», типичные для серединыXVI в. с его стилем «второго монументализма», в XVII в. отмирают. Зато в жанрахусиливается индивидуальное начало. Автобиографические элементы проникают висторические сочинения, посвященные событиям Смуты, в жития, и во второйполовине XVII в. появляется уже жанр автобиографии, вобравший в себя элементыжитийного жанра и исторического повествования. Главный, по не единственныйпредставитель этого жанра автобиографии — «Житие» протопопа Аввакума.

Типичный пример образования в XVII в. нового жанра — это появление жанра«видений» в период Смуты. Видения были известны и раньше как часть житий святых,сказаний об иконах или как часть летописного повествования. В эпоху Смуты жанрвидений, исследованный Н. И. Прокофьевым [10], приобретаетсамостоятельный характер. Это остро политические произведения, рассчитанные нато, чтобы заставить читателей безотлагательно действовать, принять участие всобытиях на той или иной стороне.

Характерно, что в видении соединяется устное начало и письменное. Видениевозникает в устной молве и только после этого предается письму. «Тайнозрителями»видения могли быть простые посадские люди; сторожа, пономари, ремесленники и т.п. Но тот, кто предает это видение письму, автор, — еще продолжает принадлежатьвысшему церковному или служилому сословию. Однако и те, и другие уже не столькозаинтересованы в том, чтобы прославить святого или святыню, сколько в том, чтобыподкрепить авторитетом чуда свою политическую точку зрения, свои обличенияобщественных пороков, свой политический призыв к действию. Перед нами один изхарактерных для XVII в. примеров начавшегося процесса секуляризации церковныхжанров. Таковы «видения» протопопа Терентия, «Повесть о видении некоему мужудуховну», «Нижегородское видение», «Владимирское видение», «видение» поморскогокрестьянина Евфимия Федорова, и др.

Огромное значение для образования новой структуры литературных жанров имелоразделение научной литературы и художественной. Если раньше «Шестоднев»,«Топография» Козьмы Индикоплова или Диоптра, как и многие другие произведенияестественнонаучного характера, имели равное отношение как к науке, так и кхудожественной литературе, то теперь, в XVII в., такие переводные сочинения, как«Физика» Аристотеля, «Космография» Меркатора, зоологический труд УлиссаАльдрованди, анатомический труд Везалия, «Селенография» и многие другие, стоятобособленно от художественной литературы и никак с нею не смешиваются. Правда,это различение еще отсутствует в «Уряднике Сокольничьего пути», в которомхудожественные элементы смешиваются с обрядовыми, но это объясняется спецификойсамой сокольничьей охоты, интересовавшей русских людей XVII в. не только сутилитарной, но главным образом с эстетической точки зрения.

Нечетким остается различение научных задач и художественных в области истории,но это смешение литературы с наукой будет существовать в исторической литературев течение всего XVIII в. и частично перейдет в XIX и даже XX вв. (ср. историиКарамзина, Соловьева, Ключевского).

Одной из причин начавшегося более строгого различения между научной ихудожественной литературой и соответственного «самоопределения» жанров былапрофессионализация авторов и профессионализация читателя. Профессиональныйчитатель (врач, аптекарь, военный, рудознатец и пр.) требует литературы по своейпрофессии, и эта литература становится настолько специфичной и сложной, что ееавтором может стать только ученый или техник-специалист. Переводная литературана эти темы создается в специальных учреждениях для специальных целейпереводчиками, знакомыми с сложным существом переводимого сочинения.

На Руси в XVII в. усваивается ряд переводных жанров: рыцарский роман, романавантюрный (ср. повествования о Вове, Петре Златых Ключей, об Оттоне и Олунде, оВасилии Златовласом, Брунцвике, Мелюзине, Аполлонии Тирском, Валтасаре и т.п.), нравоучительная новелла, веселые анекдоты (в первоначальном смысле этогослова анекдот — это историческое происшествие) и др.

В XVII в. происходит новое, очень значительное социальное расширениелитературы. Наряду с литературой господствующего класса появляется «литературапосада», литература народная. Она и пишется демократическими авторами, ичитается массовым демократическим читателем, и по содержанию своему отражаетинтересы демократической среды. Она близка фольклору, близка разговорному иделовому языку. Она часто антиправительственна и антицерковна, принадлежит«смеховой культуре» народа [11]. Частично она близка «народной книге» Западной Европы. Социальное расширение литературы дало новый толчок в сторону ее массовости.Демократические произведения пишутся деловой скорописью, неряшливым почерком,долго остаются и распространяются в тетрадочках, без переплета. Это вполнедешевые рукописи.

Все это не замедлило сказаться на жанрах произведений. Демократическиепроизведения не связаны какими-либо устойчивыми традициями, особенно традициями«высокой» церковной литературы. Происходит новый прилив в литературу деловыхжанров — жанров делопроизводственной письменности. Но, в отличие отиспользования в литературе деловых жанров в XVI в., новое использование их вXVII в. отличалось резко своеобразными чертами. До появления демократическойлитературы в жанры деловой письменности вкладывалось литературное содержание,которое не ломало самые жанры. В демократической же литературе деловые формыписьменности употребляются иронически, их функции резко нарушены, им приданолитературное значение. Деловые жанры употребляются пародически. Сама деловаяформа является одним из выражений их сатирического содержания. Так, например,демократическая сатира берет реально существовавшую форму росписи о приданом истремится именно с ее помощью выразить абсурдность содержания. . . То жеотличает, например, церковную форму «Службы кабаку» или «Калязинскойчелобитной». В произведениях демократической пародии пародируется не автор, неавторский стиль, а форма и содержание, жанр и стиль делового документа.

Новое содержание не вкладывается в деловые жанры, как это было раньше, авзрывает эту форму, делает ее предметом осмеяния, как и ее привычноесодержание. Жанр приобретает здесь не свойственное ему значение. По существуперед нами уже не деловые жанры, а новые жанры, созданные путем переосмыслениястарых и существующие только как факты этого переосмысления. Поэтому каждая изэтих форм может быть использована один-два раза. В конечном счете употреблениеэтих «перевернутых» и переосмысленных жанров ограничено. Жанр органическисвязан с существом замысла и поэтому не может быть повторен многократно.

Процесс использования жанров деловой письменности в демократической литературеимеет типичный для XVII в. разрушительный характер.

Демократическая литература во всем том новом, что она внесла в процесс жанровогоразвития русской литературы, не стоит обособленно. Многое в ней перекликается посвоему значению с тем, что дает, например, для этого развития силлабическоестихотворство.

Силлабическое стихотворство тоже связано с процессом социального расширениялитературы, но расширения совсем в другую сторону — в сторону созданиялитературной элиты: профессионального, образованного автора и читательскойинтеллигенции. Единичные и короткие стихотворные тексты, известные еще врукописях XV и XVI вв. [12], сменяются в XVII в. регулярным стихотворством:силлабическим и народным.

Силлабическое стихотворство принесло с собой множество стихотворных жанров,некоторые из которых явились сюда из прозы: послания (эпистолии), прошения,челобитные, «декламации», поздравления, предисловия, подпись к портрету,благодарения, напутствия, «плачи» и т. п. Силлабическое стихотворство вжанровом отношении было близко к риторике. Оно долго не обретало своейпоэтической функции и своей собственной системы жанров. Стихотворная речьвоспринималась как не совсем серьезная, как шутливая, церемониальная ицеремонная. Риторика явно ощущается, например, в стихотворных «декламациях»Симеона Полоцкого, обращенных к царю Алексею Михайловичу. Стихотворная формавоспринималась как «иронический этикет» и служила смягчению грубости,невежливости, резкости. В стихотворной форме можно было отговорить адресата отженитьбы, попросить денег взаймы, похвалить и восхвалить адресата, не слишкомроняя свое достоинство. Это личина, которой автор выказывает свою ученость,свое мастерское владение словом. Силлабическое стихотворство служило такжепедагогике, поскольку в педагогике XVII в. большую роль играло заучиваниенаизусть. В стихотворениях Симеона Полоцкого — те же темы и мотивы, что впрозаических «прикладах», включавшихся в такие переводные сборники, как«Римские деяния», «Великое зерцало», «Звезда пресветлая», но поданные читателю соттенком эмоциональной отчужденности.

В силлабическом стихотворстве был элемент игры. Оно не должно было настраиватьчитателя эмоционально, а больше — удивлять его словесной ловкостью и игрой ума.Поэтому новые стихотворные жанры ассоциировались с теми традиционнопрозаическими, которые требовали витийственности, — жанрами по преимуществупанегирическими (похвалами, эпистолиями и пр.). Даже распространенные в западнойпоэзии барокко акростихи воспринимались на Руси как традиционная тайнопись иупотреблялись главным образом, как и прежде, для сокрытия имени автора измонашеской скромности и смирения.

К силлабическому стихотворству близок по своим жанровым особенностям и раешныйстих. Здесь также преобладает шутливость и некоторая, но в данном случае«сниженная» риторичность. В раешный стих также переносятся жанровые формыпрозы: «Послание дворительное недругу», «Послание дворянина дворянину»,«Сказание о попе Саве», «Повесть о Ерше», «Повесть о Фоме и Ереме» и пр.Характерно, что часть этого рода раешных произведений известна была сперва впрозе и только потом переложена в стихи.

Поэзия, лирика, требующая полного самовыражения автора, сразу пришла встихотворство. Впервые поэтическое содержание согласуется со стихотворной формойтолько в жанрах народного стиха. Именно от народного стиха с его лирическимижанрами ведет свое начало русская поэзия. Жанры проникшего в письменностьнародного стиха строже согласуются с поэтичностью задания. Таковы лирическиепесни Самарина-Квашнина [13] или стихотворная поэма «Горе Злочастие», в которойжанровые особенности представляют собой не свойственное самой народной поэзиинеобычное соединение Признаков лирической песни, духовного стиха и былины.

Изучение жанров с точки зрения их функций (функциональный подход) позволяетвыявить основные линии в изменении жанровой системы Древней Руси.

Развитие жанровой системы русской литературы Х—XVII вв. демонстрирует процесспостепенного освобождения жанров от их деловых и обрядовых функций иприобретения ими функций чисто литературных. Углубление литературных функцийкаждого из жанров увеличивает значение этих жанров в общественной жизни страны.Литературные произведения начинают оказывать разностороннее воздействие надействительность, вместо того, чтобы быть частью обряда, частью политикигосударства, княжества или церкви.

Освобождаясь от узкой предназначенности, литературные жанры приобретают широкоеобщественное значение.

Этот процесс изменения самого существа жанровой системы связан с двумя явлениямив развитии литературы как таковой: социальным расширением литературы ипостепенной индивидуализацией чтения. При этом индивидуализация чтения тесносвязана с социальным расширением литературы и, наоборот, — социальноерасширение — с индивидуализацией чтения.

Социальное расширение литературы — это расширение социального контингента ееавторов и читателей, расширение социальной тематики и социальной (общественной)предназначенности жанров. Именно в этих условиях своего социального расширениялитературные жанры не только теряют связь с обрядом и с узко деловыми функциями,но и приобретают индивидуального читателя, читающего «для себя» и «про себя».Читатель остается с литературным произведением один на один. От индивидуальногочитателя, а не от значения произведения в той или иной деловой и обрядовойстороне жизни начинает зависеть размножение списков произведения и их судьба.Вот почему в литературе возрастает стремление удовлетворить индивидуальныевкусы, быть разносторонне интересной, а таким образом она приобретает и большееобщественное значение.

Развитие системы литературных жанров Древней Руси представляет собой такжесистему, но только динамическую, действующую и функционально связанную сразвитием общественной жизни.

Появление новой системы жанров — основной признак перехода русской литературыот средневекового типа к типу нового времени.

Чем в общих чертах различаются эти два типа? Средневековая литература выполняетсвое общественное назначение непосредственно и прямо. Жанры средневековойлитературы несут определенные практические функции в устоявшемся быте, в укладецерковном, юридическом. Жанры различаются главным образом по своейпредназначенности для выполнения тех или иных жизненно необходимых, но болееили менее узких функций. Они практически необходимы в разных сторонахобщественной жизни. Художественность как бы дополняет и вооружает литературныежанры, способствуя осуществлению ими своих непосредственно жизненных задач.Литература нового времени выполняет свое общественное назначение прежде всегочерез свое художественное начало. Жанры литературы определяются не своей деловойпредназначенностью, а своими чисто литературными свойствами и отличиями.Литература отвоевывает свое независимое место в культурной жизни общества. Онаполучает свободу от обряда, уклада, от деловых функций и тем самым становитсяспособной выполнять свое общественное призвание не дробно, не в связи с тем илииным конкретным предназначением произведения, а тоже непосредственно, нонепосредственно художественно и на более свободном от деловых функций уровне.Она поднялась высоко и стала царить в жизни общества, не только выражая ужесформировавшиеся за ее пределами взгляды и идеи, но и формируя их.

Весь историко-литературный процесс предшествующего времени есть процессформирования литературы как литературы, но литературы, существующей не для себя,а для общества. Литература — необходимая составная часть общественной жизни иистории страны.

1973

Примечания

1. Jagoditsch R. Zum Begriff der „Gattungen” in deraltrussischen Literatur. – Wiener slavistisches Jahrbuch, 1957/58, Вd 6, S.112—137.

2. Лихачев Д. С. 1) Система литературных жанров древней Руси. — В кн.:Славянские литературы. V Международный съезд славистов (София, сентябрь 1963г.) . М., 1963, с. 47—70; 2) Поэтика древнерусской литературы. М.; Л., 1967,с. 40—65. См. об этом же: К а н ч е н к о А. М. Истоки русской поэзии. — Вкн.: Русская силлабическая поэзия XVII—XVIII вв. Л., 1970, с. 10.

3. Лихачев Д.С. Социальные основы стиля «Моления» Даниила Заточника (см. наст.изд., с. 185—200).

4. См.: Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья аРенессанса. М., 1965.

5. См.: Лихачев Д. С: Жанр «Слова о полку Игореве». — В кн.: La Poesia epica ela sua formazione. Roma, 1970, с. 315—330; Робинсон А. Н. Литература КиевскойРуси среди европейских средневековых литератур: (типология, оригинальность,метод). — В кн.: Славянские литературы. VI Международный съезд славистов. М.,1968, с. 73—81.

6. См. подробнее: Дмитриева Р. П. Четьи сборники XV в. — как жанр. - ТОДРЛ,Л., 1972, т. 27, с. 150-180.

7. Коган М. Д. «Повесть о двух посольствах» - легендарно-политическоепроизведение начала ХVII века. – ТОРДЛ, М.; Л.,1955, Т. 11, с.218-254.

8. Каган М. Д. Легендарная переписка Ивана IV с турецким султаном каклитературный памятник первой четверти XVII в. — ТОДРЛ, М.; Л., 1957, т. 13, с.247-272.

9. Изучению социального состава читателей сравнительно позднего временипосвящены работы: Буш В. В. Древнерусская литературная традиция в XVIII в.: (Квопросу о социальном расслоении читателя). — Учен. зап. Саратовского ун-та,1925, т. 4, вып. 3, с. 1—И; Верков П.Н.К вопросу об изучении массовойлитературы XVIII в. — Изв. АН СССР. Отделение об-щественных наук, 1936, № 3,с. 459—471; Сперанский М. Н. Рукописные сборники XVIII века. М., 1962;Малышев В. И. Усть-Цилемские Рукописные сборники XVI—XX вв. Сыктывкар. 1960;Ромодановская Е. К. О круге чтения сибиряков в XVII—XVIII вв. в связи спроблемой изучения областных литератур. — В кн.: Исследования по языку ифольклору. Новосибирск, 1965, вып. 1, с. 223—254.

10. Прокофьев Н. И. "Видения" крестьянской войны и польско-шведской интервенции начала XVII века: (Из истории жанров литературы русского средневековья): автореф. дис. …. канд. филол. наук. М., 1949.

11. См. об этой «смеховой культуре»: Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле инародная культура средневековья я Ренессанса.

12. Ср., например, у монаха Кирилло-Белозерского монастыря Ефросина;см. о нем: Седельников А.Д. Литературная история Повести о Дракуле. - ИОРЯС,Л., 1928, т. 2, № 2, с. 621-659; Лурье Я. С. Литературная икультурно-просветительная деятельность Ефросина в конце XV в —ТОДРЛ, М.; Л.,1961, т. 17, с. 130-168.

13. Филиппова П. С. Песни П. А. Самарина-Квашнина. — ИОЛЯ, 1972, т. 31, вып. 1,с. 62—66.