Изоморфизм и "фонологическая метафора"
М.И. Стеблин-Каменский
ИЗОМОРФИЗМ И "ФОНОЛОГИЧЕСКАЯ МЕТАФОРА"
(Стеблин-Каменский М.И. Спорное в языкознании. - М., 1974. - С. 74-80)
Перенос фонологических терминов в описания не фонологических явлений получилнастолько широкое распространение в языкознании, что в сущности стал одним изметодов этой науки. Какой лингвист, если он не был абсолютно чужд веяний последнихдесятилетий, не употреблял терминов "оппозиция", "нейтрализация","маркированность" и т.д. в описании не фонологических явлений? Случаипременения такого метода описания слишком многочисленны, чтобы их можно былорассмотреть все по отдельности. но рассматривать только некоторые из этих случаеведва ли целесообразно: они могут быть не типичны и, следовательно, не оправдыватьобщего вывода. Я поэтому отвлекаюсь от частных случаев применения данного методаи обращаюсь к его сущности.Сознают ли те, кто практикует данный метод описания, или нет, сущность егоопределяется тем, как решается одна из кардинальных проблем языкознания, а именно- проблема соотношения двух основных планов языка - плана выражения и планасодержания. Я принимаю за очевидное, что проблема эта имеет по меньшей мередва следующих решения, взаимно исключающих друг друга.Одно из этих решений заключается в том, что план выражения признается структурнотождественным плану содержания. Такое структурное тождество, как известно, постулировалЛ. Ельмслев. По его идее, в языке и план выражения и план содержания имеют формуи субстанцию, причем форма содержания формирует свой материал в субстанцию содержаниясовершенно так же, как форма выражения формирует свой материал в субстанциювыражения. Эта поразительно стройная и цельная концепция гениального создателяглоссематики и есть, очевидно, то, что можно назвать "идеей изоморфизма"или "теорией изоморфизма". Идею эту невозможно опровергнуть: она былавысказана как постулат, т.е. никаких доказательств в ее пользу не было приведено,и, следовательно, ее можно только либо принять, либо не принять.Если принять постулат Ельмслева, то тогда любым элементам или явлениям одногоплана языка должны быть найдены соответствия в другом его плане. Если же этисоответствия не обнаруживаются в результате наблюдения действительности, тоони должны быть постулированы. Так, если в плане выражения наблюдается ограниченноечисло единиц, не обладающих знаковой функцией, но комбинирующихся в единицывторого порядка, обладающие этой функцией, то, поскольку в плане содержанияне наблюдается такого, пользуясь удачным выражением А. Мартине, "двойногочленения", необходимо постулировать либо наличие такого членения и в планесодержания, либо его отсутствие и в плане выражения. Таким образом, найденноепосредством наблюдения языковой действительности в сущности вообще перестаетиграть какую-либо роль в описании языка. Вместе с тем именно в этом случае вполнезакономерным становится перенос терминов, используемых в описаниях плана выражения,в описания плана содержания. Правда, еще последовательнее было бы для обозначенияпостулируемых элементов или явлений вообще не пользоваться терминами, возникшимив результате наблюдения языковой действительности, а создавать новую терминологию,в которой каждый термин был бы представлен в двух вариантах - один для планавырадения, другой для плана содержания, что, как известно, отчасти и имело местов глоссематике ("кенема", "плерема" и т.п.).Можно, однако, не принять постулата Ельмслева и основываться в решении проблемывзаимоотношения двух планов языка на данных, найденных в результате наблюденияязыковой действительности. В таком случае неизбежным оказывается второе из двухвзаимно исключающихся решений данной проблемы: между планом выражения языкаи его планом содержания нет структурного тождества. И действительно, в планевыражения, как правило, находят ограниченное число единиц, которые обладаюттолько диакритической, но не знаковой функцией и комбинируются в единицы второгопорядка, обладающие знаковой функцией, между тем как в плане содержания, какправило, находят практически неограниченное число единиц, которые существуюттолько как содержание знаков, комбинируются только в себе подобные единицы иразлагаются только на них.Такое соотношение языковых планов (которое, казалось бы, противоположно тому,что естественно назвать их "изоморфизмом") не исключает, конечно,возможности сравнения этих планов и установления известного сходства между ними.Ничто не мешает также распространить термин "изоморфизм" и на такоесходство. Но в таком случае "изоморфизм" не будет обозначать структурноготождества языковых планов.Дело в том, что сходство и тождество - это разные вещи. Установление тождества- это операция, специфичная для науки. Установление сходства - это то, что впоэтике известно как сравнение, т.е. сопоставление одного явления с другим,имеющие с ним общие признаки, или метафора, т.е. переносное значение, основанноена таком сопоставлении. Таким образом, обозначение, полученное в результатесравнения элементов или явлений разных планов языка, - это, в сущности, своегорода метафора. Когда термины "оппозиция", "нейтрализация","дифференциальный признак" и т.п. применяются к не фонологическимявлениям, то это, так сказать, "фонологическая метафора".В том, что это действительно только своего рода метафора, убеждает следующееэлементарное соображение. Ведь оппозиция (или противопоставление) в фонологии- это различие элементов, которое используется для дифференциации того, чтоозначают состоящие из них совсем другие элементы. Между тем никакие другие языковыеразличия не подразумевают такого "двойного членения", т.е. не являютсяразличием между элементами первого порядка, которые используются для различиямежду состоящими из них элементами второго порядка. Следовательно, где нет "двойногочленения", нет и оппозиции в терминологическом смысле этого слова. И тоже самое mutatis mutandis относится ко всем прочим фонологическим понятиям,поскольку все они подразумевают фонологическую оппозицию как исходное понятие.Но раз между структурами двух планов языка есть только сходство, а не тождество,то нет принципиальной разницы между метафорой, полученной в результате сравнениядвух планов языка, и метафорой, полученной в результате сравнения плана выраженияязыка с любым другим "планом" в широком смысле этого слова. Различиемежду значащими языковыми единицами похоже на оппозицию в фонологии только постольку,поскольку оно тоже различие. Оно так же или даже больше похоже на любые другиеразличия в реальном мире или мире идей, в природе или обществе, в жизни илиискусстве, например такие, как различие между добром и злом, жизнью и смертью,днем и ночью и т.п. С той же степенью точности, с какой говорят о "дифференциальныхпризнаках" значащих звуковых единиц, о "нейтрализации оппозиции"между ними, или о "немаркированном члене" такой "оппозиции",можно было бы назвать "дифференциальными признаками" любые конституирующиепризнаки чего-либо, например химического вещества или литературного персонажа,а "нейтрализацией" - любое изчезновение различия, например между краскамис наступлением темноты или между культурными ценностями с падением культуры,а "немаркированным членом оппозиции" - одну из любых двух противоположностей,которая существует и в отсутствии другой, более распространена, чем другая,или как-нибудь иначе первична по отношению к другой, например добро или зло,жизнь или смерть, день или ночь в соответствующих "оппозициях". Примертакого расширения сферы употребления "фонологической метафоры" показалР. Якобсон, когда он, подводя итоги девятого конгресса лингвистов, говорил оего "дифференциальных признаках". Однако, если не считать некоторыхробких попыток в этнографии и фольклористике, "фонологическая метафора"до сих пор не вышла за пределы языкознания. По-видимому, это объясняется тем,что вне языкознания "фонологическая метафора" оказывается стилистическидиспартной и производит поэтому комический эффект.То, что метод метафоры - это скорее метод поэзии, чем науки, само по себевряд ли дискредитирует "фонологическую метафору". В частности, использованияметода поэзии в языкознании может быть способствовало бы тому, что с этой наукибыло бы снято обвинение в дегуманизации, которое выдвигалось против нее в последнеевремя. По-видимому, однако, "фонологическая метафора" кое в чем всеже существенно отличается от поэтической метафоры.Поэтические метафоры подразумевают сходство вообще и притом обыкновенно -вполне конкретное сходство, между тем как "фонологическая метафора"обычно подразумевает лишь "структурное" сходство, т.е. сходство всамом общем и неопределенном смысле: ведь неясно, что такое "структура",неясно, даже, есть ли это нечто, присущее наблюдаемому объекту, или нечто, привносимоев него наблюдателем, и от того, что слово "структура" (подобно некоторымдругим словами, излюбленным лингвистами, например, таким, как "моделирование")очень много употреблялось в чисто орнаментальной функции, значение его отнюдьне стало яснее.В то время как эффект поэтических метафор обычно основывается на их новизне,неожиданности и оригинальности, для "фонологической метафоры" всегдахарактерна абсолютная шаблонность: в ней всегда фигурируют "оппозиция"или "нейтрализация", или "маркированность", или "дифференциальныепризнаки" и т.п. В этой связи нельзя не вспомнить Е. Куриловича, которыйсравнивал элементы слога с членами предложения, синсемантические элементы спросодемами и т.д. и говорил о "синтаксических функциях" гласных исогласных, "сочинении" и "подчинении" в фонологии и т.п.Его изоморфистские метафоры, в отличие от обычной "фонологической метафоры"(с которой они логически, по-видимому, тождественны), обычно не уступают в оригинальностилучшим поэтическим метафорам.Непременное условие поэтической метафоры - сознание того, что предметная соотнесенностьслов сдвинута. Именно сознание того, что сравниваются не тожественные объекты,обусловливает эффект поэтической метафоры. Между тем, когда говорят об "оппозициях","нейтрализациях", "маркированности" и т.п., имея в видусемантические, синтаксические и прочие не фонологические явления, то такогосознания может, по-видимому, и не быть. Другими словами, "фонологическаяметафора" - это метафора, которая может не осознаваться, т.е. нечто двусмысленноеи противоречивое.Наконец, в то время как в поэтической метафоре обычно используются слова,не представляющие собой научных терминов, в "фонологической метафоре",наоборот, используются обычно научные термины, т.е. слова, функция которых -точно обозначать совершенно определенные явления. Термин в метафорическом значении,т.е. обозначающий не точно и не данное явление, используется в функции, противоречащейего сущности. Естественно поэтому, что, если расшифровать поэтическую метафору,т.е. заменить слова, употребленные метафорически, словами с прямой предметнойсоотнесенностью, то обычно описание теряет - становится менее ярким, наглядными т.п., между тем как если расшифровать "фонологическую метафору",т.е. фонологические термины заменить терминами, специфичными только для даннойобласти языкознания, то обычно описание выигрывает - становится более простыми точным. Но термины - это также слова специального, научного языка. Поэтомуих побочная функция - сигнализировать о том, что текст, в котором они используются,это научный текст, что автор текста в курсе современной научной терминологиии т.д. Когда термин используется в функции, противоречащей его сущности, этапобочная функция, естественно, выступает на первый план. Употребление "фонологическойметафоры", или, вернее, злоупотребление ею, с целью доказать свою осведомленностьв современном языкознании и тем самым свою научную квалификацию - соблазн, противкоторого трудно устоять, особенно в диссертации на соискание ученой степени.В защиту фонологической метафоры можно было бы сказать только то, что онав ряде случаев позволяет нам, лингвистам, ввести в описание некоторые математическиеобозначения: "оппозиции" всегда можно изобразить посредством плюсов,минусов и нулей, таким образом построить матрицы и т.д. Но на это следовалобы возразить следующее. Математика, конечно, прекрасная вещь. Недаром Новалиспредставлял себе жизнь богов как математику. Однако Новалис едва ли представлялсебе математику как цирковое представление, заключающееся в том, что дрессированныетюлени подталкивают головами кубы, на которых намалевано "2", "х","2", "=", "4", и таким образом складывают формулу2 х 2 = 4. Между тем я боюсь, что формулы, которые мы вводим в языкознание благодаря"фонологической метафоре" могут подчас походить именно на такое цирковоепредставление.Впрочем, есть другие и более важные причины популярности "фонологическойметафоры". Ее популярность исторически обусловлена, конечно. "Фонологическаяметафора" - это одно из проявлений того влияния, которое фонология, какнаиболее богатая достижениями область языкознания, оказала на другие его области."Фонологическая метафора" - это как бы попытка сдублировать, хотябы терминологически, достижения фонологии. Была ли, однако, это попытка полезной?