Вс. Еще одно рождение Гильгамеша
Вяч. Вс. Иванов
ЕЩЕ ОДНО РОЖДЕНИЕ ГИЛЬГАМЕША
(Иностранная литература. - М., 2000, № 10)
1
Поэма о Гильгамеше — не только чуть ли не самая ранняя из нам известных записанныхэпопей человечества, то есть едва ли не с нее (точнее — с самых ранних шумерскихсказаний о Гильгамеше, сложенных еще в III тысячелетии до н. э.) нужно начинатьродословную всей стихотворной эпической письменной литературы Старого Света.После того как во второй половине XIX века был найден более поздний и полныйаккадский текст поэмы из клинописной библиотеки I тысячелетия до н. э., не прекращалисьпопытки передать поэму и ее стихотворную форму в переложениях на современныеязыки. К тому времени, когда новый русский поэтический перевод, предлагаемыйвниманию читателей, замышлялся выдающимся русским поэтом и переводчиком СеменомИзраилевичем Липкиным, аналогичные опыты были предприняты и в других литературахЕвразии и Америки. К уже существовавшим переводам на все основные литературныеязыки Европы в самые последние годы добавились новый популярный английский ифранцузский пересказ (в трех выпусках) с иллюстрациями Людмилы Зиман, стихотворныйанглийский перевод Дэвида Ферри, вместе с многочисленными вышедшими в последниедесятилетия другими переложениями и поэтическими переводами разной степени дословностиили вольности дающий возможность англоязычному читателю испытать в той или иноймере ощущение близости к древнему тексту. Сокращенный вариант одного из переводов,предназначенных для широкого читателя, можно услышать в звукозаписи в чтенииРичарда Паско. Но особенно повезло французскому читателю. Известный историккультуры Древней Месопотамии Жан Боттеро восемь лет назад издал прекрасный комментированныйфранцузский перевод, одновременно доступный для широкой публики и дающий представлениео многочисленных трудностях истолкования разных вариантов текста. Двумя годамипозже вышел несколько более специальный перевод профессоров Р.Ж. Турне и А.Шаффера.Не будет преувеличением, если мы скажем, что поэма о Гильгамеше — не толькодревнейшее из известных эпических сочинений о герое-человеке, но вместе с теми сочинение, чаще других перечитываемое, обновляемое и вводимое снова и сновав контекст современной культуры. В Интернете есть несколько десятков сайтов,специально посвященных этой поэме. В них молодые люди обмениваются мыслями поповоду трудностей истолкования всей поэмы и наиболее сложных ее мест, обсуждаюти сопоставляют достоинства различных переводов; там же приводятся статьи и библиографическиесписки работ о “Гильгамеше”, предлагается связное переложение всего текста илиотдельных клинописных таблиц, входящих в его состав. Известный профессор математикив Техасском университете Владимир Лившиц (сын драматурга Володина) украсил свойсайт отрывком из английского перевода поэмы.Другим свидетельством живучести текста может быть обилие современных произведений,представляющих собой пересказ или вариации на темы поэмы о Гильгамеше. В 1986году вышел французский роман известного канадского (квебекского) писателя АленаГаньона “Гильгамеш”. В последние годы появилось несколько спектаклей на темуГильгамеша. Достаточно назвать постановку пьесы Сладяна Вуйовича “Гильгамеш”в Будве в Черногории и намеченную на июль этого года премьеру спектакля “Эпосо Гильгамеше” в Бедфордширском молодежном театре. В этих спектаклях в духе современного“тотального” театра, ориентированного на синтез искусств, видное место отводитсямузыкальной стороне. Но создано и несколько доступных слушателям на компакт-дискахмузыкальных композиций о Гильгамеше, сохраняющих фабульную канву древнего повествования:“Гильгамеш” итальянского композитора Франко Баттиато, “Эпос о Гильгамеше” чешскогокомпозитора Мартину, “Гильгамеш” датского композитора Пера Нергарда. Широкимиспользованием возможностей электронной музыки и других технических нововведений(как громкоговорители, транслирующие обращенный к Гильгамешу Голос Бога) отличаетсямистерия “Гильгамеш” американского композитора Барри Труакса, разработаннаяим (на основе технического оборудования голландского Сонологического институтав Утрехте) вместе с автором либретто У. Маранда. В Нью-Йорке в 1995 году в театреОгайо была поставлена музыкальная драма Эндрю Ордовера “Гильгамеш”, достаточноточно следующая сюжету поэмы (в некоторых других современных вариациях он видоизменен:например, Гильгамеш не теряет случайно добытый им цветок бессмертия, а возвращаетсяс ним в родной город). В одной из новых публикаций Гильгамеш верно назван “современнымдревним героем”.В огромной научной и популярной литературе, посвященной Гильгамешу, на переднемплане — замеченные уже первыми исследователями параллели с Ветхим Заветом, преждевсего — с библейским рассказом о Всемирном потопе. Научная злободневность последнегосопоставления отчетливо выявилась, когда этот рассказ в самые последние годыстал предметом оживленных дискуссий благодаря открытию относительной недавностигеологической катастрофы, приведшей к образованию Черного моря. Затопленнымипод ним пять тысяч лет назад могли оказаться целые области тогдашнего цивилизованногомира, на открытие которых рассчитывают энтузиасты современной морской археологии.
2
Первое известие о Гильгамеше как исторической личности содержится в составленномна рубеже III и II тысячелетий до н. э. списке шумерских царей. Согласно ему,царь города Урука, по-шумерски называвшийся Bil-ga-mes, был пятым в первойдинастии “после потопа”. Приблизительно время его правления можно отнести кXXVII— XXVI веку до н.э. Примерно тысячелетие спустя надпись одного из последнихцарей Урука Амана подтверждает, что Гильгамеш построил ограду этого города .В другой поздней царской надписи говорится о храме, построенном Гильгамешем.Два этих строительных достижения героя поэмы сохранены в тексте всех ее версийи отразились в публикуемом переводе С. И. Липкина в самых первых его строфах.Надписи последующих царей подтверждают, что у этих мест поэмы была фактическаяоснова. Но, хотя этих свидетельств и других, им подобных, достаточно для того,чтобы удостовериться в реальности царя или верховного жреца Гильгамеша и некоторыхдостижений, позднее ему приписывавшихся, тем не менее в большинстве упоминающихего текстов III и II тысячелетий до н. э. он выступает уже в качестве бога илисына богов. Переход от истории к мифу, подобный тому, который наблюдается позднее,например по отношению к Александру Македонскому или Наполеону, в случае Гильгамешабыл достаточно быстрым. Одновременно с его обожествлением складываются первыепоэтические сказания о нем. В III тысячелетии до н. э. их сочиняли на древнемязыке города Урука и многих других городских центров древней Месопотамии — шумерском.Первые из этих сказаний могли быть устными песнями, по своей поэтике еще близкимик фольклору. В. К. Афанасьева, переведшая на русский язык три из дошедших донас пяти шумерских сочинений о Гильгамеше, полагает, что самым ранним из нихмогло быть “Гильгамеш и Ага”. В нем рассказывается об осаде Урука, предпринятойправителем города Киш Агой, историческая реальность которого подтверждена недавнонайденной надписью. Если поэма сложена вскоре после рассказанных в ней событий,ее можно отнести примерно к XXVI веку до н. э. Несколькими веками позже сочиненыи записаны другие шумерские песни о Гильгамеше, носящие в значительной степенимифологический характер и позднее продолженные в том сочинении, которое перевелС.И. Липкин.Шумерские мифологические представления о трехчастном мировом дереве и сказочныхсуществах, в нем обитавших, удается реконструировать на основе поэмы о Гильгамешеи дереве хулуппу. Вскоре после того как этот текст был впервые издан нашедшимего великим шумерологом Крамером, его типологическое исследование было предпринятоВ.Н. Топоровым, включившим эти шумерские данные в круг сопоставленных им символовмирового дерева у разных народов . Другой важный для всех традиций ДревнегоВостока образ — Небесный Бык — отражен в шумерском тексте о сражении с ним Гильгамеша.К сожалению, это сказание, как и шумерский текст “Смерть Гильгамеша”, сохранилисьлишь во фрагментах, связный перевод которых пока дать трудно.Шире других на Древнем Востоке был распространен сюжет о сражении Гильгамешаи его друга Энкиду с чудовищем Хувавой (Хумбабой). Рассказ, поминающий кедровыелеса (возможно, ливанские, но не исключено, что и более восточные), мог иметьвполне реальное историческое основание. Но он вобрал в себя мифологические мотивы,относящиеся к сражению с чудовищем, и соединился с мифом о похождениях Энкидуна том свете.На основе циклизации шумерских сказаний о Гильгамеше (главным образом вокругпоэмы о его сражении с Хувавой, в более поздних версиях — Хумбабой) либо (какполагал И.М. Дьяконов) еще в конце III тысячелетия до н. э., либо (согласнодругим исследователям поэмы) несколькими столетиями позже — в XVIII веке (поде Лиагре Белю), между XVIII и XVII веками (по Ж. Боттеро) или в самом концестаровавилонского периода, около 1600 года (по Т. Якобсену), создается старовавилонскийэпос о Гильгамеше. Он написан на семитском языке — аккадском, к тому времениполностью вытеснившем в Месопотамии шумерский, долго еще сохранявшийся тольков качестве священного и ученого языка, как латынь в средневековой Западной Европе.Можно выявить основную тему всей аккадской поэмы о Гильгамеше — бессмертие вразных его видах . Этой общей темой мотивировано и включение в эпос рассказао всемирном потопе и о строителе ковчега, ставшем бессмертным. Этот миф до включенияего в эпос существовал в качестве отдельного сказания. К нему присоединилосьпутешествие Гильгамеша по мертвым водам и мотив цветка бессмертия, унесенногозмеей. Представляется, что именно ориентированность всего эпоса на проблемусмерти и бессмертия объясняет все возрастающий интерес к поэме в современноммире. Волнуясь по поводу вечной проблемы преодоления смерти и бессмертия, читатель(в особенности молодой) не находит ее постановки, а тем более решения в теперешнейпозитивистской, абсурдной или гротескной постмодернистской литературе. За решениембеспокоящего его вопроса он обращается к одному из самых ранних поэтическихпамятников человечества — эпосу о Гильгамеше.Старовавилонская версия известна только по некоторым отрывкам, хотя и достаточнохарактерным. Из общего числа одиннадцати таблиц (как обозначаются части письменноготекста) или “песен” (термин, принятый в переводе С.И. Липкина и верный по отношениюк тому устному тексту, который некогда исполнялся сказителем или рапсодом) сохранилисьфрагменты не более чем пяти таблиц старовавилонской версии. Они относятся восновном ко второй, третьей и двум последующим. В этих частях старовавилонскойверсии описывается начало дружбы Гильгамеша с Энкиду и события перед битвойс Хумбабой и во время нее. Отчасти сохранились и фрагменты десятой “песни” старовавилонскойверсии: знаменитая Таблица Мейснера, выражающая отношение Гильгамеша к смерти,и обнаруженная в запаснике Британского музея в 1965 году сцена разговора с хозяйкойбогов. Большинство отрывков датируется XVIII веком (текст из Британского музея,более древний, чем другие, — началом этого века) и XVII веком, что и подтверждаетсоответствующую (более древнюю) дату этой версии (около XIX века или еще раньше— в духе гипотезы И.М. Дьяконова) .К настоящему времени найдено также довольно много фрагментов, относящихсяко второй половине II тысячелетия до н. э. Более поздняя “периферийная” версияэтого времени широко распространена по всему Ближнему Востоку. За исключениемтаблицы из Ура, говорящей о смертельной болезни Энкиду в тонах, которые напоминаютокончательную версию поэмы, все остальные отрывки этой “периферийной” версиинайдены за пределами Месопотамии. В Северной Сирии, в Эмаре, в верхнем теченииЕвфрата французская экспедиция обнаружила большую библиотеку, где были найденыи относящиеся к XIII веку до н. э. части этой “периферийной” версии: куски 4-йи 6-й таблиц. В последней воспроизведены мотивы шумерского сказания о Гильгамешеи Небесном Быке. В Израиле в Мегиддо (неподалеку от Хайфы) найден принадлежащийXIV веку до н. э. отрывок, описывающий сон смертельно больного Энкиду и егоразговор с Гильгамешем. Целый ряд аккадских фрагментов “периферийной” версии,датируемых временем около 1400 года, сохранился в архиве Хеттского царства вего столице Хаттусасе — Богазкёе (более 100 км от Анкары в современной Турции).Фрагменты относятся главным образом к началу дружбы с Гильгамешем и к сражениюс Хумбабой, а также к неудачным домогательствам богини Иштар, влюбившейся вГильгамеша, а потом насылающей на него Небесного Быка. В том же архиве нашлисьи фрагменты переложения всей “периферийной” версии на хеттский язык. Они включаютначало — божественное рождение Гильгамеша, а также отрывки, касающиеся его дружбыс Энкиду, их совместного похода против Хумбабы и последующего путешествия Гильгамешана тот свет. Представляет интерес речевая форма этого перевода на хеттский язык,являющийся одним из древнейших индоевропейских языков (к которым относятся иславянские и германские языки). На протяжении всего хеттского текста покровительгероя — бог Солнца — именуется “небесным” (хеттск. родит. пад. nepiљ-aљ,родственно русск. небес-ный), как это принято по отношению к главнымхеттским богам, а Земля определяется как “темная” (хеттск. Dankui, родственнонем. dunkel).В этом же хеттском архиве найдены и отрывки переложения “периферийной” версиина хурритский язык, родственный северокавказским и распространившийся на широкойтерритории от Малой Азии до исторической Армении и Сирии. Непосредственное продолжениехурритская культура, оказавшая большое влияние на хеттскую, получила в Урарту(на территории позднейшей исторической Армении). В урартском боге Шебиту виделислед имени хозяйки богов Сидури — Себиту, но об этом урартском боге слишкоммало известно. Три клинописных фрагмента VIII века н. э., найденных в урартскомгороде Аргиштихинили, И.М. Дьяконов и Н.Б. Янковская определили как отрывкииз перевода поэмы на эламский язык (ностратический язык древнего Западного Ирана,более всего родственный дравидийским языкам Индии). Отрывки представляют собойдиалог Гильгамеша с хозяйкой богов Сидури, перебиваемый вмешательством хора.Таким образом, победное шествие поэмы по разным литературам цивилизованногомира дало ощутимые результаты уже три тысячи лет назад.Но наибольшую известность в дальнейшем получила окончательная или “стандартная”версия поэмы, которую вслед за И.М. Дьяконовым перевел С. И. Липкин. Ее называют“ниневийской” по имени города Ниневии, где в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапалав VII в. до н.э. хранилось около десяти списков этой версии. Целые таблицы илиотрывки той же версии найдены в нескольких городах Месопотамии. Самые ранниеее фрагменты не старше конца II тысячелетия до н. э. Хотя автором первоначальногописьменного текста эпоса по традиции считался сам Гильгамеш , предполагается,что в конце II тысячелетия до н. э. новая ниневийская версия была составленаили отредактирована ученым автором (“заклинателем” и, скорее всего, сказителем)Синликиуннинни. Ему, по всей вероятности, принадлежат многочисленные заменыотдельных слов или выражений, отличающих сходные друг с другом места старовавилонскойи ниневийской версий. Работа над текстом продолжалась и позднее. В конце VIIIвека до н. э. к одиннадцати таблицам ниневийской версии была добавлена двенадцатая,достаточно близко воспроизводящая текст шумерского сказания о похождениях Энкидуна том свете. Составление этой дополнительной таблицы (нарушающей цельностьповествования, хотя и связанной со все той же темой смерти и загробного существования)приписывают ассирийскому переписчику и собирателю текстов Набузукупкену.В недавнее время обнаружены следы того, что эпос о Гильгамеше или хотя быимена главных его персонажей были известны и в более поздних литературных традициях.В частности, арамейские имена Гильгамеша и Хумбабы найдены в арамейских отрывках“Книги гигантов” в 4-й Кумранской пещере. Отклики легенд о Гильгамеше обнаруженыв сирийской литературе. Многие авторы бились над доказательствами воздействиямотивов эпоса о Гильгамеше на древнегреческую и римскую словесность. В частности,след его имени пробовали найти в греческом имени Полифема.
3
Начало изучению эпоса о Гильгамеше было положено Дж. Смитом, в 1872 году нашедшимсреди таблиц Британского музея одиннадцатую таблицу с описанием потопа. В 1884—1891 годах П. Хаупт издал все тогда известные части ниневийской версии. В первыедесятилетия XX века существовало уже несколько переводов этой версии разнойстепени точности на западноевропейские языки. Одним из них — только что передтем вышедшим в Париже переводом Дорма, страдающим неправильной последовательностьюнекоторых частей эпоса, — воспользовался Н. Гумилев, когда он в 1918 году взялсяза русский перевод “Гильгамеша”, год спустя вышедший отдельной книжкой. В гумилевскомпереводе к ошибкам Дорма добавлены вымыслы самого Гумилева. В его переложениипри всех профессиональных технических достоинствах немало отсебятины: поэт считалсебя вправе досочинить некоторые отрывки, не всегда справляясь с новой для негообластью. Тем не менее перевод или скорее вольный пересказ Гумилева интересенв нескольких отношениях. Во-первых, в это время Гумилев заинтересовался темичертами древнеближневосточного мифологического эпоса, которые он развил в своейнезаконченной поэме “Песнь начала”. Он успел написать только “Книгу первую.Дракон”, но в ней уже отчетливо выражены те его общие концепции, для претворениякоторых оказалась нужной эта форма. Кажется возможным предположение, что в гумилевскомописании убийства Дракона жрецом сказалось и его знакомство с эпизодом сраженияГильгамеша с Хумбабой-Хувавой в эпосе о Гильгамеше. Во-вторых, как сообщал Гумилевв предисловии, переводя поэму о Гильгамеше, он “пользовался… изредка указаниямиВ.К. Шилейко”. Великий ассириолог Шилейко был и автором введения к изданию перевода.В нем изложены его взгляды на поэтическую форму аккадского эпоса и дан примервозможного перевода нескольких строк. Впоследствии Шилейко перевел весь эпос,но сохранился и недавно издан только его перевод VI таблицы. Сравнивая переводыГумилева и Шилейко, можно увидеть поразительное сходство. Очевидно, какие-точасти переводов они обсуждали друг с другом. Там, где Гумилев следовал Шилейков большей степени, чем Дорму, его перевод и теперь сохраняет интерес.Шилейко обладал очень глубоким знанием аккадского языка и культуры. О многихтемах его занятий, связанных с Гильгамешем, мы знаем только понаслышке. Не найденыне только тексты большинства переведенных им песен эпоса о Гильгамеше, но иего доклады о нем (например, о значении муки в поэме: можно думать о том приношениимуки, бросаемой в колодец, в жертву, которое обрисовано и в переводе С.И. Липкина).О необычайной силе проникновения в проблематику поэмы свидетельствует его небольшаязаметка “Мес и Солнце”, при жизни Шилейко опубликованная только по-немецки.В ней истолкование главной темы эпоса — отношение Гильгамеша к смерти — данона основании текста Таблицы Мейснера в сопоставлении с целым рядом параллельныхмест у античных и позднейших европейских авторов. Поэма раскрывается на фоневсей за ней следующей мировой литературы. То, как во фрагменте описан напавшийна Гильгамеша после смерти Энкиду ужас перед смертью, Шилейко сравнил со стихамио смерти и загробном мире у древних и новых европейских поэтов от Еврипида доТассо (их всех он цитировал в оригинале: языковые познания его были безграничны).Он продемонстрировал, как сравнительное литературоведение при истолковании текстаможет привлечь все возможные параллельные места, невзирая на различия дат, широти долгот. Так Шилейко показал, что в определенном смысле “Гильгамеш” остаетсясовременным нам произведением. Именно поэтому его перевод текста (насколькомы можем судить о нем по уцелевшей части) был лишен налета музейного академизма.Шилейко не только дружил или был связан всей жизнью с большими поэтами-акмеистами,но и сам в молодости писал стихи, недурные, но меркнущие рядом с ослепительностьюпоэтов, его окружавших.Его занимало не только то, как эпос о Гильгамеше становится в ряд с другимивеликими поэтическими произведениями. Он думал и о возможном переводе образовпоэмы на язык других искусств. Он намеревался открыть свидетельства такого переводаеше в древности. В Эрмитаже, где Шилейко работал много лет (с 1913 года на протяжениипяти лет сверх штата, потом — ассистентом), хранится древнемесопотамская каменнаяпечать, на которой изображены борющийся со львом человеко-бык, отождествленныйШилейко в духе принятых тогда сближений с Энкиду, и другой герой, согласно Шилейко— Гильгамеш, возвращающийся от истоков Тигра и Евфрата. Печать сопровождаетсяподписью писца будущего правителя. Было замечено, что подобные подписи обычнына печатях, изображения на которых сопоставимы с эпическими повествованиямио Гильгамеше. Сравнение таких предполагаемых иллюстраций к эпосу с двумя тогдаизвестными его аккадскими версиями (старовавилонской и ниневийской) привелоШилейко к выводу, что двенадцать таблиц ниневийской версии, которые стали известнымипо текстам, найденным в библиотеке Ашшурбанапала, не исчерпывают всех древнихмесопотамских сказаний, относящихся к Гильгамешу. Шилейко считал, что эти сказанияпредполагают шумерский подлинник. Обе эти гипотезы, высказанные им в статьео Гильгамеше 1919 года, подтвердились, когда уже после смерти ученого были открытыпять шумерских сказаний, в некоторых случаях непосредственно сопоставимых сдревними изображениями (из них такие, как сказание о Гильгамеше и Аге, не вошлив позднейший аккадский цикл). Современная наука согласна с Шилейко и в пониманиисказаний о Гильгамеше как открытого цикла песен, исполнявшихся первоначальнорапсодами. Свои взгляды Шилейко обосновывал, в частности, сопоставлением эпосао Гильгамеше с “Сошествием Иштар в преисподнюю”, вдохновенный поэтический переводкоторого он опубликовал несколько лет спустя. Шилейко отметил, что в трех случаяхв обоих произведениях повторяются одинаковые ходячие формулы или даже целыеотрывки (описание загробного мира). Сходные со встречающимися в эпосе о Гильгамешеформулы Шилейко нашел и в некоторых других произведениях вавилонской литературы.Эти наблюдения, теперь общепризнанные, позволяют понять всю эту литературу какединое целое. Вместе с тем отмеченные Шилейко повторы формул отвечают открытымЛордом закономерностям построения фольклорных композиций и поэтому удостоверяютфольклорный (песенный) характер первоначального исходного текста.Многие относящиеся к поэме о Гильгамеше прозрения Шилейко, сказавшиеся и вего переводе, и в статьях, можно объяснить редким сочетанием в нем научногокругозора с поэтической одаренностью. Недавно найденные и частично напечатанныеего мистерии показывают, как увлеченно работало его воображение, пробуя восполнитьпробелы в знакомстве с месопотамскими текстами, тогда еще значительные. К числуинтуитивных догадок Шилейко принадлежит его предположение о том, что (в согласиис поздним преданием, дошедшим до античности) существенным эпизодом начала легендыо Гильгамеше был полет орла. Эта догадка подтвердилась после находки в 30 годахXX века шумерского сказания о Гильгамеше, срубившем дерево хулуппу, где гнездилсяорел Анзуд, птенцы которого были перенесены в горы. Поразительно, что в подобныхслучаях восстановление поврежденного текста, предлагавшееся Шилейко, во всехподробностях согласуется с позднейшими открытиями и исследованиями. Несмотряна достижения в мировой ассириологии за последние восемьдесят лет, прошедшихпосле завершения работы Шилейко над переводом поэмы (срок для современных темповразвития знаний огромный), его работа далеко не во всем устарела. Научная ипоэтическая интуиция Шилейко и широкое знание разных аккадских и других древневосточныхтекстов позволили ему увидеть такие исходные структуры, которые в доступныхему фрагментах отсутствовали или были повреждены.Шилейко закончил свой перевод поэмы о Гильгамеше в 1920 году. Он входил втом “Ассиро-вавилонский эпос”, подготовленный им для издательства “Всемирнаялитература”, основанного Горьким. Но до закрытия издательства в 1925 году томтак и не был издан. Уже после смерти Шилейко в начале 1930-х годов предполагалсявыход книги его переводов в издательстве “Academia”, но и оно закрылось до публикацииэтого труда. Хотя сохранившаяся часть его перевода “Эпоса о Гильгамеше” до 1987года не издавалась, он был известен специалистам и воздействовал в особенностисвоей формой на последующие переводы, в частности на тот, который был опубликованв 1961 году выдающимся ассириологом И.М. Дьяконовым. Признавая большие достоинстваШилейко как ассириолога (о чем он пишет и в своей научной автобиографии), И.М.Дьяконов в переписке со мной высказывался против преувеличения зависимости егоперевода от сделанного Шилейко и намеревался вернуться к этому вопросу. Он умерв 1999 году, и мы должны отдать должное этому замечательному востоковеду с поразительношироким кругом достижений и открытий.Я хорошо помню то непередаваемо сильное впечатление, которое произвел переводДьяконова, когда он вышел отдельной книгой. Впервые по-русски во всю мощь зазвучалдревний эпос, переданный со всей возможной филологической точностью. Дьяконов,много лет работавший над переводом и печатавший частями его первые наброски,познакомился с обширной литературой о поэме и сам высказал о ней ряд интересныхсоображений, отчасти уже приводившихся и обсуждавшихся выше. Особенно интереснымпредставляется проведенное Дьяконовым сопоставление шумерских сказаний о Гильгамешеи позднейшего аккадского эпоса. Для большинства легенд или мотивов, не вошедшихв позднейший текст поэмы (например, для песни о Гильгамеше и Аге, для частипесни о дереве хулуппу), Дьяконов указывает причины, по которым они былиисключены из свода. Для персонажей других песен, трансформированных при включениив окончательный текст, он находит причины соответствующих изменений. Эти наблюдениявесьма важны для уяснения основной идеи аккадского эпоса и способов ее сюжетногооформления. Исключительную ценность представляет подробный комментарий Дьяконовак его переводу, включающий множество оригинальных филологических наблюдений.Дьяконову принадлежит также и перевод позднего аккадского обращения к Гильгамешукак судье мертвых; оно представляет интерес, будучи одним из текстов, которыесвидетельствуют о последующей мифологической роли Гильгамеша.Вслед за Шилейко он изучил и стихотворную форму эпоса. Они оба в своих переводахдля передачи метра подлинника, ими обоими описанного, выбрали дольник — размер,вошедший в русскую поэзию в эпоху Блока и ставший общеупотребительным. Это метрическоенововведение делало звучание перевода близким тогдашней читательской аудитории.Вместе с тем именно размер производил впечатление, весьма отличное от другихоригинальных или переводных эпических текстов, известных современному читателю.
4
Перевод С.И. Липкина неразрывно связан с тем, который сорок лет назад былнапечатан И.М. Дьяконовым. Но цели этих двух переводов различны. Дьяконов продолжалтрадицию западноевропейских филологически точных переводов с подробными комментариями.Он соединил этот тип перевода с собственно поэтическим, который был начат Гумилевыми Шилейко. Но в его комментированном переводе детально оговорены все трудностив реконструкции пропавших или испорченных мест текста и в его истолковании.Он тщательно разграничивает разные версии. Поэтому его перевод непосредственносоотносится с его же увлекательными разысканиями по текстологии и истории эпоса.Перевод С.И. Липкина передает текст как единое целое. Основная задача — сделатьэпос произведением, которое сейчас звучит как только что написанное. Нет нилакун, ни условных реконструкций. Взяв за основу перевод Дьяконова, Липкин емустрого следует. Поскольку Дьяконов для своего времени дал весьма точный перевод,этой же точностью отличается переложение Липкина. Основываясь на своем многодесятилетнемопыте передачи по-русски разных восточных эпосов (киргизского, калмыцкого, татарскогои других), Липкин пишет хорошие русские стихи, предельно точно следующие засмыслом подлинника, уловленным в переводе Дьяконова.Основное отличие работы Липкина от перевода Дьяконова (и Шилейко, за которымтот следовал) лежит в области ритма. В свою очередь дольник на протяжении XXвека из нового размера (каким он был во время молодости Шилейко) превратилсяв один из самых часто используемых и оттого менее выразительных; поэтому Липкиннашел энергичный трехсложный метр, которому подчинил все повествование. Переводчикшироко пользуется рифмой, иногда весьма точной и при этом повторенной трижды.Рифмы внутри нечетных строк делают стих еще более живым и гибким. Аккадскийоригинал ниневийской версии отличается изощренностью звукового построения. Впоследних западноевропейских работах о поэме это отмечается или описывается(часто со ссылкой на Дьяконова, одним из первых изучившим звуковую структуруэпоса). Но пока еще никто не брался за передачу этих формальных черт поэмы.Некоторые из находок Липкина радуют неожиданной полнотой созвучий:Кузнецы ликовали, отливали - ковалиТопоры и секиры…Как и в аккадском подлиннике, местами переливающиеся друг в друга созвучиясоздают целую сеть соответствий, согласно принципам русского стиха скрепленнуюеще и внутренними рифмами:О мой плащ, пышный плат мой, о могучий булат мой,О Энкиду, о брат мой!Звуковая близость помогает параллелизму, возвращающему к фольклорным истокамэпоса:И быка создал Ану: этот бык над быками -Словно бог над богами!Не отступая от духа перевода, Липкин создает образы, созвучные вершинам поэзиинового времени:И оставшись без стража, кедры в громкой печалиТяжело застонали.Едва ли не наивысшим достоинством перевода мне представляется строгая экономияслов.Прекрасно звучит характеристика главного героя, переданная дословно:На одну треть он - смертный, божество - на две трети…Верно выбраны те сочетания слов, которые, как повторяющаяся формула “тварьстепная” (о степных зверях), точно отвечают словоупотреблению аккадского подлинника.Особым достоинством мне представляется афористичность и лаконизм, с которымиЛипкин передает главные мысли всего сочинения:На земле все проходит, все земное не вечно,Жизнь людей быстротечна!…Сотворив человека, боги так рассудили:Да уснет он в могиле.…Разве память навеки здесь от нас остается?Все земле предается....Разве полые воды убегают навеки?Возвращаются реки!Последний образ вызвал в памяти бессмертные слова Хорхе Манрике: “Nuestrasvidas son los rios” (“Наши жизни — это реки”) — из лучшего, что в европейскойпоэзии было написано на сходные темы.Липкин нашел основанную на параллелизме формулу, передающую ту мысль, которуюраскрыл и объяснил Шилейко в названной выше статье “Мес и Солнце” о ТаблицеМейснера:Но сияние Солнца разве мертвый увидит?Солнце к мертвым не выйдет.Рифма здесь уместна: в аккадском подлиннике ей отвечает аллитерация:muti mitu immaru sarur samsiВариация этого образа и рифмы в следующей песне, ориентированные на восстановлениефрагментированных строк у Дьяконова, связываются с богом Солнца — Шамашем:А как Солнце заходит, из прохода выводятТолько Шамаша боги.Все живущее Шамаш опаляет сияньем,Ослепляет сверканьем.Ты пройти этим ходом не сумеешь, как видишь,Коль войдешь — так не выйдешь.В этом переводе не просто искусно подобраны слова, соответствующие глубокомураздумью месопотамского рапсода о смерти и бессмертии. Сам этот перевод и егоместо в непрерывавшейся цепи русских переводов (от Шилейко к Дьяконову и Липкину),а до того — всех неисчислимых вариаций и версий начиная с ранних шумерских сказаний,кажется едва ли не самым убедительным свидетельством непреодолимой жизненнойсилы великой поэзии. На протяжении пяти тысяч лет гениальный текст живет. Онне умирает. Он непрерывно побуждает поэтов и ученых способствовать новому егорождению.
Аккадское сказание о Гильгамеше, о все постигшем (Фрагменты) Стихотворное переложение Семена Липкина
ЗАЧИНТруд писцовС той поры, как властитель всех судеб человечьихНа различных наречьяхДал названья всем людям, всем зверям, всем растеньям,Всем вещам, всем явленьям, —Не сумею назвать я благородней занятья,Чем писцовое дело.Гордо смею сказать я: не мои ли собратьяВсех умельцев важнее?Мы, писцы, — не пловцы ли? Мы, писцы, — не певцы ли!Если петь не умеешь,До конца песнослова — как до брега морского —Добредешь ты навряд ли.То с восторгом, то грустно всё, что знали изустно,Запишу я искусно,Молвлю детям и взрослым: Предпочту всем ремесламЯ писцовое дело.ПЕСНЬ ПЕРВАЯГильгамеш и ЭнкидуВ тайны мира проникший, тайны мира постигший,Всех пределов достигший,Он узрел ширь земную, он узнал глубь морскую, —Я о нем повествую.О веках допотопных, о деяньях былогоОн поведал нам слово,И на камнях он высек поученья-преданьяО путях мирозданья.Все изведавший страны вкруг амбаров ЭaнныВал воздвигнул пространный,И десницей стальною весь Урук крепостноюОградил он стеною.Ты на стену взгляни-ка, на кирпич обожженный, —И застынь, пораженный:О таком не слыхали никакие столицы,—Как из меди — бойницы!Может, крепость воздвигли семь волхвов Вавилона,Чья премудрость бездонна?Так вступи же в Эaнну, это — Иштар обитель.Кто ж могучий строитель?На одну треть он — смертный, божество — на две трети,Нет подобных на свете!Сотворенный богами, он в боренье с врагами —Тур, грозящий рогами,Наделенный отвагой богом Грома с Грозою,Богом Солнца — красою.Рать встает к битве бранной, услыхав утром раноЗов его барабана.В горе люди Урука: “От него нам докука,Гильгамеш — наша мука.Буйной плотью пылая, жен и дев распаляя, —Он для нас — гибель злая.Он ли наша ограда, пастырь славного сада?Нам такого не надо!Ни одной не оставит ни красивой блудницы,Ни невинной девицы,Сыновей не оставит у отцов именитых, —Гильгамеш истребит их!”И к Арyру-богине так воззвали в кручине:“Помоги ты нам ныне.Сотворив Гильгамеша, ты его сделай снова,Но другого, второго.Пусть он будет подобьем Гильгамеша-владыки,Сильный, страшный и дикий”.Услыхала Арyру слово горя-кручиныИ слепила из глиныГильгамеша второго, столь же грозного с виду -Исполина Энкиду.Он — дитя полуночи, тело мощью налито,Грубой шерстью покрыто,Как у жен — долог волос, что ни прядь — тучный колос,Зверя хищного голос.Насыщаясь травою, мчится горной тропоюСо зверьем к водопою.С ним охотник, желая утоления жажды,Повстречался однажды,Но забыл, что умел он, как мертвец онемел он,Закричать не посмел он.Он добычи лишился, устрашась, удалилсяИ домой возвратился.“Некий муж появился, — так отцу говорит он, —Шкурой зверя покрыт он.Он великою силой равен ратному стануВсемогущего Aну.Насыщаясь травою, мчится горной тропоюСо зверьем к водопою.За добычей своею вслед идти я не смею,Я от страха немею.Если вырою яму, он ее засыпает,Западни вырывает.Как приду я — уводит он зверье, тварь степную.Я в безделье тоскую”.Так ловца утешает, так старик отвечает,Речь такую вещает:“Знай, мой сын, обитает в нашем славном УрукеГильгамеш крепкорукий,Он отвагой и силой равен ратному стануВсемогущего Aну.Должен ты за подмогой к храбрецу обратиться.У него есть блудница.Даст тебе он блудницу — и ее ты с собоюПриведи к водопою.Звероликого мужа та заставит блудницаПеред нею склониться.Перед ним, молодая, все одежды срывая,Пусть предстанет нагая —В нем желанье разбудит, лишь ее жаждать будет,О зверях позабудет!”И тогда к Гильгамешу с тем отцовским наказомЛовчий двинулся разом,Молвил слово в Уруке: “Есть дикарь крепкорукий,От него мои муки.Он отвагой и силой равен ратному стануВсемогущего Ану.Каждый день за собою водит горной тропоюОн зверей к водопою.За добычей своею вслед идти я не смею.Я от страха немею.Если вырою яму, он ее засыпает,Западни вырывает.Как приду я — уводит он зверье, тварь степную,Я в безделье тоскую”.Гильгамеш отвечает: “Ты не должен страшиться.У меня есть блудница,Дам тебе эту Шaмхат — все красы пусть раскроетТам, где зверя он поит.Он возжаждет нагую, подойдет к ней вплотную,Тварь покинет степную”.Благодарный охотник, взяв блудницу в подмогу,С ней пустился в дорогу.Шли три дня и три ночи, чтоб добраться до цели,И в засаде засели.День прошел, два проходят — тварь степную приводитТот, кто здесь верховодит.Он, отвагой богатый, — друг зверей волосатыйИ газелей вожатый.Пьют с ним воду в веселье хищный зверь и газели —Кто поил их доселе?Поразилась блудница, в той глуши обнаружаСтоль могучего мужа.“Не смущайся, о Шaмхат! Все одежды срывая,Покажись-ка нагая.Ты свой срам обнажи-ка, ты раскрой свое лоно —Пусть вскипит, распаленный!Ты вкуси его пылкость, услади его тело —Это женское дело.К дикарю-человеку подойди без опаски:Горячи его ласки!От себя удалиться всем зверям он прикажет,На тебя пусть он ляжет!”Шaмхат груди раскрыла и свой срам обнажила —Ничего не таила,Пред Энкиду предстала — весь он к ней обратился,Позабыл, где родился!Жар мужчины вдыхая, распростерлась нагая,Лег Энкиду на Шaмхат.Той блудницей прекрасной наслаждался он страстноИ ласкал ее властно.Так шесть дней миновало, семь ночей миновало —Было все ему мало.Пламень свой укротил он, и ее усладил он —Взор к зверям обратил он,И увидел Энкиду, что утратили звериК исполину доверье.Хищный зверь и газели убежали отселе,С ним дружить расхотели.Он поднялся в тревоге — не идут его ноги,Силу отняли боги.И смирившись, он понял, что познал он усталость,Что зверье с ним рассталось.Но душой стал яснее, разуменьем сильнее,Стал намного умнее.Он присел возле Шaмхат — ждет, что скажет блудница:Он готов поучиться.Говорит ему Шaмхат: “Ты красив, боголикий,Что ж ты бродишь, как дикий,Насыщаясь травою, водишь горной тропоюТы зверей к водопою.Жить начни по-иному: приведу тебя к дому,К дому Ану святому.Вступишь, диким рожденный, но умом награжденный,В наш Урук огражденный,Где жилье Гильгамеша: всех сильней этот воин,Туром зваться достоин.На него только взглянешь — ты ему другом станешь,Как себя, ты полюбишь”.Убеждает подруга: “Встань, пастух, среди лугаИ пойди к дому друга!”Принял в сердце Энкиду эти добрые речи,С другом ищет он встречи.Отвечает блуднице: “Приведи меня к дому,К дому Ану святому.Приведи к Гильгамешу, что на тура походит,Силой всех превосходит.Гордо крикну: “В безлюдных я родился пределах,Гибель я самых смелых.Велика моя сила: степь меня воскормила,А гора возрастила!”“Говорю тебе честно: хорошо мне известно,Где найти Гильгамеша.Так пойдем же, Энкиду, в наш Урук мощностенный,Где пиры несравненны.Пить и есть — там занятья, пышны, царственны платья,Сладострастны объятья,А мальчишки — развратны, а блудницы — приятны,Полногруды и статны,Жаром дышит их кожа, с полуночного ложаСовлекают могучих,Ты не ведаешь жизни, но теперь в город внидешь,Гильгамеша увидишь.Он — трусливых стенанье, жен красивых пыланье,Любострастье, желанье.Он отвагой прекрасен, крепок мощью мужскою,Не стремится к покою.Ты силен, но тебе я говорю не в обиду:Он сильнее, Энкиду!Возлюбил его Шaмаш, вразумил его Aну —Стад и злаков охрану.С гор еще не спустился, а ему ты приснился,И воитель смутился.“Мать, — сказал он в волненье, — прихожу я в смятенье,Растолкуй сновиденье.Вижу: некто средь сильных, вставших воинством грозным,Блеском светится звездным.На меня вдруг низвергся этот муж-небожитель,Бога Ану воитель.Поднял мужа — и понял: он меня тяжелее,А тряхнул — он сильнее.Горожане столпились, все к нему устремились,Перед сильным склонились,Все к ногам незнакомца припадают, ликуя,Как рабы, их целуя.Я к тебе торопился, но с могучим скрепился,Как к жене прилепился.Он — мое повторенье, и твое сотвореньеЯ к ногам твоим бросил”.И от Нyнсин премудрой Гильгамеш слышит словоТолкованья благого:“Тот, кто в гуще отважных, вставших ратью святою,Засветился звездою,Кто от всех отделился, от небес удалился,На тебя вдруг свалился,Ты, подняв его, понял: он тебя тяжелее,А тряхнул — он сильнее,Кто с тобою так сходен, кто тебе соприроден, —Он к ногам моим брошен.Степь его воскормила, а гора возрастила,Велика его сила.Ты поймешь, что тебе он — сотоварищ могучий,Из друзей — наилучший.Он тебя не покинет, ибо с ним ты скрепился,Как к жене прилепился.Он развеет тревоги, будут все на дорогеЦеловать ему ноги,Вас друг с другом равняю, с ним придешь, твердо знаю, —Так твой сон объясняю”.Гильгамеш многомудрый молвит матери слово:“Сон приснился мне снова.Шел я улицей шумной — и топор вдруг свалился.Тут весь город столпился.А топор — видом чудный, и к нему, многолюдный,Весь Урук устремился,И к нему я, счастливый, как к жене прилепился,Мне топор полюбился.Сей топор возле чресел на боку я повесилИ к ногам твоим бросил,Он — мое сновиденье, но твое сотвореньеИ мое повторенье”.Гильгамеш слышит снова мудрой матери слово:“Он из рода людского —Сей топор, что твоим я двойником сотворила,В нем тебя повторила.Он, чья мощь неустанна, — твой защитник, охранаОт коварств и обмана,Он великою силой равен ратному стануВсемогущего Aну”.Гильгамеш отвечает, отвечает-вещаетМудрой матери Нyнсин:“Что мне горести-беды? Их теперь поборол я,Ибо друга обрел я.С ним на недруга вместе я пойду ради чести, —Хороши твои вести!”ПЕСНЬ ВТОРАЯДружба двойниковРазорвав свое платье, тканью Шaмхат оделаМужа грозного тело,А на ней-то — одежды лишь одна половина,И Энкиду, как сына,Повела в край зеленый, где пастушьи законы,Для скота есть загоны.На Энкиду взирает все пастушье селенье,Говорит в удивленье:“Гильгамешу подобен, костью крепче он с виду,Многомощный Энкиду,Только ростом пониже, вольной степью рожденный,Горной цепью взращенный.Со зверями скитаясь, их вожатым считаясь,Молоком их питаясь,Стал он силой великой равен ратному стануВсемогущего Aну!”Хлеб ему предлагают — он, смущенный, взирает,Не берет, не вкушает.Ведь Энкиду о хлебе и о хмеле-сикереНе поведали звери!Поучает блудница: “Хлеб есть жизни потреба,Так вкуси же ты хлеба,Пей хмельную сикеру, только знай свою меру:Полкувшина, к примеру”.Той пьянящей сикеры семь кувшинов испил он,Хлебом плоть укрепил он,И душа у Энкиду разгулялась, взыграла,А лицо засияло.В нем веселье вскипело, волосатое телоУмастил он елеем,Уподобился людям, стал он истинным мужем,И в одежде, с оружьем,Вот он — львов истребитель, волчьей стаи губитель,Пастухов охранитель!Алчных львов победил он, укротил стаю волчью —Пусть покоятся ночьюСкот в загоне и пастырь, им Энкиду — охрана,Воин божьего стана!Раз, когда он с блудницей веселился на ложе,Появился прохожий.“Приведи его, Шaмхат! — говорит он подруге. —Всем чужой он в округе,Знать хочу его имя. Пред глазами моимиПусть немедля предстанет”.Услыхав его слово, человека чужогоПривела к нему Шaмхат.“Ты куда поспешаешь? — вопрошает Энкиду. —Иль таишь ты обиду?”Тот — в ответ: “Я в дороге, ибо властные богиК нам, простым, стали строги.Молодых разлучают, в дом, где свадьбы свершают,Нам вступать запрещают.Ныне грузят мужчины кирпичами корзины —Так велят властелины.Жребий выпал нам трудный. От любой девки блуднойВ горе град многолюдный.Лишь владыка Урука в те покои вступает,Где любовниц ласкает.Одному Гильгамешу те доступны покои,Наслажденье мужское.А мужчины другие — так велят всеблагие —Свадьбы пусть не справляют”.И Энкиду, принявший образ, дух человечий,Услыхав эти речи,В град Урук устремился, чтобы с мерзостью биться.Позади шла блудница.Он предстал городскому неисчетному люду.Удивляются чуду:“С Гильгамешем он сходен, он ему соприроден,Только ростом пониже,Но зато крепче костью; со зверями скитался,Молоком их питался”.Весь народ веселился: “Богатырь поселилсяВ огражденном Уруке!С благодарностью жертвы приносить будем вечно,Нам поможет, конечно,Этот муж богоравный, сильный, доблестью славный,Гильгамеша соперник!”На Энкиду похожий, в дом, где постлано ложе,Гильгамеш направлялся,Там лежал он с Ишхaрой, там ее целовал он,Там ее познавал он.Но воителю некто преграждает дорогу,Не пускает к порогу.Гильгамеш поразился — он увидел Энкиду,Мужа, грозного с виду.По спине его мощной кудри буйные вьются,А глаза его жгутся.Гильгамешу Энкиду преграждает ногоюПуть к чертогу-покою.Столь похожи обличьем, вдруг с неистовством бычьимТак схватились, сцепились,Что и дверь пошатнулась, и стена содрогнулась,Пыль до неба взметнулась.Гильгамеш в изумленье преклоняет колени,В сердце гнев успокоил.Возглашает Энкиду: “О богами хранимыйИ ни с кем не сравнимый!Ты рожден мудрой Нyнсин, буйволицею Града,И земля тебе рада.Над мужами главою ты богами поставлен.Ты повсюду прославлен.Ты — Урука властитель: так решил, о воитель,Эллиль, твой покровитель.Что ж ты буйствуешь плотью, жен чужих обнимаешьИ невест обольщаешь?В граде воин верховный, остуди жар любовныйИ покинь путь греховный”.Гильгамеш это слово принял в сердце глубоко,Устыдился порока.Двойники свою дружбу поцелуем скрепили,Чистый путь возлюбили.Гильгамеш с новым другом к мудрой Нyнсин приходит,Речь такую заводит:“Вот мой друг. Он явился к нам из горного края,Мощью всех затмевая.Он великою силой равен ратному стануВсемогущего Aну.С плеч моих снял Энкиду у чужого порогаНошу зла и порока,Снял с меня, вразумляя, прегрешенье разврата,Я увидел в нем брата.Ни отца и ни друга он не ведал измлада.Жил вне дома, вне града.Никогда он не стригся, со зверями он свыкся,Их заботой проникся.В нем пылает отвага. Пожелай ему блага.Пусть он станет мне братом”.Нyнсин слово благое им обоим сказала,Дружбой-братством связала.Вот сидят они рядом, словно брат с милым братом,Не от мужа зачатым.У Энкиду во взоре непомерное горе,Громко плачет, вздыхает.Мощь его ослабела и душа заболела,Он тоскует без дела.Гильгамеш вопрошает: “Что тебя огорчаетИ рыдать заставляет?”А двойник отвечает: “Вопли к битве взывают,Горло мне разрывают.Мощь моя ослабела и душа заболела,Я тоскую без дела”.Гильгамеш возглашает: “Битва — дело мужчины.Есть Ливана вершины.К ним дороги суровы, лес покрыл их кедровый,Облака — их покровы.Пребывает Хумбaба в том лесу, свирепея.Уничтожим злодея.Все, что в мире есть злого, из предела земногоМы с тобою изгоним.Там, растущие щедро, истреблю гущи кедраИ навеки прославлюсь”.Отвечает Энкиду: “Мне о горном ЛиванеБыло ведомо ране —В дни, когда со зверями проходил я горами:Там на тысячу поприщ рспростерлись чащобы.Кто взойдет на вершину,В их проникнет средину?О Хумбабе я слышал: голос — буре подобный,А уста — пламень злобный,Смертоносно дыханье; с ним в сравненье — ты слабый.Бойся битвы с Хумбабой!”Гильгамеш возглашает: “Мне на кручах ЛиванаЭта битва желанна,Свой топор всепобедный на боку я повешу:Путь открыт Гильгамешу.Так пойдем же со мною на злодея войною,Одолееем Хумбабу!”Отвечает Энкиду: “Мы с тобой не готовыВ лес ворваться кедровый.Тот, чья мощь недреманна, — этих кедров охрана,Страж могучий Ливана.Шамаш дал ему силу, а за службу в наградуСмелость дал ему Aдду.За усердное бденье дал ему во владеньеЭллиль страхи людские.Крик Хумбабы колеблет гор седые вершиныИ морские пучины,Сотрясаются скалы, а великий и малыйУбегают в ущелья,Он уста открывает — все живое пугает,Облака низвергает.Как потоп он грохочет, будто, яростный, хочетИстребить мирозданье.Человечьего страха и тревоги зверинойСтал Хумбаба причиной,Из мужей ни единый не дойдет до срединыГорной чащи кедровой!”Гильгамеш отвечает: “Это смертного жребий,Мы живем не на небе.Там, в небесном чертоге, только Солнце и богиПребывают вовеки.Человек же не вечен, день его быстротечен,А дела его — ветер.Ты отвагой гордишься? Сильный, к славе стремишься?Что ж ты смерти страшишься?Трудной горной тропою я пойду пред тобою,Ты кричи мне: “Не бойся!”А паду — свое имя на земле я оставлюИ в потомстве прославлю.У тебя, крепкорукий, в огражденном УрукеСпросят дети и внуки:“Нам о друге поведай. Как пришел он с победой?Как добыл свою славу?”И тогда-то потомкам словом верным и громкимОбо мне ты расскажешь.Будет жить мое имя! Так речами своимиНе печаль мое сердце!Мощь свою укреплю я, в лес кедровый вступлю я,И его разрублю я!Кузнецам повелю я, чтоб с рассветом вставали,Нам оружье ковали”.