Перевод текстов и документов > Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. II

Категории средневековой культуры. II

А. Я. Гуревич

КАТЕГОРИИ СРЕДНЕВЕКОВОЙ КУЛЬТУРЫ (II)

(М., 1972. - С. 139-191)

"На праве страна строится..."

Положение человеческой личности в обществе в значительной мере определяетсяи регулируется действующим в этом обнхестве правом. Вместе с тем реальное положениеличности находит свое отражение в нормах права и в их интерпретации. Можно сказать,что в отношении общества к праву выявляется и отношение его к личности: пренебрежениеправом, незначительная его роль в системе социальных связей влекут за собоюи попрание личных прав членов общества; напротив, высокая оценка права связанас существованием известных гарантий человеческого существования, с которымиобщество считается.

Слабая дифференцированность различных сфер общественной жизни в средние векашироко известна. Философия, мораль, юриспруденция, законодательство не былиполностью отделены, переплетались, образуя систему, части которой, возможно,не всегда гармонически согласовывались между собой, но активно взаимодействовалии в большей или меньшей степени имели религиозную окраску, пронизывались религиознымипредставлениями. Все формы человеческой деятельности в феодальном обществе былиподчинены правилам, отступление от которых возбранялось и осуждалось. Традиционализмобщественной практики средневековья, зависимость ее от религии порождали всеобщуюнормативность социального поведения человека. В силу этой нормативности правоприобретало значение универсального и всеохватывающего регулятора социальныхотношений.

Однако высокая оценка права в средневековой Европе, выработанная задолго дотого, как в недрах феодализма созрели буржуазные отношения, требовавшие определенныхправовых гарантий частной собственности и свободной личности, такая оценка праваотнюдь не характерна для других средневековых цивилизаций, которые в не меньшей(если не в большей) степени, чем европейская, характеризовались традиционализмом,нормативностью и господством религии.

В самом деле, средневековое мусульманское общество имело ряд черт, сближавшихего с европейским феодализмом. Но в то время как в Европе, несмотря на засильецеркви, право представляло собой относительно самостоятельную силу (вспомнимучение о "двух мечах", церковном и светском, соперничество и борьбу между папством,претендовавшим на теократическое господство, и государственной властью), в арабскоммире право составляло неотъемлемую часть религии; мусульманское право не знаетразличия между каноническим и мирским правом, любое право здесь - это правоцеркви, общины верующих [1]. Поэтому в мусульманскоммире преступник рассматривается как грешник, которому кроме земного наказаниягрозят загробные муки. Поскольку у арабов не выработалось чисто светского права,то в силу сакральной своей природы право мало было способно к изменениям и лишьс большими трудностями применялось к новым социальным условиям. Право оказываетсязначительной консервативной силой. Его развитие в мусульманских странах прекращаетсяуже в Х веке, то есть тогда, когда развитие средневекового европейского праватолько начиналось.

Иначе трактуется право в средневековом Китае. Здесь нет такой связи междуправом и религией, как у мусульман. Тем не менее взгляд на право, доминирующийв Китае, совершенно отличен и от понимания его европейцами и раскрывает существенныестороны образа мышления китайцев. Право не мыслится в качестве основы социальногостроя, не регулирует поведения индивида, - для этого существуют особые предписания,определяющие человеческие поступки во всех случаях жизни. "Конфуцианская Азияпредпочитает равенству идеал сыновних отношений, образуемых внимательным покровительствоми уважительным подчинением" [2]. Согласно принятойв Китае точке зрения, закон в силу присущей ему абстрактности не может учестьмногообразия бесчисленных конкретных ситуаций и поэтому представляет собой недобро, а зло. "Идея "субъективных прав", которую порождают законы, противоречитестественному порядку вещей; что-то нарушается в обществе с того момента, какиндивид получает возможность говорить о своих "правах": речь может идти лишьоб обязанностях по отношению к обществу и к себе подобным". "Строго требоватьтого, что тебе причитается, - антиобщественно, противоречит добрым нравам" [3].Нормы права в Китае не обеспечивают функционирования общества, государственногоуправления. Процветание общества, по убеждению китайских мыслителей, зависитот поведения людей, и в первую очередь от лиц, управляющих государством. Поэтомупринцип законности - идеал правового государства - не имеет корней в китайскойцивилизации.

Оба обрисованных выше подхода к праву и к его роли в жизни общества чрезвычайнодалеки от понимания права в средневековой Европе. Очевидно, эти глубокие различияне могут быть объяснены лишь традиционностью социальных порядков или отношениемправа и религии, - они уходят глубже. На наш взгляд, концепция права, преобладающаяв том или ином обществе, в конечном счете упирается в положение человеческойличности в этом обществе. Именно под углом зрения соотношения права и личностинам и хотелось бы остановиться на некоторых аспектах средневекового европейскогоправа. Иначе говоря, мы намерены подойти к праву как к социально-культурнойкатегории, как к стихии, в которой выявляются существенные стороны индивида,как к одной из форм человеческого самосознания.

Как и выше, мы начнем с эпохи варварства. Жизнь традиционного варварскогообщества подчинялась раз навсегда установленным канонам. Мы упоминали о господствестереотипа в художественном творчестве германцев. Но это - лишь частный случайвсеобщей регламентации. Поведение индивида строго сообразуется с разветвленнойсистемой запретов и поощрений. Человек не стоит перед выбором, он следует образцам,санкционированным религией, правом и моралью. Но в варварском обществе, по-видимому,нет права и морали как разных оснований и форм социального сознания и человеческогоповедения. Право и мораль совпадают или близки, ибо правовые нормы обладаютне одною внешней принудительностью, опираются не только на систему наказаний,но представляют собой императивы, имеющие также и нравственное и религиозноесодержание. Следовательно, варварское право лишь по названию похоже на правосовременное, в действительности оно гораздо шире его по объему и функциям. Считать,что право оформляло общественные отношения у варваров, было бы справедливо толькопри условии, если мы возвратим понятию "форма" его истинное содержание: правопридавало этим отношениям общезначимую форму, вне которой они были немыслимы.Если верно, что форма была подлинным содержанием скальдической поэзии [4],то в значительной мере это верно и относительно права.

Понимание права как всеобщей связи людей было присуще германцам еще до христианизации.В этом отношении поучителен анализ терминов, обозначавших право у скандинавов.Термин lag (lög) имел целый пучок значений. В широком смысле термин lag обозначалсостояние: порядок ("уложить что-либо в должном порядке", "поставить на место"),степень (с соответствующим прилагательным: "достаточно длинный", "подобающий"и т. п.), цену, плату (установленную кем-либо), должное время, музыкальный мотив(лад, гармонию), стихотворный склад, размер. В этом смысле с термином lag, очевидно,ассоциировалось представление о всяческой мере, о соблюдении должной пропорциив вещах и отношениях. В более специальном смысле этот термин прилагали к некоторымформам человеческих связей (компания людей, товарищество, сожительство мужчиныс женщиной).

Во множественном числе термин lag (lög) обозначал право, закон, буквально-"то, что положено", "уложение". Установление права для людей означало созданиемежду ними системы связей. Право - основа человеческого общежития. "Страна строитсяправом и разоряется отсутствием права" (med lögum skal land byggja en medolögum eyda), гласила поговорка, имевшая силу правовой максимы. На народныхсходках - тингах знатоки "говорили право". Вчинить иск значило "добиваться права",а вынесение приговора в суде было "присуждением права". Далее, термин lögприлагался к правовой общине, общности людей, живших по общему для всех нихправу. Поэтому были возможны такие выражения, как "быть в праве с другими людьми",или "ввести кого-либо в право". Поэтому и область, в которой действовало обычноеправо, также называлась lag. В Норвегии эти области действия права стали складыватьсяеще до их объединения королевской властью, а в Исландии на протяжении несколькихвеков (до подчинения ее норвежским государством) единственной формой объединениябыло объединение на правовой основе. Не аппарат насилия, политического господства,а орган регулирования правоотношений связывал людей [5].Таким образом, совокупность значений термина lag (lög) охватывала всякуюупорядоченную связь в мире. Это понятие, по-видимому, содержало и позитивнуюморальную оценку такой связи. Право - основа и неотъемлемая черта миропорядка.Правопорядок и миропорядок - почти синонимы. Право - благо, которое необходимосохранять и беречь. Это понятие имеет несомненное миросозерцательное содержание.

Точно так же имел этот оттенок и другой термин, обозначавший у скандинавовправо, - réttr. В поле его значений как прилагательного входят понятия"прямой", "точный", "правильный", "справедливый". В качестве существительногоréttr означает "право", "закон". Понятия lög и réttr близки,но не идентичны. Как и lög, réttr может обозначать закон страны(lög og lands réttr) или церковное право (Guds réttr, Kristinsdoms réttr). Улучшение, дополнение права обычно называли réttarbot,но норвежский король Магнус Хаконарсон, прославившийся своим законодательством,получил прозвище Lagabaetir (Улучшитель законов). Однако термин réttrчаще выражал не понятие права как состояния людей, объединяющихся в обществе,а содержал характеристику личных прав индивида, его статуса. Поэтому он обозначалтакже и возмещения за нарушение этих прав: réttr sinn значило "его возмещение",konungs réttr - "возмещение, положенное королю", и т. п. Статус и возмещениеза посягательство на него, следовательно, были неразрывно связаны в сознаниискандинавов, статус воспринимался как нечто конкретное и непосредственно связанноес индивидом, а вместе с тем как то, что может быть выражено в определенной сумме.Поэтому различие между réttr и lög, по-видимому, было бы правильноискать в том, что термин lög относился, скорее, к общему понятию праваи имел абстрактное и всеобъемлющее значение, тогда как réttr понималсяболее субъективно и конкретно.

В древнеанглийских памятниках права термин riht (ryht) объемлет понятия закона,справедливости, обычая, права, причем последнее - и в широком и в более узкомсмысле, как право вообще и как персональное право, статус индивида. Это единственныйтермин, выражающий понятие права, так как термин lagu в древнеанглийскнй языкпопал, как полагают, из скандинавских языков, во всяком случае, он появляетсяв источниках довольно поздно. Следовательно, есть основания предполагать, чтодревнеанглийский термин riht тоже обозначал всеобщую связь людей как и скандинавскийтермин lög.

Быть поставленным вне закона означало не только лишение всех прав, которымипользовался человек, пока он находился "в законе", это было равнозначно исключениюиз числа людей вообще. Опальный человек, изгой, находившийся в состоянии utlegd,не мог жить в обществе, удалялся в незаселенную местность (отсюда его названиеskogarmadr, живущий в лесу) и считался оборотнем, волком (vargr) [6].Жить "в праве", "по закону" значило жить с людьми, поддерживать с ними отношения,основанные на справедливости и взаимном уважении личных прав.

Поэтому в варварских судебниках - "правдах" речь идет прежде всего о защителичных и имущественных прав свободных людей, об установлении наказаний за ихнарушение.

Рассмотренные сейчас термины, обозначающие право, относились прежде всегок обычаю, древнему и унаследованному от предков порядку. Скандинавский терминlög был близок по значению производному от него термину örlög- древний, от века установленный закон, судьба. Вера в судьбу играла огромнуюроль в сознании германцев, воздействуя и на понимание ими обычая. Вместе с темобычай - это то, с чем все согласны и добровольно уважают, ибо он не толькообязателен, но и правилен, справедлив.

В варварском обществе человек уже рождается с определенным правом, - он принадлежитлибо к роду знатных, либо к роду рядовых свободных, либо к потомкам зависимыхили несвободных, и пользуется теми правами, которые присущи соответствующейсоциальной категории. Общественные связи имеют по преимуществу еще природный,органический характер. Это связи родовые, племенные, семейные, отношения родстваи свойства. В той мере, в какой в этом обществе существуют отношения господстваи подчинения (ибо уже имеются рабы и другие категории зависимых людей), онитакже строятся в соответствии с доминирующей моделью и имеют патриархальныйоблик. Индивид, как правило, не выбирает людей, с которыми он входит в группу,это его родственники, и даже брачные связи подчиняются определенной схеме иограничивающим предписаниям. Элемент волеизъявления в формировании социальныхгрупп и систем связей здесь отсутствует или минимален, - его можно обнаружитьразве что в образовании дружин вокруг вождей и князей.

Принадлежность к социальному разряду или слою варварского общества определяетповедение индивида. Все стороны его жизни регламентированы, заранее известно,как он должен поступить в той или иной ситуации, - выбора почти не существует.Любой поступок должен соответствовать строгим предписаниям, вытекающим из сознанияпринадлежности к группе, из чувства чести, носившего не столько личный, сколькородовой, семейный характер. Обычаем "запрограммирована" жизнь каждого членаколлектива, обязанного следовать образцам - богам, предкам, старшим.

Регламентация индивидуального поведения в варварском обществе достигает степениритуализации: каждое важное жизненное отправление человека, затрагивающее интересыгруппы, сопровождается исполнением специальных обрядов, произнесением формул,отклонение от которых аннулирует весь акт, делает его недействительным. Членварварского общества отнюдь не лишен воли, но она направлена в первую очередьна достижение целей, поставленных перед ним коллективом, и изъявление ее заключаетсяне в свободном решении: как поступить в данной ситуации, исходя из собственныхвнутренних побуждений, а в выборе средств, в наибольшей мере соответствующихтребованиям и потребностям группы. Подобно тому как в художественном творчествепоэт или резчик стремились с наибольшим мастерством, умением и изобретательностьювоспроизвести заранее установленные каноны и создать новые вариации на традиционнуютему, так и во всем своем поведении член этого общества должен был следоватьритуалу и обычаю, видя доблесть в единении с коллективом.

Моральность здесь - не столько признак индивида, обусловленный его личнымикачествами и выявляющийся в его поступках, сколько качество, присущее его семье,роду, социальному слою, - точно так же как и права и oбязанности. Собственно,эти права и обязанности неотделимы от этической оценки индивидов, входящих вгруппу: знатные благородны и честны, их поведение образцово, мужество и щедрость- их естественные качества. От людей незнатных труднее ожидать подобных же качеств.В варварском обществе господствует убеждение, что моральные признаки наследуютсяподобно физическим чертам и что красоту, ум, честность и великодушие нужно искатьу знати тогда как низменные черты легче всего обнаруживаются у несвободных инизкорожденных. От сына знатного человека и рабыни вряд ли можно ожидать разумногои достойного поведения, как от сына того же человека, рожденного в равном изаконном браке. Поэтому знатным не только полагались более высокие компенсацииза причиненный им ущерб, но на них нередко возлагалась и большая ответственностьза совершенные ими проступки, и они несли более суровые наказания, чем рядовыесвободные люди.

Таким образом, правовой статус был неотделим от его носителя, являлся егосущественнейшим атрибутом. Люди высокого статуса были "благородными", "лучшими",люди низкого статуса - считались "меньшими", "худшими", "подлыми". Правовойстатус индивида характеризовал его и с нравственной стороны, поэтому правовоесостояние человека получало моральную окраску, отражало и его личные качестваи вместе с тем определяло их. Нравственные и правовые категории имели, крометого, еще и эстетический оттенок. Благородство естественно сочеталось с красотой,подобно тому как были неразрывно связаны, понятия зла и уродливости. Так, например,на древнеанглийском языке нельзя было сказать: "прекрасный, но дурной", ибовыражений для обозначения чисто эстетических ценностей не существовало. Прекрасноепредставляло собой и моральную ценность. Красота выражала личную честь и достоинствочеловека. Точно так же и интеллектуальные качества лица были неотделимы от этических;"умный" значило вместе с тем и "честный" [7].

Право в варварском обществе не выделено в особую сферу социальной жизни. Неттакой ее стороны, которая не регулировалась бы обычаем. Право, обычай - та стихия,в которой пребывает общество, и вместе с тем это неотъемлемое измерение человеческогосознания.

Христианизация варваров, оказавшая мощное воздействие на все их бытие, вместес тем сама явилась симптомом трансформации их социального строя. Принятие новойрелигии было возможно лишь в условиях существенной дифференциации традиционныхпорядков германцев. Церковь принесла большие перемены и в право. Мораль и законпри всей близости этих категорий в средние века более не являлись синонимами.Мораль охватывала область внутренней жизни человека и была связана с его совестью,со свободным волеизъявлением, тогда как закон понимался как сверхиндивидуальнаясила, которой человек обязан повиноваться.

Варварское право не было полностью изжито и преодолено церковью и феодальнойпрактикой, - в частично измененной форме оно вошло в средневековое право в качествеего составного элемента. Общий характер права, как и всех других жизненных компонентов,в средние века в большой мере определялся христианским учением.

Церковь явилась проводником номократической концепции права, восходившей кБиблии, и в особенности к посланиям апостола Павла. Его теория божественногоправа выдвигала тезис о всеобщем господстве закона, установленного богом. Акткрещения, превращения "животного человека" в христианина, верного члена церквимыслился как новое "рождение". Член общества - не homo naturalis, a homo Christianus.Крещение, представлявшее собой особый способ институционализации индивида всредневековых коллективах, налагало на него правовые обязательства, нарушитькоторые он не мог, но в создании которых он не участвовал. Право вообще не создаетсялюдьми, оно - божье установление (lex est donum Dei). Члены церкви как общиныверных (universitas fidelium), объемлющей и духовенство и мирян, не равны междусобой: духовенство стоит выше мирян, в среде которых опять-таки нет равенства,ибо у всех них - разные "заслуги" перед богом, хотя по природе люди все равны.Иерархия заслуг и служб предполагает неодинаковые нрава индивидов. Положениечеловека в обществе основывается на его службе.

Высшее положение занимает богом установленный монарх. Подобно тому как мир- макрокосм - управляется богом, а человеческое тело - микрокосм - душою, таки политическим телом управляет монарх, отношения которого к подданным можноуподобить отношению головы к членам. Власть монарха не зависит от воли управляемых.Он подчинен одному богу и служит только ему (rex - minister Dei). Но церковьподчеркивала, что монарх божией милостью несет ответственность перед нею, иболишь церковь возвещает божью волю. Государь не связан никакими земными установлениями.Все подданные получают закон от государя и обязаны ему всецело повиноватьсякак лицу, получившему помазание божье. Преступление против государя - изменаи грех, ибо тем самым преступник оскорблял представленную в монархе божественнуюсилу, Долг же государя состоит в том, чтобы заботиться о благе подданных. Несогласие, а безусловное послушание, верность подданных - основной ингредиентправа. Подданные не могут влиять на право вследствие своей неосведомленностии неразумия. В согласии с этой концепцией суверен располагает неограниченнойодносторонней властью по отношению к своим подданным, перед которыми он не имеетникаких связывающих его обязанностей. Он даже обладает верховенством (dominium)над их собственностью и распоряжается ею в интересах общины [8].

В основе таких далеких от реальности идей лежала мысль о приоритете благацелого, представляемого государем, над интересами индивидов. Право, как и "общественноетело", бессмертно, тогда как человек смертен. Существенно благо целого, а неничтожной его части - отдельного индивида. Последний мыслился этой теорией полностьюпоглощенным обществом - большим единым организмом, в котором каждый член выполняетопределенную функцию, имеет свое призвание (vocatio). Индивид, следовательно,не существует сам для себя. Важна не личность его, а занимаемая им должность,служба, которую он несет.

Таким образом, право конкретизируется в облике правителя - воплощении идеиправа (lex animata), знающего интересы целого и блюдущего справедливость. Лишьцерковь компетентна решать, в каких случаях монарх, злоупотребивший своей властью,перестает быть божьим ставленником и слугою; лишь она одна способна и правомочнаотличать "tyrannns" от "rex iustus"; и только церковь может лишить тирана полномочий,которых достоин справедливый государь, и освобождать подданных от обязанностиповиноваться такому тирану. Известно, что идеологи папской теократии пыталисьна практике, и не всегда без успеха, осуществлять эти принципы: такова былаполитика и теория пап Григория VII и Иннокентия III. Однако идеологи неограниченноймонархии божией милостью утверждали, что король не подвластен и церкви и являетсяземным воплощением бога. Предпринимавшиеся монархией усилия обосновать ее связьс трансцендентной реальностью находили отклик в сознании населения. Священнаяприрода власти императора и короля легко объяснялась представлением о том, чтообщность людей и властей включает в себя бога [9].Самого Христа нередко изображали как государя. Акты коронации земного правителянеизменно сопровождались религиозными ритуалами, конкретно и зримо выражавшимибожественный характер его власти [10]. Жизньвносила серьезные коррективы в теократическую доктрину права и сплошь и рядомей противоречила [11]. Тем не менее высокаяоценка права охарактеризованной доктриной заслуживает внимания. В идеализированномвиде она отражает действительно огромную роль, которую играло право в жизнифеодального общества. Отвлеченная, как всякий идеал, от повседневной правовойпрактики, номократическая теория божественного права вместе с тем придавалаэтой практике определенный высший смысл.

Если от доктрины богословов, ученых юристов и идеологов государства перейтик представлениям, имевшим гораздо более широкое хождение в средние века и нестолько отчетливо сформулированным, сколько предполагаемым как предпосылка правотворчестваи применения права, то в них обнаружатся одновременно и общие с паулинистскойдоктриной моменты и противоречащие ей понятия. Согласно распространенным представлениям,право есть неотъемлемый элемент миропорядка и столь же вечно и неуничтожимо,как и самое мироздание [12]. Мир немыслимбез закона, будь то мир природы или мир людей. Право - основа всего человеческогообщества, на нем строятся отношения между людьми: "где общество, там и право"(ubi societas, ibi ius) [13]. Всякий род живыхсуществ и даже вещей имеет свое собственное право - это обязательное качестволюбого божьего творения (поэтому ответственность за проступок могла быть возложенане только на человека, но и на животное и даже на неодушевленный предмет). Способбытия и поведения всех существ определяется их статусом. Таково средневековоепонимание "естественного права", получающего религиозную интерпретацию универсальногозакона вселенной.

Никто, ни император, ни другой государь, ни какое-либо собрание чинов илипредставителей земли, не вырабатывает новых законоположений. Поскольку источникомправа считался бог, то отсюда явствовало, что право не может быть несправедливымили дурным, оно - добро, благо по самой своей сути. Право и справедливость -синонимы. Злым, дурным может быть лишь ущемление права, его нарушение или забвение.Подобно тому как зло в мире считалось недостатком блага, так и несправедливостьпорождалась неприменением права. Право справедливо ибо оно разумно и соответствуетприроде человека. Фома Аквинский определял право как "установление разума дляобщего блага, провозглашенное тем, кто заботится об общине". При этом было существеннособлюдение всех указанных его признаков: право должно быть разумным служитьблагу всех и относиться к компетенции власти провозглашающей его должным образом[14].

Столь же неотъемлемым признаком права была его старина. Право не может бытьнововведением, - оно существует от века, так же как существует вечная справедливость.Это не значит, что право целиком кодифицировано в уложениях и не нуждается нив какой дальнейшей работе людей. В своей полноте, как идея, право запечатленов моральном сознании, и из него черпаются те или иные правовые нормы, по каким-топричинам еще неизвестные людям. Право не вырабатывают вновь, его "ищут" и "находят".Но старина права - не столько указание на время его возникновения, сколько показательего неоспоримости, добротности. Старое право значило - доброе, справедливоеправо [15]. Великие законодатели средневековья- не творцы законов, они лишь "отыскали" старое право, восстановили его в сиянииего справедливости; при этом прежде действовавшее право не отменялось, а дополнялось,и утратить силу могли только искажения права, допущенные людьми.

Так, записям фризского права предпослано своеобразное, но в высшей степенихарактерное для средневековья историко-правовое введение, в котором говорится,что фризы должны иметь такое земское право, какое установил сам бог в то время,когда Моисей вел израильский народ через Красное море. После пересказа десятизаповедей названы пророки и цари, начиная с Саула и Давида, правившие до рождестваХристова, а затем римские императоры, включая, разумеется, и франкских и германскихгосударей, вплоть до времени записи фризского права [16].Таким образом, действующее право фризов оказывается включенным в непрерывноебытие права, существующего с древнейших времен человечества. Об истории права,в собственном смысле слова, здесь говорить не приходится.

Подобным же образом законы англосаксонского короля Альфреда открывает длинноевступление, содержащее десять заповедей и другие библейские законоположения,а также краткое изложение истории апостолов и постановления церковных соборов,вселенских и английских. Свою собственную законодательную деятельность Альфредоценивает очень скромно: "Я не решился записать много своего, ибо не могу предвидеть,что именно найдет одобрение v наших преемников". Но наиболее справедливые положениязаконов английских королей - своих предшественников (Этельберта, Инэ, Оффы)- он собрал, отбросив остальное. Этот сборник получил одобрение советников Альфреда[17]. Следовательно, не выработка новых законов,но отбор в старом праве наиболее мудрых и справедливых предписаний, - так понимаетсязадача законодателя. Последующее англосаксонское законодательство Х и XI вековна добрую половину составляют заимствования из более ранних законов, перемежающиесяс новыми постановлениями. Производя запись обычаев, нередко приписывали их томуили иному прославленному государю предшествующего времени. Немалая доля древненорвежскихзаконов считалась "Законами Олафа Святого", хотя на самом деле они представлялисобой запись обычного права, произведенную в более позднее время. В Англии юридическуюкомпиляцию начала XII века называли "Законами Эдуарда Исповедника", в действительностине имевшего к ней никакого отношения. Лангобардский король Ротари видел своюзадачу не в том, чтобы создавать новые законы, а в кодификации древнего народногоправа, которое нужно поправить, улучшить [18].

Право страны можно было дополнить и улучшить, иначе говоря, можно "найти"те положения, которые прежде не были включены в законы, но хранились в моральномсознании народа, как в идеальной сокровищнице справедливости. Поэтому другимисточником права, наряду с божественным его происхождением, считалось правосознаниенарода. Прежде всего право сохраняется в памяти наиболее мудрых и сведущих людей- знатоков права. Но эти знатоки (лагманы, законоговорители в скандинавскихстранах, рахинбурги, шеффены во Франции, уитаны и Iiberi et legales hominesв Англии) не создавали новых правовых форм. Они знали "старину", древний обычай.Так, по крайней мере они осознавали свою правотворческую миссию.

Обычаю и закону подвластны все, в том числе и в первую очередь государь. Еговажнейшая функция состоит в охране и соблюдении права. Идея о том, что правительдолжен заботиться об охране существующего права, быть милостивым и справедливым,пронизывает многочисленнее средневековые "Королевские зерцала", которые содержатнаставления монархам и делают упор на их индивидуальных качествах. Это и естественнов эпоху, когда королевская власть идентифицировалась с личностью государя.

Вступая на престол, король присягает праву. Никакого особого государственногоправа средние века не знают. Правитель должен уважать обычай и править в соответствиис ним. Если он нарушает закон, подданные не должны подчиняться несправедливости."Человек обязан сопротивляться своему королю и его судье, коль скоро тот творитзло, и должен препятствовать ему всеми способами, даже если он приходится емуродственником или господином. И этим он не нарушает своей присяги верности",- гласило "Саксонское зерцало" [19]. ИсидорСевильский переиначивает слова Горация для обоснования идеи, что король - тот,кто поступает по справедливости, - иначе он не король (Rex eris si recte facies,si non facias, non eris) [20]. Злостное нарушениеправа государем лишает его законных оснований власти и освобождает подданныхот присяги, которую они принесли ему. Подданные также обязаны защищать право,в том числе и против государя, его нарушающего. Обязанность соблюдать правовытекает не из договора, а из представления об универсальной силе права, которомувсе подчинены. Следовательно, право связывает всех, оно, собственно, и являетсявсеобщей связью людей. Этот принцип коренным образом противоречит теократическойконцепции, согласно которой князь стоит выше закона и подвластен одному богу.

Однако, получая в определенных случаях право сопротивления незаконному правителюили государю, не исполняющему своей законной миссии, народ не вправе менятьформу правления; на смену низложенному монарху должен быть поставлен новый.При этом государь должен иметь наследственные права на престол и получить согласиеи помазание со стороны духовенства. Сама по себе принадлежность к королевскомуроду, сколь ни была она важна, не являлась еще достаточным условием для вступленияна престол: и в варварских королевствах и в раннефеодальных монархиях для этоготребовалось согласие "народа" - фактически поддержка знати.

Точно так же требовалось согласие подданных (consensus fidelium) для введенияновых законов, выработанных государем. "Лучшие и старшие" (meliores et maiores),представлявшие подданных и воплощавшие народное правосознание, были призванысудить, в какой мере королевские законы соответствуют старинному действующемуправу.

Принцип верховенства права и справедливости и независимости их от монархаобнаруживался в практике средневековой юстиции. Так, хотя в Англии судьи находилисьна государственной службе, они проявляли известную независимость от государяи не превращались в простых исполнителей его воли: в случаях, когда закон иобычное право противоречили воле короля, королевские судьи становились на сторонуправа [21]. Этот же принцип лежал в основевыступлений феодалов против королей, нарушавших право и обычаи страны. Известно,что "Великая хартия вольностей" явилась результатом такого выступления английскихбаронов и рыцарей, считавшегося вполне законным и вытекающим из самой сущностиправовых порядков в Англии. Внесение в "хартию" постановления о создании комиссиииз двадцати пяти баронов, которые не только должны были ограничивать властькороля, но в случае нарушения им "хартии" обязаны были теснить его с оружиемв руках, будучи опасным для государственного единства, не противоречило, однако,духу права и пониманию отношений короля и его непосредственных вассалов. С точкизрения средневекового сознания в понятии законного восстания (bellum iustum)не было ничего парадоксального.

В нормальных условиях подданные подчинены своему законному государю. Но ихповиновение выражается не столько в пассивном послушании, сколько в верности.Отличие верности (fideiitas) от простого повиновения состоит в наличии определенныхусловий, при которых "верные" служат своему господину, и в элементе взаимности:вассал обязан верностью господину, а тот, в свою очередь, принимает на себяобязательства перед ним. Распространена точка зрения, что отношения между сеньороми вассалом строятся на договоре. Однако такое понимание социальных связей средневековьяотчасти их модернизирует, уподобляя феодальные отношения буржуазному контракту.На самом деле в основе отношения верности и покровительства лежала идея подчинениязакону, обычаю и правителя и управляемых: верность обеих сторон была их верностьюправу [22]. Собственно, они присягали на верностьне только друг другу, но и тому высшему принципу, которому были подчинены.

Поскольку право мыслилось как старинное, именно ссылка на старину придавалаему авторитет. Нововведение не осознавалось как таковое, и вся законодательнаядеятельность проходила преимущественно в форме реставрации старинного права,нахождения и уточнения обычаев отцов и дедов. Право той эпохи было ориентированона прошлое, Высокая оценка старины характерна для всех сфер средневековой жизни.Средневековый традиционализм - не просто консерватизм и власть привычки. В установкена старину (Nihil innovetur, nisi quod traditum est) [23]видели особую доблесть, именно старое обладало моральным достоинством. Новоевнушало недоверие, новаторство воспринималось как святотатство и безнравственность."Не сдвигай с места камней, которые установил твой отец... - учил монах V векаВинцент Леринский. - Ибо если новшества надобно избегать, то древности следуетдержаться; если новое нечисто, то старое учение свято" [24].Статичность - основная черта средневекового сознания. Идея развития, как мыубедились выше, ему чужда. Мир не изменяется и не развивается. Изначально совершенноетворение бога, он пребывает в состоянии неизменного бытия. Он представляет собойступенчатую иерархию, а не динамический процесс. Поэтому и право - составнаячасть миропорядка - неподвижно. Оно не знает времени возникновения, но лишьвремя фиксации; не знает оно и времени отмены. Оно вневременно [25].

В средние века существование признавалось лишь за тем, что обладало правовымстатусом. Город, конституируясь, спешил приобрести определенные права; цех,университет и любая иная корпорация официально существовали с момента принятияустава; сельские коммуны обзаводились особыми грамотами, гарантировавшими ихстатус; сеньоры, обладавшие судебной или военной властью, заботились о том,чтобы эта власть была оформлена в виде иммунитетных полномочий, пожалованныхгосударем, - специальные правовые уложения вырабатывались для любого средневековогоинститута. Без санкции права общественное отношение не считалось действительным.

Крупнейшие социальные и политические конфликты средневековья осознавалисьлюдьми этой эпохи не только как религиозные коллизии, но и в категориях права.Ограничимся хрестоматийными примерами; борьба за политическое верховенство междугерманскими императорами и римскими папами велась в первую очередь из-за инвеституры,то есть из-за права назначать епископов; драматичное столкновение английскогокороля Генриха II с архиепископом Фомой Бекетом было вызвано спором о судебнойкомпетенции короля; нарушения права и феодальных обычаев Иоанном Безземельнымпривели к ситуации, породившей "Великую хартию вольностей". Для укрепления французскоймонархии потребовалась работа знатоков римского права - легистов, и их же услугиоказались необходимыми в борьбе между Филиппом IV и папой Бонифацием VIII. Старейшимии влиятельнейшими факультетами в средневековых университетах, наряду с богословскими,были юридические. Рецепция римского права в Европе, порожденная целым комплексомсоциальных, экономических и политических причин, оказала огромное влияние навсе стороны общественной жизни.

Право понималось не только как всеобщее состояние общества в целом, но одновременнои как важнейший признак каждого его члена. Люди характеризуются прежде всегосвоим правовым статусом. Как и в варварском обществе, при феодализме статуснеотделим от лица.

Обычно статус был наследственным и от отца доставался сыну. Однако он могбыть изменен. Государь мог пожаловать новые повышенные права и привилегии томуили иному лицу. Крестьянин, ушедший от сеньора в город, получал личную свободуи, сделавшись бюргером, членом городской общины, цеха, менял свой статус. Рядовойсвободный и даже зависимый человек, принеся омаж - присягу верности сеньору,мог стать рыцарем, приобретал подобающие рыцарству юридические права. Мирянин,приняв священство, вступал в клир - особую правовую группу, пользовавшуюся специальнымипривилегиями. поэтому средневековые сословные и иные правовые категории населенияне представляли собой застывших замкнутых каст с запретом перехода из однойв другую. Социально-правовая мобильность в феодальном обществе была довольновелика. Но существенной чертой правового статуса человека в средние века былото, что статус - унаследованный или приобретенный - по-прежнему оставался непосредственносвязанным с внутренней природой человека и, согласно представлениям той эпохи,влиял на его моральный облик и существенные черты его характера, определял егосущность. В праве социальные статусы нередко описываются в моральных категориях.Знатных именуют "лучшими", "достойнейшими", тогда как простолюдины фигурируютпод именем "низких", "подлых", "худших". Общество, согласно средневековым законодателям,делится на "благородных" и "чернь". Господа и подданные оказываются неравнымимежду собой и в нравственном отношении, - взгляд на вещи, в высшей степени удобныйдля правящего класса!

Все социальные категории были также и прежде всего правовыми категориями.Средневековье не признает фактического состояния индивида или группы людей,не "оформленного" юридически. Классовые различия не выступают здесь в чистомвиде, сословные признаки определяют общественное положение людей. Вес человеказависит в первую очередь не от его имущественного состояния, а от того, какимиправами он обладает. Беднейший дворянин выше самого богатого горожанина, ибоденьги и даже обладание земельной собственностью не дают официального признанияи широких прав, - необходимо благороднее происхождение или монаршая милостьдля того, чтобы быть знатным и полноправным. Полноправие, родовитость, благородство- главнейшие критерии принадлежности к правящему слою общества, богатство практическис ними обычно связано, но оно не конститутивный признак господина. Феодальноеобщество - общество сословное.

При подобных установках в отношении права его роль в системе общественныхсвязей была поистине огромна.

Роль юридических отношений еще более возрастала вследствие высокой ритуализованностиобщественной практики людей средневековья. В традиционном обществе нормальнымбыло поведение человека, следующее принятым образцам, не уклоняющееся от разнавсегда установленного канона. Такие образцы приобретали силу моральных эталонов,и отход от них рассматривался не только как предосудительный, но подчас и какправонарушение. Все важнейшие поступки людей - вступление в брак и введениев род, посвящение в рыцари и принятие в цех, получение и раздел наследства исудебная тяжба, заключение торговой сделки и передача земли, пострижение в монахии отлучение от церкви, приемы, посольства и т. п. - подчинялись ритуалу, сопровождалисьособыми процедурами, несоблюдение которых аннулировало акт. Следовательно, деятельностьчеловека осуществлялась в строго установленных неизменных юридических формахи вне их была немыслима и недействительна.

Но эта эпоха всеобъемлющего формализма и ритуала меньше всего была "бумажной"(точнее было бы сказать - "пергаментной"), бюрократической эпохой. Многие изактов и сделок вообще не фиксировались в грамотах и других документах, - вместоних совершали соответствующий обряд. Как известно, в процессе генезиса феодализмав Европе широкое распространение получили земельные дарения. Для их оформлениятребовалось составление документа. Однако германские народы, позаимствовав грамоту(carta) из римской юридической практики, не восприняли сколько-нибудь глубокоее смысла. Казалось бы, функция грамоты должна была состоять в том, что в нейфиксировалась сделка и в дальнейшем владельческие права опирались на ее текст.Между тем в раннее средневековье к письменному документу, который вообще малокто мог прочитать, большинство населения испытывало недоверие и не понималоего юридической природы. Поэтому наряду с составлением и вручением грамоты по-прежнемупрактиковали старинные обычаи символического бросания или вручения горсти земли,дерна, ветви и т. п. В грамоте видели прежде всего предмет, кусок пергамента,и было принято перед составлением ее текста класть пергамент вместе с письменнымипринадлежностями на земельный участок, который являлся объектом сделки, с темчтобы "сила земли" влилась в пергамент и сделала написанную затем на нем грамотунерушимой и действенной [26]. Придать действенностьюридическому акту мог лишь магический ритуал.

Грамота служила символом. Поэтому она вообще могла не содержать текста, итакие cartae sine litteris нередко применялись. Государь, желавший добитьсяповиновения подданных или передать им свой приказ, мог послать им простой кусокпергамента или печать без грамоты, - этого символа его власти было достаточно[27].

Ритуал определял самую сущность акта, независимо от того, составлялся документили нет. Поэтому важнейшую роль играли свидетели, присутствовавшие при заключенииакта. Он был рассчитан на относительно ограниченный и устойчивый круг людей,населявших одну местность и лично знавших друг друга. Когда же человек попадалв другую местность, от него не обязательно требовали грамоты, удостоверявшейего статус, и могли принять его за того, за кого он сам себя выдавал. Посколькустатус человека считался не каким-то несущественным внешним его признаком, нофактором, определявшим его природу и внутренние качества, то поведение индивидаслужило лучшим доказательством обоснованности его заявления о своей социальнойи сословной принадлежности.

В таких условиях право оказывалось универсальной формой жизнедеятельностииндивидов и общественных групп и представлялось им сущностью всего их поведения.В духовной жизни средневекового общества право не могло не выступать в качествеодной из основных категорий их сознания.

Но средневековое право не образовывало стройной законченной системы, все частикоторой согласованы. На самом деле не было более противоречивого и запутанногоявления в жизни феодального общества. Понимаемое как всеобщая связующая сила,право вместе с тем разъединяет людей, порождая взаимные притязания и запутанныеспоры. Долгое время не возникало представления о праве как явлении, обособленномот людей, или как об абстракции. Поэтому не было "права вообще". Более того,в раннее средневековье не существовало права, одинакового для всех жителей однойстраны. В тех германских королевствах, под властью которых оказалось населениебывшей Римской империи, для германцев и "римлян" сохранялось свое право; каждоеплемя, народность жили "по своему закону", причем член племени подчинялся егоправу и обычаям, независимо от того, где он проживал. Лишь постепенно королевскойвласти наряду с племенными записями права удалось внедрить законы, обязательныедля всех подданных. Точно так же и монарх первоначально был королем племени,а не государства: rex Francorum, а не rex Franciae, король англов или саксов,но не король Англии. Однако и много позднее для представителей каждого народа,земли, области существовало свое право, особые обычаи. Судебным распорядкомНюрнберга от 1455 года предписывалось, чтобы судья стоял на франконской почве,около моста на Нейенштадтской дороге, когда он объявляет вне закона франконца;на швабской почве, за каменным мостом на дороге в Снольцбах, когда объявляетвне закона шваба; на баварской почве, перед Фрауентур, если преступник - баварец.Если же это саксонец, - то перед Тиргартентур, на дороге в Эрланген [28].

Средневековое право не было внутренне согласовано и давало повод для разныхтолкований и тяжб. Синоним справедливости, оно в то же время не ориентированона истину в нашем ее понимании: истинным считали то, что было доказано в судепосредством клятв и присяг, неукоснительного соблюдения всех предписанных обычаемпроцедур. Клятвам, ритуалам, ордалиям и поединкам верили больше, чем каким-либовещественным доказательствам и уликам, ибо полагали, что в присяге раскрываетсяистина и торжественный акт не может быть выполнен вопреки воле бога. Малейшееотклонение от раз навсегда принятой формулы, несоблюдение всех обрядов означалиодно: сбившийся с текста, нарушивший процедуру - неправ, и бог не допускает,чтобы виновный выиграл тяжбу. Истина могла быть явлена только в совершенно четкоми ничем не нарушенном формализме судебного процесса.

Указанные черты восходят еще к варварской эпохе. Но было бы неверно видетьв ритуальности средневекового права простой пережиток предшествующей эпохи.На протяжении всего средневековья наряду с обычаями и процедурами, действительноунаследованными от дофеодального права, возникали и распространялись многообразныеновые ритуалы и обряды, формулы и клятвы. Причина заключалась не в неизжитостиархаической стадии развитая, а в самой природе феодального общества, строящегосяна регламентированном поведении всех своих членов. Неформальное, свободное отусловностей и не скованное предписаниями поведение - не характерно для средневековья.Каждый человек занимает отведенное ему место и должен соответственно поступать.Играемая им социальная роль предусматривает полный "сценарий" его поведения,оставляя мало места для инициативы и нестандартности. Отсюда - "высокая знаковость"общественного поведения членов феодального общества [29]:каждому поступку приписывается символическое значение, и он должен совершатьсяв однажды установленной форме, следовать общепринятому штампу. Самые разнообразныепредметы (меч копье, молот, палка, стул, перчатка, головной убор, ключ и многоедругое) наряду с их прагматической ролью выполняют еще и функцию символов ииспользуются в судебных и иных юридических процедурах.

Первыми памятниками права в средневековой Европе были leges barbarorum, правовыеуложения варварских племен, расселившихся на территории бывшей Римской империи.Старинный обычай всецело господствует. Но он зафиксирован в "правдах" лишь частично.В качестве обычая осмысляются в варварских "правдах" и те немногие нововведения,которые были в них внесены. Нередко в "правдах" фиксировались обычаи, практическиуже утратившие свою силу, - уважение к седой старине, вера в святость обычаядиктовали тем не менее необходимость записи и этих устаревших положений, подчасне согласовывавшихся с новыми нормами. В дальнейшем законы, издаваемые средневековымигосударями, принимали форму "улучшений права", то есть записи тех норм, которые,как полагали, существовали и прежде, но не подверглись записи, или форму очищенияправа от искажений и "человеческих измышлений". Таким образом, новаторство всфере права осознавалось как консервативная практика. В результате традиционноеправо обрастало дополнениями, приобретало многослойность: старое сочеталосьс новым.

В стремлении восстановить право в его первозданной чистоте люди средневековьяруководствовались представлением об идеальном праве, о том, каким оно должнобыть в соответствии с их идеями справедливости. Осуществляя это стремление,подчас прибегали к подделкам. Но подделка правового акта в тот период не всегдабыла бесцеремонной и сознательной фальсификацией, преследующей своекорыстныецели и только. Дело обстояло гораздо сложнее. "Благочестивый обман" (pia fraus)граничил с самообманом. Исправляя при переписывании текст дарственной грамоты,монах исходил из убеждения, что земля, о которой идет речь в этом документе,не могла не быть подарена святому месту - монастырю, ибо было бы несправедливои, значит, невозможно, чтобы ею обладал нечестивый мирянин. Это был в его глазахне подлог, а торжество справедливости над неправдой. Сочиняя подложную грамоту,приписывавшую государю прежнего времени пожалование святому месту земельноговладения, отдавали лишь должное этому благочестивому королю, который "должен"был так поступить, а вместе с тем констатировали то очевидное для людей средневековьяобстоятельство, что, поскольку существует право владения, оно не может не бытьстаринным. Точно так же и при лжесвидетельстве нередко руководствовались сознаниемсправедливости, требовавшим исправления правовой ошибки.

Документы должны были выражать высшую истину, то есть справедливость, а нефиксировать просто случайные факты. Ибо истина заключена не в грубых фактахповседневности, но в правовом сознании, которым обладало в первую очередь духовенство.Лжеисидоровы декреталии, обосновывавшие верховную власть римской церкви надЗападной Европой и приписывавшие императору Константину соответствующий дарв пользу римского епископа, были подделкой, но такой подделкой, которая выражала"идеальную реальность" - папскую гегемонию в средневековом мире.

Говоря о средневековых фальсификациях документов, М. Блок отмечает парадокс,заключающийся в том, что из уважения к прошлому в средние века стремились изобразитьего не таким, каково оно было, а таким, каким оно должно было бы быть [30].К подделкам прибегали и отдельные лица, и религиозные и светские учреждения,стремившиеся во что бы то ни стало доказать свою глубокую древность и, следовательно,респектабельность и законность. Парижский университет возводили ко временамКарла Великого, Оксфордский оказывался учрежденным при короле Альфреде, а Кембриджвидел своего основателя даже в легендарном Артуре. Вследствие неисторичностимышления документы подделывали не в стиле того времени, к которому они якобыотносились, а в стиле своего времени [31].

Средневековые хронисты неизменно провозглашали истину своей главной цельюи неотъемлемой чертой изложения. Между тем их сочинения нередко наполняют фантастическиесведения и выдумки, не говоря уже о том, что многое они обходили молчанием [32].Очевидно, истина с тогдашней точки зрения представляла собой нечто иное, нежелинаучная истина нового времени: она должна была соответствовать идеальным нормам,быть сообразной прежде всего не действительному ходу земных дел, а высшим предначертаниямбожьего замысла.

Кроме того, в обществе, строившемся на принципе верности семье, роду, сеньору,истина не могла быть ценностью. независимой от конкретных интересов группы.Верность истине вытеснялась верностью господину или верою в господа. Истинабыла как бы "антропоморфна".

История средневековья знает массу самозванцев и узурпаторов, выдававших себяза законных государей или их потомков. Разумеется, то, что их сплошь и рядомпризнавал народ, диктовалось прежде всего надеждами угнетенных и недовольныхна справедливого и доброго короля который улучшит их положение и избавит отпритеснителей и эксплуататоров. Эти чаяния служили той основой, которая питалалегковерие масс. Но вряд ли есть основания во всех случаях считать самозванцевпростыми обманщиками, руководствовавшимися одним только хладнокровным расчетом.По-видимому, они и сами нередко находились в заблуждении и либо имели какие-то,пусть ложные, причины видеть в себе законных претендентов, либо по наитию "свыше"осознавали себя призванными к миссии, которую хотели и должны были выполнить.Религиозное умонастроение эпохи как нельзя лучше благоприятствовало появлениювсякого рода пророков, вождей и божьих посланцев.

Люди жили в атмосфере чуда, считавшегося повседневной реальностью. Самостоятельномыслящая личность была развита относительно слабо, коллективное сознание доминировалонад индивидуальным. Вера в слово, изображения, символы была безгранична и невстречала никакой критики, - в этих условиях фальсификация неизбежно имела большойуспех [33]. Идея и действительность не быличетко расчленены, и не представляло трудности принять за подлинное то, что былодолжным, а не действительным.

Легковерность средневековых людей общеизвестна. Вера в россказни о говорящихживотных и о посещениях людей нечистой силой, в видения и чудесные исцеления,поклонение мощам и другим священным предметам, склонность объяснять социальныеявления положением небесных светил и иными сверхъестественными знамениями имногое другое не удивляют, если помнить о господстве религиозной идеологии,о невежестве и неграмотности подавляющей массы населения, об отсутствии научногомышления и регулярных средств информации. Тяжелая жизнь забитого крестьянстванеизбежно порождала надежды на чудесную помощь свыше. Средневековые люди верилине только в Страшный суд, который наступит в "конце времен" и воздаст каждомупо его делам, но и в немедленные божьи кары и награды [34].В объяснении нуждались не чудеса, а их отсутствие [35].

Не нужно, однако, представлять себе дела так, что доверчивость была безгранична.Не во всякое чудо верили, и сознание грани между истиной и ложью, несомненно,существовало, как существовало и представление о различии между естественными сверхъестественным [36]. Считалось, чтообычно действует естественная причинность, но в определенных условиях она какбы "приостанавливается" и в силу вступает чудо. Богословы неоднократно подчеркивали,что чудо - не главное качество святого и не единственное доказательство егосвятости, но эта идея не пользовалась популярностью в средние века. Святого,не творившего чудес, чтили, но поклоняться его мощам и делать приношения егоцеркви или монастырю не имело большого смысла с точки зрения человека, не посвященногов тонкости теологии и ожидавшего скорейшего вознаграждения за свои благочестивыедействия.

Особенности права и правосознания средних веков нельзя понять, если не приниматьво внимание тех реальных общественных и политических условий, в которых складывалосьи действовало право. Феодальное государство неверно представлять по аналогиис государством нового времени. Господствующий класс в средние века, как правило,обнаруживает неспособность к сплочению. Составляющие его феодалы, их группыи прослойки находились в постоянном соперничестве между собой и были в состоянии"непрерывного бунта" против королевской власти. Государь - не синоним и не единственныйноситель власти, так как каждый мало-мальски крупный сеньор стремился, и подчасне без успеха, сосредоточить в собственных руках власть над своими людьми иуправление ими. Поэтому государство не централизовано и не униформировано, внем нет упорядоченной администрации. Единство государства в той мере, в какойоно все же существовало, воплощалось в личности государя. Для того чтобы пользоватьсяреальной властью, монарх должен был обладать теми же средствами, что и феодалы,то есть частной властью.

В средние века не проводилось последовательно различия между публичным и частным.Государственные имущества и собственные, патримониальные владения государя небыли разделены, король был сувереном над всеми подданными и вместе с тем онимогли вступать в частную зависимость. от него, становиться под его покровительство.Короли и князья смотрели на свои государства как на личное наследство, полученноеот предков; порядок наследования земельных владений, аллодов, установленныйеще "Салической правдой", впоследствии превратился в право престолонаследияво Франции: ссылаясь на разрешение "Салической правды" передавать отцовскийнадел только сыновьям, исключили из порядка престолонаследия женских потомковфранцузских королей. Власть средневекового государя была реальной в тех пределах,в каких распространялись его права сеньора. Отношения вассалитета и частнойзависимости переплетались с отношениями подданства. "Великая хартия вольностей"- важнейший государственный документ в истории Англии, но ее основное содержаниесостоит в урегулировании отношений между королем - верховным сеньором и егопрямыми вассалами - баронами.

В то же время частные сеньоры отправляли публичные функции от своего имени,ибо собственность и власть были нерасторжимы: крупная собственность представляласобой также и власть (землевладелец господствовал над землею и населявшими еевассалами, подданными), а власть давала права собственности (обладание политическими,судебными и военными полномочиями влекло за собой превращение сферы, на которуюони распространялись, в объект владения лица, обладавшего этой властью).

Не различали четко между идеальным и позитивный правом, то есть между правом,как оно мыслилось во всей своей полноте, правом - справедливостью, и действующимправом, выражавшимся в практике или записанным в виде уложений, сводов и т.п. Поэтому руководствоваться в жизни можно и нужно было не только статьями конкретныхзаконов и предписаний, но и нормами, нигде не зафиксированными и тем не менеесоответствовавшими понятию справедливости и правопорядка. Писаное средневековоеправо отличалось крайней фрагментарностью и неполнотой, оно не систематизировано,многие стороны жизни не нормированы законодательно. Важнейшие формы отношенийв феодальном обществе регулировались местным обычаем, который либо вообще никогдане был записан, либо подвергся частичной фиксации на очень поздней стадии. Сравнениеправовой деятельности западноевропейских государей периода зрелого феодализмас каролингским законодательством обнаруживает ее чрезвычайную бедность. Еслитрудно найти область жизненных отношений, в которой не проявилась бы законодательнаяинициатива Каролингов, претендовавших на роль преемников римских императорови продолжателей античных правовых традиций, то средневековая ленная системапочти полностью оставалась не регламентированной писаным правом. Ни выборы илинаследование власти князей, ни порядок перехода ленов по наследству, ни размерыи характер вассальной службы, ни разграничение юрисдикционных прав государяи подданных, ни отношения между государством и церковью, ни многие другие стольже актуальные вопросы феодальной системы не были однозначно определены законом.Все эти вопросы решались всякий раз в конкретной ситуации, в которой возникалапотребность как-то урегулировать спор или разрешить неясность. Не закон, недвусмысленноопределявший права и обязанности заинтересованных сторон и создававший на будущееобязательную норму, но обычай, изменчивый в зависимости от места, времени, лици бесчисленных жизненных обстоятельств, определял все наиболее существенныестороны феодально-правовой действительности.

Для "права сильного" в этих условиях открывалось "широкое поприще. То, чтоне могло быть удовлетворительно решено в суде и на основе закона, решалось мечоми междоусобицей. Могущественные сеньоры не были склонны считаться с правом,прибегая к силе там, где не рассчитывали на благоприятное судебное решение,либо сами творили собственный суд. Поединок, война, кровная месть были постояннымикоррелятами феодального права. Но ходячее мнение о том, что средние века былиэпохой господства "кулачного права", где все вершили не закон и обычай,а сила и произвол, неосновательно, - это мнение возникло в период становлениябуржуазного права и сопровождавшей его критики права средневекового, более неудовлетворявшего общественным потребностям.

Насилия в средневековом обществе было предостаточно но не на нем это обществостроилось, и самое внеэкономическое принуждение, играющее столь большую рольв системе производственных отношений феодализма, не сводилось к насилию. К силеприбегают господствующие классы в любом обществе, когда перед ними возникаетнеобходимость привести к повиновению массы народа, равно как и угнетенные отвечаютим насильственными действиями, не имея возможности долее переносить эксплуатацию.Естественно, что господствующий класс в феодальном обществе - вооруженное ивоинственное дворянство - могло прибегать к силе особенно легко. Однако столь.же очевидно и то, что во всяком обществе существует потребность в праве, вюридическом оформлении реальных порядков, и в средние века эта потребность быланисколько не меньшей, чем в другие эпохи.

Именно при феодализме с характерным для него господством традиции фактическоеобщественное отношение имело тенденцию приобрести силу незыблемого закона иореол старины. Мы уже видели выше. что важнейшим признаком средневекового правасчиталась древность его установлений, так что даже нововведения осмыслялиськак восстановление древних порядков. Обновление понималось как реставрация,прогресс - как возвращение к прошлому, ибо только от века существующее моглоиметь моральную силу и непререкаемый авторитет. Так было не только в областиправа, но буквально во всех сферах общественной жизни: в производственных распорядкахи в богослужении, в философии и в семейных обычаях. Развитие и изменение неизбежноосмыслялись в таких понятиях, как reformatio, regeneratio, restauratio, revocatio.Идеальное состояние видели в прошлом - и стремились его возродить или к немувозвратиться. Нестандартизированное поведение, тяга к новшествам, к реформамнесвойственны этому обществу. Доблестью было неукоснительно следовать установившимсяобразцам, повторять общепринятый регламент, ни в чем от него не отступая. Приэтом человек должен был быть поставлен в совершенно определенные рамки, твердознать, как надлежит поступать в каждом данном случае. В условиях ритуализациивсех сторон социального поведения обычай, право приобретали колоссальную роль.Они не просто оформляли действительные отношения, - в огромной мере они их формировали,давая в готовом виде не только общую схему', но и детализированный сценарийповедения.

Если законодательная деятельность средневекового государства не слишком обширна,то это объясняется именно господством обычного права. Обычай охватывает всестороны жизни, но как раз в силу его всеобъемлющего характера его невозможнозаписать и кодифицировать сколько-нибудь полно. Каждая местность жила по собственномуобычаю, отличавшемуся от обычаев соседей. Обычное право локально по своей природе,и эта локальность делает его еще более недоступным для однозначной фиксации.Многочисленные своды обычаев, кутюм, "зерцал", трактатов не могли исчерпывающеохватить все положения обычного нрава. Самое большее, чего можно было достигнуть,это установить прецедент - конкретные жизненные казусы, с которыми впоследствииследовало считаться в повторяющихся или сходных ситуациях. Но дело не тольков невозможности объять в кодексах всю необъятную толщу обычного права. Средневековоеобщество в значительной мере остается обществом бесписьменным. Ни крестьяне,ни значительная часть феодалов не были грамотны. Для них писаные законы имелимало смысла. Поэтому даже тогда, когда многие положения права были зафиксированы,на практике сообразовывались, если оставить в стороне материальные и социальныеинтересы, не столько с буквой закона, сколько с духом обычая, руководствовалисьпамятью о том, как в подобных случаях поступали прежде, как толкуют обычаи знающиелюди, что подсказывает в данной ситуации моральное сознание.

Здесь мы подходим к главнейшему отличию обычая от закона. Нормы, зафиксированныев законе, становились неизменными, впредь надлежало следовать букве закона,ни в чем от него не отступая; закон приобретал независимое бьггие, отвлекалсяот породивших его обстоятельств. Самое же существенное то, что запись прававела к своего рода "отчуждению" его от его творцов, которые впредь уже не моглиоказать на него своего воздействия и изменить его, толкование закона в дальнейшемстановилось исключительной монополией судей, властей, но не общества, котороетем не менее должно было ему подчиняться. Между тем обычаи, не будучи записаны,сохраняли "пуповину", связывавшую их с обществом, с определенными его группамии слоями, и исподволь, неприметно для людей, при сохранении иллюзии неизменности,изменялись, приспособляясь к новым потребностям. Обычай ведь не хранится в памятилюдей в неизменной форме, он творится ими, хотя они этого и не сознают и по-прежнемууверены в его "седой старине". Здесь не происходило "отчуждения" обычного праваот общества и сохранялось правотворческое начало. Средневековое право было ratiovivens, а не ratii scripta. Всякий раз, когда приходилось обращаться к обычаю,его толковали, бессознательно руководствуясь не только тем, что действительнохранилось в памяти, но и тем, что подсказывали насущные потребности момента,интересы сторон.

Таким образом, уступая закону, писаному праву в стройности, систематичности,недвусмысленности и законченности, обычай оказывался творческим фактором средневековоеправа, был средством, дававшим возможность самым различным слоям и группам обществаучаствовать в выработке и истолковании права. Законодателю приходилось считатьсяс обычным правом, обязательным для всех и не отменяемым даже и государем. Престижмонарха спасала теория о том, что он хранит в себе все право. Но практическииз двух систем средневекового права - писаного законодательства и неписаногообычая - обычное право было важнее и более применимо в жизненной практике. Отрицательнаяустановка в отношении всякого рода "неслыханных новшеств" распространялась ина законодательную инициативу, оставляя некоторый простор для продолжающегосяформирования обычного права под покровом неизменности и традиционности общественныхпорядков.

Подобно тому как было бы односторонним и поверхностным считать средневековьеэпохой засилья "кулачного права", точно так же безосновательно видеть в немцарство сплошного бесправия и произвола. Феодальное общество строится на отношенияхгосподства и подчинения. Никто в нем полностью и во всех отношениях не свободен,ибо над любым членом общества стоит господин. Но для того чтобы лучше понятьсущество отношений господства и подчинения в феодальную эпоху, нужно вдуматьсяв реальное содержание таких категорий, как свобода и зависимость.

Общественные связи средневековья прежде всего межличные. Отношения между людьмиеще не заслонены отношениями вещей, товаров и иных материальных ценностей какэто свойственно буржуазному обществу. В докапиталистических обществах преобладаютпрямые, непосредственные связи между людьми, социальное общение еще не испытываетна себе мощного воздействия механизма отчуждения, сделавшегося всесильным вобществе товаропроизводителей. В последнем случае отношения между людьми скрываютсяза отношениями между товарами, с которыми эти люди появляются на рынке; в результатеотношения товаровладельцев, по выражению Маркса, фетишизируются. Принимая вещныйхарактер, человеческие отношения утрачивают свою непосредственность, индивидподменяется товаром и его личные качества не играют в этих отношениях никакойроли. Средневековью еще незнаком "товарный фетишизм". В частности, стоимостьтой или иной вещи не определяется одним лишь рынком или затратою абстрактноготруда: каждая вещь несет на себе отпечаток своего создателя, ее качества связаныс личностью ее творца, В этом обществе товарно-денежные отношения еще не выступаютв качестве универсального регулятора общественных отношений. Роль подобногорегулятора, скорее, принадлежит праву.

Но, говоря о межличной природе социальных связей при феодализме, в особенностина раннем его этапе, следует учитывать, что сама человеческая личность не былаиндивидуализирована и оставалась теснейшим образом связанной с коллективом,группой, неотделимой частью которой она являлась [37].Именно победа товарного хозяйства, утверждение господства денег, уничтожающеев более поздний период систему межличных связей, высвобождает индивида из корпорациии делает его свободной личностью. Личность утверждается в обществе, отрицающемличный характер социальных отношений.

В социальных отношениях средневековья нетрудно обнаружить принцип взаимности,обоюдности, который играл немалую роль в их конституировании. Вассал находитсебе сеньора. Образуемые ими связи уже не природные, как.в обществе варваров,а чисто социальные (хотя органические группы либо не теряют прежнего значения,например семья, либо долгое время сохраняются и при феодализме, как союзы родства).Кроме того, в отличие от коллективных связей варварского общества феодальныесвязи строились на индивидуальной основе. Установление связи между сеньороми вассалом, покровителем и подопечным так или иначе предполагало принятие обязательствобеими сторонами. Вассал должен был служить своему сеньору, оказывать ему всяческуюпомощь, соблюдать личную верность и преданность, - со своей стороны, сеньоробязывался покровительствовать вассалу, защищать его, быть по отношению к немусправедливым; вступая в это отношение, они обменивались торжественными клятвамии выполняли ритуал омажа, делавший их связь нерушимой. Нарушение обязательстводной стороной освобождало от них и другую сторону феодального договора. Бедный,беспомощный человек, нашедший себе патрона, просил у него защиты и поддержки,обязуясь за это во всем ему повиноваться, - покровитель принимал на себя обязанностькормить и опекать своего подзащитного. Крестьянин, отказываясь от своих правна владение в пользу церковного или светского магната и вступая в зависимостьот него, вправе был рассчитывать на его защиту и покровительство, на то, чтокрупный землевладелец избавит его от необходимости нести публичные повинностив пользу государства. Реальное содержание отношений между господином и зависимымчеловеком, как правило, состояло в эксплуатации первым второго, и принцип взаимностиобязательств и услуг, которыми обменивались стороны, регулировал эти отношения.

В отличие от учения о безусловном повиновении подданных богоустановленнымвластям, в котором существенную роль играли служба и должность каждого, а несамый индивид, ее выполнявший, феодальное право основывалось на отношении междудвумя лицами, стоявшими на разных ступенях иерархии, но одинаково включеннымив сферу действия права и несшими индивидуальную ответственность за выполнениесвоих обязательств. Точно так же и власть короля основывалась уже не на одностороннем"нисхождении" власти от него к подданным, а на сотрудничестве его и вассалов,находившихся с ним в личных отношениях.

Разумеется, в отношениях между сеньорами и вассалами, скажем, между рыцареми бароном, принцип взаимности выступал с несравненно большей ясностью, чем вотношениях между землевладельцем и крестьянином, но в любом случае в основеэтих отношений лежала определенная личная связь. В этом смысле феодальная зависимостькрестьянина коренным образом отличалась от зависимости раба, к которому егособственник относился как к вещи, объекту распоряжения и эксплуатации, но некак к личности.

Средневековый человек не мог быть превращен в объект распоряжеиия, подобноантичному рабу, прежде всего потому, что он не представлял собою обособленнойединицы, которую, как скот или другое имущество, легко было отчуждать. Средневековыйчеловек всегда член группы, с которой он теснейшим образом связан. Средневековоеобщество корпоративно сверху донизу. Союзы вассалов, рыцарские объединения иордена; монастырские братии и католический клир; городские коммуны, гильдиикупцов и ремесленные цехи; защитные объединения, религиозные братства; сельскиеобщины, кровнородственные союзы, патриархальные и индивидуальные семейные группы- эти и подобные человеческие коллективы сплачивали индивидов в тесные микромирки,дававшие им защиту и помощь и строившиеся опять-таки на основе взаимности обменауслугами и поддержкой. Некоторые из этих групп имели органический характер -человек в них рождался, в их составе жил и проявлял активность, удовлетворяяв пределах очерченного ими круга общения свои социальные потребности. Иные группыбыли менее тесными и не поглощали целиком личности своих членов. Но человексредневековья всегда так или иначе соотнесен с корпорацией. Связи, которые объединялилюдей в группу, были гораздо сильнее, нежели связи, существовавшие между группамиили индивидами, принадлежавшими к разным группам, - социальные связи средневековогообщества были прежде всего внутригрупповыми. В любой группе существовал свойрегламент - устав, статут, кодекс поведения, писаный или традиционный, строгообязательный для всех членов коллектива. Регламент не давался корпорации сверхувластью, он вырабатывался самой этой группой и основывался на принципах всеобщегосогласия и самоуправления (либо заимствовался ею у другой подобной же корпорации,как, например, городское право). В сфере условных и корпоративных отношенийсложился и принцип представительства, совершенно чуждый доктрине о неограниченнойвласти князя.

Каждый тип социальной группы имел и свои моральные установки, социально-политическиеидеалы. Группа, в которую включался индивид, давала ему не только занятие, гарантироваласоблюдение определенного образа жизни, а в ряде случаев даже и обеспечивалаего материальное существование, - группа предлагала, более того - навязывалаему поведение, строй мыслей и взглядов. Социальный корпоративизм средневековьябыл вместе с тем и духовным конформизмом.

Корпорация отвергает нетрадиционное поведение своих членов, расходящееся спринятым ею стандартом. Нарушители регламентов и кодексов осуждаются морально,наказуются, изгоняются из групп. При этом не столь существенно, в какую сторонуотклоняется поведение данного индивида от нормы. Ремесленника, изготовлявшегоизделие лучшего качества, чем было принято в цехе, или работавшего рациональнееи быстрее по сравнению со своими коллегами, наказывали, как и нерадивого мастера.И дело прежде всего не в угрозе конкуренции, а в самом факте отхода от установленногостандарта поведения.

Напрашивается вывод: корпоративность общественной жизни в средневековой Европепрепятствовала развитию человеческой индивидуальности, сковывая ее инициативу,лишая ее возможности искать новых путей жизни, подчиняя сознание единицы коллективномусознанию группы. И так это действительно и было. Порожденные всею структуройматериальной жизни средневекового общества и присущей феодализму системой разделениятруда, ремесленные и другие корпорации закрепляли сложившиеся отношения. Онипредставляли собой форму, в которой общество могло в гораздо большей мере воспроизводитьсебя на прежней основе, нежели изменяться и развиваться. Они консервировалидостигнутый уровень производства и ставили определенный предел новаторскомуповедению своих членов.

Но необходимо видеть и другую сторону корпоративной жизни средневековья. Неравноправныемежду собой, корпорации феодального общества основывались на принципе равенствасвоих сочленов. В корпоративную группу объединялись люди не только одной профессииили одинакового рода занятий, но и равного социально-правового статуса. В рамкахтакой группы не было отношений господства и подчинения, как бы по вертикалисоединявших сеньоров с вассалами, - ибо те и другие принадлежали к разным социально-правовымразрядам и входили в разные корпорации (одни в союзы рыцарей, другие - в группыпэров, непосредственных держателей короны, и т. д.). Социальные связи внутрикорпорации строятся не "по вертикали", а "по горизонтали". Требуя от каждогоиз своих сочленов подчинения определенной дисциплине, одинакового образа жизнии даже мыслей, навязывая им жесткое клише поведения, корпорация вместе с темвоспитывала их в духе равенства, взаимного уважения прав сочленов группы, сплачивалаих в защите этих прав и общих интересов от посягательств со стороны любых внешнихсил. Принцип равенства членов корпорации оставался ее конституирующим признакомдаже тогда, когда на практике он не соблюдался. Цеховое единство могло бытьнарушено дифференциацией в среде мастеров, точно так же как и равенство горожанв коммуне, - но идея равенства оставалась в их сознании и служила знаменем борьбыза его восстановление. Равенство - идея, никогда полностью не достигавшаясяв средние века, но сила этого идеала не умалялась отдаленностью его от реализации.

Таким образом, социальная структура феодального общества в Западной Европехарактеризовалась двумя взаимно противоречивыми, но функционально между собойсвязанными принципами организации: отношениями господства и подчинения и отношениямикорпоративными. И господа и подчиненные, зависевшие от них люди, входили в корпоративныегруппы, защищавшие их права и гарантировавшие сохранение ими определенного общественногои юридического статуса. Отрицая свободное развитие человеческой личности, корпорацияодновременно создавала условия для ее существования в определенных рамках, втех пределах, которые не противоречили интересам и целям коллектива. Средневековоеправо отразило эту двойственность: отвергая новшества как предосудительные идаже преступные, оно защищало статус человека, которым он пользовался в качествечлена социальной группы. Корпорация была школой воспитания чувства собственногодостоинства объединяемых ею индивидов. Опираясь на поддержку своих собратьевпо группе и ощущая себя равным им, человек учился уважать самого себя и себеподобных. Не страх и почтение перед выше стоящим господином, а товарищескоечувство и взаимное уважение эмоционально связывали людей в группы.

Правильно понять социальный строй средневековой Европы можно только при учетекак "вертикальных" связей господства и подчинения, так и "горизонтальных" корпоративныхсвязей. Своему сеньору вассал подчинен индивидуально, но свой статус он получаетот группы, от социально-правового разряда, корпорации, и с этим статусом вынужденсчитаться и его господин.

Роль корпорации в развитии личности станет понятнее, если сравнить корпоративныйстрой Западной Европы с относительным индивидуализмом византийских общественныхи идеологических отношений. Господствующий класс Византии не был объединен,как на Западе, в группы вассалов и сеньоров, и в его состав легче было проникнутьвыходцам из других слоев общества. Индивид в Восточной Римской империи в принциперасполагал большими возможностями для того, чтобы возвыситься и изменить своесоциально-правовое положение. Но, присмотревшись к этому византийскому "индивидуализму",мы убедимся, что он имел мало общего с развитием подлинной человеческой индивидуальности.

Византия не знала феодального договора, принципа вассальной верности или групповойсолидарности пэров. Вместо тесных "горизонтальных" связей между лицами одинаковогостатуса преобладали "вертикально" направленные отношения подданных к государю[38]. He взаимная помощь и обмен услугами,а односторонняя холопская зависимость низших от вышестоящих определяли обликэтого общества. Самые могущественные, знатные и богатые люди, достигшие высшихдолжностей в государстве, оставались совершенно бесправными и не защищеннымизаконом по отношению к императору, который мог произвольно лишить их имущества,чина и самой жизни, так же как мог возвысить любого человека и выскочку из простонародьяпревратить в первого сановника империи. Пожалуй, наиболее знаменательно то,что власть василевса неограниченно карать и экспроприировать подданных никемв Византии не оспаривалась - она воспринималась как естественный порядок вещей.Ничего подобного "Великой хартии вольностей", правового компромисса между государеми вассалами, в Византии невозможно себе представить. "Индивидуализм" византийскойзнати - это индивидуализм холопов, заботившихся о своей карьере и обогащении,лишенных какого бы то ни было чувства собственного достоинства, готовых радиподачки на унижение и раболепствовавших перед императором [39].

Один из лотарингских рыцарей, участвовавших в первом крестовом походе, присутствуяна приеме у византийского императора, был возмущен тем, что "один человек можетсидеть, тогда как столь славные воины обязаны стоять", и демонстративно уселсяна трон [40]. Свидетельство неискушенностизападноевропейских дворян в тонкостях константинопольского церемониала? Конечно!Но и сознание собственного достоинства, которого рыцарь не лишается и в присутствиимонарха, "первого среди равных", а не господина перед рабами.

Может показаться, что хотя бы одна личность в Византийской империи все жесуществовала - священная особа самого василевса. Однако и это не так - священнойсчиталась императорская должность и все с нею связанное, но каждый второй византийскийимператор был насильственно лишен престола, изувечен или умерщвлен. Да и покаон оставался, казалось бы, всесильным, он был рабом сложнейшего дворцового церемониала.Подданные, простиравшиеся ниц перед императором, ежеминутно могли ему изменить:никакого сознания рыцарской верности и личной преданности у них не было и впомине. Здесь сверху донизу все были рабами. Поэтому и отношение к праву былов Византии совершенно иным, нежели на Западе. Византия прославилась крупнейшимв средние века сводом - Кодексом Юстиниана, объединившим римское право, - иполнейшим отсутствием правосознания, уважения к закону как гаранту прав человеческойличности. Принцип "что угодно императору, то имеет силу закона" - это принципсамодержавного беззакония. Самодержавие и человеческая индивидуальность несовместимы.Являвшееся нормой, холопство порождало произвол и деспотизм, лицемерие и "византинизм".

Беззакония и коварства было предостаточно и на Западе, но на протяжении всегосредневековья в Европе не забывали о том, что государь обязан повиноваться закону,стоящему над ним. Королевская власть не была в состоянии управлять, игнорируяинтересы сословий, созывала их и искала их поддержки во всех сложных политическихситуациях. Сословный характер феодального государства объясняется прежде всегосуществованием влиятельных корпоративных групп, членов которых объединяла общностьстатуса, равенство прав. В высшей степени символично, что в Англии сословияназывались "общинами".

Как видим, отношение индивида и корпорации было очень противоречиво: ставяопределенные и довольно жесткие границы для развертывания человеческой личности,вводя ее в русло регламентации, сословная группа вместе с тем способствовалаупрочению чувства собственного достоинства и солидарности членов корпорации,сознания равенства их между собой. То было относительное равенство - лишь впределах группы, но оно явилось необходимой ступенью для развития в более позднеевремя сознания юридического равенства всех граждан.

Столь же противоречивым и своеобразным было содержание и средневековой свободы.

Свобода в средние века имела особое содержание, не такое, как в античном обществеили в новое время. Она не была простой антитезой несвободе и зависимости. Вфеодальном обществе нет людей вполне независимых. Крестьянин подчинен господину,но и феодал был вассалом вышестоящего сеньора; собственник - хозяин в своемвладении, но оно представляло собой феод, пожалованный за службу и повиновение.Сочетание прав сеньора и обязанностей вассала характерно для любого члена феодальнойиерархии, вплоть до возглавлявшего ее монарха, - и он был чьим-то вассалом:либо он принес присягу верности императору, папе, либо считался вассалом господабога. Обладание полным, окончательным суверенитетом этому обществу незнакомо.Поэтому член феодального общества всегда от кого-то зависел, хотя бы лишь номинально.Между тем значительные слои этого общества считались юридически свободными.Следовательно, свобода не мыслилась в то время как антитеза зависимости, свободаи зависимость одна другой не исключали. Более того, имели реальный смысл понятия"свободная зависимость", "свободное служение", "свободное послушание" и т. п.[41]. Как свобода не исключала зависимости,так и зависимость не означала отсутствия всяких прав.

Средневековое общество - общество, знающее широкий диапазон градаций свободыи зависимости. Для него не характерно единое и ясно определенное понятие свободы.Эти понятия относительны, нет ни полной свободы, ни полной несвободы.

Свобода могла быть большей или меньшей в зависимости от того, какими правамиобладал данный ее носитель. Один и тот же человек мог быть одновременно и свободными несвободным: зависимым от своего сеньора и свободным о отношению ко всем другимлюдям. Трудно, а подчас невозможно было однозначно и раз навсегда определитьстатус того или иного лица или социального разряда населения: правовые категориибыли текучи и изменчивы, и в средневековых судах постоянно приходилось заниматьсярасследованием дел о личных правах разных лиц. Определения зависимости с течениемвремени изменялись; например, невозможно было установить на длительный период,кто относится к числу сервов, как называли зависимых крестьян во Франции. Несвободакрестьянина по отношению к собственному господину в Западной Европе в средниевека не равнозначна бесправию. Подвластный сеньору, исполнявший барщину и платившийоброки, лишенный права покинуть его владения, обязанный подчиняться ему и всудебном отношении, зависимый крестьянин вместе с тем не находился в состоянииполной несвободы, и его зависимость не считалась произвольной. Сеньор был обязануважать определенные права такого крестьянина, считаться с обычаем, устанавливавшимразмеры его эксплуатации и иных притязаний, которые господин мог заявить натруд и личность крестьянина. Господа имели дело не с отдельными крестьянами,а с общинами, целыми деревнями и округами, дававшими крестьянам возможностьоказывать господам сопротивление в тех случаях, когда они пытались сломать обычайи усилить эксплуатацию и личную зависимость крестьян. Показательно, что однойиз наиболее распространенных и обычных форм сопротивления крестьян было правовоесопротивление: обращение в суды, требования расследовать и восстановить обычаи,проверить документы - сопротивление, опирающееся на высшую общественную ценностьсредневековья - право [42]. Было бы историческиневерно приравнивать западноевропейских феодально зависимых крестьян к восточноевропейскимкрепостным XVI-XVIII веков. Бесправие, характеризующее положение крестьянствакрепостнической России, почти не отличимое от рабства, существенно отличалосьот положения зависимых крестьян Запада, обладавших определенным правовым статусом.

Трактовка статуса человеческой личности в средневековом праве получала сильнейшуюрелигиозную окраску. Учение о равенстве всех перед богом и об искупительнойжертве Христа, ознаменовавшей духовное освобождение людей, сочеталось с признаниемцерковью неравенства их на земле как следствия грехопадения. Поскольку истиннаясвобода, проповедовало духовенство, может быть достигнута только на небесах,следовало со смирением переносить земные невзгоды и несправедливости. "Не рожденли каждый человек для труда, как птица для полета? Не служит ли почти всякийчеловек под именем либо господина или слуги? И не является ли тот, кого зовутсервом у господина, свободным господа, а тот, кого зовут свободным, не раб лион Христов? И если таким образом все люди трудятся и служат, и серв - свободныйгоспода, а свободный - серв господа, то какое имеет значение, помимо гордыниперед миром или перед господом, зовется ли человек сервом или зовется ли онсвободным?" - в таких словах оправдывал общественное неравенство в начале XIIвека святой Ансельм Ланский [43].

Возникнув в поздней Римской империи как отрицание всех устоявшихся порядков,христианство сравнительно скоро изменило свое учение, приспособив его к реальносуществующим эксплуататорским отношениям, В феодальном обществе церковь развивалатеорию органического строения общества, каждый член которого образует необходимуючасть целого и должен выполнять возложенные на него обязанности. Вместе с феодальнымстроем сложилось учение о тройственном устройстве общества, состоящем из упорядоченныхразрядов (ordines): духовенство (oratores) заботится о духовном здоровье государства,рыцарство (bellatores, pugnatores) охраняет его, а пахари, трудящиеся (aratores,laboratores) кормят. Нарушение этого гармонического взаимодействия грозит самымигибельными последствиями для всего организма. "Божий дом тройственен, - писалланский епископ Адальберон на рубеже Х и XI веков, - веруют же во единого. Поэтомуодни молятся, другие воюют, третьи трудятся, а вместе их - три разряда, и ихобособление непереносимо" [44].

Наряду с учением о моральном достоинстве страдания и смирения средневековоехристианство развивало учение о свободе. В отличие от языческих богов, подвластныхнеотвратимой судьбе, бог христиан неограниченно свободен, свобода считаласьсущественным признаком его могущества. Свободному богу соответствует человек,обладающий дарованной ему творцом свободой воли: он волен вступить на путь добраили сойти с него на путь зла и греха. Свобода - божественная прерогатива становитсядостоинством человека. Вследствие этой свободы каждое человеческое существопредставляет арену борьбы, ведущей к спасению или к гибели [45].Искупительная жертва Христа с необычайной силой ставила проблему выбора личностьюсвоего пути и свободного исполнения морального долга. Выдвигая на первый планиндивидуальное спасение души, предполагая свободу воли человека, христианствоповышало оценку человеческой личности, поставленной им в прямое, непосредственноеотношение с богом.

Выше уже отмечалось, что это отношение в средние века понималось как служение.Верная служба человека богу, полнейшее ему повиновение ведут к достижению свободы.Верные богу, верующие в него всей душою, будут свободны; те же, кто упорствуетв своей гордыне, не повинуясь господу, лишь мнят себя свободными, ибо на самомделе они не свободны, будучи рабами своих страстей на земле и осужденными наадские муки в загробном существовании. В этом смысле противопоставляли "свободноерабство перед господом" (libera servitus apud Dominum) "рабской свободе мира"(servilis mundi libertas). Лишь верный слуга обладает истинной, высшей свободой.Еще блаженный Августин различал между vera libertas благочестивых людей и falsalibertas нечестивцев. Понятия "справедливости", "мира" и "подчинения" Августинсближает, поскольку лишь подчинение богу и единение с ним может служить залогоммира и справедливости на земле. Таким образом, и в теологическом плане наблюдаютсясближение и взаимопереход понятий "свобода", "служение", "верность".

Верность в средние века - важнейшая христианская доблесть. В рыцарском эпосе,как и в рыцарских романах, главный герой - это верный, доблестный вассал, совершающийбесчисленные подвиги. Его фигура заслоняет и оттесняет на задний план короля.Уже в "Песне о Роланде" Роланд - куда более живой и активный персонаж, чем КарлВеликий. Впоследствии государь предстает в литературе еще более пассивным; КарлВеликий превращается в больного старика, Артур дремлет за Круглым столом, агероическое начало полностью воплощается в верном вассале [46].

Не свобода и зависимость, а служба и верность являются центральными категориямив системе социально-политичеческих и морально-религиозных ценностей средневековогохристианства. Трактовка этих понятий богословием и правом тесно смыкалась, -ведь право рассматривали как часть христианской морали. Диалектика свободы инесвободы имела и умозрительный и практический смысл. Право - всеобъемлющаямировая стихия, которой все подчинены Это всеобщая связь людей. Но степень этойсвязи не для всех одинакова. Несвободные связаны предписаниями закона в наименьшейстепени, свободные - в наибольшей и чем полнее свобода, чем более привилегированнымбыло положение того или иного лица, тем строже оно должно было придерживатьсяправа, тем большая моральная ответственность за соблюдение закона на него возлагалась.Феодал обладает несравненно более широкими правами, чем зависимый крестьянин,но из этого его положения вытекает его обязанность подчиняться кодексу поведения,налагавшему на него ряд таких ограничений, которые не имели силы для неблагородных."Положение обязывает" - noblesse oblige.

Различие между несвободным, неблагородным и благородным, свободным в этомотношении заключается в том, что первый не волен выбирать свое положение и поведение,будучи зависим от рождения, по крови, тогда как второй по своей воле становитсярыцарем, вассалом знатного сеньора, принося ему присягу верности, добровольнопринимая на себя определенные обязательства, в том числе и обязательства подчинятьсярыцарскому этикету, ритуалу, кодексу поведения. Благородный в результате актасобственного волеизъявления сознательно признает закон, точно так же как священникпо велению своей совести принимает посвящение. Свободный живет по собственнойволе и сам себя ограничивает, тогда как несвободный живет не по своей воле,подчиняясь не закону, а воле другого человека. Иерархия привилегированности,свободы, зависимости и несвободы вместе с тем была и иерархией служб. Службавассала сеньору находила моральную санкцию и возвышающую аналогию в "свободномслужении" христианина творцу.

Как видим, феодальная действительность не отрицает свободы человека. Но тобыла очень своеобразная свобода, не похожая на свободу личности в новое время.Права человека в средние века, собственно, не были его индивидуальными правами.Пользоваться своими правами индид мог лишь как член корпорации, сословной группы,- от нее получал он права, она защищала их от посягательств и поругания. Оказываясьвне социальной группы, человек переставал быть членом общества, становился бесправными незащищенным изгоем.

Но не только юридическими правами индивид мог пользоваться постольку, посколькуон входил в социальную группу, - самые его профессиональные навыки и духовныеспособности получали свое выражение и находили применение лишь тогда, когдаон осуществлял их в рамках коллектива. Социальный статус, умение работать, мировоззрениечеловека были, по существу, не личными его качествами, а достоянием корпоративнойгруппы.

Феодальное общество - это общество четко распределенных и фиксированных обычаемили законом социальных ролей. Индивид теснейшим образом связан со своей ролью,и лишь ее выполнение дает ему возможность пользоваться теми правами, которыеподобают носителю данной роли, Более того, его индивидуальность в огромной степениопределяется играемой им ролью. Сословно-корпоративными были не только его права,но и самая его внутренняя природа, структура его сознания и способ его поведения.Средневековый человек был рыцарем, священником, крестьянином, а не индивидом,который занимался военной, религиозной или сельскохозяйственной деятельностью[47]. Общественный порядок средневековья воспринималсяи осознавался как богоустановленный и естественный.

Корпорация формировала индивида. С точки зрения современного индивидуалистическогосознания средневековая группа сковывала развитие личности. Но в средние века(до определенного момента) эта скованность не осознавалась, она была естественнойформой, в которой индивид только и мог развивать свои способности. В пределахсобственной социальной сферы индивид пользовался относительной свободой и выражалсебя в своей деятельности и эмоциональной жизни. Пребывание в группе, как правило,не тяготило его, напротив, оно служило источником удовлетворения и порождалочувство уверенности. Таким образом, средневековая личность не имела того всеобщегои потому абстрактного характера, какой она приобретает в новое время: то былаконкретная личность, игравшая отведенную ей роль в системе общего социальногопорядка, понимаемого как божественный миропорядок, и осознававшая себя преимущественночерез эту социальную роль. Поскольку индивидуальность сливалась с социальнойролью и социальным статусом, то право выполняло функцию важнейшего регуляторавсего общественного бытия.

Однако разные сословия, корпорации и социальные группы были интегрированынеодинаково и далеко не в одинаковой степени определяли индивидуальность своихчленов.

Монотонность и слабая расчлененность общественной и производственной практикикрестьянства способствовали консервации традиционных форм поведения и мышления.Крестьянин оставался слитым со своим естественным окружением. Его кругозор ограничивалсяпреимущественно непосредственной сельской округой. Весь ход его жизни зависелот природных ритмов. Как мы видели выше, время в восприятии крестьянина былоциклическим, навязываемым сменою времен года и сельскохозяйственных сезонов.Христианское мировоззрение ложилось в его сознания на мощный пласт отнюдь неизжитых мифологические представлений, К самому себе крестьянин относился нестолько как к индивиду, сколько как к члену сельского "мира". Община не былавнутренне сплоченным коллективом, мелкое индивидуальное производство одновременнои подчиняло ее членов общим распорядкам и служило источником конфликтов и неравенствасреди общинников. Антагонизм между крестьянами и феодалом отчасти их объединял,но разделение держателей на категории и разряды с неодинаковыми правами, повинностями,с разными по величине и доходности наделами их обособляло. Тем не менее сознаниекрестьянина оставалось коллективистским. Нестандартное поведение в деревне врядли было мыслимо, - оно могло выражаться преимущественно в переходе от земледельческоготруда к ремесленному или в уходе в город. Оставаясь крестьянином, член общины- зависимый держатель, которому феодальное общество отказывала в большей частиправ, подчинялся всеобъемлющему социальному конформизму. Угнетение со стороныфеодального собственника дополнялось духовной зависимостью от священников, интеллектуальнойнеразвитостью и темнотой.

На протяжении многих столетий народное творчество оставалось устным и никемне фиксировалось. О духовной жизни крестьянства историк узнаёт из случайныхупоминаний и обмолвок авторов, принадлежавших к более высоким общественным группами относившихся к земледельцам с пренебрежением, враждебностью или со снисходительнойжалостью. Rusticus (сельский житель) - в лексиконе средневековых писателей синонимгрубого, неотесанного человека. Крестьянство было "молчаливым большинством"феодального общества, которое давало о себе знать в периоды обострения социальнойборьбы и массовых выступлений - восстаний, еретических движений, подъемов религиозногофанатизма. Но, как правило, феодалам удавалось подавлять крестьянские восстания.

Вместе с тем правящие сословия воздействовали на духовную жизнь крестьян,стремясь закрепить в их сознании мысли о покорности судьбе и выпавшей им доле.Проповедь священника и религиозная литургия были могущественными средствамисоциального контроля над поведением угнетенных. В предназначенных прежде всегодля простонародья житиях святых, авторами которых были монахи, настойчиво проводиласьидея, что облегчение участи бедняков всецело находится в деснице божией и вруках святых, неизменно выступавших в роли защитников и покровителей "малыхсих". Показательно, кстати, что с течение долгого времени героями агиографическойлитературы были исключительно представители высших слоев общества; святые -это прежде всего епископы и священники. Простолюдинам внушалось, что высшиесилы заботятся о них и для их же блага, для спасения души, их наказывают, ниспосылаяболезни, стихийные бедствия и допуская неправедных и жестоких правителей. Внушалось,что в земной жизни следует надеяться на чудо, а не на собственные силы [48].

Перед феодалом-рыцарем открывались определенные возможности для обнаружениясвоей индивидуальности. Живя обособленно в своем замке во главе небольшого,всецело подчиненного ему мирка, феодал мог сам устанавливать для него порядки.По отношению к внешнему миру он представлял собой относительно автономную единицу.Воинское его ремесло было в значительной мере индивидуализировано, он долженбыл полагаться на собственные силы, мужество и боевой опыт. Даже сражаясь ввойске сеньора, рыцарь действовал прежде всего на личный страх и риск. Его отношенияс другими феодалами также были преимущественно индивидуального порядка: взаимныепосещения, пиры, стычки, переговоры, брачные союзы.

Вместе с тем представители господствующего сословия больше, чем кто-либо вфеодальном обществе, были подчинены строгому регламенту, диктовавшему их поведениеПринесение омажа и расторжение связи с господином, объявление войны и участиев турнире, служба сеньору при его дворе и отправление функций судьи - требовалинеукоснительного следования дотошным и неизменным правилам, выполнения ритуала.Разработанный кодекс рыцарской чести предписывал сложные процедуры и соблюдениеэтикета, отход от которого даже в мелочах мог уронить достоинство рыцаря в глазахдругих членов привилегированного класса. Рыцарская мораль не требовала от феодалаподобного же отношения к сервам, непривилегированным, но в своей среде рыцарьдолжен был постоянно заботиться о ненарушении нормы поведения. Его благородноепроисхождение и высокий общественный статус налагали на него обязательства,которые оставляли ему не много простора для раскрытия собственного "я". В системесоциальных ролей феодального общества рыцарю отводилась ведущая и непростаяроль. В большей мере, чем; применительно к какой-либо другой общественной роли,эту социологическую метафору в отношении рыцаря можно понимать буквально. Рыцарьименно исполняет свою роль, ни на минуту не забывая о зрителях, перед которымион "играет", будь то король или его прямой сеньор, дама или такой же рыцарь,как и он сам. Представления о чести носили специфический характер: честь - нестолько внутреннее сознание собственного достоинства, самосознание человека,ощущающего свои индивидуальные качества, отличающие его от других, сколько слава,которой пользуется человек среди окружающих. Он видит себя глазами других, доблестьюсчитается не особенность, а одинаковость, сходство данного рыцаря с остальными.

Этикет - не что иное, как разработанный сценарий поведения. Даже в тех случаях,когда, казалось бы, требуется только личная инициатива и быстрая находчивость,рыцарь должен руководствоваться не здравым смыслом, а сообразовывать свое поведениес требованиями сословной этики. Прискакав к королю в разгар битвы с боевым донесением,рыцарь не смеет обратиться к нему первым и ждет, пока государь заговорит с ним,даже если это промедление губительно отразится на ходе сражения [49].Справедлива мысль о "высокой знаковости" средневековой культуры, - ею характеризуютсяпрежде всего отношения в среде господствующего сословия. Каждый поступок рыцаря,любой предмет, им используемый, одежда и ее цвета, слова, выражения, самый язык,на котором он говорит (ибо сплошь и рядом это не родной язык его страны), -все имеет символическое значение. Ритуал и символ служили формами, в которыеотливалась общественная практика феодалов. Будучи правящим классом общества,обладая максимумом юридической свободы, которая была доступна в эту эпоху всеобщейзависимости, они не были свободны в выборе своего поведения, и поэтому индивидуальностьрыцаря неизбежно выражалась в установленных формах.

В этом отношении показательна рыцарская духовная культура. Первое ее основноепроявление - эпос. Эпос соответствует такой форме сознания, которая характеризуетсяпреобладанием коллективного начала, устойчивых групповых настроений и представлений.В рыцарском эпосе фигурируют персонажи, воплощающие определенные идеи и качества(мужество, верность, силу или, наоборот, злодейство, неверность, трусость) ипредставляющие собой отвлеченные типы, а не конкретных живых людей. Герой эпосалишен индивидуальности.

Лирическая рыцарская поэзия свидетельствует об изменившихся отношениях индивидасо средой. Любовная лирика миннезингеров и трубадуров обнаруживает незауряднуюспособность наиболее крупных из них проникать в свой собственный внутренниймир и превращать его в объект анализа. Любовь, воспеваемая провансальскими поэтамиXII и начала XIII века, в отличие от той ее формы, которую можно было бы назвать"династической", уже носит индивидуальный характер: поэту дорога лишь одна женщина,и он не променяет ее ни на какую другую. Не знатность происхождения и богатство,хотя поэты к ним далеко не безразличны, а красота и куртуазность дамы вызываютчувство трубадура. Понятия благородства рождения и благородства внутреннегоначинают здесь расходиться [50].

Тем не менее образ любимой женщины в провансальской поэзии стереотипен, еекрасота воспевается в одних и тех же стандартных выражениях. Раз сложившийсяприем - описание внешности дамы начиная от "прекрасных белокурых волос" и лба,"белизной превосходящего лилеи", и до "белых рук с длинными, тонкими и гладкимипальцами", ее "молодого, прекрасного и ласкового тела" - становится литературнымштампом [51]. Героиня лирики трубадуров лишенаконкретных признаков, это абстракция, идеальный образ воспринимаемый, однако,преимущественно "телесными очами". У нее нет и имени, поэт обычно дает ей любовноепрозвище. Ее внутренние качества также не индивидуализированы. Прекрасная дамадолжна обладать тактом, любезностью, светской обходительностью, умением со вкусомодеваться, кокетливостью в меру, благородством, разумом, способностью вестисветскую беседу, - короче говоря набором тех признаков, которые в совокупностии назывались куртуазностью. Отношения между возлюбленными, судя по песням трубадуров,были неодинаковы: от платонического "служения" поэта неприступной даме, поклонения,которое облагораживало его и возвышало, до весьма интимных отношений, нередкорисуемых трубадурами с натуралистической прямотой и наивной чувственной грубостью,Однако вскоре выработался определенный ритуал ухаживания и любовных отношений,которому должны были следовать все изысканные люди, дорожившие своей репутацией.Дама обязана была иметь возлюбленного и соответственно с ним обращаться, еерыцарь должен был хранить тайну "сокровенной любви" и служить даме сердца точнотак же, как вассал служит сеньору: феодальная терминология легко распространяласьи на интимные отношения средневековья [52].Присущая сознанию эпохи страсть к классификации выразилась в создании своегорода "схоластики любви", канонов любовного поведения и выражения чувств. Любовныеотношения со знатными дамами, репутация неотразимого любовника и искателя приключенийпридавали блеск поэтам. Подобно тому как не одна лишь материальная ценностьнаграбленной добычи или собранной дани, но и возможность прославиться, раздаваяи растрачивая имущество, представляли цель военных предприятий рыцарей, превращавшихвещи в знаки, - так и в куртуазной любви наиболее ценной в социальном смыслебыла слава, достигаемая поэтом, воспевающим свою любовную добычу - даму - ичувства к ней. Индивидуальность поэта была скована набором шаблонов, подчаснепосредственность оттесняется манерностью, искусственностью, условностью, игройслов.

Эти черты куртуазной поэзии можно рассматривать ка показатель сформировавшегосясословного самосознания рыцарства. Выработав идеальный тип любви, превративее в ритуал, трубадуры создали особый сублимированный мир, существовавший толькодля одной социальной группы феодальной иерархии и отгороженный как от простонародья,так и от высшей аристократии.

Наряду с этими традиционными для средневекового общества чертами в поэзиирыцарей обнаруживается и нечто новое. Женщина занимает в любви принципиальноиное место, нежели в официальном феодальном браке - союзе двух домов. Куртуазнаялюбовь невозможна между мужем и женой. В одной рыцарской песне эта идея выраженас предельной ясностью: "Муж сделает нечто противное чести, если он будет любитьсвою жену, как рыцарь любит свою даму, потому что этим нисколько не увеличиваетсядостоинство ни того, ни другой, и из этого не выйдет ничего больше того, чтоуже есть по праву" [53]. "Суды любви" придворе аквитанской герцогини Элеаноры выносили вердикт, что рыцарской любви междусупругами быть не может [54]. Куртуазная любовь- незаконна, она стоит вне официальной сферы, - но тем глубже затрагивает онавнутренний мир индивида, тем сильнее раскрывает она содержание его души. Рыцарскаяпоэзия дает новую основу достоинства человека [55].Впервые в европейской литературе анализ интимных переживаний оказывается в центрепоэтического творчества. Индивидуальная страсть оказывается чуть ли не самымглавным делом жизни. Поэт сознает, что любовь внутренне его обогащает. В системунравственно-эстетических категорий рыцарства включается чувство, и если дамапесен трубадуров остается не индивидуализированным воплощением распространенногов придворной среде Южной Франции идеала женской красоты, то углубление в свойвнутренний мир, любование собственными переживаниями, культивирование радостейи горестей любви заключали в себе известную переоценку нравственных ценностей,представляли шаг в развитии самосознания рыцаря.

Строже, чем крестьянин и горожанин, скованный этикетом и ритуалом в своемобщественном поведении, рыцарь вместе с тем был способен к внутреннему саморазвитию,получал возможность обнаруживать свою личность в сфере духовной культуры, хотяи здесь его индивидуализации были положены определенные границы.

Положение горожан было во многом иным. Этот слой общества формировался засчет самых разнородных элементов. Социальная структура средневекового городапредставляется гораздо более сложной по сравнению с относительно однороднойструктурой деревни. Самая производственная деятельность бюргера определяла особоеотношение к жизни. Зависимость его от природы и ее ритмов была намного слабее,чем у крестьянина. Не прямой обмен веществ с природой, а создание качественноновой среды в которой обращаются продукты человеческого труда, - вот что характернодля городского ремесленного производства и обмена. Отношения с природой в городеопосредованы. Homo artifex по-новому осмысливает свою роль в мире. Человек лицомк лицу с изменяемой им природой задается вопросом, который не мог бы и прийтив голову крестьянину: являются ли орудия, труда и другие его изделия творениямибога или его собственными созданиями? [56].Возникает более сложное понимание соотношение искусства (в широком средневековомсмысле - как всякого умения) и природы. Рационализируются пространственно-временныепредставления жителей городов. Все это не может не повлиять на личность бюргера,не найти отражения в его самосознании.

И все же жизнь средневекового горожанина регламентируется во всех своих проявлениях.Конечно, эта регламентация в первую очередь вызывалась производственными условиями,стремлением избавить мелкое ремесло от конкуренции и поставить его в условия,наиболее благоприятные для развития простого товарного производства, организоватьсбыт продукции, подчинить подмастерьев и ученикои контролю мастеров.

Однако господствовавшее в городах "цеховое принуждение" (Zunftzwang) своимикорнями уходило глубже и может быть понято лишь в связи с важнейшими особенностямижизни средневекового общества. Цеховая регламентация не столько сковывала человека(эту скованность он, видимо, долго субъективно не ощущал), сколько придавалаопределенную общезначимую форму его поведению, сильнейшим образом детерминируяличность бюргера.

Цеховые и городские уложения закрепляют и регулируют поведение бюргеров. Нарядус регламентами, которые обусловливали производственный процесс и другие стороныхозяйственной жизни, мы найдем в них постановления о попечении о нищих, о порядкекрещения детей, о разрешенных для подмастерьев видах одежды, даже перечни ругательствс указанием штрафа за каждое из них, и многие дроугое. В "свадебном регламенте"Аугсбурга детальность описания всех обрядов и распорядков не уступает конкретными дотошным предписаниям "варварских правд". Здесь устанавливается максимальнаячисленность гостей, которых бюргер мог пригласить на свадьбу, указано, сколькораз можно переодеваться во время свадьбы в течение ее первого и второго дня,какова должна быть плата музыкантам; излагается порядок построения свадебнойпроцессии, сказано, сколько женщин имели право сопровождать невесту в баню исколько мужчин могло вести в баню жениха, - все, даже самые обыденные, казалосьбы, житейские отправления превращались в ритуал и подлежали регламентации городскогомагистрата [57]. Предписания об устройствепирушек мелочностью, с которой они фиксируют все моменты поведения их участникови возможные нарушения порядка, опять-таки напоминают титулы казуистичных германскихсудебников [58].

В цехах с большой силой обнаруживается стремление средневековых горожан сплотитьсяв корпорацию. Наряду со специфически городскими условиями в этом стремлениинужно видеть проявление определенных особенностей человеческого индивида тойэпохи. Цех - союз ремесленников - был той формой, в которой проходила вся ихжизнь, как и жизнь их семей. Их объединяли в гильдию не только производственно-сбытовыеинтересы и социальная борьба, но и сословная принадлежность, правосудие, потребностьв защите, религиозные функции, организация досуга, развлечения, взаимопомощь.Вспомним, что слово Zeche означало "попойка", "пирушка", слово guild происходилоот древнеанглийского gild "жертвоприношение", а древнескандинавское gildi значило"пир", "празднество", а также и "платеж", "стоимость". Гильдии периода раннегосредневековья имели сакральный характер и были связаны с языческими культами.Члены цеха, гильдии называли друг друга "братьями": демократические формы итрадиции играли в средневековом городе большую роль, несмотря на всю дифференциациюв коммуне и в цехах.

Отношение цехового ремесленника к своему изделию было в высшей степени специфично:он видел в нем частицу самого себя. Понятие шедевра - "образцового продукта"- содержало моральную оценку, ибо членом цеха мог быть лишь добросовестный работник,честно трудившийся и дававший только высококачественную продукцию. Заботя окачестве каждого изготовляемого ремесленниками изделия - свидетельство отсутствиямассового производства, ограниченности рынка, на который они работали. Своеобразноепроявление зависти мастера к собственному изделию мы встречаем в исландскойсаге. Норвежский король Олаф Трюггвасон приказал построить боевой корабль, крупнеекоторого не было бы во всей стране. Когда судно было почти готово, обнаружилось,что оно приведено в негодность так как по всему борту за ночь кто-то нанес пробоины.Король обещал награду тому, кто укажет виновника а последнему грозил смертью.Главный корабельный мастер Торберг признался, что это дело его рук. Король велелему поправить испорченное. После ремонта, предпринятого Торбергом, корабль сталеще краше [59].

Принадлежность к цеху была сопряжена с комплексом коллективных эмоций егочленов, испытывавших чувство гордости за свой цех, ревниво охранявших его маркуи авторитет, принимавших участие в собраниях и общих решениях, отстаивавшихсобственное достоинство полноправных бюргеров перед патрициатом и дворянствоми свысока смотревших на неорганизованных ремесленников, подмастерьев, учеников,слуг, на городское плебейство. Мастер искал и находил в труде не один лишь источникматериальных благ, - труд доставлял ему удовлетворение. Поэтому и продукт трудамог быть средством эстетического наслаждения. Совершенствование мастерства изпоколения в поколение вело к созданию высокой традиции в ремесле и к предельномураскрытию его производствениых и художественных возможностей. Ремесло было мастерством,а мастерство - искусством, артистизмом. Лишь в новое время понятия ремесленничества,мастерства и искусства разошлись и поменялись местами: понятие "мастерство"сделалось, скорее, принадлежностью искусства, тогда как "ремесленником" сталиназывать бездарного артиста, человека, лишенного подлинного мастерства. В этойэволюции понятий отражается дифференциация искусства и ремесла, - в средниевека они были едины. Свободный труд мастера при цеховом строе - средство утвержденияего человеческой личности, повышения его общественного самосознания.

Единство производственного, этического и эстетического начал в труде ремесленныхмастеров придавало ему высокое общественное значение. В этом заключалась основаразвития человеческой личности до того предела, до которого оно было возможнов корпоративном обществе средневековья. Бюргер - гражданин своей коммуны, собственник,трудящийся субъект. По многосторонности своих социальных отношений он превосходитпредставителей других сословий феодального общества.

Разумеется, мелкое производство, покоившееся на ручной технике, ставило пределразвитию общества. Кругозор средневековых бюргеров оставался ограниченным, аузко замкнутые социальные группы одновременно и объединяли горожан - в коммуны,цехи, гильдии - и разъединяли их (разобщенность цехов, враждебность их возникавшимв конце средневековья мануфактурам, местничество городов, не возвышавшихся досознания необходимости национального объединения). Бюргерское общество не былоспособно быстро расширяться; динамичное в сравнении с аграрным обществом, оноразделяло с ним тенденцию к воспроизводству самого себя на прежней узкой основе,в традиционных формах и масштабах.

Но на протяжении определенного периода именно в городах в наибольшей мереполучила развитие человеческая личность, конкретная средневековая индивидуальность,отличавшаяся той целостностью и органической слитностью со своей общественнойсредою, которая дала основание Ф. Теннису противопоставлять понятие "общности"(Gemeinschaft), применяемое им, в частности, к средневековью, понятию "общества"(Gesellschaft [60]) - "гражданского общества",строящегося не на непосредственных личных отношениях между индивидами, а наотношениях между обезличенными товаровладельцами, то есть буржуазного общества.

Примечания

1. Р. Давид, Основные правовые системы современности,M., 1967, стр. 395.

2. F. Jouon des Longrais, L'Est et l'Ouest.Institutions du Japon et de l'Occident comparees, Tokyo - Paris, 1958, p.256.

3. P. Давид, указ. соч., стр. 448, 449.

4. M. И. Стеблин-Каменский, Происхождениепоэзии скальдов. - "Скандинавский сборник", III, Таллин, 1958, стр. 188.

5. См.: Эйнар Ольгейрссон, Из прошлого исландскогонарода. Родовой строй и государство в Исландии, M., 1957.

6. G. Ch. von Unruh, Wargus. Friedlosigkeitund magisch-kultische Vorstellungen bei den Germanen. - "Zeitschrift der SavignyStiftung fur Rechtsgeschichte. Germanistische Abteilung", 74. Bd, 1957.

7. E. Leisi, Aufschlussreiche altenglischeWortinhalte. - "Sprache - Schlussel zur Welt", Dusseldorf, 1959.

8. W. Ullmann, Individual and. Society inthe Middle Ages, Baltimore, Maryland, 1966, p. 38.

9. A. Dempf, Sacrum Imperium, S. 8 ff., 147ff.

10. E. H. Кantоrоwicz, Laudes Regiae. AStudy in Liturgical Acclamations and Mediaeval Ruler Worship. Berkeley andLos Angeles, 1946; P. E. Sсhramm, Herrschaftszeichen und Staatssymbolik, Stuttgart,Bd I-III, 1954-1956.

11. G. Post, Sovereignty and its Limitationsin the Middle Ages (1150-1350). - "XIII International Congress of HistoricalSciences", Moscow, 1970.

12. G. Tellenbach, Church, State and ChristianSociety at the Time of the Investiture Contest, Oxford, 1940, p. 22.

13. W. Ullmann, Law and the Medieval Historian,- "XIe Congres International des Sciences Historiques. Stockholm, 21-28 aout1960. Rapports. III. Moyen Age", Goteborg - Stockholm - Uppsala, 1960, p.36.

14. Цит. по: В. Jаrrеtt, Social Theoriesof the Middle Ages, 1200-1500, New York, 1966, p. 17.

15. P. Kern, Recht und Verfassung im Mittelalter.- "Historische Zeitschrift", 120. Bd, 1919, S. 3 ff.

16. Das Rustringer Recht. Hrsg. von W. J.Buma und W. Ebel. - "Altfriesische Rechtsquellen", Bd I, Gottingen - Berlin- Frankfurt 1963, S. 24-32.

17. F. Liebermann, Die Gesetze der Angelsachen.Bd I, Halle a. S., 1898, S. 26 ff., 46.

18. Die Gesetze der Langobarden. Hrsg. vonF. Вeуerle, Weimar, 1947. S. 2.

19. Цит. у F. Kern, Gottesgnadentum undWiderstandsrecht im fruheren Mittelalter, Leipzig, 1914, S. 167. Anhang XVII,S. 372-376.

20. Etymolog., IX, 3, § 4. PL, t. 82, соl.342.

21. S. В. Сhrimes, English ConstitutionalHistory, London, 1967, p. 69.

22. F. Kern, Gottesgnadentum..., S. 177-178,389-392.

23. См.: F. J. Dolger, Antike und Christentum.Kultur- und Religionsgeschichtliche Studien, Bd I, 1, Munster, 1929, S. 79f.

24. P. Meinhоld, Qeschichte der kirchlichenHistoriographie. Bd I, Munchen, 1967, S. 155-156.

25. J. Sporl, Das Alte und das Neue im Mittelalter.Studien zum Problem des mittelalterlichen Fortschrittsbewusstseins. - "HistorischesJahrbuch", 50. Bd 3. H., 1930.

26. E. Gоldmann, Cartam levare. - "Mitteilungendes Instituts fur Osterreichischen Geschichtsforschung", 35. Bd, l. H., 1914.

27. M. Коs, Carta sine litteris. - "Mitteilungendes Instituts fur Osterreichischen Geschichtsforschung", 62. Bd, 1954, S.98-100.

28. См.: В. Jarrett, op. cit., p. 21.

29. Ю. M. Лотман, К проблеме типологии культуры.- "Труды по знаковым системам", III, Тарту, 1967, стр. 34; его же, Об оппозиции"честь" - "слава" в светских текстах киевского периода. - Там же, стр. 101-103.

30. М. Вloch, op. cit., p. 142.

31. T. F. Тоut, Mediaeval Forgers and Forgeries.- "Bulletin of the John Rylands Library Manchester", vol. 5, 1919.

32. О. Л. Вайнштейн, Западноевропейскаясредневековая историография, стр. 87 след.

33. К. ВоsI, Zu einer Soziologie der mittelalterlichenFalschung. - "Fruhformen der Gesellschaft im mittelalterlichen Europa" Munchen- Wien, 1964, S. 414 ff.

34. P. Rоusset. La croyance en la justiceimmanente a l'epoque feodale. - "Le Moyen Age", t. LIV, № 3-4, 1948, p. 227ss.

35. P. Rоusset, Le sens du merveilleuxa l'epoque feodale. - "Le Moyen Age", t. LXII, № 1-2, 1956, p. 32-33.

36. М. А. Заборов, Введение в историографиюкрестовых походов, М., 1966, стр. 70 след., 89.

37. L. Geniсоt, Valeur de la personne ousens du concret. A la base de la societe du haut moyen age. - "MiscellaneaMediaevalia in memoriam Jan Frederic Niermeyer", Groningen, 1967.

38. А. П. Каждан, Византийская культура(X-XII вв.), М., 1968, стр. 49 след.

39. А. П. Каждан. О социальной природе византийскогосамодержавия. - "Народы Азии и Африка", 1966, № 6, стр. 62-64.

40. Анна Комнина, Алексиада, перевод Я.Н. Любарского, М., 1965, стр. 288.

41. К. Воsl, Fruhformen der Gesellschaftim mittelaiterlichen Europa, S. 39, 58, 185.

42. Р. Vinоgradоff, Villainage in England,Oxford, 1892, ch. II; E. А. Косминский, Исследования по аграрной истории АнглииXIII в., М.-Л., 1947, стр. 410 след.; М. А. Барг. Исследования по историианглийского феодализма в XI-XIII вв., М., 1962, стр. 254 след.

43. Цит. у R. W. Southern, The Making oftlie Middle Ages, p. 104.

44. Adalberonis Carmen ad Rotbertum regemFrancorum, PL, t. 141, Paris, 1853, col. 781-782.

45. G. Gusdоrf, Signification humaine dela liberte, Paris, 1962, p. 81ss.

46. E. Graus, Litterature et mentalite medievalcs:le roi et le peup!e. - "Historica", XVI, Praha, 1969, p. 58 ss.

47. E. Frоmm, Escape from Freedom, New York-Toronto,1941, p. 41-43.

48. F. Graus, Volk, Herrscher und Heiligerim Reich der Merowinger, Praha, 1965, S. 300 f.

49. J. Huizinga, Le Declin du Moyen Age,Paris, 1948, p. 51.

50. P. А. Фридман, "Кодекс" и "законы" куртуазногослужения даме в любовной лирике трубадуров. - "Ученые записки Рязанского госпединститута",т. 34, вып. II, М., 1966, стр. 64 след.

51. Е. dе Вruуne, Etudes d'esthetique medievale,t. 2, Brugge, 1946, pp. 177-180.

52. Е. Коеhier. Observations historiqueset sociologiques sur la poesie des troubadours, p. 34.

53. С. В. Ешевский, Женщина в средние векав Западной Европе. - Соч., т. 3, М., 1870, стр. 374.

54. А. Кеllу, Eleanor of Aquitaine andthe Four Kings, New York, 1967, p. 207-210.

55. В. Шишмаpев. Лирика и лирики позднегосредневековья. Очерки по истории поэзии Франции и Прованса, Париж, 1911, стр.296-297; Е. Wechssler, Das Kulturproblem des Minnesangs. Bd I, Halle a. S.,1909, S. 105 ft.; E. Коehler, op. cit., p. 45.

56. M.-D. Сhenu, L'homme et la nature. Perspectivessur la Renaissance du XIIe siecle. - "Archives d'histoire doctrinale et litterairedu Moyen Age", 27. annee, !953, p. 62.

57. Das Stadtbuch von Augsburg. Hrsg. vonChr. Meyer, Augsburg, 1872, S. 240-244.

58. Documents relatifs a l'histoire de l'industrieet du commerce en France, publies par G. Fagniez, I, Paris, 1898, N 130.

59. Snоrri Sturluson, Heimskringla. II.Olafs saga Tryggvasonar, kap. 88.

60. F. Тonnies, Gemeinschaft und Gesellschaft,Berlin, 1926, S. 22, 35-38.