Ф.П. ФИЛИН О словарном составе языка великорусского народа

Ф. П. Филин

О СЛОВАРНОМ СОСТАВЕ ЯЗЫКА ВЕЛИКОРУССКОГО НАРОДА

(Вопросы языкознания. - М., 1982, № 5. - С. 18-28)

XIV век - время, с которого обычно начинают отсчет завершения распада древнерусскойнародности и ее языка и начала возникновения современных восточнославянскихнародов и их близкородственных, но самостоятельных языков. По-видимому, в основномэто правильно. Древнекиевская Русь кончилась, раздробленная и порабощенная иноземнымзахватчиками, хотя память о былом единстве сохранилась навсегда. На северо-востоке,юго-западе и западе восточного славянства началось объединение на новых началах(военно-политическое, культурное, хозяйственное), прошедшее ряд тяжелых испытаний,развернулась борьба за свое этническое существование, что и привело к возникновениюновых восточнославянских народов. Нужно только иметь в виду, что начала этноязыковыхразличий, постоянно видоизменяющихся, уходят в более ранние времена, а завершениеих относится к XIV в., когда возникла предпосылка окончательного возникновениярусских, украинцев и белорусов. Процесс их развития был длительным. Это относитсяи к их языкам. Различия между ними нарастали постепенно.Выяснить сохранение в них генетически общего словарного состава и нарастаниеразличий - задача весьма сложная и в полном объеме вряд ли выполнимая. Эта задачаосложняется тем, что каждый из языков был представлен различными разновидностями:общенародной разговорной основой, имевшей местную диалектную окраску и неодинаковуюписьменную речь, в зависимости от ее жанров и назначений, осложненную наличиемцерковнославянского языка, в котором тоже происходили сложные перемены. В связис этим возникает неисчислимое множество проблем, которые неизвестно когда будутрешены. И все же общий очерк исторической лексикологии, пусть предварительный,создать возможно.Прежде всего нужно отметить значительный рост общего состава лексики: к сохранившейсячасти словарного состава древнерусской эпохи заметно прибавляются семантическиеи лексические новообразования, новые заимствования из разных языков (кроме византинизмовиз ученой и церковной письменности, особенно заметны тюркизмы в русском языкеи слова иных языков, попавшие в него через тюркскую языковую среду, полонизмыв украинском и белорусском, западноевропеизмы), многочисленные диалектизмы,из которых далеко не все попадают в письменность. Каков был общий объем словарногосостава русского языка XIV- XVII вв., мы в точности никогда установить не сможем.Даже лексика письменных памятников далеко не вся попала в словарные картотеки,тем более, что не все произведения письменности до нас дошли. Что касается реконструкциисловарного состава устной речи в ее диалектных разновидностях (иной устной речине было), не нашедшей своего отражения в письменности, то о такой реконструкцииможно только мечтать. И все же положение дел не совсем безнадежно, учитываяхотя бы частотность употребления слов. Относительно часто употреолявшиеся словабезусловно нашли свое отражение в дошедших до нас письменных памятниках. А этоуже многое. Известна нам и часть редкоупотребительных слов, включая диалектизмыи даже гапаксы.Важные, даже основные, материалы дают нам исторические словари. К сожалению,мы не можем пока пользоваться данными Словаря древнерусского языка XI-XIV вв.,так как он еще находится в стадии подготовки к публикации первых своих томов.В "Материалах" И. И. Срезневского описано около 40 000 слов, включая ите слова, которые были извлечены из памятников XIV (переходного) - XVI вв. Следовательно,в "Материалах" слов собственно древнерусского языка представлено меньше,хотя нужно учитывать, что древнерусская письменность пострадала от времени знечительнобольше, чем более поздняя письменность XIV - XVII вв. (XVII в. представлен наиболеебогато). Во вкладке "К читателю" 1-го выпуска Словаря русского языка XI - XVIIвв. (М., 1975) сказано, что в этом словаре будет описано "около 60 тыс. слов,наиболее употребительных (разрядка наша. - Ф. Ф.) в русском языкетого времени". Выражение "наиболее употребительных" идет из первоначальных установок,теперь решительно отброшенных, когда словарь предполагалось издать как научно-популярноепособие для студентов-филологов (наподобие "Хрестоматии по истории русскогоязыка" Г. П Обнорского и С. Г. Бархударова, составленной при самом активом участииА. С. Мадуева, что в Хрестоматии почему-то не было оговорено) чуть ли не в двухтомах. Однако что такое "наиболее употребительные слова" и нужен ли подобныйпопулярный словарь, осталось неизвестным, поэтому СлРЯ XI-XVII вв. стал нормальнымакадемическим стоварем, в котором представлены материалы всей обширной картотеки,начатой в Ленинграде в начале 20-х годов текущего столетия А. И. Соболевскими в основном сформированной под руководством Б. А. Ларина (картотека продолжаетпополняться и теперь, правда, в скромном объеме). Сколько на самом деле будетпредставлено слов в указанном словаре, на который мы будем здесь опираться,пока неизвестно. В 4-м выпуске (М., 1977), по подсчетам В. Я. Дерягина, любезнопредоставленным в мое распоряжение, зарегистрировано 3987 слов, из которых наXI-XIII вв. приходится 1139 лексем, а на XIV в. 159 слов (считая слова памятниковXI-XIII вв., дошедших в поздних списках), что составляет около трети словникаСлРЯ XI-XVII вв. Тут нужно учитывать также нередкие случаи, когда производныеслова появляются в письменности раньше, чем исходные: геенский с XI в.,а геена только с XV в., глазатый с XIII-XIV вв., а глазъс XVI в. (глазъкъ "отшлифованный водой камешек" отмечен в новгородскойлетописной записи под 1114 г.)., движитися с XIV в., а движитис XVI в., дуплина с XIII в., а дупло с XVII в., дутисяс XI в., а дути с XIV в., допълнъкъ с XII в., а дополнититолько с XVI в. и т. д. и т. п. Сопоставление поздних и ранних памятников письменностиуказывает на то, что на самом деле в древнерусском языке слов было больше, чемэто засвидетельствовано в ранней письменности. В то же время несомненно такжеи то, что в XIV-XVII вв. возникло или, было заимствовано множество слов, которыепо разным причинам не попали в письменность великорусского народа (особенноэто относится к диалектизмам).Тут нужно учитывать также факт массовых семантических приращений, т. е. возникновенияновых значений разных слов и их переосмыслений. Жизнь не стояла на месте - возникаловеликое число новых предметов материальной и духовной культуры, требовавшихсебе наименований, для чего использовались и старые слова. Примеров тому можнопривести очень много, причем в самых различных лексико-тематических разрядах.Ср. гладкий "толстый, дородный (о человеке)" (впервые встретилось в пословицахXVII в., собранных П. К. Симони), гнати - кроме исходных значений др.-русск.гънати в XVI-XVII вв. появляются "сплавлять (лес, суда и т. п.)", "гнать,перегонять, добывать возгонкой (спиртные напитки)", "плавить, выплавлять (изруды металл)", переплавлять", голова "должностное лицо, начальник" (смногочисленными словосочетаниями голова засЬчный, заставный, кабацкий, письменный,стрелецкий т. п.) с XVI в., горЬти "блистать", "светиться", "сиять"(в Житии Аввакума: очи твои горятъ, яко пламень огня), государь"верховный владетель, государь" с XVI в. (в ранней письменности "владелец, собственник,хозяин"), грамота "деловой документ, акт, грамота" (встречается в раннейписьменности, но в XIV-XVII вв. происходит огромный рост новых словосочетанийс этим словом: грамота бЬглая, бЬломЬстная, бережельная и т. п.; в СлРЯXI-XVII вв. приведено 156 таких словосочетаний с указанием "и др.",т. е. этих сочетаний было гораздо больше), дача - еще в Октябрьской минее1096 г. "дар, подарок, пожалование", а в XVI -XVII вв. появляютсязначения "земельный или лесной участок, полученный от государства","документ на владение таким участком" и т. д. и т. п.Установить количественный рост всех семантических приращений и переосмысленийневозможно. Ясно одно: рост этот был огромным. Развитие лексической семантикизначительно обогатило язык великорусского народа. Дело не только в приростеслов как таковых (о чем см. ниже), но и в новых значениях старых слов. Познаниемира и самих себя у великорусов значительно расширяется. Способы семантическогословообразования были очень различными. Вероятно, следует попытаться установитьздесь хотя бы некоторые закономерности, хотя сделать это очень трудно, посколькумы в данном случае имеем дело с активным отражением бесконечных явлений окружающейдействительности. Вместе с тем с прогрессом общества происходит прогресс лексическойсемантики. Во всяком случае, историки лексики великорусского языка должны начатьнакопление наблюдений в этой области, как, впрочем, и на материалах других эпохи других языков. Учитывая эту сторону, мы не ошибемся, если скажем, что лексикаязыка великорусского народа увеличилась по сравнению с лексикой древнерусскогоязыка не в два-три, а в значительно большее количество раз. Конечно, были ипотери: что-то забывалось, отмирало, в том числе и в значениях слов, но отмиранийбыло гораздо меньше, чем приращений. Если нелегко проследить процесс семантическихприращений, то установить утрату первичных значений сделать еще труднее. Неслучайно, что у разных этимологов поиски первичного признака наименования словаи промежуточных цепочек значений, с которыми связаны известные уже нам лексемы,очень часто бывают противоречивыми. А многое из утраченной лексической семантикипогибло для науки безвозвратно. Все же, когда мы имеем дело не с праязыковымиреконструкциями, а с фактами поздних исторических времен, можно добиться большихрезультатов. Судя по данным (истории) древнерусской письменности, гребля(гробля] (< *grebti) со значением "вал, ров, окоп" было широкоизвестно у восточных славян (в в.-луж. hrebja тоже "ров с валом", "борозда","рытвина", укр. и белор. гребля "плотина", "запруда (временная)",русск. диал. (в основном юго-западное) "плотина", "запруда", "вода в пруде").В языке великорусского народа значение географически сужается, становясь диалектными трансформируясь в "насыпь", "мельничная плотина". Вероятно, на судьбу значения"ров", "вал" оказали воздействие синонимы ров, вал и др., вытеснившиеего из большинства русских говоров и великорусской письменности. Тут нужно иметьв виду и отталкивающую омонимию однокоренного слова гребля "действиедо глаголу грести". От многозначного глагола грЬшити "допускать ошибку,промах", "лишаться чего-либо" твердо сохраняется только "грешить" в моральнорелигиозном смысле (но в производных огрех, погрешность и др. сохраняютсястарые значения). Гривъна - значение "металлическое украшение (или знакотличия), которое носилось на шее" утрачивается, но сохраняется и получает дальнейшеесвое развитие гривъна "денежная единица [появляются разные сочетаниягривна русская, московская, новгородская, мировая, оброчная, переемнаяи др. (виды поборов, податей, пошлин)]. Начиная с XV в., особенно в XVII в.,слово гривна начинает вытеснять деньга, деньги (тюркизм) с егопроизводными денежка, денежник (мастер по чеканке монеты, а также названиетравы), денежный. В говорах еще сохранились отзвуки древнерусского состояния:урал. гривна "вставка на плече рубашки", "шейное украшение (? без. указ.места), беломор. фолькл. гривна кун "шейное украшение, состоящее из ожерельямонет, особенно серебряных и золотых". В западных областях появляются конкурирующиес деньга, деньги - грош "монета", гроши "деньгивообще" (< польск. grosz < ст.-нем. Grosch, Grosden). Эти и многиеподобные примеры поучительны. Особенно много реликтовых значений сохраняетсяв ономастике, в которой представлены реликты старых эпох, интересные для историческойономастики. Ср. собственные названия в различных местностях Бездежь (издревнего сев.-слав. имени *Bezdedъ "без деда", Буряги, Буреги,Бурези - названия населенных мест на русском северо-западе и в Белоруссии (скореевсего скандинавизм *Buring < др.-исл. bur "домик, комната"). Волма- приток р. Мcты (из сев.-русск. *vъlma "мелкая ива", "кустарник")и т. п. Предмет этот нуждается в интенсивной разработке.Основная масса новообразований, за счет которых прежде всего пополнялся великорусскийязык, создавалась на основе существовавших систем словообразования (прежде всего,суффиксально-префиксальных и словосложения). Необходимо произвести полный учетспособов словообразования, их продуктивность и изменчивость, границ лексическойнаполняемости. Частных исследований и наблюдений на эту тему написано немало,а обобщающих трудов (истории русского словообразования) нет. Обширный списокименных суффиксов В. Кипарского (их общее количество исчисляется 242 единицами)и префиксов (70 единиц) полезен для справок, но истории русского словообразованияне представляет [1]. Предстоит огромная работа по выявлению всех сторон великорусскогословообразования, но уже и теперь можно наметить некоторые его тенденции. Вподавляющем своем большинстве суффиксально-префиксальные образования исконногопроисхождения, причем многие из них восходят к праславянской старине, но использовалисьони в разных славянских языках неодинаково. Ср. -ушка, -юшка, -ушко, -юшкоиз праслав. -*uxьkъ (-а, -о), которое стало весьма активным ввеликорусском языке (особенно в XVII в., пополняясь все новым лексическим материалом,в отличие от других славянских языков). Вопрос о суффиксах отвлеченности (-ие,-ость и пр.), о которых много писалось как о церковнославянизмах, должентакже решаться конкретно-исторически, с учетом истории каждого слова, где икогда оно возникло.В великорусском языке происходит мощный приток новых производных слов из народнойречевой лаборатории. Значительная часть этих слов сохраняется в современномязыке, некоторая часть остается спецификой своего времени или переходит в разряддиалектизмов. В комплексе создается неповторимая лексико-семантическая системаязыка. Словопроизводство охватывает все тематические группы лексики.Ср.: гадко "скверно, отвратительно" (XVII в., но в письменности неотмечено еще гадкий!}, гаечка - уменьш. к гайка (XVII в.),гатина "гать" (XVII в.), гвоздарь "кузнец, кующий гвозди" (XVIв.), гвоздик "гвоздик" (XVI в.), гвоздильня, гвоздильница "наковальняс отверстием для ковки гвоздей" (XVI-XVII вв.), гвоздило "кузнечный инструмент"(XVII в.), гвоздичек "гвоздик" (XVI-XVII вв.), гвоздок, гвоздочек"гвоздик" (XVII в.) гвоздочник "тот, кто изготовляет гвозди или торгуетими" (XVI в.), гвоздяница "коробка или ящик для гвоздей" (XIV в.), гвоздяной"предназначенный для ковки гвоздей" (XVII в.), гибЬльник, гибЬльщик "потерпевшийубыток" (XV в.), гиблый (XVII в.; у Симони: ловцы рыбные людцы гиблые),гиря, гирька (XV-XVI вв.), гладильник, гладильщик "гладильныймастер", гладильный "употребляемый при глажении" (XVI-XVII вв.), глинастый,глинястый "глинистый, цвета глины" (XVI в.), глиноватый "с примесьюглины" (XVI в.), глинчатый "цвета глины" (XVII в.), глупьем "по-глупому",гнЬздцо "углубление, в которое что-либо вставляется", гнЬздье "то же"(XVI-XVII вв.), гнилушка (XVII в.), гнутый (XVII в.), "разговорчивый"(XV в.), годище "целый год, весь год" вв.), голавль, головель"голавль" (XVII в.), голавлик, головлевый (XVII в.), голенький(XVII в.), голец "рыба" и голец "голый камень" (XVI-XVII вв.),головейце "передняя часть потника" (XVI в.), головенка (XVII в.),горемыка, горемычный (XVII в.) и тысячи (!) других подобных примеров.Конечно, мы не всегда можем быть уверены в датировке новообразований и в том,что встречающиеся иногда параллели в других славянских языках образовались посоответствующим типам словообразования (ср. голье "беднота, голь"и словен. golje "сучья без листвы"; этимология слов очень прозрачна,но значения разные, что свидетельствует о независимости их образования в болеепозднее время), но в основной своей массе подобные производные явно позднегопроисхождения.Как уже было сказано выше, некоторые образования великорусской эпохи не сохранилисьв современном общенародном языке, что легко объяснимо, так как в языке всегдачто-то отмирает в зависимости от внешних и внутренних обстоятельств. Ср галанка(нет голландка!) "тип пушки" (XVII в.), галка "небольшойшар, шарик" (самар. и орл. галка "детская игрушка - стеклянный дутый шар,шарик, особенно цветной") (XVII в., причем и в московских памятниках),гапля, гапелька, гаплик "застежка", петля (слово неясного происхождения,сомнительно, что оно происходит из нем. Haftel, Heftel через польск. heftlik,встречается и в центральных говорах), гатище "место бывшей гати" (тюмен."гать") (XVI-XVII вв ). гилевство "смута, мятеж, буйство, самоуправство",гилевати "буянить, бесчинствовать", гилевщик "буян, смутьян" (XVIIв.; отзвуки этих слов сохраняются в современных говорах), гладкость "тучность"(XVI в.), гладость "спокойствие, тишина, плавность, приятность (речи)"(XV-XVII вв. - калуж. "полнота, хорошая упитанность"); глазки "очки"(XVII в.), глазун "тот, у кого выпучены глаза" (XVII в.; в говорах сразными значениями), говорка "переговоры", говоря, говора "речь,разговор, переговоры" (XV-XVII вв.) и т. д. и т. п.Такого рода новообразований, которые не стали общерусским достоянием в болеепозднее время, много, но они по своей численности явно уступают новообразованиям,вошедшим в состав современного языка. Сказанное относится и к префиксальнымобразованиям. Например, в СлРЯ XI-XVII вв. я насчитал около 570 слов с до-,из которых значительная часть явно позднего происхождения. Ср. добавка(XVII в.), добЬжати, добЬчи (XV-XVII вв.), добросити (XVII в.),добудитися (XVII в.), добывати (XIV-XVII вв.; кстати, следуетотметить значительный рост глаголов и их производных на -ыва, -ива-,что представляет xaрактерную особенность великорусского языка), довезти(XVII в.), довЬривати "доверять" (XVII в.), довЬрие (XVII в.),довЬсити, довЬсъ (XVII в.) и т. п. Конечно, далеко не все учтено в картотекеДРС. На самом деле слов с приставкой до-, в том числе новообразований,было значительно больше. Великорусская языковая стихия, бурно развиваясь, оказываласильнейшее воздействие на язык письменности, в особенности на русский литературныйязык всех его жанров. Воздействовала она и на церковнославянский язык эпохиМосковской Руси.Особого внимания заслуживает проблема диалектной (региональной) лексики. Великорусскийязык воспринял немало диалектизмов от древнерусского языка, которые так и невышли за региональные рамки. Сколько их было, мы не знаем. В современных говорах,если взять их в совокупности, насчитывается огромное количество лексико-семантическихдиалектизмов. В Словаре русских народных говоров (СРНГ) только диалектных словбудет примерно сто пятьдесят тысяч и сотни тысяч диалектных значений. На самомделе их больше, так как ни один словарь не может полностью описать всю лексику,особенно не общерусскую, не нормативную. Некоторые языковеды склонны полагать,что громадное большинство диалектизмов образовалось в великорусскую эпоху, досложения национального русского языка, во время которого центростремительныетенденции решительно взяли верх над центробежными. С моей точки зрения, не стоитвысказываться столь категорически. Заметный рост диалектизмов происходил и вXVIII-XX вв., когда основная масса населения говорила на местных говорах и воздействиена ее речевую практику литературного языка было относительным. Положение делрезко изменилось с коллективизацией сельского хозяйства и введением всеобщегообучения. Местное словотворчество не прекратилось, но, в основном, приняло инойхарактер: новообразования в своей массе перестали продолжать старые диалектныетрадиции, в географическом отношении перестали быть определенными (одно и тоже слово могло возникнуть в разных местностях независимо друг от друга, например,слово пятипалочник - "сельскохозяйственное орудие, маркер, которымнамечались на земле грядки для посадки овощей", одновременно было образованона юге и на севере, теперь оно вышло из употребления) [1].Диалектные новообразования стали совпадать с окказионализмами или внелитературнымпросторением (ср. Рык вместо Рик - аббревиатура - районный исполнительныйкомитет и т п.), т. е. перестали быть диалектизмами.Под диалектизмом мы понимаем более или менее устойчивый регионализм, имеющийсвою особую территорию разных конфигураций. Конечно, территория эта с течениемвеков часто изменялась. Более того, многие из диалектизмов становились общенароднымдостоянием или, наоборот, общенародные слова по разным причинам сужались в своемраспространении и становились диалектными.Как обнаружить диалектизмы в великорусском языке? Мне не раз прихоцилось писать,что определение диалектизма может быть более или менее точным, когда регионего распространения в старой письменности более или менее совпадает с его изоглоссойв современных говорах. Эту категорию диалектизмов можно считать историческиустойчивой. Однако это не единственный критерий. В великорусском языке былии диалектизмы изменчивые, ареалы которых позже сильно изменились, а то и вовсене дошли до современности. По русской письменности XVI и особенно XVII вв.,дошедшей до нас из всех областей Руси, пожалуй, можно было бы при достаточнопродуманной анкете составить диалектологический атлас, но это дело не близкогобудущего. Важны вопросы и хронологии - ведь среди современных диалектизмов вбольшом числе сохраняются образования древних времен (начиная с праславянскойэпохи), унаследованные великорусским языком от своего древнерусского предка.По-видимому, нужно считаться со структурой слова (архаической и явно позднегопроисхождения), с показаниями всех славянских языков, а в случаях заимствованийсо временем межъязыковых контактов. Уже и теперь можно говорить о богатствелексико-семантических диалектизмов в великорусском языке. В исследованиях современныхязыковедов накоплено много сведений (правда, разрозненных), нуждающихся в обобщении.Некоторые диалектизмы лежат, так сказать, на поверхности. Ср. гирло"устье, горловина, дельта (реки)" - относится к рекам, впадающим в Черноеморе и черноморским проливам. Слово проникло через украинскую территорию наюг Руси из румын, hirlа в тех же значениях (румыны в свою очередь заимствовалиэто слово у славян; *gъrlo "горло"). В письменности слово нашло своеотражение в XVII в.. причем употреблялось и в московских документах, когда речьшла о черноморских делах, являясь не только диалектизмом, но и своего рода варваризмом.Слово и теперь известно в донских и некоторых других южновеликорусских говорах.Любопытно, что оно попало и на крайний русский север, где обозначает небольшойморской пролив, а также пролив, соединяющий Белое море с океаном.Голица "кожаная рукавица без подкладки", "выделанная шкура без меха"(XVI-XVII вв., широко известно в современных говорах с новыми производными),голодня "голод" (XVII в.; орл., курск. "то же"), голодовати "голодать"(XVII в.; сохраняется в разных говорах), голоменный "относящийся к открытомуморю" (XVI-XVII вв. в северной письменности; современные поморск. и беломорск.;исходное слово голомя "открытое водное пространство" встречается также тольков северной письменности XVI-XVII вв., но по своему образованию оно являетсядревним и восходит к праслав. *golme, в разных значениях, следовательно,это реликтовый диалектизм). Греблица "скребница для чистки лошадей" (Астрах.акты XVII в.; в СРНГ слово не зафиксировано). Гребло "весло, скреоок,совок, лопатка" (XVI-XVII вв., распространение не повсеместное; в современныхговорах слово это в указанных значениях известно в североеликорусских говорах.Гречуха "гречиха", гречушник "торговец изделиямииз гречневой муки" (XVI в., северо-западное, в современных гоорах преимущественносеверновеликорусское, а гречушник в указанном значении в СРНГ нет). Грудка"мера льна" (XVII в. северное, в этом значении в СРНГ нет). Грудовато"неровно (о плохом пути по замерзшей грязи)" (Пск. I лет., 1558 г.;в СРНГ новг., калуж.). Дверское "плата привратнику, следившему запорядком в помещении суда" (Пск. судн. гр., XV в.; в СРНГ нет). Двина"название разновидности семги" (XVI в., северное; B СРНГ арх.). Двинянка"род лодки" (XVI-XVII вв., северное; в СРНГ в этом значении нет). Диалектныхслов в великорусском язык было тысячи и их постоянный рост - факт несомненный.Значения их отражали все стороны жизни населения, начиная с отвлеченных понятийи кончая локальными явлениями жизни и природы Часть из них проникает в письменность,оставаясь в ней регионализмами (поскольку общерусского литературного языка собязательными для всех нормами в донациональную эпоху еще не существовало),другая (большая) часть не выходила за рамки устной диалектной речи, третья сталаобщерусским достоянием [ср., например, бросати(ся), бросити(ся), появившеесяв письменности только в XVII в., очунъ > очень, пахати землю, боронити,бороновати, боронивати пашню, боронение пашни - из прасл. *borna,в письменности только с XVI в., и т. п.], наконец, некоторые из них вовсе исчезлииз языка.Мощные пласты диалектной лексики, обслуживая речь населения отдельных регионов,обогащали и укрепляли позиции великорусского языка, являясь своего рода резервом,словарным запасником для будущего национального языка, для укреплении его вовсех сферах письменности. Диалектная речь еще на столетия оставалась главнымсредством общения основной массы русского населения.Кроме собственных ресурсов великорусский язык впитывал в себя иноязычные элементы.Московская Русь, в особенности после освобождения от монголо-татарского ига,становится заметной международной силой, связи ее с различными государствамиЗапада и Востока значительно расширяются, что, естественно приводит к значительнымсловарным заимствованиям. Межъязыковая ситуация того времени была достаточносложной. Прежде всего следует помнить, что в Московской Руси литературное двуязычиеусилилось по сравнению с древнерусским временем. Церковнославянский язык занималеще прочные позиции и хотя и вбирал в себя русские языковые элементы, еще болееотдалился от народной речи. Между двумя литературными языками шла борьба: реакционноедуховенство пыталось расширить и утвердить позиции церковнославянского языка,и в то же время крепли позиции русского литературного языка вместе с развитиемдемократической литературы, усилением письменности, отвечающим государственнымнуждам и потребности частного общения на родном и понятном всем языке. Назревалкризис, который завершился полной победой в XVIII - начале XIX в. русского литературногоязыка с народной речевой основой.Мы пока в точности не знаем, что и в каком объеме великорусский язык воспринялиз церковнославянской лексики (для этого следовало бы иметь обстоятельный словарьцерковнославянского языка древней и поздней русской редакции), но что воздействиеего на русский литературный язык и на народные говоры было заметным, это несомненно.В самом церковнославянском языке и в русской письменности, язык которой непосредственносоприкасался с ним, наметились три тенденции: 1) оживление архаических элементовдревнерусской эпохи (не только старославянских, но и собственно древнерусских)[2], 2) усиление внедрения византинизмов (включаяшироко распространенное калькирование), что представляет важный предмет будущихисследований, 3) словоторчество на базе церковнославянских типов словообразования(особенно словосложение). Ср. грЬхолюбный "склонный грешить", дЬлотворение"поступок" (вси уклонишася в растлЬнность грЬхолюбнаго дЬлотворенияпо псаломскому словеси - Аввакум, Кн. бесед, 1675 г.), демонство "властьдемона", демонствующий "находящийся под влпстью демона"(Скрижаль, 1656 г.), державный, державственный, державство, державствовати(XVI-XVII вв. от дьржава, известного еще древних памятниках) и т. д.и т. п. Таких слов в книжной письменности Московской Руси возникли тысячи. Особенномного их было в письменности, отличавшейся "извитием словес". Большинство изних так и не вышло за пределы своего времени (часто и за пределы одного произведения),но какая-то часть была усвоена великорусским языком и даже сохранилась в современномрусском литературном языке, отчасти и в говорах.Особым предметом рассмотрения является так называемое второе южнославянскоевлияние, о котором писалось уже много. Оно несомненно имело место в литературноми культурном планах, оказало заметное влияние на графику и орфографию русскойписьменности, но привнесло ли оно что-нибудь специфически южнославянское в лексику,остается неизвестным. Пока никто не засвидетельствовал наплыва в великорусскийязык и его письменные разновидности слов, специфичных только для южнославянскихязыков конца XIV- XVI вв. Будущие исследователи, может быть, и откроют что-нибудьв этой области, но уже и сейчас можно сказать, что открытия эти вряд ли будутзначительными. Так или иначе, но вопрос взаимодействия великорусского языкас церковнославянским языком для историка остается проблемой первостепенной важности.Серьезным фактором обогащения языка великорусов становится наплыв в него западноевропейскихлексем, особенно в XVII в. Если в древнерусском языке германизмов и иных западныхзаимствований (типа мятьль "плащ", мастеръ) было сравнительнонемного, то в эпоху Московской Руси их количество резко возрастает. Ср. гайдук(XVII в., через польско-украинское посредство из венг. hajdú,мн. ч. hajdúk "наемный солдат, слуга, лакей"), гак "крюк,шип" (Вел. зерц. 1677 г. из голл. haak), галера "галера" (Вести-куранты,1620 г., из нем. Galeere или итал. galera), газель "газель"(Травник 1534 г. Н. Любчанина из франц. gazelle), гарус (гаруст)"сученая шерстяная пряжа, шерсть для вязания и вышивания" (XVI в. - восходитк названию города Арраса, в северной Франции; проникло в русский через польскоепосредство), гвардия (XVII в., из итал. guardia через польскоепосредство), генерал (Рим. имп. дела 1546 г., а не в XVII в., как указанов словарях Фасмера и под ред. Н. М. Шанского, из нем. General) с производнымигенералов, генеральский, генеральство (XVII в.), гетман, гетманский,гетманство (Львов. лет. под 1513 г. и в XVII в. из польск. hetman,восходящее к немецкому источнику); голд "сюзеренитет" {Польск. д., 1567г.), голдовати "быть в вассальной зависимости" (Польск. д., 1537 г.),голдовник "вассал" (XVI в., из польск. hold "поклонение, присяга"и др., имеющие немецкое происхождение), гонт "вид кровельной дранки,отдельная штука дранки" (с 1600 г., а не с эпохи Петра, как полагает Фасмер,следуя за Смирновым, через польское посредство из нем. gant "перекладины")и мн. др. (таких слов, вышедших из употребления и сохранившихся до нашего времени,было тысячи).Если понятииная система церковнославянского языка была ориентирована на православноерелигиозное мировоззрение, а сам церковнославянский язык постоянно тяготел ксоответствующим жанрам византийской и южнославянской литературы, то западноевропейскиеслова обычно употреблялись в иных контекстах, не связанных с православием. Этиконтексты, как правило, были чужды церковнославянскому языку, объективо ониукрепляли позиции великорусского литературного языка.Возьмем для примера такой замечательный литературный источник, как Вести-куранты,которые составлялись в Посольском приказе (и не в одном экземпляре) на основанииразличных переводов западпоевропейских текстов (переводчиков было много) дляосведомления руководящих кругов о западноевропейской политике [5-7]. Это былсвоего рода рукописный журнал-газета, при Петре I начавший печататься под разныминазваниями. В первом же "Переводе немецкой тетради" с вестями из Венгрии,Австрии, Германии, Чехии и других мест от июня 1600 г. мы находим великорусскийлитературный язык с западноеропейскими вкраплениями без каких-либо признаковцерковнославянизмов. Этот текст, как и другие, настолько русский, что не требуетперевода и в наше время. В нем мы не нашли ни одного церковнославянизма. Напримерслово город с его производными употреблено 48 раз исключительно в полногласнойформе. В той же форме употреблены такие слова, как сторона, король, волошские(волосские) люди и т. п. Неполногласие встретилось только в двух случаях:время и страна - слова, давно освоенные русским языком, и пресветлейший(князь) - принятый в то время титул. То же можно сказать и о всех других признакахцерковнославянизмов - они полностью отсутствуют (помочь, меж и пр., чтокасается формы язъ, то это рудимент древнерусских архаизмов). Что касаетсязападноевропейских вкраплений, кроме, конечно, имен собственных, которых много,то они не затемняют, а дополняют рассказ о западноевропейских событиях 1600г.: граф даже грах "граф" (титул в России был введен только приПетре I), гусаръ "гусар (из венг. huszar через польское посредничество;датировка Фасмера "начиная с Петра I" неверна; производное гусарьский,по словарю Н. М. Шанского, засвидетельствовано еще в 1549 г.), францовскиелюди "французы", мушкат "вино мускат" (через польский язык из ср.-в.-нем.muskat), принц (по Фасмеру, только "начиная с Петра I", что неверно;из нем. Prinz < ст.-франц.prince "князь"), арцук, арцуг "герцог" (нем.Herzog), коруна "корона, королевство" (польск. koronaот лат. corona "венок"), камисар "комиссар"(нем. Komissar < лат. commisarius "уполномоченный"), гетман(об этом слове см. выше), рота "отряд солдат, рота" (через польск. изср.-в нем. rotte, rot "толпа, рота"; по О. Н. Трубачеву, со ссылкой наФогараши, в русском языке засвидетельствовано уже в 1581 г.), канслер"канцлер" (нем. Kanzler) и некот. др. Тем же языком написаны всестатьи этого памятника большого объема. Западноевропейских слов в нем значительнобольше, чем редких церковнославянизмов. В то же время переводчики и сотрудникиПосольского приказа оказались на большой высоте, сохраняя великорусский языкво всей его основе, с приближением к разговорной речи. В текстах Вестей-курантовпочти нет темных малопонятных мест, западноевропейские элементы лишь вкрапляютсяв русскую речь, не разрушая ее строя. Язык их близок к языку высокоразвитойвеликорусской деловой письменности, частной переписки. Вести-куранты, как имногие другие произведения делового содержания, показывают, как завоевывал своипозиции в сфере письменности великорусский язык, как подготавливаласъ почвадля национального русского языка. Исследования памятников такого рода открываютширокие перспективы, таят в себе возможности новых открытий. Совершенно справедливывысказывания тех ученых, которые считают, что мнение Лудольфа, будто в концеXVII в. на Руси говорили по-русски, а писали по-славянски, ошибочно. Лудольфне мог учесть и не знал сложную языковую ситуацию того времени. Писали не толькопо-славянски, но и по-русски, и очень много.Заметно было воздействие на великорусский язык лексики из языков Востока (преждевсего тюркских или иных, главным образом, через тюркское посредничество), чтовполне понятно, если учитывать интенсивные связи Московской Руси с восточнымистранами. Оно значительно возрастает по сравнению с древнерусской эпохой. Частьслов восточного происхождения попадает в письменность и доходит до наших дней,а большая часть их сохраняется в великорусских говорах [3].Полное выявление их - дело будущего. В 60-е годы в Институте языкознания АНСССР в беседах известного польского тюрколога Л. Зайончковского, Н. А. Баскаковаи автора этих строк возникла идея создания капитального словаря тюркизмов ввосточнославянских и западнославянских языках, которая, к сожалению, не былареализована. Все же и теперь, когда материалы далеко не собраны, можно говорить,что тюркизмы и другие восточные элементы играли вторую, после западноевропеизмов,роль в обогащении словарного состава великорусского языка, причем разных еготематических разрядов. Как и западноевропеизмы, восточные элементы укреплялипозиции русской народной речи в письменности, поскольку их значения не былисвязаны с понятийной системой православной религии.Ср o абаб (обаб) "грубое сукно, штука этого сукна, одежда изнего" [начало XVII в.; тур. (араб.) ава в тех же значениях современноерусское (устар.) аба]; абаса (обаса) "персидская серебрянаямонета" (Посольство Толочанова, 1652 г.; из перс, abbasi); абыз(обыз) "священнослужитель мусульман, имам; мулла", производное абызов"принадлежащий абызу" (XV-XVII вв., тюрк. abyz "мулла"), ага (ога)"военачальник у турок, крымских татар, ногайцев, почетный титул" (XVI-XVII вв.;тур. aga "начальник, командир, старший"); азям, озям "мужскаяверхняя одежда типа длинного кафтана", азяминый (озяминый), азямный (озямный),азямский (озямский) [XV-XVII вв., тюрск. (араб.) Adzham "Персия",тур. adzham "перс"; ср. великорусск. азамский "персидский"- XV в.); айва "айва" (XVII в., тур. ajva), алафа (олафа)"награда, дар, угощение" (соврем, простореч. лафа) [XVI вв.; тур. (араб.)ulufe"жалованье, паек солдата"]; алмаз (олмаз), производныеалмазец, алмазик, алмазити, алмазник "шлифовальщик драгоценных камней",алмазный и др. (XV-XVII вв.; тюрск. almas, elmas - восходит к греч. adamas"несокрушимый"); алтын (и производное алтынец, алтынник, алтынный,алтыновщина "пошлина") (XV- XVII вв; тюрк, altyn "золотой"); алый,ал (XVI-XVII вв. и современное; из тюрк. al "светлорозовый"); амбар,арап, арба, аркан, армяк, аршин, бадья базар и т. д. и т. п. Нужно сказать,в этимологических словарях русского языка пропущено множество ориентализмов(тюркизмов, арабизмов, иранизмов и пр.), которые засвидетельствованы в великорусскойписьменности и особенно в современных говорах. Среди них проскальзывают и монголизмы,вплоть до центральных областей (ср. калуж. Гулял молодец по ою - "пороще", монг. ой "лес").Много тюркизмов сохранилось в русской ономастике.Значительно меньшим было воздействие на великорусский письменный язык со стороныдругих народностей, которые являлись непосредственными соседями великорусов.Восточные славяне вошли в тесное соприкосновение с многочисленными финно-угорскимиплеменами, заселявшими весь север и отчасти центр России, не позже VII-VIIIвв. н. э. В течение многих столетий происходила русификация финно-угорскогонаселения, но лексические финноугризмы проникали в древнерусский литературныйязык очень скупо (это некоторые этнонимы типа весь, сумь и др. и отдельныелексемы: соломя "пролив", кьрста "гроб, гробница" и некот. др.).То же продолжается и в эпоху Московской Руси. Как правило, лексические заимствованияимели локальный характер и только позже некоторые из них оказываются общерусскими.Ср. новг. арбуй "жрец, знахарь, колдун" (арбуи чюдские - 1534г., арбуи в чюди - 1554 г; в псковских говорах как архаизм: до записи1840 г.- арбуй "колдун, языческий жрец" < финск. arpoja "прорицатель,предсказатель"), арбовати "отправлять языческое богослужение, колдовать"(новг., 1534 г.; в СРНГ нет); аргиш "караван, обоз, ряд саней в оленьейупряжке" [(грамота Ивана Грозного 1536 г.) < коми аргыш "олений обоз; не исключентюркский источник этого слова; совр. аргиш "олений обоз" в арханг. иговорах верхней Печоры], вируяне "эстонцы" (новг., XVI в. < финск. Vira"Эстония"), мыза "мыза" (XVI в. < эст. moiz, род. пад. moiza"двор, имение"), сиг (с 1563 г.; вепс, сиг, эст. siig,финск. siika "сиг", причем финско-прибалт. вероятно заимствовано из скандинавскихязыков) и некоторые другие слова. Лишь немногие из этих слов позже вошли в составобщерусской лексики (мыза, сиг, пельмени и некот. др.). В противоположностьлитературному языку в лексике северновеликорусских говоров сохранилось множествофинноугризмов (ср. беломор. вараг, варака, даже варакка "большойхолм, покрытый лесом, напр., в частушке, записанной мною в 1939 г.: Наша Унежмадеревня дикая, предикая. Ее только украшает варакка великая" < финск.vaara "лесистый холм, гора", карельск. voara - "то же"; как локальноеслово в великорусской письменности известно с 1584 г.; там же куйвата, куйватта"морская отмель, которая осушается во время отлива", ср. финск. kujvapohja "сухое дно" и т. д. и т. п.). Они, несомненно, представляютбольшой интерес (как и обильная топонимика финно-угорского происхождения) дляфинноугроведов, поскольку среди этих русских диалектов немало и таких, которыеявляются пережитками исчезнувших финно-угорских языков и диалектов. Важным источникомдля исследований представляется и обильная топонимика финно-угорского происхождения,широко представленная на территории северной и отчасти центральной России.Незначительное воздействие (исключая топонимику) оказали на древнерусскийи великорусский языки балтов, часть которых тоже была ассимилирована восточнымиславянами, а также и языки других народностей, с которыми русские в разное времявступали в прямые контакты. Все же какая-то часть балтизмов проникает в русскийлитературный язык и его говоры (ср. пуня, пунька, пакля, скирд и др.).Конечно, лексико-семантическое богатство, накопившееся в великорусском языке,в устной речи и в письменных текстах реализовалось по-разному. В речи широкихнародных масс господствовала общенародная основа, без которой не было бы великорусскогоязыка, расцвеченная возраставшими локализмами, отчасти проникавшими и в письменность.Возрастанию локализмов способствовало отсутствие общерусского литературногоязыка с обязательными для всех едиными нормами. В то же время возникает (с XVIIIв. в особенности) противоположная тенденция: усиливается роль диалекта населенияМосквы как центра русского государства. Московский диалект становится образцовым,из территориальной речевой единицы в предпетровскую эпоху он начинает вырастать(прежде всего для грамотных людей) в общерусское средство общения, терять свойлокальный характер [4]. Готовилась почва для созданиярусского национального языка. В письменной сфере ситуация была сложной. Шлаострая борьба между русским и церковнославянским литературными языками и былопока неизвестно, какой из этих языков одержит победу [5].Начиная примерно с XIV в., после распада древнерусского языка, наряду с великорусскимязыком оформляются и развиваются близкородственные украинский и белорусскийязыки. Как складывались их оригинальные лексико-семантические системы? Это можновыяснить, установи становление отличий между ними, что мы попытаемся показатьхотя бы в самом приблизительном виде в следующей статье.

Примечания

1. Подробно об этом см. [2]. Особенно многопримеров такого ряда содержится в "Донском словаре" А. В. Миртова [3] и вего же неопубликованном "Уральском словаре" начала 30-х гг.

2. Подробно об этом см. [4].

3. Ср. об этом [8-9].

4. Подробнее об этом см. в статье [10].

5. См. об этом в [11].

Литература

1. Kiparsky V. Russische historische Grammatik. Bd.III. Heidelberg, 1975. 2. Филин Ф. П. Новое в лексике колхозной деревни. - Лит. критик., 1936,№ 3, 135-159. 3. Миртов А. В. Донской словарь. Материалы к изучению лексики донскихказаков. Ростов-на-Дону, 1929. 4. Филин Ф. П. Лексика русского литературного языка древнекиевскойэпохи (По материалам летописей). Л., 1949, с. 28-37. 5. Вести-куранты. 1600 - 1639 гг. Изд. подготовили Тарабасова Н. И.,Демьянов В. Г., Сумкина А. И. Под ред. Коткова С. И. М., 1972. 6. Вести-куранты. 1642 - 1644 гг. Изд. подготовили Тарабасова Н. И.,Демьянов В. Г., Сумкина А. И. Под ред. Коткова С. И. М., 1976. 7. Вести-куранты. 1645-1646, 1648 гг. Изд. подготовили Тарабасова Н.И., Демьянов В. Г. Под ред. Коткова С. И. М., 1980.8. Кононов А. Н. Заметки тюрколога на полях "Словаря русских народныхговоров". - ИАН ОЛЯ, 1966, № 3.9. Кононов А. Н. Заметки тюрколога на полях "Словаря русских народныхговоров". - ИАН ОЛЯ, 1969, № 6.10. Филин Ф. П. К вопросу о так называемой диалектной основе русскогонационального языка. - кн.: Вопросы образования восточнославянских национальныхязыков. М., 1962.11. Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981,с. 191-292.