Два аспекта языка и два типа афатических нарушений

 

А. А. Леонтьев

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ И АРХЕТИПЫ КАК ОСНОВА ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТИ

(Текст. Структура и семантика. Т. 1. - М., 2001. - С. 92-100)


Идея соотнесения психоанализа и интертекстуальности на первый взгляд можетпоказаться странной. Тем не менее, именно сопоставление базовых категорий психоанализаи интертекстуальности наталкивает на достаточно глубокие параллели между техникойанализа сознания, разработанной Фрейдом, и техникой филологического анализатекста в самом широком смысле.Теория интертекстуальности имеет несколько источников, одним из которых являетсятеория анаграмм Ф. де Соссюра. М. Б. Ямпольский считает, что принцип анаграммысопричастен принципу интертекстуальности, когда цитируемый текст вложен в цитирующийтекст неявно, его надо разгадать (cм. бюро переводов). С этим соотносится и идея о пародийном основанииинтертекстуальности, заложенная в работах Ю. Н. Тынянова. В статье о повестиФ. М. Достоевского "Село Степанчиково и его обитатели" Тынянов показал, чтообраз Фомы Опискина строится как реминисценция, как пародия на Н. В. Гоголя(см. об этом подробнее: Руднев, 1997, 114). "Выбранные места из переписки сдрузьями" и фигура самого автора стали в повести Достоевского смысловой анаграммой."О том, что в Фоме Фомиче показан Гоголь, не подозревали 70 лет, вплоть до появлениястатьи Тынянова... и даже, скорее всего, не подозревал Достоевский - интертексттесно связан с бессознательным" (Там же, 115).Одним из направлений структурной лингвистики, которое возникло в 50-е гг.XX века, стала генеративная лингвистика, основателем которой является Н. Хомский.В основе генеративной лингвистики лежит представление о порождающей модели языка,то есть процесс моделирования языка - порождение речи - происходит от синтаксисак фонологии, от самых абстрактных синтаксических фигур к простейшим элементамязыковой структуры.Цель генеративной процедуры - перейти от поверхностной структуры к глубиннойпутем анализа трансформаций (Хомский, 1972). Цель психоанализа - выйти от сознательногок бессознательному при помощи анализа механизмов защиты. Глубинная структура,таким образом, представляется функционально чем-то схожим с бессознательным.Трансформации в генеративной лингвистике и соответствующие им "приемы выразительности"в генеративной поэтике напоминают "механизмы защиты" бессознательного в психоананализе.В генеративной лингвистике это такие трансформации: пассивная, вопросительная,номинативная, например:Активная конструкция - Мальчик ест мороженое.Пассивная конструкция - Мороженое съедается мальчиком.Негативная конструкция - Мальчик не ест мороженого.Вопросительная конструкция - Ест ли мальчик морожение?Номинативная конструкция - Мороженое, съедаемое мальчиком.Глубинная структура, выявляемая путем этих трансформаций: актант-субъект (мальчик),актант-объект (мороженое) и нетранзитивное отношение поедания, устанавливаемоемежду ними, - сообщает то более общее и в определенном смысле сокровенное, маскируемоеповерхностными структурами: не вопрос, не утверждение, не отрицание, не констатация,не инверсия актантов, даже не язык вовсе - некое абстрактное надъязыковое бессознательное.Мысль в чистом виде. Мысль о мальчике и съедании им мороженого. Мысль, не замаскированная,не перелицованная речью, если воспользоваться афоризмом из "Трактата" Витгенштейна.В генеративной поэтике лингвистическим трансформациям соответствуют приемывыразительности - контраст, совмещение, сгущение, затемнение, конкретизация,варьирование, увеличение, обобщение. В статье "Инварианты Пушкина" А. К. Жолковскийтак формулирует основной потаенный смысл, "тему" (соответствующую языковой глубиннойструктуре) всего творчества Пушкина: "объективный интерес к действительности,осмысляемый как поле взаимодействия амбивалентно оцениваемых начал "изменчивость,неупорядоченность" и "неизменность, упорядоченность" сокращенно 'амбивалентноепротивопоставление изменчивость/неизменность', или просто 'изменчивость/неизменность'".В дальнейшем эта абстрактная тема подвергается в творчестве Пушкина конкретизациии варьированию. Например, "в физической зоне 'изменчивость / неизменность' предстаетв виде противопоставлений 'движение / покой'; 'хаотичность / упорядоченность';'прочность / разрушение'; 'газообразность / жидкость,' 'мягкость / твердость';легкость / тяжесть'; 'жар / холод'; 'свет / тьма' и нек. др.; в биологической'жизнь / смерть'; 'здоровье / болезнь'; в психологической - 'страсть / бесстрастие','неумеренность / мера'; 'вдохновение / отсутствие вдохновения'; 'авторское желаниеславы и отклика / равнодушие к чужому мнению'; в социальной - 'свобода' / 'неволя'."Далее, мотивы, разделяемые в теории, в реальных текстах выступают в многообразныхсовмещениях, например, в отрывке Кто, волны, вас остановил, Кто оковал[ваш] бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил?Чей жезл волшебный поразил во мне надежду, скорбь и радость [И душу] [бурную...][Дремотой] [лени] усыпил? Взыграйте, ветры, взройте воды, Разрушьте гибельныйоплот - Где ты, гроза - символ [свободы? Промчись поверх невольных вод]мотивы 'неподвижность', 'движение', 'разрушение' (физическая зона) служат вто же время и воплощением мотивов 'бесстрастие', 'неволя', 'свобода', 'страсть'(психологическая и социальная зона)" (Жолковский, 1979,7-8).В психоанализе бессознательное защищает себя от "агрессии" аналитика при помощимеханизмов защиты: сопротивление (Widerstand), вытеснение (Verdrangung), замещение(Ersatzbildung), повторение (Wiederholung), сгущение (Verdichtung), отрицание(Verneinung), перенос (Ubertragung).Лакан в работе "Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательному Фрейда" подчеркивал сходство механизмов защиты с поэтическими тропами, понимаемымиим в широком, якобсоновском, смысле как макрориторические элементы: "...механизмы,описанные Фрейдом как механизмы "первичного процесса", т.е. механизмы, определяющиережим деятельности бессознательного, в точности соответствуют функциям, которыеэта научная школа считает определяющими для двух наиболее ярких аспектов деятельностиязыка - метафоры и метонимии, т. е. эффектам замещения и комбинации означающих..."(Лакан, 1997, 154) (см. бюро переводов). Сознание сопротивляется психоанализу, и текст сопротивляется филологическомуанализу вплоть до отрицания его принципиальной возможности (идея о невозможностипроверять алгеброй гармонию, знаменитая фраза Толстого о принципиальной несводимостисмысла "Анны Карениной" к некой единой формуле и т.д.).Текст можно уподобить сознанию, а его смысл - бессознательному. Автор самне знает, что он хотел этим сказать, написав текст, он зашифровывает в нем некоепослание. Спрашивается, зачем зашифровывать, почему бы не сказать прямо? Прямосказать нельзя, потому что в основе художественного творчества лежит травматическаяситуация, которую текст хочет скрыть (подобно тому, как сознание пациента всяческистарается скрыть хранящееся в бессознательном воспоминание о травматическойситуации). Если исходить из этого допущения, то аналогия между психоанализоми филологическим анализом перестает быть метафорой.Мы можем сказать, что скрытый смысл художественного произведения аналогиченскрытой в бессознательном травматической ситуации. Это в целом соответствуетучению Фрейда о сублимации.Здесь мы хотим проанализировать возможный упрек в том, что говоря об уподоблениипсихоанализа анализу филологического текста, мы апеллируем лишь к одному методологическомутипу последнего, так называемой генеративной поэтике, поскольку только в нейпоследовательно проводится принцип сведения текста посредством "вычитания" изнего приемов выразительности к абстрактной теме, которую мы соотносим с понятием"бессознательной травмы", выявляемой психоанализом. В первую очередь речь идето постструктуралистской методике анализа текста, например, о "мотивном анализе"Б. М. Гаспарова, который рассматривает семантику текста как свободную игру несводимыхдруг к другу лейтмотивов, так что при таком понимании как будто бы в принципене может идти речи ни о каком едином инварианте. Но это лишь кажущееся противоречие.Как человеческая психика в бесконечном разнообразии своих проявлений не сводитсяк единственной бессознательной травме, так и художественный текст несводим кединой инвариантной теме. Здесь все зависит от исследователя и его установок.При анализе психики пациента не всегда важно отыскание самой глубокой "инвариантнойтравмы", не менее важны опосредующие травмы более поверхностного характера -достаточно прочитать любой из классических анализов Фрейда, чтобы в этом убедиться.Кроме того, техника лейтмотивов, которая применяется в "мотивном анализе", вочень сильной степени напоминает технику "свободных ассоциаций", о которой Фрейднаиболее ярко писал в книге "Психопатология обыденной жизни" (Фрейд, 1990).Таким образом, мотивный анализ передает просто другой лик психоанализа. Еслибы исследователи поменялись местами и Гаспаров занялся бы мотивной техникойПушкина, а Жолковский - инвариантной темой "Мастера и Маргариты" (Гаспаров,1995), то, скажем, в последнем случае роман Булгакова, вместо пестрой чехардымотивов, предстал бы как иерархическая структура с единой темой-инвариантом.Можно даже предположить, что этой абстрактной инвариантной темой была бы оппозиция'бездомность, дифензивность, нравственность и неприкаянность истинного таланта/ "одомашеннность", авторитарность, безнравственность власти бездарных людей',где на одном полюсе были бы Иван Бездомный, Иешуа, Мастер, на противоположном- Берлиоз, Стравинский, Арчибальд Арчибальдович, писатели, администрация варьетеи безликие в романе "органы", а медиативную позицию занимали бы Пилат и Воландсо свитой. Кажется, что подобная оппозиция была безусловно инвариантной и длясамого биографического Булгакова. Чрезвычайно характерно и то, что Б. М. Гаспаровпришел к мотивному анализу после периода достаточно жесткого осмысления проблемязыкового синтаксиса и музыкальной семантики, авторы же генеративной поэтикиА. К. Жолковский и Ю. К. Щеглов в зрелые годы перешли к гораздо более мягкиммоделям филологического анализа, скорее напоминающим мотивный анализ ГаспароваПереходя на язык филологического анализа, можно сказать, что бессознательноетекста, его смысл - это черновик, нечто, что в принципе не подлежит чтению,то есть нечто, что читается без всякого на то права, когда хозяина текста уженет. Черновик, как и дневник, - это индивидуальный язык, внутренняя речь литератора,элементы его бессознательного. Ср. известные ахматовские строки:А так как мне бумаги не хватило, Я на твоем пишу черновике. И вот чужое слово проступает."Чужое слово", элемент интертекста - это и есть дискурс другого, или индивидуальныйязык "Я". Когда филологи спорят о том, является ли какой-либо фрагмент текстареминисценцией к тому или другому тексту, то они говорят о том, о чем "следуетмолчать", о сугубо семантических, континуальных сущностях, о чистых означаемых,которые непереводимы в дискретный семиотический язык.К чему же мы приходим? К тому ли, что все то, что ищет психоаналитик и филолог- психическую травму и смысл художественного текста, - найти невозможно, вернее,что все то, что они находят, оказывается не тем, что они искали? В определенномсмысле, по-видимому, это так и есть. Но означает ли это в таком случае, чтопоиски бесполезны, что смысл текста не может быть познан и текст будет хранитьего вечно? В определенном смысле такая пессимистичекая постановка вопроса созвучнафиналу витгенштейновского "Трактата". "Решение проблемы жизни заключаетсяв исчезновении этой проблемы. (Не это ли причина того, что люди, которым последолгих сомнений стал ясен Смысл жизни, все-таки не могли сказать, в чем этотСмысл состоит?)". Но здесь кончается аналогия между задачей психоанализа и сущностьюанализа художественного произведения. Филолог, если он отыскал некий единыйуникальный смысл художественного произведения, тем самым не излечивает художественныйтекст, ибо сверхценность художественного "бессознательного дискурса другого"не является патологической в том смысле, в котором это имеет место в психоанализе.Бессознательный художественный дискурс другого филолог превращает в осознанныйхудожественный дискурс для всех и прежде всего для себя самого. Результат анализахудожественного текста - не выздоровление текста (в определенном смысле текстууже ничем не поможешь), а выздоровление самого аналитика.Выдающийся швейцарский психолог и психиатр Карл Густав ввел понятие коллективногобессознательного, противопоставляя его фрейдовскому личному бессознательному.Концепция личности, предложенная К. Юнгом, вообще кардинально отличается оттеории 3. Фрейда. А. Э. Воскобойников в монографии "Бессознательное и сознательноев человеке" отмечает следующие новации юнговского учения: "а) расширение понятиялибидо; б) возведение под индивидуальным бессознательным фундамента коллективногобессознательного; в) преодоление абсолютного противопоставления сознательногои бессознательного, поиски их внутреннего единства; г) методологическая переориентация:отказ от фрейдовского предпочтительного использования принципов классическогодетерминизма и редукционизма" (Воскобойников, 1997, 45-46).В статье "Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественномутворчеству" К. Г. Юнг определяет задачи анализа образа, созданного в том илиином произведении, ссылаясь при этом на основополагающий тезис Герхарта Гауптманао том, что быть поэтом - значит позволить, чтобы за словами звучало праслово.К. Юнг полагает задачами анализа выяснение "... к какому праобразу коллективногобессознательного можно возвести образ, развёрнутый в данном художественном произведении?"(Юнг, 1992, 115).Под коллективным бессознательным К. Г. Юнг понимает сферу бессознательноймифологии, образы которой являются всеобщим человеческим достоянием. В статьеА. С. Козлова "Коллективное бессознательное" даётся следующее определение юнговскойкатегории: это "психологическая структура, которая является аккумуляторомнеосознанно передающегося из поколения в поколение человеческого опыта (Козлов,1996, 221). Причём важное различие с фрейдовской теорией заключается во врожденнойприроде этого пласта человечкской психики, тогда как З. Фрейд полагал, что истокиеё формировая лежат в детстве. Полемика с Фрейдом вообще была одной из основныхсоставляющих онтологизма юнговских работ. Так, в упомянутой статье "Оботношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству"К. Г. Юнг отделяет сферу коллективного бессознательного от личного бессознательного,которое он тут же определяет как некую совокупность психических процессов, способныхсамостоятельно достичь сознательного пласта человеческой личности и иногда ужедостигших, но из-за своей несовместимости вытесненных и удерживаемых в сферебессознательного. Как считает К. Г. Юнг, эта сфера тоже служит одним из источниковискусства. Но в случае их преобладания художественное произведение из символическогостановится симптоматическим. "Этот род искусства мы без сожаления препоручимфрейдовской методе психологического промывания" (Юнг, 1992, 116).Особенностью коллективного бессознательного, по К. Г. Юнгу, является невозможностьего вспоминания с помощью каких-либо методик и техник, поскольку оно по природесвоей не было забыто или вытеснено из сознания. Это не совокупность всяческихврожденных представлений, а комплекс врожденных возможностей, априорно существующихв психической структуре личности каждого человека. И единственным путём их проявленияК. Г. Юнг считает непосредственный опыт их восприятия. "Они проявляются лишьв творчески оформленном материале в качестве регулирующих принципов его формирования,иначе говоря, мы способны реконструировать изначальную подоснову праобраза лишьпутём обратного заключения от законченного произведения искусства к его истокам"(Там же).В структуре человеческого бессознательного К. Г. Юнг выделяет следующие основныеуровни: "а) психоидное коллективное бессознательное, имеющее черты, общие идля животных и для людей; б) общечеловеческое бессознательное; в) всевозможныетипы коллективного бессознательного, начиная от приближающегося к общечеловеческомуи вплоть до микрогруппового; г) персональное, индивидуальное бессознательное,аккумулирующее неосознанные или вытесненные психические феномены" (Воскобойников,1997, 47).Образом бессознательного К. Г. Юнг считает архетип. Под этим понятием подразумеваются"манифестации более глубокого слоя бессознательного, где дремлют общечеловеческие,изначальные образы и мотивы" (Юнг, 1996, 105). Архетип - это своего рода аккумуляторнаиболее ценного человеческого опыта, который постигается художником в процессетворчества. Познание происходит бессознательно. При малейшем соприкосновениис сознательными попытками аналитического постижения опыта архетипический образразрушается, хотя нельзя утверждать, что он исчезает. Архетип всегда сохраняетзначение и функции, продолжая существовать в сознании, видоизменяясь и проявляясьв образах, соответствующих окружающей действительности. Будучи средством передачиопыта предков, архетип общечеловечен, но, однако, он имеет национальные и этническиеграницы.Что же вызывает к жизни тот или иной архетипический, изначальный образ, проявляющийсяв художественном произведении? По мнению К. Г. Юнга, пробуждение архетипа происходитблагодаря благоприятным или неблагоприятным обстоятельствам исторической эпохи(Там же, с. 149). Они, эти обстоятельства, служат тем ключом, который способеноткрыть дверь в сферы коллективного бессознательного и побудить архетипы к существованиюв пространстве текста художественного произведения, принимая формы, соответствующиесовременным историко-культурным условиям. Однако, поскольку архетип не меняетсвоего значения и функций, он всегда узнаваем и в любой новой форме прочитываетсяего древнее содержание.Свойство архетипа к актуализации в художественном творчестве даёт основанияпризнать его (архетип) основным элементом коллективного бессознательного, котороеадекватно интертекстуальности, причём интертекстуальности в том значении, котороепридавали термину представители школы постструктурализма, т. е. своего родаколлективного бессознательного, существующего до конкретного нового текста,в свою очередь, существующего вне личностной воли автора, который является скореепроводником архетипических образов из бессознательного уровня объективно-психологическогобытия в сферу художественной реальности. Здесь архетипы направляют переживанияи мысли художника, выполняя ту кармическую функцию, о которой писал К. Г. Юнг.


Примечания

Гаспаров Б.М. В поисках "другого". Французская и восточноевропейскаясемиотика на рубеже 1970-х годов // Новое литературное обозрение. М., 1995,№ 14. Жолковский А.К. Инварианты Пушкина // Учен. зап. Тартуского ун-та. Вып. 467,1979.Козлов А.С. Коллективное бессознательное // Энциклопедический словарь современногозарубежного литературоведения. М., 1996.Лакан Ж. Инстанция буквы в бессознательном, или судьба разума после Фрейда.М., 1997.Руднев В.П. Словарь культуры XX века. М., 1997. Фрейд З. Психопатология обыденной жизни // Фрейд З. Психология бессознательного.М., 1990.Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. М., 1972.Юнг К.Г. Психология и поэтическое творчество // Юнг К.Г. Собрание сочинений.Т. 15. М., 1992.Юнг К.Г. Архетипы коллективного бессознательного // Психология бессознательного.М., 1996.