Следы субъектно-объектного спряжения в праиндоевропейском?

Н. Н. Казанский

СЛЕДЫ СУБЪЕКТНО-ОБЪЕКТНОГО СПРЯЖЕНИЯ В ПРАИНДОЕВРОПЕЙСКОМ?

(Типология языка и теория грамматики. Материалы Международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения С. Д. Кацнельсона. - СПб., 2007. - С. 84-87)

В последние десятилетия, особенно в связи с осмыслением фактов хеттского языка, все глаголы в праиндоевропейском языке-основе стало принято делить на два класса, которые удобнее всего обозначить как спряжение на -mi и спряжение на -hi. Этой проблеме посвящена довольно обширная литература, начиная со статьи К. Уоткинза 1963 г. и заканчивая «Словарем индоевропейских глаголов» под ред. Г. Рикса. Немалый вклад в развитие этой теории внесли отечественные лингвисты. В частности, этой проблеме в значительной степени была посвящена докторская диссертация Вяч. Вс. Иванова 1981 г.Чисто формальное противопоставление двух серий глагольных окончаний получило также вполне определенное семантическое наполнение. Так, удалось установить формальное сходство и заподозрить генетическое родство спряжения на -hi с формами перфекта. При этом в бюро переводов укоренилась точка зрения, согласно которой попытки установить функциональные связи между медием эвентивных глаголов и древними стативами являются пустопорожним и малоинтересным занятием (Зилер). Общность окончаний одной из серий с окончаниями перфекта наталкивает на мысль об изначальном семантическом противопоставлении двух серий, что позволяет надеяться найти семантический инвариант для каждого из типов спряжения.На практике, однако, среди глаголов, относящихся к спряжению на -mi или на -hi, в пределах презентной парадигмы семантический инвариант обнаружить не удается. Таким образом, основания для деления глаголов на два класса остаются чрезмерно зыбкими. Используя сопоставление с флексией перфекта, можно попытаться говорить либо о результате, либо о результирующем состоянии, или просто о состоянии, когда речь идет о глаголах со значением ‘знать’, ‘ненавидеть’ и др. Исследования И. А. Перельмутера, особенно его монографии 1977 и 1995 гг., позволяют совершенно определенно говорить о том, что результативный перфект с точки зрения семантической деривации не является исходным. Противопоставление флексии перфекта аористному окончанию -m, которое напрямую может быть соотнесено с обозначением действия, может отражать чрезвычайно древнее семантическое различие. Любопытно, далее, что существует распределение этих же окончаний между основами, передающими модальные оттенки: оптатив оформляется при помощи окончаний спряжения на -mi, а в конъюнктиве используются окончания, свойственные древнему -hi спряжению.Эта картина может показаться достаточно четкой и логичной, но, к сожалению, стоит нам перейти к рассмотрению конкретного материала, как мы наталкиваемся на факты, противоречащие данной схеме.Возьмем для примера глагол *H₁es-mi ‘быть’, который должен был бы, по указанной логике, относиться к глаголам состояния, а
не действия. Между тем, во всех известных нам индоевропейских языках этот глагол дольше и последовательнее других сохраняет принадлежность к -mi спряжению. Разумеется, при перестройке глагольной системы в ряде языков по аналогии возникают тематические формы от этого глагола, однако, если не учитывать эти явно поздние и аналогические формы, фактически во всех индоевропейских языках глагол «быть» спрягается, как другие глаголы на -mi. Приведем основные формы данного спряжения1 л. ед.ч. *H₁ és-mi (вед. ásmi, греч. ειμί, лат. sum, гот. im, ст.-слав. есмь, лит. esù/esmì, хетт. e-eš-mi)3 л. ед.ч. *H₁ és-ti (вед. ásti, греч. 'εστί, лат. est, гот. ist, ст.-слав. есть, лит. esti, хетт. e-eš-zi)1 л. мн.ч. *H₁s-mé (вед. smási, греч. ε'ιμέν, лат. sumus, гот. sijum, ст.-слав. есмы, лит. esme)3 л. мн.ч. *H₁s-e/o-nti (вед. sánti, греч. ε'ισί, лат. sunt, гот. sind, ст.-слав. сyть, лит. esti, хетт. e-eš-zi).Как можно видеть, в парадигме глагола сохраняется архаическое противопоставление ед. и мн.ч., выраженное акцентно-аблаутным способом. У нас нет оснований сомневаться в том, что формы именно этого глагола остаются во всех рассматриваемых языках предельно архаичными: не случайно в грамматиках каждого конкретного индоевропейского языка спряжение глагола «быть» попадает в разряд неправильных глаголов.С другими глаголами дело обстоит сложнее, поскольку во всех индоевропейских языках происходил переход от -mi спряжения к спряжению на -hi и наоборот. Общая тенденция выглядит как развитие глагольной системы в направлении сохранения только одного из первоначальных типов. Такого рода изменения могут происходить даже в пределах одного языка: в древнегреческом языке эолийский диалект проводит унификацию в сторону преобладания форм на -mi (φώνημι при обычном в других диалектах φωνέω), а дорийский диалект последовательно заменяет формы на -μι с помощью форм на -ω ('ομνύω при обычном в других диалектах 'όμνυμι). Санскрит обобщил обе флексии в продуктивных парадигмах, создав флексию -āmi. В других языках трудно отличить тематическую основу с флексией от удвоенной флексии, которая наблюдается в санскрите. Латинский язык, а также германские, сохраняют лишь формы, восходящие к спряжению на -hi. В данный момент у нас нет ответа на вопрос о семантических основаниях формального деления глагольных основ на два класса. Однако, как кажется, есть возможность взглянуть на проблему семантического инварианта с несколько другой стороны, обращая внимание на возможность сохранения в  качестве семантического инварианта той флексии, которая отчетливо восстанавливается как характеризующая медиальные формы уже для праиндоевропейского языкового состояния.1 л. ед. ч. вед. bháre, греч. φέρομαι, лат. sequor, хетт. e-eš-ha-ha-(ri)3 л. ед.ч. вед. bharate, греч. φέρεται, лат. sequitur, хетт. e-ša-(a-ri)1 л. мн.ч. вед. bharāmahe, греч. φερόμμε(σ)θα, лат. sequimur, хетт. e-šu-wa-aš-ta(-ri)3 л. мн. ч. вед. bhárante, греч. φέρονται, лат. sequuntur, хетт. e-ša-an-da(-ri).Чередование, заметное при сопоставлении греческих (-ντοι: -νται) и латинских (-ntur) форм, позволяет, в соответствии с теориями последнего времени, отождествить конечные -r и -i как варианты показателей локатива и предполагать также, что первоначально сюда же могли попадать и формы на -n.При разборе формы ед. ч. медия нетрудно видеть, что в форме окончания 1 л. содержатся элементы, совпадающие с теми, которые характеризуют древнейшие индоевропейские глагольные классы, а сама форма может рассматриваться как совокупность двух окончаний. Таким образом, мы имеем возможность противопоставить две формы:

Как показывает глоссирование, 1 л. ед.ч. «я», выраженное косвенной основой местоимения, и «мне», выраженное с помощью Н₂, которое не случайно входит в форму номинатива местоимения 1 л. *H₁eg’hoH₂-m, «уживаются» вполне благополучно. Остается открытым вопрос о правильности самого предложенного здесь глоссирования, однако семантически мы получаем достаточно осмысленное противопоставление:-m как показатель 1 л., уже на заре индоевропеистики отождествленное с местоименной основой 1 л., получает вполне правдоподобную интерпретацию.-Н₂, которому мы должны приписать действие, направленное на субъект (т. е. на 1 л. ед.ч.), заставляет увидеть здесь семантическое противопоставление я : мне, при этом мы обнаруживаем отчетливое противопоставление форм *H₁es-m-i «бытие (существование) мое» и *k’ei-m-H₂-i «лежание мое мне». С точки зрения семантики вторая форма должна интерпретироваться как «а я себе лежу».Данные примеры показательны, поскольку речь идет о двух исключительно древних корнях, имеющих в разных индоевропейских языках надежные соответствия, не требующие уточнения семантического развития. В других окончаниях, относящихся ко 2-му и 3-му л. ед.ч., легко видеть активные формы (содержащие указание на лицо деятеля), расширенные дополнительной флексией -o, по форме совпадающей с известным указательным местоимением *е/о и, возможно, представляющей собой его отражение.Характерно, что ни в одном из рассматриваемых языков для этих форм не сохранились противопоставления «мне : тебе : себе», а для 1 л. «я : мне» выступает как вполне отчетливое противопоставление. В хеттском языке окончания 2-го и 3-го л., распределенные в зависимости от типа спряжения, могли бы отражать более раннее противопоставление основ указательных местоимений *so-/*seH₂ (nom. sg. f./m.) и *to в основах среднего рода и в косвенных падежах. Не исключено также, что личные местоимения 2-го и 3-го л. в своей предыстории могут восходить к дейктическим элементам, этимологически сходным с указательными местоимениями.Проблема указательного *е/о осложняется тем обстоятельством, что в целом ряде случаев мы не можем отличить эту древнюю и редкую местоименную основу от тематического гласного. Отчасти в этом отношении может быть полезен хеттский язык, в котором тематическое спряжение представлено только у глаголов с суффиксальными -sk- и -yo-. С другой стороны, отчетливое дейктическое значение этой местоименной основы может быть обнаружено в формах аугмента, характеризующего действие, отнесенное к прошлому, и никогда - к настоящему. Можно рискнуть семантически интерпретировать данное противопоставление как указание на видимый объект (основа *so-) и объект, который находится за пределами наблюдения (основа *о-).

Литература

Кацнельсон С.Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия. М., 2001.
Рахилина Е.В. Когнитивный анализ предметных имен: Семантика и сочетаемость. М., 2000.
Храковский В.С. Грамматический потенциал глагольной лексемы // Зборник Матице српске за славистику. Броj 71-72/2007, Нови Сад.

Источник текста - сайт Института лингвистических исследований.