Перевод текстов и документов > В.В. ВИНОГРАДОВ Основные этапы истории русского языка

В.В. ВИНОГРАДОВ Основные этапы истории русского языка

В. В. Виноградов

ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА

(Виноградов В. В. Избранные труды. История русского литературного языка. -М., 1978. - С. 10-64)

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

Термин "русский язык" употребляется в четырех значениях. 1) Он обозначаетсовокупность всех живых языков восточнославянской ветви от выступления восточныхславян на историческое поприще до образования наций: великорусской, украинскойи белорусской. 2) Он применяется для обозначения того письменного языка, который,сложившись на основе общеславянского литературного языка (так называемого языкацерковнославянского), выполнял литературные функции в Киевской и МосковскойРуси до образования русского (великорусского) общенациональногоязыка. 3) Он обозначает совокупность всех наречий и говоров, которыми пользовалсяи пользуется в качестве родного языка русский народ. 4) Наконец, он обозначаетобщерусский национальный язык, язык прессы, школы, государственной практики.

Эта многозначность термина не мешает пониманию сущности дела. Такое словоупотреблениевполне оправдывается историей русского языка.

Русский язык относится к восточной группе славянских языков. Язык восточныхславян отличался от языков других ветвей славянства целым рядом особенностей.

1) фонетических (таковы, например, полногласие: молоко, борода, береги т. п.; звуки ч на месте более древних тj, ж - на месте dj:свеча, межа и т. д.);

2) грамматических (например, в образовании отдельных падежей имен сущ.: iь- первоначально носовое - в формах род. пад. ед. ч. и вин. п. мн. ч. от словженского мягкого склонения на я; iь - в вин. пад. мн. ч. именсущ, муж. рода типа конь и др. под.; в образовании разных падежей ед.ч. местоименного или членного склонения имен прилагательных; в образовании основразных глагольных форм, например имперфекта, в образовании формы причастия наст.вр. и т. п.);

3) лексических (ср., например, употребление таких слов, как глаз, ковер,плуг, волога 'жир', паволока, клюка 'хитрость', окорок, пором,копытце 'обувь', горшек, тяжа, хорошав 'величав', щюпати ит. п.).

Язык восточных славян еще в доисторическую пору представлял собою сложнуюи пеструю группу племенных наречий, уже испытавших разнообразные смешения искрещения с языками разных народностей и заключавший в себе богатое наследиемноговековой племенной жизни. Сношения и соприкосновения с балтийскими народностями,с германцами, с финскими племенами, с кельтами, с турецко-тюркскими племенами(гуннскими ордами, аварами, болгарами, хазарами) не могли не оставить глубокихследов в языке восточного славянства, подобно тому как славянские элементы обнаруживаютсяв языках литовском, немецком, финских и тюркских.

Занимая Восточно-Европейскую равнину, славяне вступали на территорию давнихкультур в их многовековой смене. Элементы древнегреческой культуры были занесенысюда издавна ионийцами, колонизаторами черноморского побережья. Установившиесяздесь культурно-исторические связи славян со скифами и сарматами также нашлиотражение и отслоение в языке восточного славянства.

Акад. А. И. Соболевским было указано множество палеонтологических отложенийскифской культуры и языка в названиях мест, народностей, в именах, фамилияхи в областной лексике на пространстве СССР. Между тем в скифской культуре обнаруженыисследователями, помимо греческих влияний, еще сильные влияния народов и языковКавказа и Средней Азии.

Таким образом, археологические данные, показания языка, ономастика, топонимикаи свидетельства о международных - особенно торговых - связях Южной России сдревнейших времен дают основание построить историю этой страны на представлениио многовековом непрерывном преемстве ее сложной культурной жизни. Культура КиевскойРуси вырастает на синтезе разнообразных традиций многовековой культуры, отчастиунаследованных от славянских родичей, отчасти выработанных в условиях самостоятельнойжизни восточного славянства. Киевская Русь была первой значительной попыткойразрешить задачу связи черноморской и прибалтийской культур в относительно устойчивойполитической организации; все предыдущие государства Южной Руси сметены ходомисторической жизни, а восточное славянство на более широкой базе основало вековуюнепрерывную работу над объединением Восточно-Европейской равнины и создало ЕвропейскуюРоссию.

Сложное взаимодействие и скрещение разных языков в среде восточного славянстваярко обнаруживаются уже в смешанном составе дохристианских славянских богов."О славянском происхождении имени Перуна, - писал акад. Ф. Е. Корш, - теперьне может быть речи". Известно, что киевский князь Владимир - до принятия христианства- стремился установить свой пантеон, объявив военно-дружинный культ Перуна общимкультом славян и объединив около Перуна целый ряд других богов: Хорса, Дажьбога,Стрибога, Симарьгла и Мокошь. Это боги разноплеменного и разноязычного состава.

С другой стороны, в таких явлениях, как коляда (ср. лат. Kalendae),русалии (ср. rosalia) и т. п., можно видеть влияние, идущее с Запада.Таким образом, язык восточного славянства уже на заре своей исторической жизнивыступает как носитель и объединитель сложных и разнообразных культурных традиций.

Сложность доисторических судеб восточнославянского языка обнаруживается ив загадочном происхождении самого имени Русъ, русский. Многие считалии считают его исконным славянизмом (представители автохтонно-славянской теории).Кто выводил его из роксолан, считая их славянским племенем, смешанным с иранцами,скифо-сарматами. Кто связывал название Руси с мифическим обозначением народаRos у еврейского пророка Иезекииля, перенесенным затем византийцами на славян;кто искал следы этого имени в названиях разных народов, населявших до славянЮжную Русь или прилегающие к ней страны. Были гипотезы, выводившие русское имяот финнов, литовцев, мадьяр, хазар, готов, грузин, евреев и от разных неизвестныхнародов. У норманистов господствует теория о связи имени Русь с финскимтермином "Ruotsi", которым финны называли шведов, а может быть, и вообще жителейскандинавского побережья. Некоторые лингвисты из лагеря норманистов готовы доказывать,что имя Русъ вошло в русский язык непосредственно от скандинавов, безфинской помощи. Все это должно для норманистов служить опорой мысли о варяжскомпроисхождении русского государства.

В последнее время была даже выдвинута гипотеза о происхождении терминов Россия- Русь из двух разных культурных областей: имени Русь с севера, кудаэто слово принесли варяги, имени России с юга (ср. южнорусские названияс корнем Рос-, Рс-). Акад. Марр отрицал необходимость выводить происхождениеимени Русъ из какого-нибудь одного определенного племенного или национальногоязыка. Он находил в нем следы яфетической стадии в развитии общечеловеческогоязыка. В Руси отложились "племенные слои доисторических или протоисторическихэпох, не только скифский, но и ионийский, и даже этрусский, или урартский, т.е. тот же русский..." (Н. Я. Марр) .

Развитое искусство и высокая материальная культура восточных славян, какойона открывается в раскопках, утверждали исследователей в убеждении о существованиисильной самостоятельной дописьменной культуры на Руси.

Наиболее авторитетные историки и историки-географы пришли к выводу, что славянерасселялись по Восточной Европе то большими племенными союзами, то значительноменьшими группами, чем роды и племена. Славяне как бы просачиваются в окружавшуюих среду других племен и народностей. "Главною особенностью славянской колонизациивсегда была "ползучесть" ее... Вследствие этого постоянно изменялась границарусской земли, распадались прежние союзы" (С. М. Середонин). Племенные группировкиславян были недолговечны, неустойчивы. Племенные имена их пестры и разнородны:в них явно преобладают термины либо топографического, либо политического происхождения.Дробность поселений, отсутствие прочных племенных союзов исключали возможностьобщего языкового единства. Развивались и нарастали местные отличия в отдельныхплеменных языках.

Однако нет основания признавать за древнерусскими племенами, перечисленнымив летописном обзоре, сколько-нибудь коренное, определенно выраженное значениеособых этнографических и языковых единств. Они - продукты группировки населенияпо определенным местностям, частью вокруг определенных культурно-политическихи, вероятно, культурно-экономических центров.

Древнерусские племена, о которых говорят летописцы, по своему географическомусоседству объединялись в более или менее обширные группы, сближавшиеся в языкеи в обычаях.

Следуя летописцу, историческим свидетельствам иностранных (например, арабских)писателей и опираясь на факты языка, историки русской культуры и русского языка(А. А. Шахматов, Е. Ф. Карский, Е. Ф. Будде, А. Е. Пресняков и др.) создалитеорию деления русских племен на три основные этнолингвистические группы, тяготевшиек разным культурным центрам и находившиеся в сфере распространения разных культур.Первоначальная летопись (так называемая "Несторова"), которая является главнымисточником исторических соображений о расселении восточнославянских племен поВосточно-Европейской равнине, не дает вполне ясной картины племенного расслоениявосточных славян.

У подножья Карпат сидели хорваты белые, на юго-восток от них, в бассейнеДнестра, - уличи и тиверцы (быть может, смешанное население днестровскогопобережья), они "приседяху" даже и до Черного моря; на север и запад от этихплемен жили в бассейне верхнего течения Западного Буга, а также правых притоковПрипяти - бужане (позднее называвшиеся волынянами); по среднемутечению Днепра сели поляне; их соседи к северу, занимавшие лесное пространствомежду правобережным днепровским предстепьем и Припятью, были древляне.На левом берегу Днепра, по Суле, Семи и Десне, располагались северяне,восточные поселения которых доходили до Донецкого бассейна. Большинство исследователейобъединяет эти племена в южнорусскую группу, отличавшуюся общими языковыми особенностями- при наличии частных диалектальных различий.

К севернорусской группе племен принадлежали кривичи, сидевшие на верховьяхВолги, Днепра и Западной Двины и разделявшиеся на кривичей полоцких,смоленских и псковских, и словене (новгородские), сидевшие в бассейнеИльменя и Волхова.

К IX в. кривичи заняли север до Финского залива, а в начале X в. уже владеливерхним течением Волги до Ярославля, Ростово-Суздальскою и Муромскою областями,захватив многие пункты по нижнему течению р. Оки и северо-западный угол Рязанскойобласти (В. А. Городцов).

Гораздо более неясен вопрос о восточнорусской или среднерусскойгруппе славянских племен и говоров. В летописном обзоре восточнославянских племенназваны не все эти племена, а лишь главнейшие. Мелкие деления их (например:лучане, семичи, куряне и др.) оставлены без упоминания.Это обстоятельство, по мнению акад. Шахматова, "необходимо иметь в виду в особенностипри разрешении вопроса о юго-востоке совр. России, о бассейне реки Дона", гдесидели славяне уже во времена хазарского владычества. Позднее, переселяясь сДона, они смешиваются в бассейне р. Оки с вятичами. Их язык Шахматов определяеткак восточнорусское или степное (акающее) наречие.

Таким образом, кроме славянского населения, двигавшегося из бассейна Дона,среднерусскую или восточнорусскую группу племен в собственном смысле составлялидреговичи, сидевшие за Припятью до самой Западной Двины, радимичи- по Сожу и вятичи - в бассейне Оки, по-видимому, по верхнему и среднемуее течению.

В X в. вятичи колонизуют оба берега р. Оки, от Коломны до впадения и, вероятно,даже до владений касимовских кривичей. Вся же площадь их распространения включалав себя Тульскую область, Калужскую, южную часть Московской, центральную и западнуючасти Рязанской области.

Восточные славянские племена, отличаясь друг от друга обычаями, степенью культурыи ее характером, обнаруживали большие различия и в языке. Объединяясь в политическиесоюзы, сталкиваясь на разных путях колонизационных передвижений, племена смешивалисьмежду собою, смешивались и их наречия, говоры. Так, северяне, достигши до устьевДона, а затем - под напором тюркских кочевников - вверх по Дону перейдя в бассейнОки, встречаются тут с ранее пришедшими сюда кривичами. Вятичи распространяютсяк северу от Оки на Волгу и, оттесняя кривичей, смешиваются с ними.

Все же вопрос об особенностях племенных наречий и говоров восточного славянствадо сих пор остается не вполне ясным. Уже в русской письменности XI в. рельефновыступают диалектальные отличия в говорах отдельных областей. Новгородские памятникиXI в. отражают смешение ч и ц, близость iь к и инекоторые другие черты севернорусской фонетики и морфологии. К новгородскомуговору был близок говор полоцко-смоленский. Гораздо позже (в памятниках XIII-XIVвв.) засвидетельствованы своеобразные особенности псковского говора (смешениеш - с, ж - з, мена ч и ц и др.). Эти говоры (новгородский,псковский и полоцко-смоленско-витебский) соответствовали племенным объединениямсловен и кривичей. Эта группа говоров северо-западного угла древней России явнообособлялась от остальных восточнославянских говоров особенностями фонетическогои грамматического строя. Отмечались и своеобразия их словаря, а также некотораяблизость их лексики к западнославянским языкам. Таковы, например, севернорусизмы:прилагательное сторовый вм. здоровый (ср. сторовье), котороенаходит себе параллели в кашубско-словенских и лужицких говорах, обриниз обрим (ср. древне-польск. obrzym); имена Ян, нередкоев Новг. I Летописи, Матей (там же, ср. чешское Matej), Домаш инек. др. Были указаны проф. Н. М. Петровским "целых два разряда личных имен,свойственных в России почти исключительно новгородской области и своими суффиксамиблизких к таким, которые среди нерусского славянства употреблялись в подавляющембольшинстве случаев на западе и сравнительно редко на юге" (Н. М. Петровский).Эти личные имена с суффиксом е,ta, распространенные преимущественно узападных славян (например, новг. Петрята, Гюрята и т. п.), а также именаи прозвища с не вполне привычным для русского уха сочетанием -хн- (например:Смехно, Прохно, Вахно, Жирохно, Олухно и т. п. уменьшительные и ласкательныеимена).

Гораздо более спорным является вопрос о языковых особенностях других древнихплеменных, а позднее, в X-XI вв., государственно-областных объединений и деленийвосточного славянства. Акад. А. И. Соболевский, обособляя северо-западную ветвь(Новгород, Псков и Полоцко-Смоленскую землю), считал прочие говоры древнейшейэпохи - говоры южной, западной и северо-восточной части древней Руси - "почтитождественными": все их отличительные черты заключались в различной звуковойокраске очень немногих слов (дъжжъ и дъжчъ) и в различных окончанияхочень немногих форм (Юсме и Юсмо). На самом же деле диалектальноедробление и тут было резче и разнообразнее.

Однако в начале IX в. политическая жизнь восточного славянства выступает переднами разбитой на два обособленных мира - южный и северный. Северный через раздвинутуюим финскую массу выходит на путь непосредственных сношений со скандинавами.Южный втянут в круг византийских и хазарских отношений и первым выходит из глушиплеменного быта на новые пути боевой и торговой международной жизни. Культурнаясвязь с хазарами находит отражение и в древнерусском языке, например в имениКаган или Хакан, применяемом к русскому князю в "Слове о законеи благодати" митр. Илариона и в "Слове о полку Игореве", в названии Киева Самбатас(свидетельство Константина Багрянородного). Строится ядро Русской земли силамиЮжной Руси. Данные языка и археологических раскопок говорят о позднем и слабомпроникновении византийского культурного влияния в Северную Русь и, во всякомслучае, об отсутствии его здесь в VII-X вв.

Это зависело, конечно, от культурно-политических своеобразий северного славянскогобыта, а не от норманского влияния. Влияние скандинавской культуры и скандинавскихязыков на славян не было велико. Работы И. И. Срезневского, С. Бугге, Ф. Брауна,А. Норрена, Б. Сыромятникова, Е. А. Рыдзевской в области языка показали, чтославяне приняли весьма мало элементов скандинавской культуры и, наоборот, самимногое передали скандинавам.

В то время как в северо-западных и южных объединениях восточных славян ранообнаруживаются резкие языковые отличия, об особенностях наречия восточнорусовприходится строить догадки, исходя из показаний современных южновеликорусскихговоров. На эти догадки пока еще полагаться трудно, так как происхождение основнойотличительной черты южновеликорусского наречия - аканья - остается еще не вполнеясным: время возникновения аканья не установлено. Во всяком случае, те языковыеособенности, которые приписываются акад. А. А. Шахматовым восточнорусской группе,проявились в письменных памятниках очень поздно. Культура и образованность вдревней Руси сосредоточивались преимущественно в областях, занятых наречиемсеверным (центры - Новгород, Псков, Ростов, Владимир) и южным (центры - Киев,Чернигов, Переяславль и др.).

Чтобы стать на высоте тех задач, которые предъявлены были славянам условиямисоседства и требованиями культурной жизни, им необходимо, было сгруппироватьсяв племенные союзы и получить начатки государственной организации.

В борьбе с иноязычными врагами, главным образом с тюркскими кочевниками, восточнославянскиеплемена сплачиваются в крупные государственные объединения. На место племенявляется новая историческая единица - область, земля, княжество. Областные объединенияславян не совпадают с племенными. Они перекрещивают их. К XI в. политическийсоюз русских племен привел к образованию 13 княжеств (Киевского, Черниговского,Новгород-Северского, Переяславского, Галицкого, Волынского, Полоцкого, Смоленского,Муромо-Рязанского, Владимиро-Суздальского, Турово-Пинского, Новгородского, Тьмутараканского),большая часть которых (все, кроме Галицкого, Волынского, Рязанского, Новгородского)объединила разные племенные группы и говоры.

Киевское государство стало собирателем восточнославянских племен. На далекомот Скандинавии юге варяжские выходцы быстро ассимилировались в восточнославянскойэтнографической среде.

В XI в. осуществилось в древней Руси коллективное единодержавие киевской династии,и тогда же родилась идея единства Русской земли, идея единства русского языка.Киев стал вооруженным лагерем слагавшейся "империи Рюриковичей". Образованиерусского государства вовлекло отдельные русские племена в общую политическуюжизнь. Под влиянием этого политического единения, живого общения между племенами,стирались их этнографическая и диалектальная обособленности. Несмотря на широкоегеографическое распространение восточнославянских племен, несмотря на то, чтоодни из них (восточные) втягивались в сферу хазарской культуры, другие (северные)занимали районы балтийской культуры, наконец, третьи (южные) оставались в сферекультуры византийской и черноморской, - культурное единение восточнославянскихземель, вовлеченных в "империю Рюриковичей", укрепило их языковые связи и определилонадолго общность их языковой жизни.

Можно предполагать, что начатки восточнославянской письменности предшествоваливозвышению Киева как политического и культурно-просветительного центра. ОднакоКиев, сделавшись самым обширным городом Европы (по свидетельству Титмара, 1019),соперником Царьграду (по словам Адама Бременского), стал центром восточнославянскойкультуры и колыбелью общерусского языка. В этом международном городе вырабатывался"общий" язык восточнославянской империи, своеобразное "койнэ", в котором стиралисьи умерялись резкие диалектальные особенности разных восточнославянских племен.В основе языка Киева лежала речь южнорусских славян, но этот городской язык,выполнявший сложные культурно-политические и образовательные функции, подверженныймеждународным влияниям и отражавший разнообразие культурной жизни высших классов,был отличен от речи сельских жителей земли полян не только по словарю и синтаксису,но и по звуковым особенностям. В нем было много иноязычных элементов, культурных,общественно-политических, профессиональных и торговых терминов. Он включал всебя слова разных славянских диалектов.

Язык Киева влиял на язык других городских центров. "Городские слои Новгорода,Ростова, Смоленска и других городов под влиянием прибывших с юга княжеских дружинников,княжеских тиунов, торговых людей и духовенства могли сглаживать те или иныеобластные особенности своей речи", усваивая общерусский язык (А. А. Шахматов).За городом должна была идти и деревня.

Объединяющая роль языка Киева сказалась в истории русского языка XI-XII вв.и даже начала XIII в. Акад. А. А. Шахматов приписывал влиянию государственногоединства значительную общность языковой жизни древней Руси XI-XIII вв., несмотрядаже на развивающуюся с конца XI-начала XII в. тенденцию к феодальному обособлениюотдельных политических организаций. Объединяющее влияние сложившегося в Киевеобщерусского языка можно видеть в тех общих явлениях, преимущественно лексическихи морфологических, но также и звуковых, которые охватили все говоры русскиев такую эпоху, когда отдельные ветви восточных славян уже значительно обособились,расселившись на огромном пространстве Восточной Европы. К числу таких общихявлений относятся: падение глухих (ъ, ь) и переход их в о и е;утрата беспредложного употребления местного падежа имен существительных; заменаформы им. над. формой вин. над. в именах м. рода (кроме названий лиц), а вомн. числе и в именах ж. рода; смешение твердого и мягкого склонения существительных;утрата двойств, числа; утрата в народных говорах форм имперфекта и аориста,утрата достигательного наклонения и т. п.

Образование общерусского языка создавало все необходимые условия для возникновениядревнерусского литературного языка. В эпоху средневековья письменность былатесно связана с культовым языком, который являлся в то же время языком средневековойнауки. Общеславянский письменный язык начало свое получил за пределами Руси.Он формировался из славянского языкового материала при посредстве высокой греческойлитературной и филологической культуры.

Организация государственной власти у европейских народов, отходивших от родовогобыта, обычно осуществлялась посредством прививки христианской культуры и цивилизации,вовлекавшей варварские народности в орбиту политического влияния Западной Римскойили Византийской империи. Римско-германское миссионерство боролось с византийским.Восточнославянские племена оказались в сфере византийско-христианской культуры.Греческий язык не получил на Востоке того исключительного господства, какоеимел на Западе латинский. На Западе никогда место латинского языка как языкакульта и науки не уступали языку варварскому. Византия же не противодействовалаславянам усваивать богатства византийской культуры при посредстве своего славянскоголитературного языка.

Простое применение греческого алфавита, хотя бы и осложненного новыми знаками,к передаче славянского языка не могло удовлетворить славян в то время, как вМоравии созрела идея создать огромную славянскую империю. Так возникает славянскийалфавит, составленный греческим миссионером и ученым филологом Кириллом (Константином)с миссионерскими целями. Славянский язык наряду с греческим, латинским и еврейскимстановится литературным языком, языком христианского культа. Он начинает развиватьсякак язык цивилизации и литературы, обогащенный греческими и латинскими элементами.

Создание славянского литературного языка и принятие славянами христианствас богослужением на славянском языке было самым значительным культурным фактором,объединившим на время в IX-XI вв. все славянство. Выступая на арену широкойевропейской жизни, славянство добивается равноправия своего литературного языкас греческим и латинским - двумя международными языками европейского средневековья.

Восприняв идеологическое богатство греческого и латинского языков, усвоивсложные формы синтаксического построения, отчасти созданные по нормам византийскойриторики, старославянский язык, опиравшийся на болгарскую фонетико-морфологическуюбазу (ср. неполногласные формы жд и шт на месте dj и тjи т. п.), вступил в ранг культурных международных языков Восточной Европы. Этотобщеславянский письменный язык становится не только церковным, но и литературнымязыком всего славянского мира: в конце X и в XI в. на нем пишут, читают, проповедуюти служат и в Новгороде, и в Киеве, и в Преславе, и в Охриде, и в Велеграде,и на Сазаве. Произведения на этом языке, возникшие на юге славянства, переписываютсяи читаются и в Чехии, и на Руси, равно как и написанные в Чехии - и на Руси,и на Балканах. Нет указаний на пользование старославянским языком как литературныму лехитских и лужицких славян. Но известны тесные политические и культурныесвязи поляков и верхних лужичан с чехами в X и в XI в. и культурные связи русскихи поляков в XI в. Единство литературного языка является симптомом тесного культурно-политическогоединения.

Только с того времени, когда немецкое духовенство с помощью князей в Паннонии,Чехии и Моравии добилось запрещения славянского богослужения и письменностив этих странах, старославянский литературный язык перестал существовать какязык общеславянский. Старославянский книжный язык был пестр по своему составу.В нем скрещивались и сливались разные народно-языковые стихии славянского мира.Церковнославянский язык, кроме болгаризмов и вообще южнославянизмов, включалв себя моравизмы, чехизмы и даже (очень редко) полонизмы. Этот сложный, гибридныйхарактер древнецерковнославянского языка выражался отчасти в фонетических иморфологических колебаниях и вариациях его строя, но и еще ярче - в разнообразииего словаря, его семантики, в богатстве синонимов, в развитой системе значенийи смысловых оттенков слов.

Процесс перевода памятников византийской и западноевропейской латинской литературына старославянский язык сопровождался творчеством новых слов для передачи новыхидей и образов или приспособлением старых слов к выражению отвлеченных понятий.Переводились сочинения церковно-богослужебные, догматические, исторические,научные, поэтические. "Славянский язык, на долю которого выпало сразу воспринятьтакое накопленное веками наследство чужой культуры, вышел из этого испытанияс большою для себя честью. Его словарный запас оказался настолько обширным,что и труднейшие тексты не останавливали переводчиков" (акад. В. М. Истрин).

Понятно, что этот литературный язык, вступая на новую этнографическую почву,переходя в Киевскую Русь, проникается здесь элементами живой восточнославянскойречи и в свою очередь оказывает сильное влияние на устную речь культурных слоевобщества, на общий разговорный язык Киевской империи.

Письменность на славянском языке укрепилась на Руси в X в. Но древнейшие письменныепамятники русского языка датируются XI в. Русский письменный язык древнейшегопериода развивается в двух направлениях. С одной стороны, вырабатывается и эволюционирует,вбирая в себя элементы живой речи восточных славян, русская разновидность старославянскогоязыка, славяно-русский литературный язык (так называемый церковнославянскийязык). С другой стороны, старославянской системой письменного изображения, старославянскойазбукой пользуется русский государственно-деловой язык, тесно связанный с живыминаречиями восточного славянства и почти свободный от церковнославянских элементовв кругу бытовой и государственной практики. Есть вполне определенные указанияна то, что уже в XI в. возникло это двуязычие.

В XI-XII вв. было очень живо сознание различий между общеславянским литературным("церковнославянским") и живым русским языком. Так, переводчик Хроники ГеоргияАмартола иногда сопоставляет литературные славянские и русские бытовые обозначения:"седмиць рекше недiьли нашьскы"; "общимь - нашимь гласомь-повознымь'".Ср. в Хронике Георгия Синкелла: "врачь еже есть цiьлитель"; "епилипсиеюяже кручиною усушаеть".

Историки русской культуры намечают в начальной истории славянорусского языкадва периода: один - до половины XI в., характеризуется тесными литературно-языковымисвязями древней Руси не только с южным, но и с западнославянским миром; другой- с половины XI в., когда произошел слом в системе христианского мировоззрениярусского духовенства и правящих классов в сторону византийского ригоризма иаскетизма, отличается сильным ростом византийско-болгарского влияния.

Конец IX и первая половина X в. были временем оживленной письменности и литературнойработы, происходившей в славянских землях, границы которых соприкасались в X-XIIвв. с пределами Южной Руси. Сношения с этими землями не были затруднены. Черезэти владения с давних пор пролегали торговые пути, сближавшие Восток с Западом.Лексика древнерусского книжного языка сохранила следы заимствований церковныхи нецерковных терминов, сложившихся у западных соседей Киевской земли, правителикоторой уже с половины X в., начиная с детей Игоря, носили славянские, а неваряжские имена. Географические названия и названия городов в западнославянскихземлях нередко те же, что и в Киевской Руси. Даже в самой летописи имеется рядслов и выражений, сближающих ее с паннонскими житиями и с остатками древнейшейчешской письменности. Такие слова, как папежь, оплатъкъ, перегъбы, сустуги,кмети и т. п., могли и не путешествовать предварительно в Болгарию. Целыйряд других слов встречающихся в древнейших памятниках русских, также может бытьоправдан западнославянским употреблением, например цесарь (а не кесарь),греческий (а не 'ellenikos), груденъ, вежа, дружина, заповедь, неприязнь(дьявол, inimicus), поганый, палата, правая вера и т. п.

Акад. В. М. Истрин допускал возможность участия западных славян в развитиидревнерусской письменности и для более позднего времени, до XI в. Так, естественнопредположить, что при организации переводческого дела при Ярославе были вызваныдля помощи южные, а может быть, и западные славяне.

[Ср. западнославянизмы в русском переводе Хроники Георгия Амартола: выклонитися(в значении 'высунуться'), мукарь (в значении 'мучитель'); образьник(ср. чеш. obraznik); пискуп - 'епископ'; чесновитъкъ - 'чеснок';ячьмыкъ; крижъма и др.].

Церковно-богослужебные тексты могли перейти на Русь и до крещения всего народа.Поэтому нет достаточных исторических оснований отожествлять начало киевскойписьменности и культуры с переходом болгарской литературы на Русь. Правда, языки графика древнейших русских рукописей свидетельствуют о сильном культурномвлиянии Болгарии на русскую письменность XI-XII вв. Перешедшая к нам из Болгариидревняя церковнославянская литература составила главный фонд русской литературы.Но в составе древнерусской письменности обнаружен целый ряд переводных памятниковс латинского языка, относящихся к трудам западнославянских переводчиков. Надодумать, что "официальному крещению русского народа предшествовал подготовительныйпериод в истории русского просвещения и русской письменно-языковой культуры"(В. И. Ламанский). Иначе было бы необъяснимо и непонятно, как из 5-7-летнихребят, крещеных со своими отцами и матерями по приказу княжескому в конце Xв., мог через 30-40 лет явиться на Руси целый ряд известных и неизвестных деятелейхристианской культуры, письменности и литературы (например, Упырь Лихой, дьяконГригорий и др.). В одно или два поколения писцов и книжников не могли сложитьсятакой русско-славянский или славянско-русский язык, стиль, правописание, какиемы видим, например, в Остромировом евангелии, в Служебных Минеях 1095-1097 гг.или у первых древнерусских писателей.

Однако подавляющее большинство литературных памятников, сохранившихся от Русикиевского периода, отражает византийско-болгарское влияние.

В церковнославянском яаыке был широко распространен принцип калькирования,буквального перевода греческих слов. Этим путем язык обогащался множеством отвлеченныхпонятий и научных терминов. Например беззаконие (anomia), бездушие(apsykhia), богословие (theologia), совесть (syneidesis), согласие(symphonia), предтеча (prodromos), предатель (prodotes) и др.

Эта волна отвлеченной терминологии, передававшей религиозные, нравственные,философские, научные и т. д. понятия, имела громадное значение для развитиярусской культуры.

Среди сложных слов, образованных по греческому образцу уже в первые века русскойписьменности, можно отметить множество, таких, которые живы и в современномрусском языке, например: крьстоносьць, многообразие, народовластие, плотоядьнъ,раболiьпьнъ, самоличъно, несущьствьнъ и мн. др. под.

Уже в половине XI в. русские книжники могли свободно владеть общеславянскимкнижным литературным языком. Такие блестящие и разнообразные по языку и стилюдревнерусские произведения XI в., как "Слово о законе и благодати" митр. Иларионаи летопись, такие замечательные памятники каллиграфического искусства, как Остромировоевангелие и Изборник Святослава, говорят о высоте литературно-языкового развитиядревней Руси XI в.

Славяно-русский язык в феодальной Руси выполняет все важнейшие общественно-политическиеи культурные функции будущего национального русского литературного языка; новместе с тем это язык не национальный, а международный и притом в основном толькописьменный, т. е. язык специального назначения.

"Это был ставший литературным язык церковнославянский, в основе которого лежалязык староболгарский в его обоих диалектах - восточном и западном, и с некоторойдолей языка чехо-моравского, проникшего в него еще частью в самой Моравии всамом начале славянской письменности, а частью уже позднее, в X-XI вв., подпером учеников Кирилла и Мефодия, переселившихся в Болгарию после изгнания ихиз Моравии. На этом языке русские люди впервые услыхали книжную славянскую речь,которая, однако, была им вполне понятна... Каждый русский книжный человек усваивалэтот язык, ставший для него языком литературным" (В. М. Истрин). Русская стихияс силой врывалась в этот язык.

Однако слов бытовых, обозначающих обыденные отношения повседневной жизни,в этот литературный язык проникало мало вследствие однообразного характера начальнойславянской письменности, замыкавшейся в круге житий и поучений. Историческиеи повествовательные сочинения, где чаще можно было встретить этого рода словарныйматериал, играли второстепенную роль. Например, в древнерусских памятниках встречаютсятакие народные слова, как окорок, улица, мясник, мошница, насад, кочан, лавица,кадь, шелк, лохань, зобати 'есть', насочити 'найти', уранитися'рано встать', земець, корста 'гроб', мовница, наговорити (в значении'наклеветать'), обложити (об осаде), осада, пуща, пополошитися(ср. всполошиться) и мн. др. под.

В древней Руси не возникло отчуждения книжного языка от народного. Древнерусскиепереводчики и писатели свободно сочетали литературно-славянские слова с русскими.Кальки греческих фраз не ломали восточнославянской семантики, например, в летописномвыражении: "утереть много пота за русскую землю" (ср. греч. 'idrota apomattesthai;ср. в "Александрии": утерети пота).

Но русский элемент мог ярко проявить себя только в таких статьях, в которыхприходилось касаться сфер бытовой, общественной, отчасти военной. Таким образом,славяно-русский язык не мог вовлечь .в свою систему целиком разговорную общерусскуюречь. С другой стороны, общерусский язык, сложившийся в Киеве, не мог резкоизменить свою семантику, свой строй и образы под влиянием языка славяно-русского,так как уходил своими корнями в живую устную речь восточных славян. Взаимодействиеэтих двух языков не могло стереть фонетических, грамматических, лексическихи семантических различий между ними. Поэтому Киевская Русь пользуется обоимиэтими языками в своей письменности, но в разном объеме и в разных идеологическихсферах.

Унаследованная от языческих времен устная словесность и христианская литературав своем стилистическом развитии пошли разными путями. Словесность народная сее песнями, сказками, пословицами, мифическими сказаниями, с целым рядом народныхпроизведений, еще не оторвавшихся от мифической обрядности, находила лишь случайноеи бледное отражение в славяно-русском языке, особенно с XIII в. Правда, связьдревнерусского письменного языка XI-XII вв. с живой устной восточнославянскойстихией была гораздо более крепкой и тесной. Она коренилась в самом характерераннего древнерусского христианского мировоззрения, еще не искаженного византийскимаскетизмом, и в прочности дохристианской обрядно-бытовой и народно-поэтическойтрадиции. В эпоху художественного расцвета Киевской Руси (XI-XII вв.) развиваетсясветская рыцарская поэзия на общерусском языке, зафиксированная в письменнойформе. Она претендует на равноправие с клерикальной церковнославянской письменностью.Даже в конце XII в. простой народ в самых коренных основах своей жизни держалсядохристианской старины (Ф. И. Буслаев).

Вместе с тем обычное право, юридические нормы, государственное делопроизводство,тесно связанное с традициями живой восточнославянской речи, не могли не приспособитьславянской системы письменного изображения речи для своего закрепления. И тутпроявляется живая струя устной русской речи, так же как и в народно-поэтическихпроизведениях.

Интересно, что в языке "Русской правды" (по древнейшему списку 1282 г.) наблюдаетсяпочти полное отсутствие церковнославянизмов. Очевидно, письменная передача лишьзакрепила готовый, обработанный устный текст: кодификация произошла в живойречи, а не на письме (А. А. Шахматов). Писцы княжеской канцелярии в то времяна Руси еще не успели выработать строго стилизованного на церковнославянскийлад письменно-делового языка (хотя они и учились грамоте по церковнославянскимкнигам).

Язык "Русской правды" позволяет обнаружить и иноязычные примеси в составерусской письменно-деловой речи древнейшей поры.

В языке "Русской правды" в небольшом количестве встречаются скандинавизмы,например: тиун, гридь, вира, вирьник, колбяг и нек. др.

Любопытны слова, которые могут свидетельствовать о некоторой близости древнерусскогоязыка к западнославянским языкам, например убородок (мера вместимости;ср. чеш. ouborek; впрочем есть и серб. уборак); бърть (чеш. brt)и др. (Е. Ф. Карский).

Попадаются и тюркизмы: ногата (ср. nagt 'деньги' в Cod. Cumanicus),старица 'месячина, участок земли'; ср. тюрк. стар, товар.

Живой общерусский язык ярко проявляется и в летописном стиле XI-XIII вв. "Чтона язык нашего древнего летописца должна была налечь сила книжного языка старославянского,- писал акад. И. И. Срезневский, - это не удивительно: все стремления образованноститого времени этого требовали. Удивительно скорее то, что, несмотря на все требованияобразованности, русский летописец мог задерживать в своем языке его русскиеособенности; их так много..." [ср., например, в лексике: хвостатися 'париться';лапоть, лапотник; лих 'худой и злой'; рубити, срубити город; ряд,усобица и т. п.].

В языке летописей ярко отражается быт восточных славян и связанная с ним терминология.На основе летописи можно составить своеобразный реально-энциклопедический словарьживой народной восточнославянской речи. Ср. такие слова, как дым (печь,очаг, откуда областное название изб дымницами), рало (плуг),вежа [1) дом; 2) палатка, балаган], одрина, баня, голубник, стреха,село, весь, погост, город и т. п.

Таким образом, многочисленные русские летописи, в отдельных своих частях восходящиек середине XI в., но сохранившиеся в списках XIV в. и позднейших, по языку заметновыделяются из круга памятников, написанных на славяно-русском языке. Они содержатгораздо большее число русизмов, и некоторые эпизоды их изложены чисто русскимбытовым языком.

Вместе с тем южный период истории русского языка сохранил отголоски стилейнародной поэзии, переходившей в светскую литературу.

Высшим художественным выражением восточнославянского народно-поэтическоготворчества эпохи Киевской Руси является язык "Слова о полку Игореве" (конецXII в.). По словам К. Маркса, "вся песнь носит христиански-героический характер,хотя языческие элементы выступают еще весьма заметно" [1].Уже этой характеристикой определяется смешанный тип языка "Слова о полку Игореве".

Автор "Слова о полку Игореве" широко знаком с книжными светскими и религиознымипроизведениями, но не чуждается родных образов восточнославянской народно-поэтическойречи (ср. близость языка "Слова о полку Игореве" к языку Ипатьевского спискалетописи. Основа языка "Слова" - народно-поэтическая стихия и живая устная восточнославянскаяречь.

Ср., например, с характеристикой Бояна стихи в былине о Вольге:

Стал Вольга растеть-матереть;

Похотелося Вольге много мудрости:

Щукой-рыбою ходить ему в глубоких морях,

Птицей-соколом летать под оболака,

Серым волком рыскать во чистых полях

(Рыбн. 1, 10).

Из других стилистических пластов русской речи ярче всего отражается в языке"Слова" лексика и фразеология военно-дружинного рыцарского быта, общая с летописной.Всести на конь, ездить в стремени, пить шеломом Дон, итти на суд божий, статина болони, изломити копье свое, добыть копьем, стоять за обиду, потоптать полки,ходить по трупью, аки по мосту, повоевать жизнь, пожечь всю жизнь и другиеподобные летописные выражения почти буквально повторяются в "Слове".

Кроме военной терминологии и фразеологии, в "Слове" с чрезвычайной выразительностьюиспользованы выражения и образы охотничьего диалекта (например: дотечаше;Коли сокол в мытех бывает, высоко птиц възбивает, не дает гнiьзда своего в обидуи др.).

Характерно также, что третью цепь образов и выражений, соединенную в языке"Слова" с военной фразеологией, составляет терминология земледельческого быта(На Немизiь снопы стелют головами, молотят чепи харалужными, на тоцiь животкладут, вiьют душу от тiьла. Немизiь кровави брезiь не бологом бяхутъ посiьяни,посiьяни костьми русских сынов).

Черты сельского народного быта, послужившие автору образами для кровавой битвы,показывают, как глубоко корни "Слова" тянутся к русской народности.

Большое число старых русизмов в дошедшем до нас тексте "Слова о полку Игореве"заставляет предполагать, что они принадлежат первоначальному тексту "Слова"и что там русизмов было значительно больше, чем в мусин-пушкинском списке XV-XVIвв., т. е. что язык "Слова о полку Игореве" не отличался резко от живой русскойречи XII в. и от устной народной поэзии того времени. Даже образы, уже укрепившиесяв строе русской книжной речи той эпохи, в "Слове о полку Игореве" имеют народно-поэтическуюформу. Например, в переводной повести Иосифа Флавия - Стрiьлы на нiь лiьтахоу,акы дождь; в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях - идяху стрiьлы,аки дождь; в "Слове" - итти дождю стрiьлами.

Однако при всей близости языка "Слова" в народной поэзии очень явственна связьего и со славяно-русским языком и со стилями византийской литературы.

Так, в сопоставлении: Боян же, братие, не десять соколов на стадо лебедiьйпущаше, нъ своя вiьщiа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземславу рокотаху - нельзя не усмотреть связи с церковнославянскими глоссариями,в которых раскрывалось образное значение выражений и символов псалтыри. Например,в Изборнике XIII в.: струны-персти. Ср. в "Слове о пророцЬх": ГлаголашеДавид, сiьдя в преисподнемъ адiь, накладая многоочитая персты на живыя струны.

К литературно-книжной фразеологии принадлежат такие выражения "Слова", какистягну ум крiьпостию своею и поостри сердце своего мужеством; храбрая мысльносит ваш ум на дiьло; растiькашется мыслию по древу; ср. скача, славию,по мыслену древу и др. под.

Самый зачин "Слова о полку Игореве" и название Бонна "пЬснотворцем" (греч.odopoios) находит параллели в одном из слов Кирилла Туровского, блестящего церковногописателя конца XII в. Сопоставление поэтического языка "Слова о полку Игореве"с лексикой и фразеологией древнего перевода библейских книг, произведенное акад.В. Н. Перетцем, обнаружило заметную зависимость "Слова" от семантики церковно-библейскойречи в отдельных выражениях и образах.

Вместе с тем в языке "Слова" отражается влияние византийской литературы. ВКиевской дружинной Руси XII в. были уже мужи хитры книгам и учению, существовалауже развитая литературно-повествовательная школа, которая с ясным и непосредственнымразумением относилась к "еллинской словесности" и обладала своеобразным стилем,который ярко сказывается как в летописях, так и в переводе Флавия, в "Девгеньевомдеянии" и в других воинских повестях. Литературный стиль этой школы, кроме византийскойписьменности, обязан своим происхождением предшествовавшему эпическому направлениюдружинной литературы и источнику живого языка русского, народного.

Даже в кругу охотничьей лексики и охотничьих образов "Слова о полку Игореве"отмечены акад. В. Ф. Миллером следы византийского влияния.

Показательны и такие грецизмы "Слова": паполома и пардуже 'гнездо'в изображении сна Святослава.

Кроме того, в языке "Слова" встречаются и тюркизмы, например (по указаниюпроф. П. М. Мелиоранского) бусый (ср. половецк. boxag - 'серо-белый'),коган, кощей, ногата, харалуг, чага и др.

Таким образом, в эпоху Киевской Руси русский литературный язык быстро развиваетсяв двух направлениях: язык народный обогащается художественным опытом книжнойлитературы; язык славяно-русский проникается стихией живой восточнославянскойречи. Промежуточное положение между этими двумя разновидностями древнерусскойлитературной речи занимает деловой язык, язык грамот и договоров.

Язык грамот далеко не всегда отражал непосредственно живую речь. В разныхтипах грамот с течением времени вырабатывались свои застывшие формулы, далекиеот живого языка. Эти формулы повторялись иногда из века в век, хотя уже давноне соответствовали современному состоянию бытовой речи.

Стиль русских переводов с греческого, относящихся ко времени не позднее началаXIII в., ярко показывает, на какой высоте находилась литературная образованностьКиевской Руси. На этих переводах лежит печать сознательного и самостоятельногоотношения к оригиналам, далекая от тех механических переложений, какими нередкоявлялись юго-славянские переводы. Особенно ярок и выразителен стиль "воинскихповестей". Была тщательно разработана терминология и фразеология военной техники;был создан богатый арсенал образов, символов и поэтических картин боя и воинскихподвигов; сложились тонкие художественные приемы изображения доблестных рыцарскихчувств и патриотических настроений. В переводах встречаются, для придания большейкартинности и ясности мысли, такие фразеологические вставки, которым нет соответствийв оригинале.

Эта высокая культура русского языка, основанная на взаимодействии народныхвосточнославянских и книжных славяно-русских ("церковнославянских") элементов,передается и последующей литературе Северо-Восточной Руси (ср., например, язык"Слова о погибели русской земли", XIII в.).

Но в общем в период, предшествовавший образованию Московского царства (XI-XIVвв. - века пергамена), спрос на книжную мирскую поэзию был очень ограничен безграмотностьюнизших слоев общества, далеко еще не сполна приведенных к христианству. Письменность,оказываясь преимуществом христианизированных классов - духовенства (монашескогона своих верхах) и княжеско-боярской и дружинной среды, чаще всего служила орудиемновой веры. Эстетику мирянина, поскольку она не удовлетворялась церковью, питалоустное, песенно-сказочное творчество. Но и для эпоса, и для новеллы отсутствовалаживая потребность в передаче на письмо. Литературное писание было "священно".Господствующая стихия в древнерусской письменности - это публицистика на религиознойподкладке. Развитие публицистической речи было связано с ростом византийскоговлияния на славяно-русский язык.

Исследователями древнерусской культуры (например, акад. Н. К. Никольским)отмечен рост византийского влияния в древнерусском литературном языке с XIIв., особенно в области церковной письменности. Греческие образы, эпитеты, метафорыв русских произведениях XII в. составили необходимый результат заимствованияиз греко-славянских памятников, сроднившихся с русским мировоззрением и сделавшихсяцелью, идеалом для русских авторов (ср., например, зависимость языка "Поучения"Владимира Мономаха от языка "Заветов XII патриархов").

В "Послании" русского духовного писателя XII в. Климента Смолятича Фоме пресвитеруесть указание, что образованные русские книжники XII столетия могли свободноцитировать наизусть из византийских "схедографических" лексиконов (т. е.из орфографических и стилистических словарей) на альфу и на виту (и, конечно,на другие буквы алфавита) даже по 400 примеров подряд.

Усиление византийско-книжной струи в церковных стилях славянорусского языкабыло связано с вытеснением и стеснением народно-поэтической стихии в нем. Несмотряна это, славяно-русский язык служил могучей культурно-объединяющей силой в периодразвивавшегося в XII- XIV вв. (после упадка "империи Рюриковичей") феодальногораздробления древней Руси.

Несомненна тесная преемственная связь литературно-языкового развития Северо-Восточной(Ростово-Суздальской, а затем Московской) Руси с Русью Киевской. Язык, на которомписаны древнерусские книги религиозного, повествовательного, исторического,научного содержания, был общелитературным языком русского севера, юга и запада.

Язык литературных произведений, язык славяно-русский, остаётся межгосударственным,общерусским языком в период феодальной раздробленности. На почве этого языкаразвиваются методы научного изложения, вырабатывается отвлеченная философскаятерминология, эволюционируют приемы поэтического выражения и риторического воздействия.Между тем распадающийся на поместно-территориальные диалекты язык деловой письменностиотражает и изображает действительность для удовлетворения практическим потребностям"как план или карту, а не как картину" (А. А. Потебня).

Для эпохи раннего феодализма характерны территориальная замкнутость и разобщенностьэкономической и политической жизни и в связи в этим - территориальная раздробленностьвосточнославянских наречий и говоров. Объединяющие тенденции ослабевают. Племенныеговоры и наречия восточного славянства, прошедшие сквозь сложный процесс смешенияс языками дославянского населения Восточной Европы, по-новому кристаллизуютсяв границах феодальных территорий.

Не подлежит сомнению, что образовавшийся в главном культурном центре древнейРуси, в Киеве, тип общего русского языка был устойчивее и определеннее в самомКиеве, чем в зависимых городах, например таких, как Новгород, Галич или Смоленск.Язык центра более крепко оберегал свои орфографические и грамматические нормы.В областных государствах диалектальные черты выступали свободнее и резче.

До середины XII в. центростремительные тенденции в речи восточного славянства,поддержанные образованием "империи Рюриковичей" и мощным влиянием киевскогополитического центра, мешали резкому обособлению отдельных феодально-областныхязыков. Но с конца XI в. распад "империи Рюриковичей" и рост феодальной раздробленностиведут к углублению различий между южнорусскими и севернорусскими говорами. Процессом,в котором это языковое дробление восточного славянства на отдельные ветви сказалосьчрезвычайно ярко, было так называемое падение глухих (ъ и ь),протекавшее со второй половины XII в. Исчезновение слабых глухих повело к переходусильных в гласные полного образования; позднее всего произошло прояснение глухихв сочетаниях с плавными. В южнорусском языке "падение глухих" завершилось вовторой половине XII в. (ср. удлинение е в слоге перед выпавшими ъи ь в Добриловом евангелии 1164 г.), в севернорусском - в половине XIIIв. (ср. сохранение ър, ьр, ъл в Милятином евангелии 1215 г.). Следствияэтого процесса обнаруживаются различно для южнорусского и севернорусского наречий[ср.: 1) разную судьбу сочетаний ръ, рь, лъ, ль между согласными; 2)различную судьбу звонких согласных, за которыми исчезали глухие; 3) разную историюо, е в слоге перед выпавшим полукратким; 4) сильное развитие "второгополногласия" в севернорусском и другие последствия "падения глухих", неодинаковопротекавшие на севере и юге древнерусской территории]. Образование феодально-областныхгосударственных языков привело к новой группировке восточнославянских наречий,которая затем, в зависимости от политической судьбы разных отдельных феодальныхобъединений, завершилась возникновением трех национальных языков - великорусского,украинского и белорусского.

Феодально-областными изменениями в составе и структуре восточнославянскихязыков создавалась база для последующего схождения местных наречий в национальныеязыки.

В XII в. уже очень рельефно сказывается в памятниках это феодально-территориальноеобособление восточнославянских говоров. Так, рукописи, появившиеся в Галицко-Волынскомкняжестве, со второй половины XII в. отражают новое правописание, явно противопоставленноекиевскому и приспособленное к местным особенностям живой речи (например, своеобразноеупотребление iь на месте долгого е, жч и др.). Возникновение новогоправописания в Галиче свидетельствует о том, что Галицко-Волынское княжествостремится стать независимым от киевского центра даже в таких вещах, как правописание.Эта тенденция сказывается и в своеобразии литературно-художественного стиля,развивавшегося в Галицко-Волынской области.

В Галицко-Волынской области уже в домонгольский период выработалась литературнаяманера, отражавшаяся с XII в. и на произведениях других областей Руси (можетбыть, и на "Слове о полку Игореве"). Еще акад. И. В. Ягич высказал гипотезу,что "на юге России, где духовное просвещение поддерживало более тесные сношенияс Константинополем и южными славянами, господство чистого церковного языка продолжалобыть сильнее и сознательнее, чем на далеком севере, завязавшем очень рано сношенияс западным иноземством".

И. И. Срезневский отметил в Новгородских летописях до XV в. более разговорную,народную окраску языка и сильную примесь областных севернорусизмов.

По наблюдению акад. Б. М. Ляпунова, Новгородская летопись XIII-XIV вв. кишитполногласными формами. С. П. Обнорский с этой народной окраской новгородскоголитературного языка ставил в связь отсутствие славянизмов в языке "Русской правды".

Различия языка, например, Новгорода и Рязани состояли не только в фонетическихи морфологических особенностях (ср. отраженья аканья в рязанских памятниках,формы, род. пад. местоим. мене, тебе, себе; смешение iь и ив новгородских памятниках; в них же смешение формы род. и дат.-местн. пад. отслов женского рода на -а; формы местн. пад. на и от твердых мужскихоснов и т. д.), но и в своеобразиях словаря. Так, для новгородских деловых памятниковхарактерны заимствованные из Западной Европы термины мореплавания и судоходства:шкипер, буса, ребела и т. п.; названия мер: ласт, берковеск идр. под. Кроме того, рельефно выступают и свои новгородские слова и значения:в дернь или в одерень, собина, рядовичи, кром (arx), посад'город', ларец (arca), шелоник, голоменный и т. п.

Язык Псковской области характеризуется целым рядом шепелявых звуков (обнаруживающихсяв смешении ч-ц, ш-с, ж-з, иногда щ вместо шц), своеобразнымиизменениями в произношении конечных е и а после мягких согласных,совернорусским жч, а позднее целой группой явлений, отражающих белорусскоевлияние на язык древнего Пскова: твердым р, аканьем, меной у ив, заменой ф через х и др. История Псковской земли объясняетвсе разнообразие ее говоров: здесь происходила борьба новгородского влиянияс влиянием Литовско-русского государства.

Феодально-областные диалекты, разрушившие, видоизменившие и смешавшие структуруи границы восточнославянских племенных языков, мало изучены. (Ср. работы акад.А. А. Шахматова о языке новгородских и двинских грамот, работы акад. А. И. Соболевскогоо галицко-волынском, псковском и полоцко-смоленском говорах, проф. Н. М. Каринскогоо языке Пскова и его области и нек. др.).

Разница в словарном составе феодально-областных языков почти не была предметомспециального лингвистического изучения. Так, показательно, что автора "ХожденияАрсения Селунского" (XV в.) проф. А. В. Марков на основании данных лексики памятникасчитал белорусом, акад. С. П. Обнорский - болгарином, а акад. А. И. Соболевский- московским приказным.

Правда, к некоторым заключениям о составе, структуре и соотношении русскихтерриториальных диалектов средневековья можно прийти на основании изучения различийв крестьянских диалектах позднейшей эпохи. Иногда в географических границахобластных народных говоров отражаются следы феодально-государственных делений.Исторический анализ областных словарей помогает открыть в крестьянской лексикепережитки феодальной разобщенности. Однако, как показали диалектологическиеисследования (акад. А. А. Шахматова, А. И. Соболевского, проф. Д. К. Зеленина,Н. М. Каринского и др.), позднейшие колонизационные передвижения, социально-экономическиефакторы и политические перемены, влияние общенационального русского языка сильноизменили картину географического распределения территориальных диалектов феодальнойэпохи, особенно в области южновеликорусской.

"Наибольшее стирание диалектических границ не только в области морфологиии фонетики, но и в области лексики наблюдается в так называемых переходных илив средневеликорусских говорах, больше всего подвергнутых влиянию литературногоязыка и являющихся продуктом относительно недавнего времени" (Ф. П. Филин).Именно в этой средневеликорусской полосе возникли феодальные государственныеобъединения, которые затем стали центрами складывающейся великорусской народности.

Образование крупных феодальных государств немало содействовало взаимному сближениюи слиянию в один народ нескольких политико-экономических, этнографических илингвистических единиц. В период роста национальной концентрации великорусовоколо Ростова, Суздаля, Владимира, затем Москвы по окраинам Великоруссии находилисьсложившиеся крупные политические организации, почти независимые от среднерусскогоцентра: великие княжества Тверское, Рязанское, Нижегородское, а на северо-западе- "народоправства" Великого Новгорода и Пскова, автономные во внутренних делах.

Колыбелью великорусской народности была область Ростово-Суздальская, из которойвыросло Московское государство. В течение двух столетий - со второй четвертиXIV, кончая первой четвертью XVI в. - Москва объединила все области, занятыесевернорусами, и восточную половину среднерусских княжеств.

Москва находилась в центре великорусской территории на стыке разных диалектальныхгрупп. На юге и западе от Москвы в непосредственном соседстве с городом простиралисьюжновеликорусские поселения, на севере и востоке - северновеликорусские. Этнографическийсостав самого московского населения был пестр и разнороден. При начале политическогороста Москвы в ней разные слои общества говорили по-разному, одни - по севернорусски,другие - акали. Акад. А. А. Шахматов высказал предположение, что высшие классыМосквы в XIV-XV вв. пользовались преимущественно севернорусским наречием. "Московскаякультурная жизнь преемственно была связана с севернорусскими центрами; боярство,духовенство, дьяки потянулись в Москву из Владимира, Ростова, Суздаля, Переяславляи других старших городов". Но ни в XIV, ни в XV в. Москва не могла еще выработатьсвоего языка, создать "койнэ", общегосударственный язык. Диалектальные различиярусского языка все еще расценивались как равноправные, несмотря на быстрый роствлияния государственного языка Москвы.

В конце XV - начале XVI в. удельные княжества одно за другим поглощаются Московскимгосударством (в 1463 г. Ярославль, в 1474 г. Ростов, в 1485 г. Тверь, в 1517г. Рязань). Теряют свою вольность и становятся областями Московского царствавольные севернорусские "народоправства" (Новгород в 1478 г., Вятка в 1485 г.,Псков в 1510 г.). Таким образом, в начале XVI в. из феодального союза областей,в известной степени самостоятельных, образовалось Московское государство. Вязыке этого государства долго еще сказывались следы областного разъединения,которые сгладились только в XVII в. Например, Новгород до половины XVI в. сильновлиял на московскую культуру, поставляя Москве и литераторов, и живописцев,и ученых, а иногда и политических деятелей. Но Московское государство, естественно,должно было насаждать в присоединенных областях свой общегосударственный язык,язык правительственных учреждений, язык московской администрации, бытового общенияи официальных сношений.

Феодально-областные диалектизмы не могли быть сразу нейтрализованы московскимприказным языком.

В XVI в. осуществляется грамматическая нормализация московского письменногоязыка, который становится единым общегосударственным языком Московского царства.В XVI в. среди областных разветвлений русского письменного языка наиболее выделялисьдва типа: новгородский и рязанский. Но они уже не могли выдержать конкуренциис языком московских приказов, хотя и не могли не влить некоторых своеобразийсвоей языковой культуры в общевеликорусский язык.

Первые переводы произведений западноевропейских литератур, сделанные, несомненно,в Московской Руси, относятся ко второй половине XV в. и принадлежат по преимуществуНовгороду. В начале второй четверти XVI в. новгородские переводы сходят со сцены.Переводная деятельность сосредоточивается в Москве, которая усваивает новгородские"европеизмы", новгородские культурные завоевания в сфере языка. Язык Москвыне только вбирает в себя областные слова, создавая из них богатую синонимику,но он с конца XV в. постепенно европеизируется, сначала освоив старые новгородскиедостижения. Для московского языка предшествующего периода, по сравнению с новгородскимиевропеизмами, были характерны заметные следы тюрко-татарских заимствований,чуждых Новгородской области, например, алтын, армяк, кафтан и т. д.

В области грамматики московский письменно-деловой язык XVI в. представляетсягораздо более регламентированным, чем языки Новгорода или Рязани, в которыхсвободно проявляются местные особенности живой речи. В связи с этим московскийписьменный язык кажется консервативным. Он ближе по своему грамматическому строюк славяно-русскому языку. Есть основания думать, что в связи с великодержавнымипритязаниями Московского царства на роль Великорусской империи, на роль "третьегоРима", московский деловой язык с конца XV - начала XVI в. подвергался сознательнойархаизации и регламентации по образцу литературного славяно-русского языка (ср.,например, преобладание в XVI в. форм дат. над. местоимений тебiь, себiьпри господстве народных тобiь, собiь в XV в.).

С половины XVI в. язык Москвы подвергается (по-видимому, в связи с социальнымипереворотами времен Ивана IV) сильному влиянию акающих говоров и воспринимаетосновные черты южновеликорусского вокализма. Язык высших слоев московского обществатеряет ряд особенностей, восходивших к государственному языку старых великодержавныхцентров Северо-Восточной Руси (Ростова, Суздаля, Владимира), например оканье,употребление им. над. в функции винительного при инфинитиве (ср. шутка сказать)и др.

В московском языке XVI в. развиваются новые фонетические и морфологическиеявления, которые свидетельствуют об усиливающемся влиянии южновеликорусскойнародной стихии на складывающийся общий язык великорусской народности. Таковы:переход имен на -ко и -ло (Степанко, Михаила, Данило, запевало)в категорию личных слов на -а; проникновение безударных окончаний -ы,-и в им. над. мн. ч. слов ср. рода; распространение женских окончаний дат.,тв. и предл. пад. мн. ч. -ам (-ям), -ами (-ями), -ах (-ях) в других типахсклонения и др.

Таким образом, московский приказный язык, почти свободный от церковнославянизмов,к началу XVII в. достиг большого развития и имел все данные для того, чтобывступить в борьбу за литературные права с языком славяно-русским. Этот деловойязык применялся не только в государственных и юридических актах, договорах ипр., но на нем же велась и почти вся корреспонденция московского правительстваи московской интеллигенции, на нем же писались статьи и книги самого разнообразногосодержания: своды законов, мемуары, хозяйственные, политические, географическиеи исторические сочинения, лечебные, поваренные книги и т. д. Расширяя круг своихстилистических вариаций, этот язык постепенно усиливает свои притязания на литературноеравноправие с языком славяно-русским. Элементы этого языка проникали в традиционныйлитературный и славяно-русский язык и подготовляли создание общенациональноголитературного русского языка.

Однако до середины XVII в. деловой язык московских приказов в сущности небыл языком ни художественной, ни тем более философской и научной литературыв собственном смысле. Только со второй половины XVII в. эволюция русского литературногоязыка решительно вступает на путь сближения с московским приказным языком ис живой разговорной речью образованных слоев русского общества, сокрушая системуславяно-русского языка, который в Северо-Восточной Руси сам пережил сложнуюэволюцию.

Славяно-русский язык в Северо-Восточной Руси сначала продолжал развивать южнорусские,киевские традиции, хотя и подвергался натиску со стороны совсем иных диалектовживой восточнославянской речи.

Однако областные видоизменения славяно-русского языка не ломали ни его основноголексического состава, ни его грамматического строя. К концу XIII - началу XIVв. различия между грамматическим строем славяно-русского языка и грамматическимиособенностями живых народных говоров углубились, так как грамматика живой речиэволюционировала гораздо быстрее (ср. утрату форм имперфекта, аориста, широкоеразвитие видовых различий и другие явления живой речи).

Рознь между литературным книжным языком, объединявшим в своем составе триглавных элемента - церковнославянский, греческий и русский народный, и междуживым русским разговорным языком особенно резко обозначилась с XIV в. "До техпор, пока в народном языке сохранялись древние формы, т. е. до XIII столетия,оба они находились еще в некотором равновесии и оказывали взаимное друг на другавлияние" (И. И. Срезневский). Различие двух языков еще более усилилось под влияниемтой реформы, которая происходила в славяно-русском языке с конца XIV в. в течениеXV-XVI вв. и которая известна под именем "второго южнославянского влияния".

Реформа славяно-русского языка падает на время наиболее оживленных сношенийРуси с Византией и ее церковно-книжными центрами - Константинополем и Афоном- на вторую половину XIV в. После ослабления этих связей в XII-XIII вв. онивозобновились с новою силою под влиянием тех перемен, которые в XIV в. происходилина русской территории (начало создания Московского государства, образованиеЛитовско-русского, судьба Киева и т. д.). Реформа славяно-русского языка отражаетидею государственного и культурного объединения русских феодальных областейв мировую славянскую державу, которая должна воспринять культурное наследствоугасавших южнославянских государств и Византии.

Процесс роста и централизации Московского государства совпал со сменой техникикнижного дела. Пергамен уступает место бумаге, а уставное письмо - полууставу.Меняется понятие литературности и расширяется его объем. Идеи государственнойцентрализации и национального объединения ослабляют исключительность религиозногомировоззрения. Идейный подъем великорусского общества сказывается в необычайнобыстром расширении состава письменности. "Южнославянское влияние"с конца XIV в. отвечало назревшей потребности. Размеры пришлой со славянскогоюга литературной продукции были настолько велики, что исследователи "второгоюжнославянского влияния" (например, акад. А. И. Соболевский) считают возможнымговорить о расширении состава русской письменности почти вдвое.

Новая струя византийско-южнославянского влияния, несшая с собою пышную риторику,политические, религиозные и философские идеи юго-славянских государств, обнаруживаетсяв древнерусском литературном языке конца XIV в. и расширяется в русской письменностиXV-XVI вв. Укрепляется своеобразный болгарский (терновский) живописный и украшенныйстиль риторического "плетения словес".

Усиливается тенденция к сближению синтаксических и фразеологических форм церковнославянскогоязыка с греческим. Изысканно-книжная южнославянская лексика и фразеология, полнаятропов и фигур, насыщенная образами церковной лирики, широким потоком вливаетсяв славянский язык. Устанавливаются новые архаистические нормы славяно-русскойграфики и орфографии на основе южнославянской, которая, в свою очередь, опираласьна графику греческую. Создается особая огласовка русских слов, далекая от живойречи, создается особый полууставной почерк и особая манера иллюстрирования книг.Славяно-русский язык рукописей до половины XIV в. богат общерусскими и местнымиособенностями живой речи. Напротив того, церковнославянский язык многих рукописейполовины XV в. как бы избегает резких орфографических русизмов, но зато не свободенот древних и поздних болгаризмов. Все это ведет к строгой унификации литературно-книжногоязыка, уничтожая разнобой как продукт исторических смен и феодального разобщенияобластных диалектов.

Из Сербии, где перекрещивались славянская, византийская и романская стихии,прививаются к русскому литературному языку идеология и стилистика европейскогорыцарства.

В Россию переносится значительное количество новых переводных сочинений, подвлиянием которых формируются новые стили литературного языка и появляются новыеоригинальные сочинения. В период этого расцвета славянизированного языка русскаялитература оказалась увеличившеюся почти вдвое, унаследовав литературные богатстваЮго-Славии и Византии, отличавшиеся разнообразием и удовлетворявшие всевозможнымпотребностям и вкусам культурной верхушки общества.

В новом риторическом стиле XV-XVI вв. расширялись и обогащались выразительныесредства русского литературного языка. Так, по наблюдениям В. О. Ключевского,Епифаний Премудрый в Житии Стефана Пермского для характеристики своего героянабрал в одном месте 20 разных эпитетов, в другом 25. Разрабатывается областьсинонимов и синонимических оборотов.

Поворот к книжно-риторическому, славянизированному стилю, вызванный "вторымюжнославянским влиянием" с конца XIV в., является чрезвычайно важным этапомв истории русского литературного языка. Без правильной оценки его становитсянепонятным то большое количество славянских элементов, слов и оборотов, котороедо сих пор существует в русском литературном языке. Ведь в XI-XIII вв. влияниерусской народной среды резко меняло состав и строй старославянского языка наРуси, его все больше русифицируя и демократизируя. Теперь же, с ростом московскогосамодержавия, с возникновением идеи "Москва - третий Рим", славяно-русский языкпретендует на исключительное значение в сфере высокой литературной идеологии.Величие литературного диалекта, отгороженного от повседневного делового языкаи живой речи простых людей, должно было символизировать высоту новой политическойидеологии и культурный блеск великорусского государства, выраставшего из недрфеодализма.

Ученик Максима Грека Зиновий Отенский (XVI в.) так формулировал новые тенденциилитературно-языкового развития; "Я думаю, что это лукавое умышление... людейгрубых смыслом возводить в книжные речи от общих народных речей, тогда как помоему прилично книжными речами исправлять общенародные речи, а не книжныя народнымиобесчещивать".

Курбский в предисловии к "Новому Маргариту" просит читателя внести в языкнеобходимые исправления: "аще гдЬ погрЬшихъ в чемъ, то-есть, не памятаючи книжныхъпословицъ словенскихъ, лЬпотами украшенныхъ, и вмЬсто того буде простую пословицувведохъ...".

Боярин Василий Тучков, перерабатывая первичный, непритязательный очерк ЖитияМихаила Клопского в новом книжно-риторическом стиле макарьевских "Четьих-Миней",заменяет, например, русское слово ширинка церковнославянским убруси считает нужным во введении подчеркнуть свое знакомство с риторикой, философиейи софистикой. В высоком книжно-риторическом стиле образуются искусственные неологизмыпо архаическим моделям, куются сложные слова (типа великозлобство, зверообразство,властодержавец, женочревство и т. п.).

Этот высокий славянизированный язык, противопоставляемый "простой речи", "просторечию",все же считается русским. Даже южнославянские реформаторы церковнославянскогоязыка в XIV - в начале XV в. готовы были признать конструктивной основой новогообщеславянского языка именно русскую книжную его редакцию. Так, Константин Костенческийв "Сказании о славянских письменах" выдвигает на первое место "тончайший и краснейший"русский язык.

Показательно, что сделанные в период "второго южнославянского влияния" в XIV-XVвв. переводы с греческого, безразлично кем бы они ни были сделаны и каков быни был их текст (наполнен болгаризмами или нет), обыкновенно называются в русскихсписках переводами на русский язык, на русские книги (например,повесть о Стефаните и Ихнилате переведена "с греческих книг на русский язык"и т. п.). Таким образом, славяно-русский язык и русская народная речь осознаютсякак стилистически, эстетически и идеологически неравноценные и социально-дифференцированныестили - диалекты единого русского языка. И все-таки - при пышной риторике византийскоготипа - новый стиль "плетения словес" не вовсе чуждался народной речи и прибегалнередко к поговоркам и пословицам живого языка. Новый стиль славяно-русскогоязыка XV-XVI вв. был продуктом глубоко самостоятельного отношения к южнославянскойтрадиции.

Так, Нил Курлятев, ученик Максима Грека, упрекал митрополита Киприана - одногоиз создателей нового южнославянского стиля - в недостаточном знании славяно-русскогоязыка: "Митрополит Киприан по гречески гораздо не разумел и нашего языка довольноне знал же; аще с ними един наш язык, сиречь словенский, да мы говорим по своемуязыку чисто и шумно, а они говорят моложаво, а в писании речи наши с ними несходятся".

В новом риторическом стиле славяно-русского языка иногда пестрели краски живойрусской бытовой речи. Так, в Житии Стефана Пермского (начала XV в., автор -Епифаний Премудрый) обращенные в христианство пермяки пересыпают свою церковно-книжнуюречь к волхву Пиму разговорно-бытовыми словами и выражениями. Это резкое "смешениевысокого слога с низким, это несоответствие искусственного языка с грубым цинизмомбыта" вообще характерно для стилистической манеры Епифания (акад. А. С. Орлов).Местами Епифаний допускал совершенно живую речь. Так, в противовес московскомунасмешливому прозвищу Стефана "Храп", т. е. добивающийся всего "нахрапом", наглымнаскоком, Епифаний убеждает читателя, что Стефан "не добивался владычества,ни вертелся, ни тщался, ни наскакивал, ни накупался, ни насуливался посулы".

Точно так же в русской исторической беллетристике XVI в. создался стиль, которыйобъединил всю пестроту предшествующих приемов книжного повествования в однородную,цветистую одежду, достойную величавых идей "третьего Рима" и пышности всероссийскогосамодержавства. Но сознание преимущества своей национальности, по словам А.С. Орлова, заставляло книжников не так уже сторониться своей народной песнии живого просторечия. Народно-поэтические мотивы и образы вошли в этикетнуюречь XVI в., например в язык воинских повестей этого времени.

Точно так же в языке Ивана Грозного, по выражению акад. А. С. Орлова, звучитвся гамма разнообразных тонов - "от парадной славянщины до московского просторечия".

Этот изощренный риторический стиль славяно-русского языка XV-XVI вв. удовлетворялхудожественным вкусам и идейным запросам господствующих классов Московскогогосударства, его социальных верхов. Демократические круги грамотеев разрабатывалидаже в области религиозно-учительных сюжетов, идеологически прикрепленных кславяно-русскому языку, иные стили, близкие к живой речи, к бытовому "просторечию".

Так, в житийной литературе XV-XVI вв. "простые словеса" нередко рассматриваютсякак особый стиль народно-русского языка, типичный для демократической средыи резко отличный от украшенного слога. "Написати вкратцЬ простыми словесы" (ркпсьсобр. Увар., XV в., № 266); писать "простою речию, не украшающе речи"; "простоюбесЬдою"; "просто без украшения"; "просторечием якоже поселяне" (Ф. И. Буслаев)- все эти заявления и извинения писателей XV-XVII вв. достаточно ярко характеризуютту социальную среду, которая литературно разрабатывала живую народную речь,простой разговорный язык с примесью приказно-делового стиля.

Так, первоначальная редакция Жития Михаила Клопского (по списку XVI в.), замечательнаяотдельными яркими узорами бытового реализма, полна народных слов и выражений:своитинъ, т. е. 'свояк'; пратеща 'мать тещи'; наземъ 'удобрение'(ср. а келью топилъ наземомъ да, коневым калом); пар, т. е. 'паровоеполе'; погодье 'ветреная погода'; налога, однорядка, тоня, досочить'выпытать', скопиться и т. п. Ср.: "и он у владыки тергЬ (илидергЬ) ширинку"; волнами великими нача корабль пошибати от дна моря;у сЬнець верхъ содрати; хлЬб оспода да соль и т. п. Ср. поговорочные выражения:то у вас не князь - грязь и др. под.

В синтаксисе господствует сочинение. Простые предложения кратки, предметно-глагольны.Почти нет подчинительных союзов. Часты присоединительные союзы да, а, и."Нередко встречается соединение предложений [с] помощью союзов сочиняющих -а и и, когда требовалось бы предложение подчиненное... Не разпопадается опущение связи при сочетании предложений - "и видЬ старца сЬдящапишетъ" (спис. Царск.)... часто сливаются предложения разговорные с повествовательнымибез всякого отделения их - "и реч старець Феодосiю зови их хлЬба iасть занежеиздалеча пришли да сЬли за трапезою" (И. Некрасов).

Широко вводятся в литературную речь областные диалектизмы. Ср. в Житии ПафнутияБоровского (ркпсь Соловецк. библ., № 614, сп. 1569 г.): "и видит тамо в потокибесчисленно множество рыбъ ихъ же мЬстная рЬчь сижики обыче нарицати".

Разновидности этого смешанного языка, сочетающего элементы славяно-русскойречи с приказно-деловым языком и с живой народной, нередко областной речью,были очень разнообразны и пестры - в зависимости от социальных расслоений грамотнойдемократической среды.

От славяно-русского языка этими демократическими стилями был заимствован иоблюбован целый ряд грамматических и лексических особенностей, которые представлялисобою как бы квинтэссенцию литературности для низших слоев города, приобщившихсяк книжной культуре. Это формы аориста и имперфекта с смешением лиц и чисел (особенночасто употреблялись формы на -ше и -ша в значении всех лиц и чисел),деепричастия на -ще и -ше, -вше, церковнославянские формыпричастий, некоторые синтаксические обороты вроде дательного самостоятельного,наиболее употребительные в церковно-книжной письменности слова и выражения:аще, рече, свЬща, трижды и т. п.

Эти стили литературного языка, близкие к просторечию, естественно, вступаютв связь и взаимодействие с московским приказным языком, который в отдельныхсвоих жанрах почти сливался с живой разговорной речью средних слоев общества.

Например, служащие посольского приказа в XV-XVII вв. собирали сведения о заграничныхполитических событиях, происшествиях, лицах, местах, о быте, нравах других народови рассказы об этом, "сказки" вносили в свои "статейные списки". Тут вырабатывалсясвоеобразный повествовательный стиль на основе живой русской речи. Рассказы,почему-нибудь особенно занимательные, выходили за стены канцелярий и получалибольшее или меньшее распространение. Язык этих статей - почти всегда русский;изложение - самое простое, деловое, не допускающее сомнений в том, что переднами запись устных сообщений, а не перевод написанных на иностранном языке рассказов(А. И. Соболевский). Ср. синтаксис (запись XVI в.): "... былъ в ЦариградЬ трусъсъ Николина дни осенного до крещенiа. Полатъ вельми много пало, и стЬны градныямного пало. И царь вельми устрашился, да патрiарху велЬлъ молебны пЬти; да сътЬхъ мЬстъ трусъ престалъ".

Не чуждались элементов устной речи и другие жанры письменно-делового языка.Так, большая часть статей "Домостроя" (XVI в.) писана живым русским языком почтибез влияния церковнославянской стихии. Встречаются нередко народно-поговорочныевыражения. Бытовая лексика разнообразна, конкретна и богата реальными значениямии оттенками. Иногда в перечислении выстраивается вереница тщательно дифференцированныхобозначений из одного и того же семантического ряда. Например: "и пришед дасняв платейце, высушить и вымять и вытереть и выпахать хорошенько, укласть иупрятать, где то живет". Или: "а про всяку вину ни по уху, ни по видению небити, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ни каким железнымили деревянным". Ярко выступает вещный антураж быта и связанный с ним словарь.Нередко язык принимает форму лаконических афоризмов или лозунгов (например:"со всяким управа без волокиты"; "всегда в устрое, - как в рай войти" и т. п.)или расцвечивается игрой слов, острым сопоставлением синонимов или омонимов,слов с родственными основами (например: "а двор бы был по томуже вездебы крепко горожен, или тынен, а ворота всегда приперты, а собаки бы сторожливы,а слуги бы стерегли, а сам государь или государыня послушивают ночи").

Таким образом, в русской письменности XVI - первой половины XVII в. бытуюти развиваются разнообразные стили, разграниченные между собою как особые социальныеи жанровые диалекты и в то же время находящиеся в постоянном взаимодействиидруг с другом и с живой разговорной речью разных слоев общества. Обозначаетсяпроцесс национализации русского литературного языка. Он обостряется и разнообразитсяусилением западноевропейского влияния на русский язык.

Латинские, западноевропейские струи, просачивающиеся главным образом черезПольшу, Литву и Новгород, все сильнее действуют на русский литературный языкXVI - начала XVII в. Синтаксис подвергается влиянию латинского языка (см. языккн. И. М. Катырева-Ростовского).

Перелом в истории русского литературного языка с XVI в. имеет своим следствиемутрату интереса к старым переводам как древнейшим (IX-X вв.), так и более поздним(XIII-XV вв.). "Но с того же времени появляются, - и чем ближе к концу XVIIв., тем все в большем количестве, - новые переводы, и с греческого, и особеннос латинского, польского и немецкого языков" (А. И. Соболевский). Переводнаялитература усиливает процесс "обмирщения" славяно-русского языка и сближаетего с приказным языком.

В XVI-XVII вв. основные кадры переводчиков состояли из двух групп: 1) из переводчиковпосольского приказа и 2) из образованных монахов. Никакой специализации в кругупереводческого дела не было. И приказные и духовные лица переводят все, чтоим велят. Но переводчики посольского приказа пользуются преимущественно русскимделовым языком, монахи - славяно-русским. В зависимости от профессионально-языковыхнавыков переводчика сочинения, относящиеся к военному искусству, анатомии, географии,истории или другой области науки, техники или даже к разным жанрам художественнойлитературы, оказываются переложенными то на церковнославянский, то на русскийделовой язык. Но сосредоточение переводческой деятельности в Москве все же содействовалоунификации основных стилей-диалектов переводной литературы.

Заведение книгопечатания (XVI в.) было одним из наиболее значительных культурныхпредприятий, направленных к объединению областных феодальных особенностей ик созданию общих литературно-языковых норм для всего Московского государства.

Процесс вытеснения письменных территориальных диалектов московским приказнымязыком, претендовавшим на значение общенациональной русской нормы, завершаетсяв XVII в.

СТАТЬЯ ВТОРАЯ

В XVII в. русский литературный язык вступает в новую фазу своего развития.В нем усиливается процесс концентрации общенациональных элементов.

Хотя в русском письменном языке в XVII в. еще очень явственны следы былогофеодального разобщения, но особенно резкая местная, диалектальная примесь клитературной речи становится социальным признаком "словесности" низших, подчиненныхобщественных групп. Московский государственный язык все более упорядочиваетв своей структуре смешение и столкновение севернорусских и южнорусских диалектальныхособенностей.

В XVII в. со всей решительностью встает вопрос о перераспределении функцийобоих письменных языков: книжного русско-славянского и более близкого к живой,разговорной речи русского - делового, административного. В государственном письменно-деловомязыке к этому времени были устранены резкие диалектальные отличия между Новгородоми Москвой.

В XVII в. устанавливаются фонологические нормы общерусского государственногоязыка (аканье на среднерусской основе, различение звуков iь и епод ударением, севернорусская система консонантизма, освобожденная, однако,от резких областных уклонений вроде новгородского смешения ч и ц,и т. д.).

Окончательно укореняется целый ряд грамматических явлений, широко распространенныхв живой народной речи как севера, так и юга, например окончания -ам (-ям),-ами (-ями), -ах (-ях) в формах склонения имен существительных мужскогои среднего рода, а также женского рода типа кость, формы на -ьятипа друзья, князья, сыновья и т. п., деревья, каменья и т. п.

В XVII же веке в русском литературном языке сформировалась категория одушевленности,включив в себя как имена лиц мужского и женского пола, так и названия животных(до этого выделялись в особый грамматический разряд имен существительных лишьслова, обозначавшие лиц мужского пола). Семантический рост национализирующегосяязыка протекает стремительно.

Не лишено значения, что в XVII в. исчезает система присоединительного счетав обозначениях составных чисел, характерная для русского языка до XVII в. (ср.,например, в актах XVI в.: на тысечу и на триста и на шестьдесят и на четырерубли - 1501 г.; сто тысячь и семь тысячь и шестьсот и сорок и четыреденги отоманские - 1503 г., и т. п.).

Московский деловой язык, подвергшись фонетической, а еще больше грамматическойрегламентации, решительно выступает в качестве русской общенациональной формыобщественно-бытового выражения. Например, в деловом языке XVII в. устраняетсячередование г||з, х||с (а также уже раньше вымиравшиек||ц) в формах склонения (ср. в грамотах XVI в.: по сроцiьна нашем человiьцiь, по дензiь, при недрузiь, в послусех и т. п.); выходятиз живого письменно-бытового употребления энклитические формы личных местоимений:ми, ти, мя, тя и т. п.

Таким образом, к концу XVII в. устанавливаются многие из тех явлений, которыехарактеризуют грамматическую систему русского литературного языка XVIII-XIXвв.

Процесс образования русского национального языка был связан с "обмирщением"просвещения. Славяно-русский язык семантически обновляется, подвергаясь влияниюзападноевропейских языков и еще теснее сближаясь с народной речью, а те егостили и разновидности, которые были проникнуты клерикальным духом, постепенно(к концу XVII - началу XVIII в.) вытесняются с командных высот культурной жизни.

Расширению живой народной струи в системе литературного языка содействовалиновые демократические стили литературы, возникавшие в среде грамотной посадскоймассы.

В XVII в. на основе диалектов купечества, мелкого служилого дворянства, посадскихлюдей и крестьянства создаются новые типы литературного языка, новые роды письменности.Ремесленники, торговцы, низший слой служилых людей - посадские люди до XVIIв., в сущности, не имели своей литературы.

В половине XVII в. средние и низшие слои общества (низшее духовенство, городскоекупечество, служилые люди, грамотное крестьянство) пытаются установить своиформы литературного языка, далекие от книжной религиозно-учительской и научнойлитературы, свою стилистику [2], на основекоторой реалистически перерабатывают сюжеты старой литературы (ср., например,повести "Слово о благочестивом царе Михаиле" или "Сказание о древе златом ио златом попугае и о царе Михаиле, да о царе Левкасоре"). Эти новые стили литературногоязыка широко пользуются изобразительными средствами и лексикой устной русскойсловесности, в частности сказки. Например, в повести "Слово о благочестивомцаре Михаиле" (Лен. б-ка, № 943, XVII в., из собрания Ундольского) можно подметитьместами ритмичность речи и стремление к созвучиям - рифмам. В конюшне стояше- повинных к нему меташе, много дивися царскому на коне сидению - и чудногоконя течению и др. под. В "Сказании о древе златом...", кроме созвучий,постоянны повторения слов и формул. Славянизмов книжной речи в этих стилях относительнонемного, да и те почти исключительно ходячие, шаблонные. Например, в указаннойвыше повести "Слово о благочестивом царе Михаиле": аще, зело, вельми,формы аориста от глаголов ити и производных от него с приставками, рещии некоторые другие, причем окончания единственного и множественного числа путаются:и нихто на него не смiьяша сесть, царь на нем не iьздиша; и вельможи многодивися царскому на коне сиденью, и т. п.

Характерен синтаксис, почти вовсе свободный от подчинения предложений: Извоздникже поклонився царю и поиде к желiьзной конюшне, где конь стоит, и ударивъ кулакомъпо замкомъ, замки всiь с пробоев долой спадоша и др. под.

Синтаксическая перспектива подчинения и включения предложений отсутствует.Например, в рукописи из собрания Ундольского № 943: "И походил по двору и виде,крепко стерегут, и рече" и т. п.

В лексике разговорные выражения причудливо сочетаются с книжными: "Василейтялъ мечемъ и отсiьче обiь руцiь"; "Царь Василей не могъ ничемотнятца и сотворил ухищрение"; "начал вельми сердитоватъ,аки левъ ревуще" и т. п.

Из среды низших и средних классов русского грамотного общества XVII в. идутпервые записи произведений устной народной словесности и близкие им подражания,пересказы (например, "Повесть о бражнике", "Повесть о царе Аггее...", "Сказкао некоем молодце, коне и сабле", "Сказание о молодце и девице", "Горе-злосчастие"и нек, др., которых роднят свободное отношение к книжной традиции, стиль, близкийк народной словесности и живой речи, реализм).

Борьба с традициями старого книжного языка ярче всего обнаруживается в пародии,которая была широко распространена в русской рукописной литературе конца XVIIв. Пародировались литературные жанры, различные типы церковнославянского и деловогоязыка. Таким путем происходило семантическое обновление старых языковых форми намечались пути демократической реформы литературной речи. В этом отношениихарактерен, например, язык пародий-лечебников конца XVII - начала XVIII в.,отражающих манеру народных сказок-небылиц.

Появляются пародии и на разные жанры и стили высокой церковно-книжной письменности.Таков, например, "Праздник кабацких ярыжек". В языке этой пародии-сатиры второйполовины XVII в., с одной стороны, находит отражение книжная славянская терминологияи фразеология церковных служб и песнопений (стихир, прокимнов, паремий, тропарей,псалмов и канонов и т. п.), подвергающаяся пародическому "выворачиванию наизнанку".В связи с этим широко представлены и морфологические славянизмы (формы аориста- погибе, лишихся и т. п.; церковнославянские формы звательного падежа:кабаче непотребне, истощителю и т. д.; падежные формы со смягчением заднеязычных:в человеце, в велицеи и др. под.).

Но гораздо ярче и шире в языке этой "службы кабаку" обнаруживается живая народнаяречь, не чуждая севернорусских диалектизмов (например: на корчме испити лохом;уляпался; с радением бажите, т. е. желаете, требуете; стряпаетеоколо его, что черт у слуды; в мошне ни пула и т. п.).

Много народных поговорок, нередко рифмованных, например: был со всем, астал ни с чем; когда сором, ты закройся перстом; было да сплыло; люди в рот,а ты глот; "крапива кто ее ни возьмет, тот руки ожжет" и т.д.

К "Празднику кабацких ярыжек" по своей пародийной направленности примыкает"Повесть о попе Савве", которая заканчивается "смешным икосом безумного попа",пародирующим стиль церковного акафиста: "Радуйся, шелной Сава, дурной поп Саво...,радуйся, что у тебя бараденка вырасла, а ума не вынесла"; "радуйся породны русак,по делам воистину так" и т. д.

Пародируются старые формы не только литературного славяно-русского, но и деловогоязыка (ср., например, язык "Калязинской челобитной"). И тут подспорьем служитязык народной поэзии, например стиль небылиц, прибауток, пословиц и т. л. Влитературу пробивают себе дорогу преследуемые церковью формы устного скоморошьеготворчества.

Жанры старой литературы преобразуются, наполняясь реалистическим бытовым содержаниеми облекаясь в стилистические формы живой народной речи. Так, "Азбука о голоми небогатом человеке", написанная пословичной рифмованной прозой, чрезвычайноинтересна для характеристики литературных стилей посадских и младших служилыхлюдей с их диалектизмами, с их разукрашенным, но образным просторечием, с ихредкими славянизмами и частыми вульгаризмами. Например: ерыщетца у меняпо брюху; ерзнул бы за волком с собаками да не на чем и т. п.

Таким образом, во второй половине XVII в., когда роль города становится особеннозаметной, в традиционную книжную культуру речи врывается сильная и широкая струяживой устной речи и народно-поэтического творчества, двигающаяся из глубинысоциальных "низов". Обнаруживается резкое смешение и столкновение стилей и диалектовв кругу литературного выражения. Начинает коренным образом изменяться взглядна литературный язык. Демократические слои общества несут в литературу свойживой язык с его диалектизмами, свою лексику, фразеологию, свои пословицы ипоговорки. Так, старинные сборники устных пословиц (изданные П. К. Симони иобследованные В. П. Адриановой-Перетц) составляются в среде посадских, мелкихслужилых людей, городских ремесленников, в среде мелкой буржуазии, близкой ккрестьянским массам. Ср., например, такие пословицы: кабалка лежит, а детинкабежит; голодный и патриарх хлеба украдет; казак донской, что карась озерной- икрян да сален (характеристика донской "вольницы"); поп пьяный книгипродал, да карты купил; красная нужда - дворянская служба (насмешка надпривилегированным положением высших сословий); не надейся попадья на попа,имей своего казака и т. п.

Лишь незначительная часть пословиц, включенных в сборники XVII - начала XVIIIв., носит в своем языке следы церковно-книжного происхождения. Например, "Адамсотворен и ад обнажен"; "жена злонравна мужу погибель" и др. "Огромное же большинствопословиц, даже и выражающих общие моральные наблюдения, пользуются целиком живойразговорной речью, которая стирает всякие следы книжных источников, если таковыедаже в прошлом и были" (В. П. Адрианова-Перетц).

Язык посадской интеллигенции - приказных служащих, плебейской, демократическойчасти духовенства - предъявляет свои права на литературность. Рамки литературнойречи широко раздвигаются. Устно-поэтическая традиция народного творчества вплотнуюпридвигается к литературе и служит мощным источником национальной демократизациирусского литературного языка.

Но живая народная речь сама по себе еще не могла стать базой общерусскогонационального языка. Она была полна диалектизмов, которые отражали старую феодально-областнуюраздробленность страны. Она была оторвана от языка науки, который формировалсядо сих пор на основе славяно-русского языка. Она была синтаксически однообразнаи еще не освоилась со сложной логической системой книжного синтаксиса. ГенрихЛудольф, автор "Русской грамматики" (Оксфорд, 1696), так изображает значениеславяно-русского языка: "Для русских знание славянского языка необходимо, таккак не только священное писание и богослужебные книги у них существуют на славянскомязыке, но не пользуясь им, нельзя ни писать, ни рассуждать по вопросам наукии образования". "Так у них и говорится, что разговаривать надо по-русски,а писать по-славянски".

Отсюда понятно, что русский национальный язык в XVII и XVIII вв. образуетсяна основе синтеза всех жизнеспособных и ценных в идейном или экспрессивном отношенииэлементов русской речевой культуры, т. е. живой народной речи с ее областнымидиалектами устного народнопоэтического творчества, государственного письменногоязыка и языка старославянского с их разными стилями.

Но в XVII и даже в начале XVIII в. средневековое многоязычие еще не было преодолено,контуры национального русского языка лишь обозначились. Например, в сочиненияхтакого крупного писателя XVII в., как протопоп Аввакум, наблюдается тонкая исложная система сцепления, сопоставления и взаимопроникновения живых народныхи славяно-русских выражений. Славяно-русские образы здесь приобретают яркуюнародную окраску (тотчас ограбят до нага и сволокут ризу святого крещения;и бес блудной в души на шее седит, кудри бедной расчесывает и др. под.).Живая устная речь с присловьями, поговорками и пословицами, рифмованными афоризмамиу Аввакума нередко совсем заслоняет и оттесняет церковнославянизмы. Иногда жерусизмы и славянизмы синонимически сопоставляются: бысть же я ... приалчен,сиречь есть захотел; зело древо уханно, еже есть вони исполнено благой;на высоких жрал, сиречь на горах болванам кланялся и др. под. В местахже патетических и религиозно-торжественных старославянский язык выступает уАввакума в обнаженном виде.

Сам старославянский язык в XVII в. переживает сложную эволюцию. XVII в. -это время последнего, предсмертного расцвета традиционного средневекового мировоззрения.Вступление Московского государства в круг широких международных связей и отношенийобострило старинную идею о значении Москвы в истории христианского мира: Москва- третий Рим, последняя столица.

В связи с этим, а отчасти в противовес надвигающейся на русский язык волнеевропеизации усиливается в литературе реакционных кругов монашества и боярствариторическое "плетение словес", возрождаются традиции византийскоговитийства (культ греческого языка в школе Епифания Славинецкого, братья Лихуды).Еллино-славянские стили отличались "необыкновенною славянщизною" (ср.,например, склонность их к сложным торжественным словам: рукохудожествовать,гордовысоковыйствовати и т. п., обилие грецизмов, фраз, составленных повизантийскому образцу, запутанные синтаксические конструкции и др.). Однакопереводы с греческого в XVII в. вообще не имели успеха среди читателей и дошлидо нас в ограниченном числе списков, часто только в автографах переводчиков.За пределами исправления славянского текста священного писания, богослужебныхкниг и религиозно-учительной литературы греческое влияние на литературу МосковскойРуси XVII в. не было сильным.

Культурно-общественное значение греческого языка, знание которого признаетсявовсе не обязательным и даже не нужным для интеллигента XVIII в., падает. Еллино-славянскиестили теряют всякое значение в начале XVIII в., принимая узкий, профессионально-церковныйили научно-богословский характер.

Напротив, резко усиливается влияние на славянский язык украинского литературногоязыка, подвергшегося воздействию западноевропейской культуры и пестревшего латинизмамии полонизмами. Юго-Западная Русь становится во второй половине XVII в. посредницеймежду Московской Русью и Западной Европой.

Известно, что с развитием капитализма "прежняя местная и национальнаязамкнутость и самодовление уступают место всестороннему обмену и всестороннейзависимости народоа как в области материального, так и в области духовного производства.Плоды умственной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием"[3]. Главная роль в процессе языкового обменапереходит из одной страны к другой в соответствии с общим ходом экономическогои культурного развития.

Украинский литературный язык раньше русского вступил на путь освобожденияот засилья церковнославянских элементов, на путь европеизации. Там раньше развилисьтакие литературные жанры, как виршевая поэзия, интермедии и драмы. Там, острееи напряженнее - в борьбе с насильственной колонизацией - протекал процесс национализацииславяно-русского языка. Юго-западное влияние несло с собою в русскую литературнуюречь поток европеизмов. За счет греческого языка возрастает культурно-образовательнаяроль языка латинского, который был интернациональным языком средневековой европейскойнауки и культуры. Он подготовляет почву для сближения русского литературногоязыка с западноевропейскими языками (ср. латинизмы в русском языке XVII в. -в кругу терминов математики: вертикальный, нумерация, мультипликация,т. е. 'умножение', фигура, пункт, т. е. 'точка', и т. п.; в географии:глобус, градус и др.; в астрономии: деклинация, минута и др.;в военном деле: дистанция, фортеция; в гражданских науках: инструкция,сентенция, апелляция, капитулы; в риторике и пиитике: орация, конклюзия,аффект, фабула, конверзация и др. под.).

Помимо лексики и семантики влияние латинского языка отразилось и на синтаксическойсистеме русского языка - на конструкции книжного периода.

Влияние западноевропейской культуры сказывалось и в распространении знанияпольского языка в кругу высших слоев дворянства. Польский язык выступает в ролипоставщика европейских научных, юридических, административных, технических исветско-бытовых слов и понятий. При его посредстве происходит секуляризация,"обмирщение" научного и технического языка, а в придворном и аристократическомбыту развивается "политесс с манеру польского". Через Польшу проникает занимательнаясветская литература.

Таким образом, русский язык начинает обогащаться необходимым для народа, выступившегона европейское поприще, запасом европеизмов, однако приспособляя их к традициями смысловой системе национального выражения. Европеизмы выступают как союзникинародного языка в его борьбе с церковно-книжной идеологией средневековья. Онинеобходимы для расширения семантической базы формирующегося национального языка.Любопытен сопутствующий явлениям заимствования процесс просеивания и отборачужих слов. Например, церковнославянский язык XVII в. в переводе "Великого Зерцала"испещрен польскими и латинскими выражениями (кроль, поета, урина и т.п.), которые в позднейших списках заменяются или глоссами (к секутором,сиречь прикащиком; авватися, сиречь начальная мати...; дробина,сиречь лествица небесная), или русскими и славяно-русскими словами (гай -лес, кокош - петел и пр.).

Русский литературный язык экстенсивно раздвигает свои пределы. Объединяя феодальныедиалекты и вырабатывая из них общерусский разговорный язык интеллигенции наоснове столичного говора, литературный язык в то же время овладевает материаломзападноевропейской языковой культуры.

В недрах Московского царства, средневекового по всему стилю царского и придворноговерха, неудержимо нарастает секуляризация государственной жизни и политическихвоззрений. Усвоение иноземной военной и торгово-промышленной техники, ряд новшеств,как попытки кораблестроения, организации врачебного дела, устройства почтовыхсообщений и т. п., реорганизация государственного управления, складывающегосяв новый политический тип светской полицейской государственности, - все это производилокоренной перелом в направлении и общем укладе государственной жизни, было связанос проникновением новых понятий и обычаев в быт и духовный кругозор русских людей,приучало к новым приемам мысли и создавало потребность в обновлении средстви способов ее выражения. Разоблачалась и падала старая культура средневековья.На смену ей выдвигалась национальная культура новой России.

Процесс выработки новых форм национального русского выражения происходит наоснове смешения славяно-русского языка с русской народной речью, с московскимгосударственным языком и с западноевропейскими языками. Ознакомлению с интернациональнойнаучной терминологией и выработке русской научно-политической, гражданской,философской и вообще отвлеченной терминологии XVIII в. содействует укрепляющеесязначение латинского языка (ср. калькированье латинских слов: искусство- experientia; вменение - imputatio; обязательство - obligatio;договоры - pacta; страсть - affectus; отрицательный - negativusи т. п.).

Языковые новшества светско-культурного типа легче могли войти в приказныйязык, чем в славяно-русский. С системой государственно-делового языка свободносочетались западноевропейские слова и выражения, относящиеся к разным областямобщественно-политической жизни, административного дела, науки, техники и профессиональногобыта.

Язык Петровской эпохи характеризуется усилением значения государственного,приказного языка, расширением сферы его влияния. Этот процесс является симптомомрастущей национализации русского литературного языка, отделения его от церковно-книжныхдиалектов славянорусского языка и сближения с живой устной речью. В переводнойлитературе, которая составляла основной фонд книжной продукции первой половиныXVIII в., господствует приказный язык. Заботы правительства о "внятном" и "хорошемстиле" переводов, о сближении их с "русским обходительным языком", с "гражданскимпосредственным наречием", с "простым русским языком" отражали этот процесс формированияобщерусского национального языка. Славяно-русский язык вытесняется приказнымязыком из области науки. Симптоматичен приказ Петра I Ф. Поликарпову, переводившему"Географию": "...высоких слов словенских класть не надобеть, но посольскогоприказу употреби слова".

В Петровское время бурно протекает процесс смешения и объединения - несколькомеханического - живой разговорной речи, славянизмов и европеизмов на основегосударственно-делового языка. В этом кругу выражения формируются новые стили"гражданского посредственного наречия", литературные стили, занимающиепромежуточное положение между возвышенным славянским слогом и простой разговорнойречью.

Степень примеси славяно-русского витийства оценивалась как признак красотыили простоты стилей русского литературного языка. Характерно распоряжение Петрасиноду: "... написать ... на двое: поселяном простяе, а в городах покрасивеедля сладости слышащих". Сам славяно-русский язык подвергается глубокому воздействиюделовой, приказной речи. Он демократизируется и в то же время европеизируется.По словам К. С. Аксакова, в языке Стефана Яворского и Феофана Прокоповича "яркоявляется характер тогдашнего слога - эта смесь церковнославянского языка, простонародныхи тривиальных слов, тривиальных выражений и оборотов русских и слов иностранных".Например, в церковных проповедях того времени обычны такого рода слова и выражения:"фельдмаршал войска Давыдова, експеримент, екстракт, екзерциции воинские"и т. п. В конструкции речи, конечно не всегда, но заметен латинизм. Таким образом,приказный деловой язык становится центром системы формирующегося нового национальноголитературного языка, его "посредственного" стиля.

Однако самый этот приказный язык, отражая строительство новой культуры и старыетрадиции в Петровское время, представляет собой довольно пеструю картину. Однимкраем он глубоко внедряется в высокие риторические стили славяно-русского языка,другим - в пеструю и кипящую стихию народной речи с ее областными диалектизмами.Феодальные областные диалекты, глубоко просочившиеся в приказный язык, образуютбогатый инвентарь бытовых синонимов и синонимических выражений. Например, в"Книге лексикон или собрание речей по алфавиту, с российского на голанский язык"(1717) выстраиваются в один ряд группы таких слов-синонимов: пень, колода,чурбан, отсечек (195); хижка, шалаш (69); постронка, пристяжь,или 'веревка у шор' и т. п. Лексика народной речи, со своей стороны, становитсяв синонимический параллелизм со словарем славяно-русского языка. Происходитбурное смешение и стилистически неупорядоченное столкновение разнородных словесныхэлементов внутри литературного языка, пределы которого безмерно расширяются.Процесс переустройства административной системы, реорганизация военно-морскогодела, развитие торговли, фабрично-заводских предприятий, освоение разных отраслейтехники, рост научного образования - все эти исторические явления сопровождаютсясозданием или заимствованием новой терминологии, вторжением потока слов, направляющихсяиз западноевропейских языков: голландского, английского, немецкого, французского,польского и итальянского (ср. в сфере административной: ранг, патент, штраф,полицмейстер, ордер, камергер, канцлер, арестовать, конфисковать и т. п.;в военном деле: брешь, бастион, гарнизон, пароль, лафет, юнкер, вахтери т. д.). Научно-технические стили деловой речи в это время с периферии перемещаютсяближе к центру литературного языка. Политехнизация языка усложнила и углубиласистему приказного языка. Политическая и техническая реконструкция государстваотражается в реорганизации литературного языка. Профессионально-цеховые диалектыбытовой русской речи привлекаются на помощь и вливаются в систему письменногоделового языка. С другой стороны, живая устная речь города, язык общежития -в связи с европеизацией быта - наполняется заимствованиями, пестрит иностраннымисловами. Возникает мода на европеизмы, распространяется среди высших классовповерхностное щегольство иностранными словами.

При отрыве от культуры средневековья естественно было излишнее увлечение европеизмом.Польские, французские, немецкие, голландские, итальянские слова казались тогдамногим более подходящим средством выражения нового европейского склада чувств,представлений и социальных отношений. Петр I вынужден был отдать приказ, чтобыреляции "писать все российским языком, не употребляя иностранных слов и терминов",так как от злоупотребления чужими словами "самого дела выразуметь невозможно".

Таким образом, из приказного языка постепенно вырастают новые стили научно-техническогоязыка, новые стили публицистической и повествовательной литературы, гораздоболее близкие к устной речи и более понятные, чем старые стили славяно-русскогоязыка. Но культурное наследство славяно-русского языка, возникшая на его почвеотвлеченная терминология и фразеология, его богатая семантика и его конструктивныесредства служили мощным источником обогащения национального русского литературногоязыка в течение всего XVIII в. Символом секуляризации гражданского языка, символомосвобождения русского литературного языка от идеологической опеки церкви былареформа азбуки (1708). Новая гражданская азбука приближалась к образцам печатиевропейских книг. Это был крупный шаг к созданию национального русского книжногоязыка. Значение этой реформы было очень велико. Славяно-русский язык терял литературныепривилегии. Он низводился на роль профессионального языка религиозного культа.Отдельные его элементы вливались в систему национального русского языка. Усиливаласьпотребность в более четком разграничении церковнославянских и общенациональныхформ и категорий русской книжной речи. За разрешение этой задачи взялся В. К.Тредиаковский, который подверг глубокой критике фонетические и морфологическиеоснования славяно-русской речи, указав на отличия народного русского языка.Тредиаковский развивал мысль о необходимости писать и печатать книги "по звонам",т. е. в соответствии с фонетикой живого разговорного языка образованных круговрусского общества.

Потребность национально-языкового самоопределения, сознание важности общенациональногоязыка как органического элемента самобытной русской культуры ярко звучат и втеоретических высказываниях Тредиаковского о связи литературы с народной поэзией,о языке словенском как "языке церковном", который "в нынешнем веке у нас оченьтемен" и "ныне жесток... слышится", о необходимости единого и общего национального("природного") русского языка. ("И так всем одного и того же общества должнонеобходимо и богу обеты полагать, и государю в верности присягать, и сенаторовпокорно просить... и на площади разговаривать, и комедию слушать, и у купцапокупать... и работных людей нанимать. .. и на слуг кричать, и детей обучать...все сие токмо что природным языком"). В атмосфере столкновения и смешения разноязычныхи разностильных элементов в русском литературном языке первой трети XVIII в.восходят и развиваются своеобразные ростки новых национальных стилей повествованияи лирического выражения. Они представляют оригинальное сочетание русской народнойи западноевропейской культуры художественного слова. Углубляется связь литературыхудожественной речи с устной народной словесностью. Структура книжного стихаизменяет свои силлабические формы, тонизируясь по русским народно-поэтическими западноевропейским литературным образцам. Однако язык петровской государственностиеще не мог стать общенациональным языком. Он был стилистически не организован.В разных его жанрах царила пестрая смесь грамматических и лексических категорийкнижно-славянского языка с разговорно-русскими. Стремительный наплыв западноевропейской,научной и технической терминологии, ломая старые методы образования научныхпонятий из старославянских элементов, приводил к "диким и странным слова нелепостям".

К 40-50-м годам XVIII в. потребность стилистической регламентации и нормализациинового русского литературного языка становится все более ощутимой и неотложной.

В. К. Тредиаковский одним из первых выдвинул вопрос об общенациональной нормелитературного выражения, об "общем употреблении". Но где искать эту норму, ичто такое общее употребление? "С умом ли общим употреблением называть, какоеимеют деревенские мужики, хотя их и больше, нежели какое цветет у тех, которыелучшую силу знают в языке?" - спрашивал Тредиаковский. - "Ибо годится ли перениматьречи у сапожника, или у ямщика? А однако все сии люди тем же говорят языком,что и знающие..., но не толь исправным способом". "Лучше полагаться в том назнающих и обходительством выцвеченых людей, нежели на нестройную и безрассуднуючернь".

Так Тредиаковский под влиянием французских аристократических теорий ищет нормыобщенационального русского языка в речи "двора в слове наиучтивейшего и богатствомнаивеликолепнейшего", в речи "благоразумнейших министров и премудрых священнначальников",в речи "знатнейшего и искуснейшего дворянства". Между тем русский двор вовсене имел своего оригинального стиля национального выражения. А собственный языкТредиаковского носил явный отпечаток приказно-канцелярской и духовной средыс примесью семинарско-схоластической учености.

Новые основы нормализации русского литературного языка заложены великим русскимученым и поэтом М. В. Ломоносовым. Ломоносов объединяет в понятии "российскогоязыка" все разновидности русской речи - приказный язык, живую устную речь сее областными вариациями, стили народной поэзии - и признает формы российскогоязыка конструктивной основой литературного языка, по крайней мере двух (из трех)основных его стилей. Ломоносов точно и ясно ориентируется в современном емухаосе стилистического разноязычия. Он призывает к "рассудительному употреблениючисто российского языка", обогащенному культурными ценностями и выразительнымисредствами языка славяно-русского и к ограничению заимствований из чужих языков.От степени участия славянизмов зависит различие стилей русского литературногоязыка (высокого, посредственного и низкого). Ломоносов высоко оценивает семантикуславяно-русского языка и свойственные ему приемы красноречия. Кроме того, изславянского языка вошло в русскую литературную речь "множество речений и выраженийразума". С ним связан язык науки. Отказ от славянизмов был бы отказом от несколькихстолетий русской культуры. Однако Ломоносов предписывает "убегать старых и неупотребительныхславенских речений, которых народ не разумеет". Таким образом, славяно-русскийязык впервые рассматривается не как особая самостоятельная система литературноговыражения, а как арсенал стилистических и выразительных средств, придающих образность,величие, торжественность и глубокомыслие русскому языку.

Оценив реальное соотношение языковых сил в русской литературной речи первойполовины XVIII в., Ломоносов устанавливает систему трех стилей литературы, очерчиваетих границы, их лексические и грамматические нормы.

Простой или низкий стиль целиком слагается из элементов живой разговорнойрусской речи, даже с примесью простонародных выражений. Средний стиль состоитиз слов и форм, общих славяно-русскому и русскому языкам. В высокий слог входятславянизмы и выражения, общие русскому и славяно-русскому языкам. Каждый изтрех стилей связан со строго определенными жанрами литературы. Так, к высокомустилю были прикреплены героические поэмы, оды, трагедии, праздничные речи оважных материях. Остальные жанры могли свободно пользоваться чисто русским языком.Теория трех стилей ввела в узкие стилистические рамки употребление славяно-русскогоязыка, хотя еще сохранила для него средневековый пьедестал. Она сильно ограничилаприменение иностранных слов. С именем Ломоносова связано упорядочение русскойтехнической и научной терминологии, ее русификация. Нормализация русского литературногоязыка предполагала грамматическую регламентацию стилей. Грамматические категорииславяно-русского языка, уже вымершие в общем употреблении (например, формы аориста,имперфекта, деепричастия на -ще, формы со смягчением заднеязычных и т.п.), окончательно сдаются в архив. Сохраняются лишь те славяно-русские формы,которые были приняты в деловом государственном языке. Это обновило и демократизироваловесь грамматический строй русского литературного языка.

"Новым словам ненадобно старых окончаниев давать, которые не употребительны".Кроме того, Ломоносовым систематизированы фонетические и грамматические различиямежду высоким и простым стилями, причем был открыт в простой слог широкий доступграмматическим формам живой устной речи. В "Российской грамматике" Ломоносова,хотя и в общих контурах, впервые была представлена широко и самостоятельно разработаннаяграмматическая система русского языка в ее стилистических вариантах. Намечалсяграмматический стержень национального русского языка.

Семантика народного языка стала основной движущей силой литературного развития.Но Ломоносов не разрешил всех противоречий и трудностей, которые тормозили развитиенационального русского языка. Структура среднего стиля осталась не ясно очерченной.Стихия живой народной речи была стилистически не упорядочена. Нормы употребленияобластных диалектизмов не определены и не ограничены. Теоретически считая социальнойбазой литературной речи язык Москвы, сам Ломоносов допускал в своей грамматикеи в своих произведениях много севернорусских диалектизмов, отклоняющихся отмосковской нормы. Проблема европеизмов, как необходимого элемента русской национальнойязыковой культуры, за пределами научного языка также не получила всестороннегоосвещения в литературной деятельности Ломоносова. Вопрос об единой общенациональнойнорме русского языка, очевидно, еще не мог быть решен.

Между тем процесс европеизации высшего русского общества усиливался. Французскийязык становится официальным языком придворно-аристократических кругов, языкомсветских дворянских салонов. Борьба за национальные основы русского литературногоязыка неизбежно выдвигала задачу создания "светских" стилей самого русскоголитературного языка. Именно в этом направлении развивалась литературная деятельностьдругого великого русского писателя середины XVIII в. - А. П. Сумарокова - иего школы.

Сумароков и его школа не только обогащают русский язык новыми формами лирическойи драматической речи, но и в значительной степени преодолевают четыре замеченныеими препятствия на пути развития общенационального русского языка.

1. Вводятся ограничения для литературного употребления областных народныхслов и выражений. В качестве твердой национальной нормы выдвигается язык столичнойобразованной среды, московское интеллигентское (преимущественно дворянское)употребление. В связи с этим Сумароков объявляет себя противником "Российскойграмматики" Ломоносова. "Грамматика Ломоносова никаким ученым собранием не утверждена,и по причине, что он московское наречие в колмогорское превратил, вошло в неемножество порчи языка". Наряду с диалектизмами запрещаются вульгаризмы. Характерно,например, заявление Ф. Мамонова в предисловии к переводу "Любови Псиши и Купидона"Лафонтена (1769): "Благородный стиль всегда привлечет меня к чтению, а низкимисловами наполненный слог я так оставляю, как оставляю и не слушаю тех людей,которые говорят степною речью и произношением". Таким образом, культивируетсясредний литературный стиль и выдвигается лозунг олитературивания разговорнойречи. Простой слог приближается к среднему.

2. Объявляется борьба "подъяческому", приказно-бюрократическому языку, его"скаредному складу". Приказный язык, уже Ломоносовым нивелированный и разнесенныйпо рубрикам русского и славянского языка, теряет одну за другой свои литературныепозиции. Исполнив свою историческую миссию, он низводится на роль профессионально-канцелярскогодиалекта. Он признается противным "обычаю", т. е. лингвистическому вкусу светскогообразованного общества. "Подьячие... точек и запятых не ставят... для того,чтобы слог их темнее был, ибо в мутной воде удобнее рыбу ловить". "... подьячие...высокомерятся любимыми своими словами: понеже, точию, яко бы, имеет быть, неимеется и прочими такими".

Литературный язык ориентируется на язык светского общества. Все это ведетк еще большему расширению функций среднего стиля, не регламентированного Ломоносовым.

3. Реорганизуется структура высокого слога. Расшатываются его славяно-русскиеосновы, еще так крепко связанные у Ломоносова с "пользой книг церковных". Ломоносовскийвысокий стиль характеризуется как "многоречие", "многоглаголание тяжких речей","пухлое и высокопарное". В основу высокого слога Сумароковым и его школой кладетсяевропейский стиль французского классицизма, однако сильно национализированный.

4. Сумароков и его школа ведут яростную борьбу с галломанией придворно-аристократическогокруга и его дворянских подголосков, с языком светских щеголей, пересыпавшихсвою речь французскими (а иногда немецкими) словами. Они видят в этом макароническомжаргоне опасность утраты национального своеобразия русского языка. Сумароковне был пуристом. Он сам вводил новые слова и значения. Он допускал необходимыеиностранные заимствования, но был противником порчи языка ненужной чужеземнойпримесью (см. "Об истреблении чужих слов в русском языке", "Эпистолу о русскомстихотворстве").

Однако Сумароков не разрушает, а лишь видоизменяет теорию трех стилей. Нои выдвинутая сумароковской школой норма литературного языка не выдержала испытанияистории.

Фонвизин, Державин, Новиков, Радищев с разных сторон и в разных направленияхоткрывают литературе новые средства выражения и новые сокровища живого слова.Они производят сложную перегруппировку языковых элементов. Их творчество неумещается в рамки теории трех стилей. Возникает разрыв между формально-языковымисхемами литературы и живой семантикой языка народного.

Углубление национальных основ русского литературного языка особенно заметнов поэзии Державина, который, синтезируя стили ломоносовской и сумароковскойшколы, иногда достигал высокой степени народности реалистического мастерства.По словам Белинского, "с Державина начинается новый период русской поэзии...В его стихотворениях нередко встречаются образы и картины чисто русской природы,выраженные со всею оригинальностию русского ума и речи... Поэзия Державина былапервым шагом к переходу вообще русской поэзии от риторики к жизни...". ПоэзияДержавина не осуществила синтеза всех живых элементов общерусской литературнойречи, но подвергла их новому смешению. И в этом брожении и смешении еще определеннееи резче выступили и схематизм теории трех стилей, и контуры уже возникающегообщерусского национального языка.

Влияние Ломоносова, Фонвизина и Державина отразилось и на языке Радищева,который, вырабатывая революционный публицистический стиль материалистическогонаправления, широко пользовался риторикой и фразеологией славяно-русского языка,но изменял их смысловую направленность. Вместе с тем Радищев многое черпаетиз сокровищницы живого родного слова и народной поэзии, свободно смешивая народныеэлементы со словяно-русскими и западноевропейскими и не придерживаясь традиционнойрецептуры учения о трех стилях. Он стремится содействовать развитию в Россиипросвещения "на языке народном, на языке общественном, на языке российском".

В XVIII в. русский язык окончательно утверждается в науке, которая, впрочем,еще очень долго - до 30-40-х годов XIX в., до прилива революционно-демократическойинтеллигенции, а в отдельных областях почти до эпохи Великой Октябрьской социалистическойреволюции - сохраняла следы своего первоначального симбиоза с церковно-книжнойкультурой средневековья.

К концу XVIII в. разработка национального русского языка достигает большойглубины. Учение о трех стилях давало возможность широко вовлекать в структурулитературной речи и накопленный веками запас славяно-русизмов, и неистощимыесокровища родного слова. Воздействие западноевропейских языков, принявшее ввысших дворянских и придворно-бюрократических кругах антинациональный характергалломании, для русского языка в целом послужило мощным импульсом семантическогоразвития и обогащения; ковались новые формы выражения для передачи понятий,созданных западноевропейской культурой; расширялся круг значений прежних слов(например, в сфере обозначения чувств, настроений, оттенков душевной жизни,их качественных определений, в сфере выражения социальной и психологическойатмосферы общественного быта, светского этикета и т. п.; ср. значения такихслов, как плоский, тонкий, живой, трогательный, развлечение, расположениеи т. п.): вырабатывались приемы отвлеченного научно-технического и публицистическогоизложения (ср., например, значения таких слов и выражений: отвлечение- abstractio, abstraction; отвлеченный - abstractus. abstraite, предрассудок- prejuge; непроницаемость - impenetrabilite; переворот - revolution;подразделение - subdivision и т. п.).

К концу XVIII в. процесс европеизации русского языка, осуществлявшийся преимущественнопри посредстве французской культуры литературного слова, достиг высокой степениразвития. Старокнижная языковая культура вытеснялась новоевропейской. Русскийлитературный язык, не покидая родной почвы, сознательно пользуется церковнославянизмамии западноевропейскими заимствованиями.

Однако - при всем богатстве и разнообразии форм литературного выражения -в общерусском национальном языке еще не было твердых норм - ни грамматических(особенно синтаксических), ни словарных,тем более что высокий слог и прикрепленныек нему жанры старели или заметно эволюционировали в сторону сближения с живойразговорной речью, а простой слог с его вульгаризмами и диалектизмами уже неотвечал развитому вкусу европеизированной дворянской интеллигенции. Все остреек концу XVIII-началу XIX в. ощущалась потребность в реорганизации литературногоязыка, в отмене жанровых ограничений, в создании средней литературной нормы,близкой к разговорному языку образованного общества, свободной как от архаизмовславяно-русского языка, так и от вульгаризмов простонародной речи и способнойудовлетворить "благородный вкус" просвещенного русского европейца.

Над разрешением этой задачи в разных направлениях работали многие писателиконца XVIII и начала XIX в. (Новиков, Капнист, Дмитриев, Карамзин и др.). Особенноезначение для истории русского языка имела литературная деятельность Н. М. Карамзина,с именем которого современники связывали создание "нового слога российскогоязыка".

СТАТЬЯ ТРЕТЬЯ

Процесс образования "нового слога российского языка" был связан с борьбойпротив старой книжной традиции, носившей еще слишком глубокий отпечаток церковнославянскоговлияния, и против специально-технических и приказно-канцелярских уклонений литературногостиля, шедших еще из Петровской эпохи. Национализация русского литературногоязыка обязывала к выработке языка светского общежития - по типу новоевропейскихязыков. Не педант и не ученый, представитель узкой специальности, а светскийчеловек провозглашается творцом и судьей языка общежития, языка цивилизации.На русскую почву пересаживаются принципы позднего французского классицизма,но приобретают здесь совершенно оригинальный характер. "В людской толпе, составленнойиз глупцов и пересыпанной педантами, - говорил Вольтер, - всегда имеется маленькоеотдельное стадо, называемое хорошим обществом". В понятии "хорошего общества"Карамзин - в отличие от Пушкина - не объединял интеллигенции и простого народа.Это светское хорошее общество - законодатель норм литературного выражения. Карамзини его сторонники выдвигали задачу - образовать доступный широкому читательскомукругу один язык "для книг и для общества, чтобы писать, как говорят, и говорить,как пишут". Для этого необходимы: тщательный отбор наличного языкового материалаи творчество новых слов и оборотов (ср. неологизмы самого Карамзина: влюбленность,промышленность, будущность, общественность, человечность, общеполезный, достижимый,усовершенствовать и др.).

Язык преобразуется под влиянием "светского употребления слов" и "хорошеговкуса" европеизированных верхов общества. Изменяются синтаксис и фразеология.Из литературного словаря исключается большая часть слов ученого языка, восходящихк церковнославянизмам. Архаические и профессиональные славянизмы и канцеляризмызапрещены (вроде: учинить, изрядство и т. п.). В литературном употребленииизбегаются специальные термины школы, науки, техники, ремесла и хозяйства. Накладываетсязапрет на провинциализмы и на слова фамильярно-просторечные или простонародные.

В этой реформе нельзя не видеть развития и углубления национально-объединяющихтенденций, направленных на освобождение литературного языка от пережитков феодальногопрошлого. Но путем соскабливания шероховатостей и демократических угловатостейязык сокращается и даже обесцвечивается. Обнажается социальный фонд "приличных"светских выражений, обобщенных и лишенных индивидуального колорита. Устраняютсяслишком резкие или слишком простые, грубые и низкие "идеи" и формы их выражения.Действительность облекается риторическим покровом "цветов слога", "полувуалем"описательных выражений и метафор. Из поэзии почти изгнаны прямые обозначениябытовых вещей и действий, их реальные имена; они заменены перифразами. Поэтимеет в своем распоряжении меньше 1/3 общерусского словаря.

Последователь Карамзина П. И. Макаров заявлял: "Вкус очистился; читатели нехотят, не терпят выражений, противных слуху; более двух третей русского словаряостается без употребления". "Новый слог Российского языка" постоянно находитсяв опасности ограничить свои материалы одними общими местами. Не давая точного,полного и глубокого отражения действительности, он риторически схематизируети логически классифицирует общие впечатления от действительности и основанныена них абстрактные идеи. Это отвлеченное искусство слова, лишенное живого пульсапоэтического творчества.

Грамматика преобразуется одновременно в том же направлении. Сокращаются илистилистически переоцениваются старые морфологические категории высокого слога.Грамматическая свобода простого слога парализуется. Устанавливается строгийпорядок слов применительно к строю "новоевропейской фразы". Отступления от негодолжны быть стилистически или риторически оправданы. Фраза сжимается. Она рассчитанана наименьшую затрату внимания. Регламентированы приемы построения сложных синтаксическихобъединений, периодов. Число употребительных союзов сокращено (ср. исключениедаже таких книжных союзов, как ибо, якобы, в силу того что, ежели и др.).Точно определены формы синтаксической симметрии в соотношении членов периода.Интонации живой речи широко врываются в литературный язык. Карамзинский стильсоздан для того, чтобы все замыкать в изящные светские формулы, объяснять ипопуляризировать. Научный язык приспособляется к языку повествовательной прозы.

"Новый слог Российского языка" не был достаточно демократичен. Но работа,проделанная Карамзиным в области литературной фразеологии и синтаксиса, поистинеграндиозна. Карамзин, пишет В. Г. Белинский, "преобразовал русский язык, совлекшиего с ходуль латинской конструкции и тяжелой славянщины и приблизив к живой,естественной, разговорной русской речи". "... Карамзин старался писать, какговорится. Погрешность его в сем случае та, что он презрел идиомами русскогоязыка, не прислушивался к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников".Поэтому язык самого Карамзина далеко не русский: он правилен, как всеобщая грамматикабез исключений и особенностей, лишен русизмов или этих чисто русских оборотов,которые одни дают выражению и определенность, и силу, и живописность. Русскийязык Карамзина относится к настоящему русскому языку, как латинский язык, накотором писали ученые средних веков, - к латинскому языку, на котором писалиЦицерон, Саллюстий, Гораций и Тацит.

Школа Карамзина осознала необходимость устранить разобщенность между тремястилями старой литературы, их жанровую обособленность. Она противопоставиладиалектологически разграниченным трем стилям литературы разнообразие салонно-светскихстилей, отличающихся "не словами или фразами, но содержанием, мыслями, чувствованиями,картинами, цветами поэзии".

Карамзин выдвинул проблему единства семантической системы русского языка,включенной в круг европейского просвещения.

Карамзин дал русскому языку новое направление, по которому пошли такие замечательныерусские писатели, как Батюшков, Жуковский, Вяземский, Баратынский. Даже языкПушкина многим был обязан реформе Карамзина, которая легла в основу новой грамматическойнормализации литературного языка (ср. грамматику Н. И. Греча). Слог Карамзина,по словам современников, "стал слогом всех" (С. П. Шевырев). Однако это былоне совсем так.

Отсутствие широкого демократизма и народности, пренебрежение к "простонародному"языку и его поэтическим краскам, слишком прямолинейное отрицание славяно-русскойязыковой культуры, еще продолжавшей снабжать словарным материалом язык наукии техники, а образами и фразеологией стили художественной прозы и особенно стиха,излишнее пристрастие к европеизмам в области фразеологии и синтаксиса, наконец,надоедливая легкость, сглаженность и манерность изложения в языке Карамзина- не удовлетворяли разные слои современного русского общества. Уже была осознанаширокими кругами необходимость демократизации и всестороннего самобытного национальногоразвития языка литературы - научной, политической и художественной - в соответствиис растущими вширь и вглубь общественными потребностями. Сам Карамзин принужденбыл изменить свое отношение к старорусскому и славяно-русскому языку, когдаглубже понял исторические основы национального русского языка, работая над "Историейгосударства российского". Карамзинское разрешение проблемы народности в русскомязыке не могло удовлетворить передовые слои русского общества.

Вокруг "нового слога Российского языка" закипела общественная борьба. "Рассуждениео старом и новом слоге Российского языка" (1803, 2-е изд. 1818) А. С. Шишкова- реакционного сторонника церковно-книжной культуры, - несмотря на примесь политическихинсинуаций (намеки на связь "нового слога" с "языком и духом чудовищной французскойреволюции") и на порочную методологию "корнесловия", все же вскрыло ряд существенныхнедостатков карамзинской реформы, связанных с недооценкой культурного наследияславянизмов, с непониманием исторической роли славяно-русского языка и его выразительныхсредств, а также с аристократическим отношением к народной речи и к народнойпоэзии. Благодаря работам Шишкова были глубже осознаны соответствия в строеи словаре русского и церковнославянского языков, точнее определились семантическиеграницы между русским и западноевропейскими языками.

Еще более глубоко это несоответствие карамзинской реформы национально-демократическимосновам русской литературной речи было раскрыто критиками из лагеря декабристови примыкающей к ним передовой интеллигенции. "Из слова же русского, богатогои мощного", карамзинисты, - по словам В. К. Кюхельбекера, - "силятся извлечьнебольшой, благопристойный, приторный, искусственно-тощий, приспособленный длянемногих язык... Без пощады изгоняют из него все речения и обороты славянскиеи обогащают его... баронами, траурами, германизмами, галлицизмами и барбаризмами"."Да создастся для славы России поэзия истинно русская... Летописи, песни и созданиянародные - лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности". Итак,проблема средней стилистической нормы общенационального русского литературногоязыка не была разрешена Карамзиным, так же как не был решен им и вопрос о слиянииязыка письменного с разговорным. Творчество таких великих писателей начала XIXв., как Грибоедов и Крылов, двигалось по другим направлениям, увеличивая стилевоеразнообразие литературной речи, вовлекая в систему литературных стилей поэтическиедостижения живой разговорной речи и фольклора. В передовой литературе началаXIX в. вопрос о новом русском литературном языке, об общерусской норме литературноговыражения тесно связывается с вопросом о народности, о национальном развитии,о роли живой народной речи в структуре общенационального языка.

Широкое вторжение в литературу устной народной стихии как основы для организациилитературного языка знаменовало собою новый этап в борьбе за общий и единыйлитературный язык, доступный широким массам. Язык Крылова, по словам Белинского,представляет собой такое неисчерпаемое богатство идиомов, русизмов, составляющихнародную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородноебогатство, что "сам Пушкин не полон без Крылова в этом отношении".

Крылов возводит народную речь на высшую ступень литературного достоинства.В его баснях живая устная речь обнаруживает всю широту и глубину своих стилистическихвозможностей. Язык Крылова воспринимался как свободный поток просторечия, пробившийсяиз недр народного самосознания и разрушивший преграды и нормы карамзинской иевропейско-аристократической культуры слова. Крылов широко вводит в строй литературногоповествования синтаксис устной речи с его неправильностями и ее выразительнымлаконизмом. Он с необыкновенным искусством и лукавой иронией смешивает книжныеслова и выражения с разговорными. Его стиль меняется в зависимости от темы,сюжета, экспрессии. И в этом простом слоге, растворившем в себе книжные элементы,Крылов "выразил целую сторону русского национального духа, создав художественнуюгалерею ярких национальных портретов" (П. А. Плетнев). Его афоризмы приобрелизначение народных пословиц (Ай, моська, знать она сильна, что лает на слона;как белка в колесе; слона-то я и не приметил; услужливый дурак опаснее врагаи мн. др.).

Указав новые пути синтеза литературно-книжной традиции с живой русской устнойречью, создав художественные образы глубокого реализма, Крылов подготовил Пушкинупуть к народности. Но Крылов не разрешил вопроса о норме национального русскоголитературного языка - норме, на фоне которой сознавалось бы и свободно развивалосьвсе многообразие жанровых и индивидуально-художественных стилей литературы.Поэзия Крылова была ограничена узкой сферой басни - жанра, еще Ломоносовым прикрепленногок простому слогу. Правда, Крылов сумел придать простому народному слогу баснитакую смысловую глубину, силу и национально-реалистическую выразительность,перед которыми меркла безличная европейская элегантность "нового слога Российскогоязыка". Но для создания общенациональной нормы требовались классические образцынационального русского выражения в самых разнообразных жанрах. Эта историческаязадача нашла полное решение в творчестве великого русского поэта А. С. Пушкина,который по справедливости считается создателем современного русского литературногоязыка.

В языке Пушкина вся предшествующая культура русской литературной речи нашларешительное преобразование. Язык Пушкина, осуществив всесторонний синтез русскойнационально-языковой культуры, стал высшим воплощением национально-языковойнормы в области художественного слова. Стремительно пройдя через школу Карамзинаи его сторонников, Пушкин в сотрудничестве с декабристами намечает новые путиразвития национального русского языка: "Все должно творить в этой России и вэтом русском языке", творить на основе "совершенного знания свойств русскогоязыка". Народная словесность с начала 20-х годов становится для Пушкина наиболееярким выражением духа русского языка, его национальных свойств. Народность дляПушкина менее всего походила на простонародность речи. Народность языка, поПушкину, определяется всем содержанием и своеобразием национальной русской культуры.Поэтому она может быть вполне оценена "одними соотечественниками". Пушкин признаетевропеизм, но только оправданный "образами мыслей и чувствований" русского народа.Эти принципы были не отвлеченными правилами пушкинской стилистики, но плодомглубокой оценки современного поэту состояния русского литературного языка. Ониопределяли метод творческой работы великого поэта. Пушкин объявляет себя противником"искусства, ограниченного кругом языка условленного, избранного", искусствааристократического. "Зрелая словесность" должна иметь своей основой "странное(т. е. самобытное, отражающее творческую оригинальность народа. - В. В.)просторечие". В этой широкой^ концепции народности находили свое место и славянизмы,и европеизмы, если они соответствовали "духу русского языка" и удовлетворялиего потребностям, сливаясь с национальной семантикой. "Простонародное наречие",сближенное с книжным, славяно-русским, - "такова стихия, данная нам для сообщениянаших мыслей".

Продолжая по разным направлениям разрабатывать "неистощимый рудник языка славянского",Пушкин, однако, освобождал русский литературный язык от оков церковной идеологии.Например, в таких церковнославянских образах выражен поэтом призыв к революционнойборьбе, к народному восстанию:

Ужель надежды луч исчез?

Но нет! - мы счастьем насладимся,

Кровавой чашей причастимся -

И я скажу: "Христос воскрес!"

Пушкин сливал слова и обороты церковнославянского языка с живой русской речью.На таком соединении он создал поразительное разнообразие новых стилистическихсредств в пределах разных жанров. Он воскрешал старинные выражения с ярким колоритомнациональной характеристики. Но Пушкин предупреждал, "что славенский язык неесть язык русский и что мы не можем смешивать их своенравно...".

В пределах общенациональной языковой нормы возможно бесконечное функциональноеразнообразие слов и оборотов. Но для этого необходимо "чувство соразмерностии сообразности". "Истинный .вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-тослова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности", - писалПушкин. Этот принцип решительно противопоставляется как учению о трех стилях- с прикрепленным к каждому из них кругом слов и оборотов, так и принципу классовогоотбора слов и выражений в "новом слоге Российского языка". Установив общенароднуюлитературно-языковую норму, Пушкин разрушает все преграды для движения в литературутех элементов русского языка, которые могли претендовать на общенациональноезначение и которые могли бы содействовать развитию индивидуально-художественныхкомпозиций и стилей. Те же принципы Пушкин применяет и к европеизмам. В раннемязыке Пушкина много галлицизмов (например, в области фразеологии: воин мести,сын угрюмой ночи, листы воспоминанья и др.; в синтаксических конструкциях:

... Грустный, охладелый,

И нынче иногда во сне,

Они смущают сердце мне...

и др.).

Пушкин от них освобождает свой язык. Он противник "калькирования" чужих выражений,перевода их слово в слово. Он борется с синтаксическими галлицизмами. Но Пушкинне отвергает "галлицизмы понятий". "Ясный, точный язык прозы, т. е. язык мыслей"в русской литературе первой четверти XIX в. еще не существовал. "...ученость,политика, философия еще по-русски не изъяснялись". И тут. было чему поучитьсяна материале французского языка, имевшего богатую и стройную систему выразительныхсредств для языка прозы - художественной, научной, публицистической. Вовлекаяв русскую речь европеизмы, Пушкин исходит из семантических закономерностей самогорусского языка и из его культурных потребностей.

Но панталоны, фрак, жилет

Всех этих слов на русском нет.

Принцип всенародной общности языка ведет к отрицанию излишних заимствований.Употребление специальных терминов в общелитературной речи тоже ограничиваетсяПушкиным. "Избегайте ученых терминов, - писал Пушкин И. В. Киреевскому (от 4февраля 1832 г.), - и старайтесь их переводить". Процесс образования новогодемократического национально-литературного языка был связан со смысловым углублениемн образно-идеологическим обогащением живой русской речи. Пушкин производит выборживых форм словообразования, определяет новые принципы смешения разговорно-русскихконструкций с книжными.

Пушкин отбирает и комбинирует наиболее характеристические и знаменательныеформы народной речи, семантически сближая литературный язык с "чистым и правильнымязыком простого народа".

От этого чистого и правильного языка народа, от языка народной поэзии Пушкинрезко обособлял жеманный язык мещанской полуинтеллигенции, "язык дурного общества".Понятно, что областные этнографические особенности народной речи, узкие провинциализмыПушкиным лишь в редких случаях включались в литературную норму. Из областныхнаречий и говоров Пушкин вводил в литературу лишь то, что было общепонятно имогло получить общенациональное признание. Пушкинский язык чужд экзотики областныхвыражений, избегает ненужных арготизмов. Он почти не пользуется профессиональнымии сословными диалектами города, его средних и низших слоев. Пушкинскому языкув общем чужды резкое приемы социально-групповой и профессиональной диалектизации.

В том же направлении смысловой емкости при предельной простоте Пушкин реформируетсинтаксис литературного языка. Краткие, сжатые фразы (обычно 7-9 слов) чащевсего с глагольным центром, логическая прозрачность и в то же время экспрессивнаяглубина в приемах сочинения и подчинения предложений рельефно оттеняют быстроедвижение острой и ясной мысли. Итак, в языке Пушкина впервые пришли в равновесиеосновные стихии русской речи. Конечно, детали грамматического строя, противоречивыетенденции семантического развития еще не были до конца урегулированы. Но в основномвопрос о общенациональной языковой норме был разрешен. Пушкин окончательно похоронилтеорию и практику трех литературных стилей. Открылась возможность бесконечногоиндивидуально-художественного варьирования литературных стилей. Широкая национальнаядемократизация литературной речи давала простор росту и свободному развитиюиндивидуально-творческих стилей в пределах общелитературной нормы. Со времениПушкина русский литературный язык входит как равноправный член в семью западноевропейскихязыков.

После Пушкина стала вполне ясна широким массам та истина, что "литератураесть глас народа; она не может быть привилегиею одного класса, одной касты...Основание народного единства есть язык; стало, он должен быть всем понятен,всем доступен!" (Н. И. Надеждин).

"При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте... Внем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила н гибкость нашегоязыка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все егопространство" (Н. В. Гоголь).

Доведя до высокого совершенства лирический стих, Пушкин дал классические образцыязыка повествовательной и исторической прозы. Но проблема "метафизического"(т. е. отвлеченного, философско-книжного, научного и публицистического) языка,который, по словам Пушкина, находился в то время "в диком состоянии", Пушкинымбыла лишь намечена. Непосредственным преемником и продолжателем пушкинской языковойреформы был Лермонтов. Он пускает в широкий демократический оборот лучшие достиженияромантической культуры поэтического слова и углубляет семантическую системулитературного языка. Создав новые формы сжатого и образного выражения мыслейи сложных чувств, Лермонтов осуществляет тот национальный синтез повествовательногои "метафизического", отвлеченно-книжного языка, к которому стремился Пушкин.Язык Лермонтова оказывает сильное влияние не только на последующие стили художественнойлитературы, но и - вместе с языком Гоголя - на язык журнально-публицистическойпрозы, который получает новое направление и развитие в 30-40-х годах в литературнойдеятельности Белинского.

К 30-40-м годам аристократическая культура литературного языка, господствовавшаяво второй половине XVIII-в начале XIX в., теряет свой престиж. Образуются новые,более демократические нормы литературного выражения. Основное ядро национальногорусского языка сложилось. На фоне этой национально-языковой общности приобретаютособую рельефность и особое значение идеологические и культурно-эстетическиеразличия стилей и жанров. Но уже в 30-50-х годах, несмотря на все социальныеразличия и внутренние противоречия разных литературных стилей, обозначаютсяпять общих тенденций языкового развития.

1. Намечается еще большее ограничение славяно-русской языковой традиции вкругу литературной нормы. С разных сторон предлагалось "расторгнуть дружбу русскогослова со славянским" в словаре и грамматике. Церковнославянизмы, не ассимилировавшиесяс интеллигентской разговорной речью, нуждались в стилистическом оправдании своегоупотребления.

2. Так как общее представление о норме литературной речи в связи с творчествомПушкина глубоко вошло в общественное сознание, то сближение литературного языкас живой устной речью протекает все более стремительно в разных направлениях.Возникает задача - переплавить разнородные элементы живой устной речи так, чтобыони влились в общенациональный фонд словесного выражения. На этой почве возникаетнеудовлетворенность старыми словарями русского языка ("Словари Академии Российской"1789-1794, ч. I-VI и 1806-1822, ч. I-VI), которые по преимуществу канонизировалилексику славяно-русского языка и столичной интеллигентской разговорной речи,крайне ограничивая материал из языка широких демократических масс, особенноиз крестьянского языка и из профессиональных диалектов городского мещанства."Толковый словарь" Даля был вызван к жизни этими новыми демократическими тенденциямилитературно-языкового развития.

Характерно заявление Н. И. Надеждина (в статье "Европеизм и народность", 1836г.): "...никакое сословие, никакой избранный круг общества не может иметь исключительнойважности образца для литературы... Основание народного единства есть язык",который должен быть всем понятен, всем доступен.

3. В связи со стремлением к установлению норм общей разговорной речи приобретаетособенную остроту вопрос о значении областных (крестьянских) диалектизмов, офункциях их в литературном языке и о пределах их употребления.

Карамзинская реформа стеснила круг областных выражений в литературном языке.Но с 30-40-х годов диалектизмы, особенно южновеликорусские, начинают все сильнееи шире просачиваться в литературную речь.

Передовые писатели 30-60-х годов настойчиво развивают ту мысль, что литературно-ценнымиявляются лишь такие диалектизмы, которые имеют шансы стать национально-общими.Произведения Гоголя с необыкновенной яркостью показали, какое богатство художественных,характеристических и вообще выразительных средств скрыто в областной народнойречи - при умелом ее использовании.

Гоголь и в публицистических статьях призывал к изучению народных наречий:"...сам необыкновенный язык наш... беспределен и может, живой как жизнь, обогащатьсяежеминутно..., выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий,рассыпанных по нашим провинциям..." ("В чем же, наконец, существо русской поэзиии в чем ее особенность"). Народный язык и фольклор, по словам Гоголя, - "сокровшцедуха и характера" русского народа. Однако в приемах литературного применениядиалектизмов в русской литературе с 40-х годов было много извращений и уклонений,с которыми боролись и Белинский, и Добролюбов, и Чернышевский. Растущая демократизациялитературного языка имела своим следствием постепенное внедрение необходимыхпли удачно примененных областных крестьянских слов и выражений в общий язык(например, наклевываться - о деле; огулом; прикорнуть; осечься; мямлитьи др.).

4. Более тесное взаимодействие между литературным языком и устной речью приводитк расширению литературного употребления слов и оборотов из разных профессиональныхдиалектов и жаргонов как городского, так и деревенского языка (например,бить по карману - из торгового диалекта; втереть очки - из шулерскогоарго; мертвая хватка - из охотничьего языка; спеться - из певческогодиалекта, и др.). И в этом направлении творчество Гоголя, а затем Некрасова,Достоевского и Салтыкова-Щедрина сыграло решающую роль.

5. С 30-40-х годов происходит перераспределение функций и влияния между разнымижанрами русского литературного языка. Стих уступает свою ведущую роль прозе,а в прозе выдвигаются на первый план стили газетно-журнальной, публицистическойречи. Публицистический язык формируется не на основе стилей официально-канцелярскойречи, с которой он был раньше особенно тесно связан, а на основе синтеза языкахудожественной прозы с языком философии и науки. Вопрос о научно-философскойтерминологии и фразеологии встает со всей остротой еще в 20- 30-х годах. "Мнемозина","Московский телеграф", "Московский вестник", "Литературная газета", "Современник","Отечественные записки" и затем снова "Современник" намечают последовательныеэтапы истории русской публицистической речи.

Большое значение для формирования публицистического языка имела работа надфилософской терминологией в кругах русской интеллигенции, увлекавшейся философиейШеллинга и Гегеля (ср. возникновение в 20- 40-х годах таких слов и терминов,представляющих собою кальки соответствующих немецких выражений: проявление,образование, односторонний, мировоззрение, целостность, последовательный, последовательность,обособление, целесообразный, самоопределение и др.).

Интерес к общественно-политическим и социально-экономическим наукам проявляетсяв широком развитии и распространении соответствующего круга понятий, выраженийи терминов: пролетариат, гуманность, пауперизм, действительность (вместопрежнего слова существенность) и др.

Усиливается взаимодействие между общелитературной речью и языком общественныхнаук. В развитии публицистической речи и в углублении семантической системыобщего языка особенно велика была роль Белинского. Работа над отвлеченно-философскими,общественно-политическими или литературно-эстетическими терминами и понятиями,образование ясной и выразительной журнальной фразеологии, отбор синтаксическихформ живой разговорной речи, пригодных для стиля рассуждения, стилистическаядифференциация книжных конструкций - вся эта реформаторская деятельность Белинскогоимела громадное значение для последующей истории русского литературного языка.

В связи с этими переменами в структуре литературной речи в 30-50-х годах становитсяособенно актуальным вопрос о научно-популярном языке. Симптоматично, что Гоголь,откликнувшись на этот вопрос, намечает общие контуры языка русской науки, который,по мысли Гоголя, должен строиться независимо от языка "немецкой философии".Отличительными чертами русского научного языка Гоголь признает реализм и лаконизм.Ему должна быть присуща способность не описывать, но отражать, как в зеркале,предмет. "Своим живым духом" он станет доступен всем: "и простолюдину и не простолюдину".

В связи с работой русского общества над языком науки и публицистики, в связис расширением и углублением семантической системы русского литературного языкаснова встает вопрос о значении и границах заимствований из иностранных языков.

В этой проблеме различаются две стороны. Одна обращена к традициям старогокнижного языка, нередко чуждавшегося народности. В нем было много излишних европеизмовсалонного типа (особенно в фразеологии) . Происходит демократическая переоценкастарых заимствований (ср. статьи В. Г. Белинского, позднее В. И. Даля: "О русскомсловаре", "Напутное слово" и др.). С другой стороны, русский литературный языкпродолжал расширять свой инвентарь интернациональной терминологии и фразеологии.

Развитие русского языка во второй половине XIX в. происходит в основном подзнаком все расширяющегося влияния научной и газетно-публицистической прозы.

Во второй половине XIX-начале XX в. нормы литературно-интеллигентского языкаопределяются влиянием журнально-публицистической, газетной и научно-популярнойречи. Русский язык становится способным к самостоятельному выражению сложныхнаучных и философских понятий - без посредства иностранных заимствований. Вэтом отношении чрезвычайно показательны такие признания русского интеллигента,приписанные И. С. Тургеневым в "Дыме" Потугину (относительно самостоятельногорусского "переваривания" понятий, выработанных западноевропейской культурой):"Понятия привились и освоились; чужие формы постепенно испарились, язык в собственныхнедрах нашел, чем их заменить, - и теперь ваш покорный слуга, стилист весьмапосредственный, берется перевести любую страницу из Гегеля, - не употребив ниодного неславянского слова". Словарь русского литературного языка обогащаетсямножеством отвлеченных выражений и понятий в соответствии с ростом общественногосамосознания. Например, к середине XIX в. относится образование таких слов:бесправие, бесправный, крепостник, крепостничество, собственник, самодеятельность,самообладание, самоуправление, направление, содержательный, бессодержательность,впечатлительный, впечатлительность, выразительный, среда (общественная)и мн. др.

В журнально-публицистических и газетных стилях возникают и вырабатываютсяте оттенки словоупотребления, те различия в подборе слов и выражений, в их значениях,те экспрессивные своеобразия, которыми определялось общественно-идеологическоерасслоение разных социальных групп, партийная группировка интеллигенции. Известно,например, какое значение имела в языке революционно-демократической интеллигенциитерминология и фразеология Дарвина и вообще материалистического естествознания(ср. у Добролюбова: "Среди выродившихся субъектов человеческой породызамечателен был бы экземпляр" и т. п.; ср. в речи Базарова в "Отцах идетях" Тургенева: "Посмотрите, к какому разряду млекопитающих принадлежитсия особа" и др.).

В развитии публицистических стилей и в их влиянии на дальнейшую историю литературногоязыка особенно велика была роль Добролюбова, Чернышевского и Салтыкова-Щедрина.Через сферу газетно-публицистической речи распространялись и укреплялись в разныхслоях русского общества социально-политические термины, лозунги, афоризмы (ср.быстрое и широкое распространение крылатых слов и метких характеристик из сочиненийСалтыкова-Щедрина: административный восторг; чего изволите; головотяпы; карась-идеалист;недреманное око; эзоповский язык; благоглупости и мн. др.).

Язык журнальной публицистики находится в тесной связи и взаимодействии с научнымязыком. Понятно поэтому, что в литературную речь второй половины XIX - началаXX в. входит множество слов и понятий из области разных наук и специальностей,приобретая в общем языке новые значения. Например: аграрный, артикуляция,аберрация (первоначально - астрономический и оптический термин), аггломерат,внушение, предумышленный, причинность, кристаллизация, умственный горизонт,экземпляр и мн. др. Ср. в области фразеологии: привести к одному знаменателю;центр тяжести; отрицательная величина; по наклонной плоскости; вступить в новыйфазис; достигнуть апогея и др.

Понятно, что в результате этого влияния научной и журнально-публицистическойречи на общелитературный язык в нем сильно расширяется запас интернациональнойлексики и терминологии. Например, получают право гражданства такие слова: агитировать,интеллигенция, интеллектуальный, консервативный, максимальный, минимальный,прогресс, рационализировать, коммунизм, интернационал, культура, цивилизация,реальный, индивидуальный, радикал и мн. др.

Семантический перелом в системе русского языка сказывается и на отношениик церковнославянизмам. Пройдя через преломляющую среду научного или журнально-публицистическогоязыка, элементы старого славяно-русского языка семантически обновлялись. Онинаполнялись новым содержанием (ср., например, значение таких слов, составленныхиз славяно-русских морфем: представитель, непререкаемый, общедоступный, всесокрушающий,отождествить, мероприятия и др.).

Те же слова и выражения, которые сохраняли свою связь с церковно-книжной традицией,приобретали разные экспрессивные оттенки - в зависимости от стиля, сюжета, атакже от идеологии той или иной общественной группы. За пределами культовогоязыка и опиравшихся на его риторику стилей церковной и официально-правительственнойречи церковнославянизмы к концу XIX в. уже представляют лишенную внутреннегоединства массу лексических и фразеологических осколков. В газетно-публицистическомязыке революционно-демократической интеллигенции был распространен прием ироническогоупотребления церковнославянизмов (ср., например, в языке Помяловского, Салтыкова-Щедрина).

Таким образом, в семантической системе русского литературного языка постепенноотмирают пережитки средневековой мифологии. Общий язык в своем развитии следуетза ходом науки. Углубляется и расширяется не только система значений и оттенков,но увеличивается и объем литературного словаря. Знаменательны такие соотношенияцифр: в "Словаре Академии Российской" (1806-1822) содержалось 51388 слов; в"Словаре церковнославянского и русского языка" (1847) уже было помещено 114749слов; "Толковый словарь" В. И. Даля выходил за пределы 200 000 слов.

В этом расширении словарного фонда сравнительно небольшая часть приходиласьна долю заимствований, большая же часть была продуктом русского народного творчества.Правда, высшие классы нередко пытались отгородить литературный язык от народногостеной западноевропейских заимствований.

Наряду с этой тягой к загромождению литературного языка излишними заимствованиями,в некоторых буржуазных стилях журнально-публицистической, газетной и официально-деловойречи развивается манера искусственно-книжного, синтаксически запутанного изложения.Описательная, пышная фраза заслоняет простое название предмета, понятия. Терминыотрываются от вещей. Паутина фраз облекает действительность.

Достоевский в "Дневнике писателя" дал меткую ироническую характеристику этомуприему словоупотребления: "... если теперь иному критику захочется пить, тоон не скажет прямо и просто: принеси воды, а скажет, наверное, что-нибудьв таком роде:

Привнеси то существенное начало овлажнения, которое послужит к размягчениюболее твердых элементов, осложнившихся в моем желудке".

Но могучим противоядием против этой искусственно-книжной фразеологии былиреалистические стили русской художественной литературы, достигшей в это время- под влиянием творчества Пушкина, Лермонтова и Гоголя - небывалого расцвета.Тургенев, Гончаров, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Островский, Л. Толстой,Чехов - вот цепь вершин, по которым движется развитие языка русской художественнойлитературы.

Содействуя сближению литературного языка с народной речью, очищая литературнуюречь от всякого лексического и фразеологического мусора, намечая новые путисловесного творчества, художественная литература обогащает инвентарь общей литературнойречи новыми образами, меткими словами, фразами, новыми выразительными средствами.В общий оборот входит множество цитат, изречений, названий разных типов и характеров(например: обломовщина; от ликующих, праздно болтающих; жупел; мягкотелыйинтеллигент; лишние люди; кисейная барышня; мещанское счастье; человек в футляре;Иудушка; бывшие люди и мн. др.).

Реалистические традиции художественной речи дожили до эпохи социалистическойреволюции, несмотря на попытки символистов их разорвать. Громадную роль в развитииреалистического языка, идущего от классиков XIX в., сыграло творчество Горького.Русская художественная литература питалась соками народного творчества, народногоязыка н народной поэзии. В демократических стилях газетной и публицистическойречи второй половины XIX - начала XX в. также продолжал развиваться процессрасширения литературного языка в сторону устной городской и деревенской речи.В произведениях Л. Толстого с 70-80-х годов крестьянская речь служила стилистическойопорой его языка. Рост общественного интереса к народной поэзии служит для Л.Толстого "залогом возрождения в народности" (письмо к Н. Н. Страхову от 3 марта1872 г.). Симптоматично замечание Гл. Успенского о народной речи: "Оригинальностьи самобытность народной речи, во многом совершенно еще не понятная для так называемойчистой публики..., делает эту речь и это народное слово совершенно свободным,не знающим никаких стеснений... Это преимущество народного разговора, важноесамо по себе, приобретает особенную важность и интерес ввиду того огромногоматериала, взятого непосредственно из жизни, который имеет в своем бесконтрольномраспоряжении эта свободная народная мысль, выражающаяся в свободном слове".

Конечно, много народных, профессиональных, нередко даже областных слов и оборотовнесли с собой в литературу и писатели - выходцы из народа, из демократическихнизов общества. Большое значение имел также выход в свет "Толкового словаря"В. И. Даля. Этот словарь представлял собой своеобразную энциклопедию народнойжизни XIX в. Даль выдвигал задачу: "Выработать из народного языка язык образованный".Но эта задача была неосуществима в условиях капиталистического быта, в которыхтак глубока была пропасть между городом и деревней, между разными классами общества,между трудом физическим и умственным.

Русский литературный язык до эпохи социалистической революции находился вболее тесном взаимодействии с разговорным языком города, с его разными диалектамии жаргонами, чем с языком деревни. Процесс наполнения литературной речи идиомами,фразами и словами из профессиональных диалектов и жаргонов, резко обозначившийсяв 30-50-е годы, во второй половине XIX в. продолжает развиваться более напряженнои в разных направлениях. Фабрично-заводские, индустриально-технические диалектыпринимают участие в этом процессе. Но преобладают жаргонно-профессиональныеэлементы, лежавшие ближе к бытовому обиходу и общему кругу интересов дворянстваи буржуазии, интеллигенции и полуинтеллигенции. Литературная речь быстро ассимилируети окружает новыми значениями попадающие в нее формы экспрессивно-жаргонной речи(например, из воровского арго: валять дурака, тянуть волынку и др.; изактерского арго: этот номер не пройдет, задать бенефис и т. п.; из аргомузыкантов: играть первую скрипку, попасть в тон, сбавить тон и др.;разделать под орех - из языка столяров и т. п.).

На почве смешения разнообразных элементов разговорной речи с книжными возникаетпринцип своеобразного сращивания просторечных морфем с литературно-книжными,например: глупистика, болтология, очковтирательство, злопыхательство, пенкоснимательи др. Вообще же для системы буржуазных стилей русского языка характерна стилистическаянеупорядоченность. Идеологический разброд, расширение объема понятия литературности,столкновение архаических и революционных тенденций мешают строгой кодификациистилей.

Однако во второй половине XIX в. осуществляется стабилизация грамматическойсистемы русского языка. Обозначается процесс выравнивания грамматических категорий.Выходят за пределы литературной нормы диалектальные, "поместные" черты старойграмматики (вроде им. пад. мн. ч. существительных среднего рода на ы - ии т. п.). Укрепляется целый ряд общерусских явлений, демократизирующих грамматическуюсистему литературного языка (например, широко распространяется -а к формахим. пад. мн. ч. существительных мужского рода: профессора, инспектора, дискантаи т. п.). Вместе с тем сильнее обозначается поворот к аналитическому строю (ср.широкое развитие предложных конструкций, рост отвлеченных значений в системепредлогов и т. п.). Общему углублению семантической системы соответствует осложнениесинтаксических связей, особенно среди форм подчинения.

Резкий сдвиг в русском языке произошел в эпоху социалистической революции.Ликвидация классов приводит к постепенному отмиранию классовых и сословных диалектов.Уходят в архив истории слова, выражения и понятия, органически связанные состарым режимом. Разительны изменения в экспрессивной окраске, сопровождающейслова, относящиеся к сословным или сословно окрашенным социальным понятиям прошлого,дореволюционного быта, например: господин (теперь - за пределами дипломатическогоязыка - всегда с эмоцией враждебности и иронии), барин, благотворительность,чернь, жалованье и др.

Социалистическая реконструкция государства, рост марксистско-ленинских идей,создание единой советской культуры - все это находит отражение в языке, в измененииего семантической системы, в бурном рождении советских неологизмов.

В широкий общественный оборот входят слова, понятия, фразеология марксистскойнауки об обществе (ср., например: снять противоречия, диалектика, диалектическийподход, борьба классов, эксплуататорские классы, ликвидация паразитических классов,капиталистическое окружение, пережитки капитализма в сознании, производительныесилы, коллективизация хозяйства, коллективный труд, производительность труда,мелкособственнические навыки и др.).

Язык коммунистической партии, ее вождей оказывает глубокое влияние на общелитературнуюречь [ср., например, вошедшие в общее употребление лозунги и афоризмы: головокружениеот успехов; гнилой либерализм; детская болезнь левизны; догнать и перегнать(капиталистические страны в успехах хозяйственного строительства); кто кого;лучше меньше, да лучше и др.].

Новая, социалистическая культура меняет структуру русского языка в тех областяхего, которые более других допускают приток новых элементов - в словообразовании,лексике и фразеологии. Новые формы политической организации, новый быт, социалистическаяидеология - все это ведет к массовому образованию новых слов и понятий или кглубокому семантическому изменению множества прежних слов и выражений (ср.,например: совет, комсомол, ударник, ударничество, пятилетка, колхоз, колхозник,единоличник, самокритика, вредительство, чистка, ударные темпы, стахановскоедвижение и мн. др.). Осуществляется принципиальная идеологическая перестройканационального русского языка на социалистических началах.

Современный литературный язык берет все лучшее из тех языковых формаций, которыеи до революции. служили целям культурного объединения и развития, отбрасываявсе классово-чуждое, и усваивает новые (как русские, так и западноевропейские)слова и обороты, вызванные к жизни советской действительностью - строительствомновой жизни на социалистических началах.

Распространение материалистических и атеистических идей, борьба с религиознымипредрассудками сужает круг живых церковнославянизмов и поддерживает традициюиронического применения церковнославянской лексики и фразеологии, уже прежденашедшую яркое выражение в публицистическом языке революционно-демократическойинтеллигенции (ср. образование таких слов, как аллилуйщик, аллилуйскийи т. п.).

В напряженной борьбе за социалистическое строительство рождается много словс эмоциональными суффиксами, пригодных для того, чтобы заклеймить те или иныеотрицательные явления, например: учредилка (ср. курилка, предварилкаи др.), уравниловка, обезличка, рвач и др.

Вместе с тем укрепляются качественно новые типы словообразования, напримертип сокращенных и сложносокращенных слов (совнарком, совдеп, замнарком, зам,зав, комбриг, помбух и др.). Понятно, что с общим культурным подъемом страны,с ее стремительным техническим развитием растет в современном русском языкефонд интернациональной лексики. Он насчитывает больше 100 000 интернациональныхслов. С ростом науки и техники связан процесс стремительного обогащения и расширенияспециально-технических языков. Те элементы профессиональной лексики, которыеимеют узко-технический характер, остаются, конечно, принадлежностью языка тойили иной специальности. Но в условиях социалистического строительства вопросыпроизводства перестают быть узко-техническими, специальными, они приобретаютширокое общественное значение. Поэтому множество технических слов и терминоввходит в литературную норму, занимая видное место в общенациональном языке,например: трактор, комбайн, блюминг, пропеллер, кабина, врубовая машина,шарикоподшипник, диспетчер, приводной ремень, короткая волна, кинофикацияи мн. др. Вместе с тем из разговорного языка рабочих масс распространяется многопрофессиональных слов и выражений, получивших широкое общественно-политическоесодержание, например: спайка, смычка, увязка, зажим, чистка, звено, звеньевойи др. под.

Социализм впервые создает предпосылки для подлинной всеобщности национальногоязыка как национальной формы социалистической культуры. Грани между социальнымидиалектами постепенно стираются. Живая устная речь широких масс подымается наболее высокий культурный уровень, сближаясь с языком советской интеллигенции.

В первые годы революции низовой язык городских масс хлынул в литературнуюречь, прорвав запруды буржуазной "литературности". К эпохе революции основноеядро низового городского языка состояло из стилей устной речи, свойственныхмелкой буржуазии, мелкому служилому люду, рядовым чинам армии и рабочим. К этомупросторечию были близки разные арго (например, арго деклассированных), снабжавшиеживой язык города экспрессивными словечками, выражениями и оборотами. Армия,моряки и рабочие явились главными проводниками этих токов низовой городскойречи в литературный язык первого периода революционной эпохи. Но культурныйрост демократических масс - в процессе строительства новой, социалистическойкультуры - привел к коренному изменению норм их разговорной речи, к сближениюих с общим разговорным языком советской интеллигенции. Правда, в области городскогопросторечия еще заметны резкие диалектальные различия. В современном городскомязыке еще рельефно выступает несколько обособленных арго. Но они уже не влияютстоль решительно, как в первые годы революции, на общелитературную норму.

Общий разговорный язык впитывает и постепенно поглощает мелкие диалекты, вытесняяих. В русском языке после революции - в противоположность предыдущим этапамистории - не происходит распада, не усложняется его социально-диалектная дифференциация,не умножаются говоры. Наоборот, отчетливо выступают объединительные тенденции,происходит общенациональная концентрация русского языка. Пролетарская революция,уничтожив эксплуататорские классы, вызвала широкую демократизацию разговорногои отчасти письменного (газетного, публицистического, научно-популярного) языка.

Пристрастие к диалектизмам и арготизмам, подхваченным у люмпенпролетариата,быстро изжило себя. Оно встретило резкий отпор со стороны великого пролетарскогописателя - А. М. Горького.

В социалистической культуре быстро исчезает пропасть между городом и деревней.Сближение местной речи с литературным языком происходит в процессе культурногоразвития крестьянских масс, из среды которых, так же как из рабочей среды, вырастаютновые кадры советской интеллигенции. Литературная речь становится органическимэлементом мышления передового крестьянства. Проблема борьбы литературного языкас местными говорами теряет свою остроту, так как основная масса крестьянствауже не противопоставляет себя в языковом отношении городу. Элементы диалектальнойлексики не создают резкого отчуждения областных диалектов от общенациональногоязыка, но, вливаясь в литературную речь, постепенно ассимилируются ею.

Часть диалектизмов усваивается литературным языком и растворяется в нем. Конечно,гораздо устойчивее фонетические и морфологические различия между областныминаречиями и говорами.

Но и тут картина современных отношений между говорами неясна. Почти не изученыдиалектальные и этнографические перегруппировки народных говоров после революции.Процесс эволюции национального русского языка советской эпохи отражает быстрыйрост советской культуры. "Борьба за чистоту, за смысловую точность, за остротуязыка есть борьба за орудие культуры. Чем острее это орудие, чем более точнонаправлено, тем оно победоносней" (М. Горький).

В эпоху всеобщего кризиса капитализма русский язык, вооруженный новыми идеямисоциалистической реконструкции общества, становится наиболее активным очагоммеждународных языковых влияний. Интернациональное значение приобрели, например,слова совет, большевик, колхоз и др. Множество советских терминов и выражений"калькируются", т. е. буквально передаются на разных языках мира (например,ударник - нем. Slossarbeiter, англ, shoc-worker, франц. ouvrier de choc;социалистическое соревнование - нем. Sozialistischer Wettbewerb., англ.Socialistcompetition, франц. emulation socialiste и др.

Еще в 1919 г. Ленин говорил: "Мы достигли того, что слово "Совет" стало понятнымна всех языках" [4].

Примечания

1. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,т. XXII, стр. 122.

2. М. Я. Сперанский. Эволюция русскойповести в XVII в. "Труды Отдела древнерусской литературы", I. Л., 1934, стр.138.

3. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч.,т. V, стр. 487.

4. В. И. Ленин. Полн. собр. соч.,т. 38, стр. 37.