СЛЕНГ КАК ЯВЛЕНИЕ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ

Судьба русского языка – тема, которая не может оставить равнодушным ни одного человека. Очевидно, что язык существенно изменяется прямо на глазах нашего поколения. Радоваться этому или огорчаться? Бороться с изменениями или принимать их?

Десять-двадцать лет – ничтожный срок для развития языка, но в истории бывают такие периоды, когда скорость языковых изменений значительно увеличивается. Так, состояние русского языка в семидесятые и девяностые годы может служить прекрасным подтверждением этого факта. Изменения коснулись и самого языка, и, в первую очередь, условий его употребления. Если использовать лингвистическую терминологию, то можно говорить об изменении языковой ситуации и появлении новых типов дискурса. Общение человека из семидесятых годов с человеком из девяностых вполне могло бы закончиться коммуникативным провалом из-за простого непонимания языка и, возможно, несовместимости языкового поведения. В качестве подтверждения достаточно указать наиболее заметное, хотя и не самое интересное изменение: появление огромного количества новых слов (в том числе заимствований), а также исчезновение некоторых слов и значений, то есть изменение русского лексикона.

Очевидно, что и сами языковые изменения, и их скорость в данном случае вызваны не внутренними причинами, а внешними, а именно – социальными преобразованиями и изменениями в жизни русскоязычного общества. Прежде чем говорить о современном языке, следует вспомнить его недавнюю историю.

Двадцатый век оказался чрезвычайно интересным не только для историков, но и для лингвистов. По существу, над русским языком был проведен потрясающий по масштабам и результатам социолингвистический эксперимент. В нынешнем столетии с ним сравним, пожалуй, лишь эксперимент над немецким языком, но это предмет отдельного разговора.

Две крупные социальные встряски – революция и перестройка – затронули не только народ, но и язык. Под влиянием происходящего русский язык изменялся сам, и, кроме того, на него целенаправленно воздействовала власть, ведь язык был ее мощным орудием. Изменения в языке, их социальные причины и последствия – одна из интереснейших тем современной науки.

Язык революционной эпохи блестяще описан по горячим следам русскими и западными славистами: СИ. Карцевским, A.M. Селищевым, А.Мазоном. А вот русскому языку следующих периодов повезло значительно меньше. Лишь в 60-е годы было проведено серьезное исследование русского языка в советском обществе. Руководил им М.В. Панов. Зато в конце 80-х и в 90-х годах хлынул поток публикаций о русском языке в советскую и постсоветскую эпоху. В большинстве своем они крайне непрофессиональны и суть их сводится к тому, что в советский период дело с языком обстояло очень плохо, но «сейчас» все еще хуже.

Причины же выдвигаются следующие. В советскую эпоху язык был бюрократизирован и зажат в тиски цензуры и самоцензуры и к тому же служил инструментом манипулирования сознанием и промывки мозгов. Ну а в постсоветское время все как-то разом стали абсолютно безграмотны, никаких вам правил или норм, так что впору говорить о распаде языка. К внутренним проблемам добавилась экспансия английского языка и как следствие - порабощение некогда великого и могучего его чужеземным собратом. В качестве рецептов спасения рекомендуется возвращение к корням и истокам, повышение общей культуры, курсы риторики для депутатов и премьер-министров.

В настоящее время сленг является одной из интереснейших языковых систем современной лингвистики. В данной работе предлагается освещение ряда проблем, связанных с существованием такого явления, как сленг.

Задачи предложенной работы сводятся к определению сферы бытования сленга, исследованию функционирования его как системы, отслеживанию его истоков, разновидностей.

Цели работы: я возьму на себя смелость отстоять предположение, что сленг - явление в языке самостоятельное и его должно рассматривать в современном языкознании не иначе, как отдельную категорию.

Итак, неверно, что русский язык в советскую эпоху был неуклюж, бюрократичен и малопонятен. Таким была только одна из его форм, а именно новояз, но другим новояз быть и не мог. Его устройство определялось его предназначением. Еще A. M. Селищев сформулировал ключевое правило (сославшись, впрочем, на газетный текст): если говорит непонятно - значит, большевик. Здесь надо сказать, что новояз не был чем-то мертвым и неизменным. Сталинский и брежневский новоязы значительно различаются между собой. Во многом языковые различия определяются функциями языка и задачами «пользователя», то есть власти. На смену прямому обману и промыванию мозгов пришли ритуал и забалтывание.

В этом смысле оруэлловский новояз списан, скорее, со сталинского времени. Менялись эпохи, менялись дискурсы. Диглоссия же сохранялась, разве что наметилась определенная экспансия новояза. Сфера его употребления постоянно расширялась. Уже к любой публичной речи властью предъявлялись жесткие требования. Переход на «чтение по бумажке» становился почти обязательным.

Горбачевская перестройка изменила не сам русский язык, она изменила условия его употребления. Исчезли границы между разными формами языка и между сферами их употребления. В публичной речи, например, М.С. Горбачева или Б.Н. Ельцина причудливо сочетаются элементы литературного языка, просторечия и все еще не умершего новояза. Несмотря на первое впечатление, нельзя сказать, что они говорят безграмотнее Л.И. Брежнева, просто они говорят, а тот читал. То же самое верно и для депутатов, и для телевидения, и для газет, и вообще для современной публичной речи.

На смену грамотному и перенасыщенному готовыми шаблонами новоязу пришла взрывоопасная смесь. Результат отчасти парадоксален: ошибок стало значительно больше, но говорить в целом стали интереснее и лучше. Конечно, не все. Кто умел только «по новоязу», лишился всего. К примеру, B.C. Черномырдин иначе не может, а на новоязе вроде бы уже неудобно (тем более правоцентристскому лидеру). Результат налицо. Языковая стихия обрушилась и захлестнула весь народ. Оказывается, что почти каждый может выступать публично, а некоторые еще и обязаны. Сегодня политические деятели различаются не только внешностью, взглядами, но и языком. «Языковые портреты» политиков стали обязательной частью их образа, инструментом в политических кампаниях и даже объектом пародирования. Тексты, порожденные Е.Т. Гайдаром, В.В. Жириновским и А.И. Лебедем, никак не перепутаешь, даже если их прочитает диктор. Публичная речь во многом стала отражением индивидуальности, как, вообще говоря, и должно быть.

Таким образом, социальных различий в речи теперь меньше, а индивидуальных больше. Ну а тезис о всеобщей неграмотности, мягко говоря, неверен. Просто та неграмотность, которая существовала всегда, стала отчасти публичной.

Если же обратиться к непубличной речи, то она изменилась несколько меньше, хотя также испытала различные влияния. Правда, это коснулось не самой образованной части русского народа, а прежде всего тех, кто наиболее подвержен воздействию телевидения и газет. Русская речь вообще стала более разнообразной, поскольку совмещает в себе разнородные элементы из когда-то несочетаемых форм языка. В сегодняшней речи не юного и вполне интеллигентного человека мелькают такие слова и словечки, что впору кричать «караул!».

Молодежный сленг, немного классической блатной фени, очень много фени новорусской, профессионализмы, жаргонизмы - короче говоря, на любой вкус.

Стал ли русский язык более «криминальным»? Безусловно. Как и все общество в целом. Другой вопрос - почему это так заметно. Раньше на фене «ботал» тот, кому было положено «ботать». Ну, разве что интеллигент мог подпустить что-нибудь эдакое для красного словца. Но это словцо было «красным», то есть резко выделялось на общем фоне. Сейчас же эти слова на устах у всех: профессора, школьника, депутата, бандита...

Что-то подобное произошло и с русским матом. Лингвисты всегда говорили о его табуированности. Но что же это за табуированность такая, когда почти весь народ эти слова произносит? Так вот, во-первых, не все, во-вторых, не везде и не всегда. Употребление мата в СССР несколько напоминало ситуацию в Древней Руси. Там мат использовался, в частности, в специальных «антихристианских» обрядах, можно сказать, в особой «андеграундной» языческой культуре, существовавшей параллельно с христианской.

Матерились в специальное время и в специальных местах. Например, в бане (такое особое нехристианское место). Это же явление было воспроизведено и в советскую эпоху (речь, конечно, не идет о тех, кто матерился всегда и везде). Для тех же политических функционеров мат был специальным знаком «неофициальности» и «свойскости». Отдыхая и расслабляясь с коллегами в бане, просто необходимо было материться. Для интеллигенции же мат тоже играл роль символа и нес, как это ни смешно звучит, воздух свободы и раскрепощенности от официальной религии – коммунизма.

Из новых речевых жанров, имеющих игровое начало, следует упомянуть сленг. Новизна его, впрочем, условна и скорее состоит в социализации, выходе на публичную трибуну. Что же касается других претензий к современному языку, то и здесь не все так просто.

Действительно, резко увеличился поток заимствований из английского языка. Влияние Америки очевидно: не только на русский язык и не только на язык вообще. Эти изменения также связаны с уничтожением границ и перегородок, но только внешних.Наибольшее число заимствований приходится на новые области,где еще не сложилась система русских терминов или названий.

Так происходит, например, в современной экономике или вычислительной технике. В ситуации отсутствия слова для нового понятия это слово может создаваться из старых средств, а может просто заимствоваться. Русский язык в целом пошел по второму пути. Если же говорить о конкретных словах, то, скажем, «принтер «победил» печатающее устройство». В таких областях заимствования вполне целесообразны и, во всяком случае, никакой угрозы для языка не представляют.

Однако одной целесообразностью заимствования не объяснишь. Во многих областях, ориентированных на Америку, заимствования явно избыточны, поскольку в русском языке уже существуют соответствующие слова (иногда старые заимствования). Тем не менее, новые заимствования более престижны и вытесняют русские слова из обращения. Так, «бизнесмен» борется с «предпринимателем», модель – с «манекенщицей», «презентация» – с «представлением», «имидж» – с «образом», «визажист» – с «парикмахером» и т.п. Появление такого рода заимствований иногда затрудняет общение.

Количество заимствований в любом языке огромно, что самими носителями языка не всегда ощущается. Язык - необычайно стабильная система и способен «переварить» достаточно чужеродные явления, то есть приспособить их и сделать в той или иной степени своими. Степень этой адаптации важна, но и она не решает дела. Так, слова типа «пальто» или «поэт» переварены не до конца, однако русский язык не уничтожили.

В заключение следует сказать, что часто в общественном сознании то или иное состояние языка подвергается оценке, причем обычно отмечается как раз «плохое» состояние языка. Такая критика вызвана, как правило, слишком быстрыми изменениями в языке и возникающим в связи с этим разрывом между дискурсами разных поколений. В подобной ситуации мы сейчас и находимся.

СЛЕНГ КАК ЯВЛЕНИЕ В СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКЕ. СЛЕНГ И ЖАРГОН

В языкознании нет четкого понятия сленга. Вся лексика того или иного языка делится на литературную и нелитературную. К литературной относятся:

1. книжные слова;

2. стандартные разговорные слова;

3. нейтральные слова.

Вся эта лексика, употребляемая либо в литературе, либо в устной речи в официальной обстановке. Существует также нелитературная лексика, мы делим ее на:

1. профессионализмы; 3. жаргонизмы;

2. вульгаризмы; 4. сленг

Эта часть лексики отличается своим разговорным и неофициальным характером.

Профессионализмы – это слова, используемые небольшими группами людей, объединенных определенной профессией.

Вульгаризмы - это грубые слова, обычно не употребляемые образованными людьми в обществе, специальный лексикон, используемый людьми низшего социального статуса: заключенными, торговцами наркотиками, бездомными и т.п.

Жаргонизмы - это слова, используемые определенными социальными или объединенными общими интересами группами, которые несут тайный, непонятный для всех смысл.

Сленг - это слова, которые часто рассматриваются как нарушение норм стандартного языка. Это очень выразительные, ироничные слова, служащие для обозначения предметов, о которых говорят в повседневной жизни. Необходимо отметить, что некоторые ученые жаргонизмы относят к сленгу, таким образом не выделяя их как самостоятельную группу, и сленг определяют как особую лексику, используемую для общения группы людей с общими интересами. Сам термин «сленг» в переводе с английского языка означает:

1. речь социально или профессионально обособленной группы в противоположность литературному языку;

2. вариант разговорной речи, не совпадающий с нормой литературного языка.

Сленг состоит из слов и фразеологизмов, которые возникли и первоначально употреблялись в отдельных социальных группах, и отражает целостную ориентацию этих групп. Став общеупотребительными, эти слова, в основном, сохраняют эмоционально-оценочный характер, хотя иногда «знак» оценки изменяется.

Однако не следует подходить к сленгу исключительно с позиции исследователя-лингвиста, так как язык - явление не статичное, но многогранное, и в первую очередь – по способу выражения (сленг присутствует преимущественно в устной речи).

С точки зрения стилистики - жаргон, сленг или социолект - это не вредный паразитический нарост на теле языка, который вульгаризирует устную речь говорящего, а органическая и в какой-то мере необходимая часть этой системы.

Береговская Э.М. выделяет более 10 способов образования функциональных единиц сленга, тем самым подтверждая тезис о постоянном обновлении словарного состава сленга. Помимо этого она указывает, что зарождение новых словарных единиц происходит именно в столицах, а уже потом происходит их перемещение по стране. При этом в ее исследованиях отмечается, что это перемещение в среднем занимает 6 месяцев, но в связи с научно-техническим прогрессом и появлением более современных средств коммуникации сроки перемещения существенно сокращаются.

Некоторые исследователи полагают, что термин «сленг» применяется у нас в двух значениях: как синоним жаргона (но применительно к англоязычным странам); как совокупность жаргонных слов, жаргонных значений общеизвестных слов, жаргонных словосочетаний, принадлежащих по происхождению к разным жаргонам и ставших если не общеупотребительными, то понятными достаточно широкому кругу говорящих на русском языке.

Авторы различных сленг-словарей именно так понимают сленг. Жаргоны, перешедшие в так понимаемый сленг своих представителей, не расстаются со своими значениями. При этом попавшие в сленг жаргонизмы могут получить иное значение, чем в жаргоне-источнике. Иногда это происходит с помощью жаргона-посредника. Например, темнить в тюремно-лагерном жаргоне многозначно: «притворяться непомнящим, симулировать беспамятство», «хитрить на допросе», а в молодежном жаргоне — «говорить неясно, увиливать от ответа», а ныне в просторечии – «путать, обманывать». Сленг – пиршество метафор и экспрессии. Крыша поехала – выражение, рожденное в одном из жаргонов и попавшее в сленг. Ни один из наших нормативных толковых словарей его не показывал. Первым это сделал в 1992 году "Толковый словарь русского языка" Ожегова и Шведовой и отнес к разговорному стилю литературного языка. Со временем метафоричность этого выражения тускнеет. Сленг освежает ее: крыша течет, отъезжает, улетает. Метафорические импульсы, исходящие из этого выражения, проникают в его ассоциативное поле, и вот уже психиатр – это «кровельщик», а психиатрическая практика – «кровельные работы». Врунок – «радиотрансляционная точка»; выхлоп – «запах перегара, алкоголя изо рта»; вратарь – «вышибала в ресторане, баре»; мять харю – «спать»; закрыться на просушку, быть на просушке – «полностью прекратить пить из-за сильной алкогольной интоксикации»; мыслить зеркально – «верно понимать что-либо»; капнуть на жало – «дать взятку»; до потери пульса – «интенсивно и долго»; подфарники – «очки»; приговор – «ресторанный счет»; клиент – «простофиля»; демократизатор, гуманизатор – «милицейская дубинка», и многое другое есть в этом словаре.

Огромный интерес в данном исследовании представляют словари сленга. Интересны показом фактов, не нашедших в подавляющем числе случаев отражения в нормативных толковых словарях. Интересны как документ времени, определенное свидетельство и языкового вкуса эпохи, и социально-психологических процессов, порожденных внеязыковыми обстоятельствами. Говоря об этих процессах и обстоятельствах, авторы подобных трудов отмечают, что тюремно-лагерный жаргон не был подвержен влиянию официальной идеологии. А это в тоталитарном государстве делало его привлекательным «для всех, кого, так или иначе, не устраивала советская действительность: от диссидентов – до любителей джаза и беспредметной живописи». Кроме этого, «страна, которая в течение многих десятилетий представляла собой практически один гигантский концлагерь, где люди постоянно, прямо или косвенно, сталкивались с тюремным бытом, не могла не усвоить нравов и обычаев этого мира во всех сферах социальной или культурной жизни». Когда-то Жолио Кюри сказал: «Правда путешествует без виз». А уж про слова и говорить нечего. В зоне их не удержишь.

МОЛОДЕЖНЫЙ СЛЕНГ

Русский молодежный сленг представляет собой интереснейший лингвистический феномен, бытование которого ограничено не только определенными возрастными рамками, как это ясно из самой его номинации, но и социальными, временными и пространственными рамками. Он бытует в среде городской учащейся молодежи и отдельных более или менее замкнутых референтных группах.

Как все социальные диалекты, он представляет собой только лексикон, который питается соками общенационального языка, живет на его фонетической и грамматической почве. Поток этой лексики никогда не иссякает полностью, он только временами мелеет, а в другие периоды становится полноводным. Это связано, разумеется, с историческим фоном, на котором развивается русский язык. Но связь эту нельзя трактовать слишком прямолинейно, объясняя заметное оживление и интенсивное словообразование в сленге только историческими катаклизмами.

С начала века отмечены три бурные волны в развитии молодежного
сленга. Первая датируется 20-ми годами, когда революция и гражданская война, разрушив до основания структуру общества, породили армию беспризорных, и речь учащихся подростков и молодежи, которая не была отделена от беспризорных непроходимыми перегородками, окрасилась множеством "блатных" словечек.

Вторая волна приходится на 50-е годы, когда на улицы и танцплощадки городов вышли "стиляги". Появление третьей волны связано не с эпохой бурных событий, а с периодом застоя, когда удушливая атмосфера общественной жизни 70-80-х породила разные неформальные молодежные движения, и "хиппующие" молодые люди создали свой "системный" сленг как языковый жест противостояния официальной идеологии. Русский молодежный сленг 70-80-х годов очень активно изучается. Правда, надо отметить одну своеобразную особенность отечественных работ, посвященных этой теме; некоторые лингвисты, словно стыдясь, что взялись за исследование такого "недостойного", "низкого" предмета, начинают или заканчавают призывами к борьбе с ним, а свое исследование оправдывают необходимостью глубоко изучить зло, чтобы знать, как лучше с ним бороться. Такой подход представляется нам ненаучным: лингвист не может и не должен бороться с языком, задача лингвиста - исследовать его многообразие, в том числе и ненормативные проявления.

Для изучения молодежного сленга 70-80-х годов в нашем распоряжении есть три рода материалов:

1. дополняющие друг друга словарные списки, вышедшие в последнее десятилетие (как отдельные издания, так и лексиконы, которые включены в работы о молодежи и ее языке);

2. многочисленные материалы из газет и журналов, в языке которых появляется все больше сленгизмов;

3. лингвистические анкеты, заполненные информантами-носителями русского языка, которые представляют интересующую нас социально-возрастную группу.

Формирование словаря так называемого "системного" сленга – происходит за счет тех же источников и средств, которые свойственны языку вообще, и русскому в частности. Разница только в пропорциях и сочетаниях.

a. На первое место по продуктивности выходят иноязычные заимствования, причем, почти исключительно – англоязычные заимствования. Зафиксировано лишь два испанских (загордиться – «растолстеть» и фумарить – «курить»), два немецких (бундеса, бундесовый – "немцы из ФРГ", «западногерманский» и кинд – "ребенок") и одно финское (юкс "один
рубль").

Появившись в таком гротескном облике, заимствованный сленгизм сразу активно вступает в систему словоизменения: герла – герлы, гёрлов, стрит – на стриту, пэренты – с пэрентами, зиппер "молния" – зиппера, байтовый "белый" – байтового. Интересно отметить, что некоторые иноязычные слова, давно ассимилированные русским языком, как бы заново аимствуются в другом значении (а иногда и с другим ударением) и уже в этом значении образуют дериваты: рекорд (рекорда) – "грампластинка"; рекордовый – "пластиночный"; митинг – "встреча"; смитингнуться – "встретиться"; ринг – "телефон"; рингать, трингануть – "позвонить по телефону", рингушник – "записная книжка с номерами телефонов"; спич – "разговор"; спичить, спикать – "разговаривать".

b. Аффиксация, как средство, весьма продуктивна и с исконно русскими корнями: оттяг – «наслаждение», оттягиваться – «получать наслаждение, предаваться веселью; приколоться – "обращать внимание, цепляться, насмехаться, увлекаться"; прикол – " то, над чем можно насмехаться, чем можно увлечься"; приколист, прикольщик – "тот, кто любит придираться,
шутить над кем-либо"; прикольный – "забавный, интересный"; прикольно – "весело, оригинально".

c. Следующим мощным источником формирования лексического состава сленга является метафорика. Здесь и собственно метафоры (такие, как киски – «узкие треугольные темные очки», заголяк – "полное отсутствие чего-либо", гасить – «убить»), и метонимии (такие, как волосатые – "хиппи").

В метафорике часто присутствует юмористическая трактовка означаемого. В качестве примера назовем метонимии: соплевич – "эфедрин, лекарство от насморка, которое используется как наркотическое средство"; лохматый – "лысый"; или метафоры с иронической коннотацией баскетболист – "человек маленького роста".

По сравнению с тремя названными (иностранные заимствования, аффиксация и метафорика), удельный вес остальных источников формирования лексического фонда молодежного сленга незначителен.

d. Заимствование блатных арготизмов: беспредел – "полная свобода, разгул"; ксива – "документы "; мочить – «бить, убивать».

e. Развитие полисемии: кинуть – «украсть что-либо у кого-либо, взять что-либо у кого-либо и не отдать, смошенничать при совершении сделки, не сдержать обещание, обмануть»; ништяк – «все в порядке, это неважно! это несущественно! неплохо, сносно, великолепно»; «пожалуйста» - «ладно, договорились».

f. Антономазия (имя собственное как нарицательное): левиса, луисы "джинсы"; Машка, Наташа – "девушка"; слушать Мендельсона – "присутствовать на акте бракосочетания"; гнать муму - "врать".

g. Синонимическая или антонимическая деривация (один из компонентов фразеологизма заменяется близким или противоположным по значению словом общенационального языка или сленга): забить косяк – "набить папиросу наркотиком для курения" – заколотить косяк – приколотить косяк – прибить косяк; сесть на иглу – "начать регулярно использовать наркотики" – подсесть на иглу; подсадить на иглу – "приучить кого-либо к употреблению наркотиков" – подсадить на винт – подсадить на джеф; слезть с иглы – "перестать употреблять наркотики" – соскочить с иглы – спрыгнуть с иглы.

h. Усечение корней (апокопа): юг – "югослав"; транк – "транквилизатор"; фен – "фенамин".

i. Сложение корней: кайфолом, кайфоломщик – "человек, прерывающий своим действием состояние кайфа у других людей"; рингофон – "телефон"; чикфаер – "зажигалка".

j. Телескопия: мозжечокнуться – "сойти с ума"; ландафшиц – "учебник физики Ландау и Лифшица".

k. Универбизация (стяжение): академка – "академический отпуск"; линейка – "линейная алгебра"; автомат – "зачет, полученный автоматически".

l. Аббревиация: чмо – "дурак; тупица", чмошный – "плохой" (от: человек, морально опущенный); клюха "человек, сочувствующий хиппи, хиппи с небольшим стажем" (от: Клуб Любителей Хиппи); Зоя – "злюка" (от: змея особо ядовитая).

m. Замена слова паронимом (так называемая фонетическая мимикрия): салют – "солутан"; семочка – "семинар"; ракетчик – "рэкетир"; валя – "лалюта"; шпора – «шпаргалка».

n. Каламбурная подстановка: бухарест "молодежная вечеринка" (от: бух "спиртное"); безбабье – "безденежье" (от: бабки – "деньги"); лоханка – "необеспеченная жизнь" (от: лох "глупый человек); чайковский – "чай", чернышевский – "черный хлеб".

o. Метатеза (перестановка звуков или слогов): фуфли – "туфли"; фаршик – "шарфик"; рукитъ – "курить"; сабо самой – "само собой».

p. Эпентеза (вставка звука или слога): тачанка – «такси» (от тачка), шпалера – "высокий, худой человек" (от: шпала).

Сводный словник, уже зафиксированный в различных публикациях сленгизмов, насчитывает около 1000 единиц. Исследователи, занимающиеся молодежным сленгом, включают в сферу изучения возраст с 14-15 до 24-25 лет.

Попробуем очертить, хотя бы приблизительно портрет типичного носителя сленга. Известны знаковые моменты в облике и поведении у хиппи: у мужчин длинные волосы (недаром хиппи называют себя "волосатыми"). Молодые люди и девушки носят на шее мешочек с документами - "ксивник», а на руке – бисерный браслет - "феньку". Все они путешествуют автостопом по "трассе", любят собираться в шумные сборища – "тусовки" и "сейшены", вечеринки, рок - концерты. Но настоящих странствующих хиппи, порвавших с родителями и не имеющих определенных занятий, в России совсем немного. Основная часть носителей сленга - это "хиппующие" старшеклассники и студенты. Зимой они слушают лекции в институте, сдают зачеты и экзамены, а летом, заранее составив маршрут, отправляются в путь с флейтой и гитарой. На "трассе" голосуют, но сразу предупреждают, что они студенты и денег у них нет. За услуги расплачиваются песнями. В городах ночуют на вокзалах. А если повезет, местные «хиппи» дадут адрес «вписки» - квартиры, где можно остановиться. В такую квартиру «вписываются» иногда до 10 человек. К началу учебного года они возвращаются домой.

Русский молодежный сленг клубится, главным образом, в Москве и Петербурге. Но какие-то его элементы доходят и до периферии, а некоторые и рождаются там.

Молодежный сленг попадает в городской фольклор. Это и распространенный жанр — пародирование классиков («Кабы я была кингица - спичит ферстая герлица...»), и песни, и анекдоты, построенные на каламбурах.

Как экспрессивный элемент, образующий "стилистический слом" (термин Ю.М.Лотмана), сленг эффективно используется в микродозах и в прозе, и в поэзии. Такое использование молодежного сленга в стилистических целях является, как заметила Дениза Франсуаза, способом превратить его из достояния корпоративной группы во всеобщее достояние.

Сленг - это универсалия. Многие черты роднят русский молодежный сленг со всяким арго. Это, во-первых, его депрециативность: он весьма критически, иронически относится ко всему, что связано с давлением государственной машины. Здесь ощущается резко выраженный идеологический момент – "системный" сленг с самого своего возникновения противопоставляет себя не только старшему поколению, но, прежде всего прогнившей насквозь официальной системе.

Второй чертой, которая роднит русский молодежный сленг со всяким арго, является его воспаленная метафоричность. Б.Д. Поливанов очень метко назвал арготическое словообразование словотворчеством: «Здесь действительно мы встречаем не индивидуальную выдумку единого организующего приема, а в подлинном смысле слова широкое коллективное, а порой и широко разнообразное по приемам своим языковое творчество».

Третья черта – это доминирование репрезентативной, а не коммуникативной и, тем более, - не криптолалической функции. Именно репрезентативную функцию, как органичную и важную в данном случае, подчеркивал Б.Д. Поливанов, рассматривая жаргон школьников: «Когда ученик говорит "нафиг" или "напсик" вместо «зачем», он ведь мыслит в качестве коммуницируемого комплекса идей: не одно только переводное значение слова (т.е. значение "зачем" или "почему"), а ещё кое-что. И если попробовать передать это "кое-что", то это окажется мыслью, содержащей характеристику обоих участников языкового обмена (диалога). Молодежный сленг - это пароль всех членов референтной группы.

Четвертая особенность, характеризующая русский молодежный сленг как универсалию, особенность, которая связывает его с прочими арго, и, особенно, со студенческим арго – французским, немецким, болгарским и другими, – это его людническая направленность. Молодежный сленг – не просто способ творческого самовыражения, но и инструмент двойного отстранения. Если людническая функция свойственна человеку вообще, то молодому человеку она свойственна тем более…

Сленгу характерен скорее семантический юмор. Более всего ценится удачная – порой мрачновато-абсурдная – игра слов. Но в чем же отличие молодежного сленга от сленгов других типов?

Во-первых, эти слова служат для общения людей одной возрастной категории. При этом они используются в качестве синонимов к английским словам, отличаясь от них эмоциональной окраской.

Во-вторых, молодежный сленг отличается «зацикленностью» на реалиях мира молодых. Рассматриваемые сленговые названия относятся только к этому миру, таким образом, отделяя его от всего остального, и зачастую непонятны людям других возрастных категорий. Благодаря знанию такого специального языка молодые чувствуют себя членами некой замкнутой общности.

И, в-третьих, в числе этой лексики нередки и достаточно вульгарные слова.

Таким образом, эти три наблюдения не позволяют причислить молодежный сленг ни к одной отдельно взятой группе нелитературных слов и заставляют рассматривать его как явление, которому присущи черты каждой из них. Это и позволяет определить термин «молодежный сленг» как слова, употребляющиеся только людьми определенной возрастной категории, заменяющие обыденную лексику и отличающиеся разговорной, а иногда и грубо-фамильярной окраской.

Кроме того, как выше уже указывалось, большинство слов, относящихся к молодежному сленгу, являются производными от профессиональных терминов, практически все из которых заимствованы из английского языка. Поэтому необходимо проследить:

1) за появлением этих терминов и за их переходом в русский язык;

2) за процессом образования от этих терминов молодежного сленга.

Первой причиной столь быстрого появления новых слов в молодежном сленге является, конечно же, стремительное, «прыгающее» развитие жизни. Если заглянуть в многочисленные журналы, освещающие новинки рынка, то мы увидим, что практически каждую неделю появляются более или менее значимые явления.

В условиях такой технологической революции каждое новое явление должно получить свое словесное обозначение, свое название. А так как почти все они (за редким исключением) появляются в Америке, Европе, то, естественно. получаем его на доминирующем английском языке. Когда же об этом через какое то время узнают в России, то для их подавляющего большинства, конечно же не находится эквивалента в русском языке. И поэтому русским приходится использовать оригинальные термины. Происходит так называемое заполнение культурологических лакун при помощи англоязычных терминов. Таким образом, английские названия все больше и больше наполняют русский язык. Отсутствие в русском языке достаточно стандартизированного перевода, значительного числа фирменных и рекламных терминов и повлекло за собой тенденцию к появлению такого числа молодежного сленга. Многие из существующих терминов достаточно громоздки и неудобны в ежедневном использовании. Возникает мощная тенденция к сокращению, упрощению слов.

В последнее время произошло также повальное увлечение молодежи компьютерными играми. Это опять же послужило мощным источником новых слов. Появились различные слова для тех или иных понятий, к ним относятся «аркада», «бродилка», «босс» (в значении самый главный враг в игре), «думер» (человек, играющий в игру 'DOOM'), «квакать» (играть в игру 'Quake') и т.п. Необходимо также отметить тот факт, что большинство непрофессиональных пользователей не владеют достаточным уровнем английского языка. Но так или иначе, им все равно приходится пользоваться новой английской терминологией и зачастую происходит неправильное прочтение английского слова, и, возникающие таким образом слова, порой, прочно оседают в их словарных запасах.

Так, например, от неправильного прочтения сообщения «NO CARRIER» в сленге появилось выражение: «НО КАРЬЕР»; причем и то, и другое означает – «отсутствие соединения при связи по модему». Вследствие всего этого, пользователи молодежного сленга заговорили на придуманном ими же самими языке…

Сленг не остается постоянным. Со сменой одного модного явления другим, старые слова забываются, им на смену приходят новые. Этот процесс проходит очень стремительно. Если в любом другом сленге слово может существовать на протяжении десятков лет, то в молодежном сленге лишь за прошедшее десятилетие бурного мирового прогресса появилось и ушло в историю невероятное количество слов.

Но есть и такие вещи, которые не подверглись особым изменениям. Но и их сленговые обозначения не остаются неизменными. Идет процесс смены поколений, и те слова, которые казались модными и смешными пять-семь лет назад, сейчас выглядят устаревшими. Меняются мода, тенденции в обществе, некоторые слова просто надоедают.

Нельзя также обойти стороной и такую проблему, как переход слов из сленга в разряд нормальных. Чаще всего, нормальными становятся достаточно старые, успевшие притереться сленговые слова. Слово при этом теряет свою эксцентричную окраску. Немаловажную роль в этом играют газеты и журналы. Сленговое слово появляется в них в большинстве случаев из-за того, что нормальные слова, им соответствующие, неудобны при частом использовании или же вообще отсутствуют. Журналы же вообще употребляют сленговые слова в изобилии, дабы создать более веселую, молодежную атмосферу. Но из таких развлекательных журналов сленг нередко перебирается на страницы более серьезных периодических изданий, а иногда – и научной литературы. Вспомним хотя бы слово «железо» в значении «hardware», которое некоторое время являлось исключительно сленговым, но со временем перешедшее в профессиональную лексику. Теперь его можно встретить в любом компьютерном журнале. Как мы видим, молодежный сленг в большинстве случаев представляет собой английские заимствования или фонетические ассоциации, случаи перевода встречаются реже, да и то благодаря бурной фантазии молодых. К привлечению иностранных слов в язык всегда следует относиться внимательно, а тем более, когда этот процесс имеет такую скорость.

Развитие этого языкового явления и его распространение среди большого числа носителей русского языка обуславливается внедрением «забугорности» в жизнь современного общества. И молодежный сленг начинают употреблять не только молодые, но и люди, совсем не имеющие никакого отношения к ним. Однажды одна бабушка в магазине сказала другой: «Вот видишь, какие ХАКНУТЫЕ яблоки продают!» Думается, что молодежный сленг должен стать объектом пристального внимания ученых-языковедов, ведь, как показывают примеры других жаргонных систем, специальная лексика иногда проникает в литературный язык и закрепляется там на долгие годы.

В данной работе я постаралась раскрыть сущность сленга в современной лингвистике. Итак, сленг многофункционален. Прежде всего, он дает иронический эффект - уже по способу словообразования он предназначен именно для сленга. Почему англицизмы молодежного сленга кажутся смешными? За счет уже описанного нами эффекта избыточности – с одной стороны, и за счет чрезвычайно высокой скорости освоения - с другой. Слово еще воспринимается как чуждое, инородное сочетание звуков, а уже создает словообразовательное гнездо, активно склоняется и спрягается. Носитель сленга, употребляя англицизмы в заведомо "неадекватных" контекстах, всегда отдает себе отчет в том, что это англицизмы, - он не позволяет налету иноязычности стереться с новообразованного слова. Так, мы вряд ли ощущаем английское происхождение слова клипсы, но ни на минуту не вообразим русскими и "нормальными" слова типа «шузы», «траузера» и т.п. Дополнительный юмористический эффект создает и перегруженность речи англицизмами.

Безусловно, англицизмами не исчерпывается бесконечная ироничность молодежного сленга. Многие слова становятся "несерьезными" в результате разговорного сокращения (уши от «наушники» и т.п.), метонимического переноса, свойственного разговорному языку вообще
(просторечное «ящик» - телевизор, «тачка» - такси или машина), метафор («упаковка» - милицейская машина, «обезьянник» - скамейка для задержанных в отделении милиции).

Основное назначение сленга - стеб, и это прекрасно осознается его носителями, что роднит их с хиппи. Примечательно, что советские хиппи в последние годы почти никогда не называют себя "хиппи", предпочитая "волосатые". Уже в этом есть вполне ощутимая доля самоиронии: «волосатые» словно подчеркивают, что умеют смотреть на себя глазами других людей.

Ни одна юмористическая история не обойдется без сленга. А вот там, где
речь идет о трагедии и романтике, для чистоты впечатления сленга иногда избегают. Вообще отсутствие сленговых слов - несомненный показатель серьезного отношения говорящего к тому, что он рассказывает. Примечательно, что по стилистике эти истории и без сленга
продолжают оставаться молодежными, так как рамки мировидения остаются все теми же.

Что касается романтического восприятия мира, творчество молодых здесь чаще всего строится по общепринятым законам лирических произведений и не изобилует сленгом. И если в таких текстах мы не встречаем отдельное сленговое слово, оно, скорее всего, употреблено с чисто информационной целью.

Итак, оценивая молодежный сленг в целом, можно сказать следующее. Как и при использовании любого языка или сколь угодно малого подъязыка, здесь также возникает подобие "лингвистической относительности". Эта "относительность" имеет чисто эмоциональный характер. Сленг построен так (и для того), чтобы создать эффект "двойного отстранения"- не только описанная на сленге реальность кажется отстраненной, но и сами носители сленга отстраняют себя от окружающего мира.

Первая отстраненность стремится быть иронической. Что касается "второй отстраненности", то, видимо, это уже свойство и функция не только данного сленга. Здесь, на наш взгляд, проблема становится в разряд общекультурных. Не прочитав Оруэлла, мы не знали, что говорим на новоязе. Воображали, что говорим на русском языке. Но одновременно, не зная, что мы давно уже изъясняемся на административно-восторженном, как сказал бы Достоевский, на сленге вместо нормального человеческого языка, мы все же ощущаем ненормальность своей речи. Ощущем не отдельный человек – ощущает само общество.

Если когда-нибудь будет написана история разговорной речи в России, то наверняка окажется, что такого количества сленгов, какое появилось при советской власти, русская история прежде никогда не знала.

Мне кажется, что история сленгов - всегда поучительная, для нас особенно важна эта история не окраин культуры, а культуры так вывернувшейся, что она вся, без остатка, стала "окраинной культурой", как и все перевернутое вверх ногами общество стало обществом маргинальным: с маргинальными академиками, героями, мореплавателями и плотниками, и - маргинальным языком. Вот почему можно сказать: наши молодые резко отличались от своих старших родственников хотя бы тем, что пользуются сленгом.

В дальнейшем интересно было бы проследить, как будет и будет ли вообще развиваться принцип построения текстов с ориентацией на сленг, насколько широко будут распространяться приемы языковой игры (сленга), и как они смогут взаимодействовать с другими видами игрового поведения.

Материал подготовила Т.Ю. Поспелова, учитель немецкого языка высшей квалификационной категории