Отношение норм поведения и мышления к языку
Б.Л. Уорф
НАУКА И ЯЗЫКОЗНАНИЕ
(Новое в лингвистике. Вып. 1. - М., 1960)
О ДВУХ ОШИБОЧНЫХ ВОЗЗРЕНИЯХ НА РЕЧЬ И МЫШЛЕНИЕ, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИХ СИСТЕМУ ЕСТЕСТВЕННОЙ ЛОГИКИ, И О ТОМ, КАК СЛОВА И ОБЫЧАИ ВЛИЯЮТ НА МЫШЛЕНИЕ
Каждый нормальный человек, вышедший из детского возраста, обладает способностьюговорить и говорит. Именно поэтому каждый независимо от образования проноситчерез всю свою жизнь некоторые хотя и наивные, но глубоко укоренившиеся взглядына речь и на ее связь с мышлением. Поскольку эти воззрения тесно связаны с речевыминавыками, ставшими бессознательными и автоматическими, они довольно трудно поддаютсяизменению и отнюдь не являются чем-то сугубо индивидуальным или хаотичным -в их основе лежит определенная система. Поэтому мы вправе назвать эти воззрениясистемой естественной логики. Этот термин представляется мне более удачным,чем термин "здравый смысл", который часто используется с тем же значением.Согласующийся с законами естественной логики факт, что все люди с детствасвободно владеют речью, уже позволяет каждому считать себя авторитетом во всехвопросах, связанных с процессом формирования и передачи мыслей. Для этого, какему представляется, достаточно обратиться к здравому смыслу и логике, которымион, как и всякий другой человек, обладает. Естественная логика утверждает, чторечь - это лишь внешний процесс, связанный только с сообщением мыслей, но нес их формированием. Считается, что речь, т.е. использование языка, лишь "выражает"то, что уже в основных чертах сложилось без помощи языка. Формирование мысли- это якобы самостоятельный процесс, называемый мышлением или мыслью и никакне связанный с природой отдельных конкретных языков. Грамматика языка - этолишь совокупность общепринятых традиционных правил, но использование языка подчиняетсяякобы не столько им, сколько правильному, рациональному, или логическому, мышлению.Мысль, согласно этой системе взглядов, зависит не от грамматики, а от законовлогики или мышления, будто бы одинаковых для всех обитателей вселенной и отражающихрациональное начало, которое может быть обнаружено всеми разумными людьми независимодруг от друга, безразлично, говорят ли они на китайском языке или на языке чоктав.У нас принято считать, что математические формулы и постулаты формальной логикиимеют дело как раз с подобными явлениями, т.е. со сферой и законами чистогомышления. Естественная логика утверждает, что различные языки - это в основномпараллельные способы выражения одного и того же понятийного содержания и чтопоэтому они различаются лишь незначительными деталями, которые только кажутсяважными. По этой теории математики, символическая логика, философия и т.п. -это не особые ответвления языка, но системы, противостоящие языку и имеющиедело непосредственно с областью чистого мышления. Подобные взгляды наши и отражениев старой остроте о немецком грамматисте, посвятившем всю свою жизнь изучениюдательного падежа. С точки зрения естественной логики и дательный падеж, и грамматикав целом - вещи незначительные. Иного мнения придерживались, по-видимому, древниеарабы: рассказывают, что два принца оспаривали друг у друга честь надеть туфлисамому ученому из грамматистов королевства, а их отец, калиф, видел славу своегокоролевства в том, что великие грамматисты почитались здесь превыше королей.Известное изречение, гласящее, что исключения подтверждают правила, содержитнемалую долю истины, хотя с точки зрения формальной логики оно превратилосьв нелепость, поскольку "подтверждать" больше не значило "подвергнутьпроверке". Поговорка приобрела глубокий психологический смысл с тех пор,как она утратила значение в логике. Сейчас она означает то, что, если у правиласовершенно нет исключений, его не признают за правило и вообще его не осознают.Такие явления - часть нашего повседневного опыта, который мы обычно не осознаем.Мы не можем выделить какое-либо явление или сформулировать для него правиладо тех пор, пока не найдем ему противопоставления и не обогатим наш опыт настолько,что столкнемся наконец с нарушением данной регулярности. Так, мы вспоминаемо воде лишь тогда, когда высыхает колодец, и осознаем, что дышим воздухом, толькокогда его нам начинает не хватать.Или, например, предположим, что какой-нибудь народ в силу какого-либо физиологическогонедостатка способен воспринимать только синий цвет. В таком случае вряд ли еголюди смогут сформулировать мысль, что они видят только синий цвет. Термин синийбудет лишен для них всякого значения, в их языке мы не найдем названий цветов,а их слова, обозначающие оттенки синего цвета, будут соответствовать нашим словамсветлый, темный, белый, черный и т. д., но не нашемуслову синий. Для того чтобы осознать, что они видят только синий цвет,они должны в какие-то отдельные моменты воспринимать и другие цвета. Закон тяготенияне знает исключении; нет нужды доказывать, что человек без специального образованияне имеет никакого понятия о законах тяготения и ему никогда бы не пришла в головумысль о возможности существования планеты, на которой тела подчинялись бы законам,отличным от земных. Как синий цвет у нашего вымышленного народа, так и законтяготения составляют часть повседневного опыта необразованного человека, нечтонеотделимое от этого повседневного опыта. Закон тяготения нельзя было сформулироватьдо тех пор, пока падающие тела не были рассмотрены с более широкой точки зрения- с учетом и других миров, в которых тела движутся по орбитам или иным образом.Подобным же образом, когда мы поворачиваем голову, окружающие нас предметыотражаются на сетчатке глаза так, как если бы эти предметы двигались вокругнас. Это явление — часть нашего повседневного опыта, и мы не осознаем его. Мыне думаем, что комната вращается вокруг нас, но понимаем, что повернули головув неподвижной комнате. Если мы попытаемся критически осмыслить то, что происходитпри быстром движении головы или глаз, то окажется, что самого движения мы невидим; мы видим лишь нечто расплывчатое между двумя ясными картинами. Обычномы этого совершенно не замечаем, и мир предстает перед нами без этих расплывчатыхпереходов. Когда мы проходим мимо дерева или дома, их отражение на сетчаткеменяется так же, как если бы это дерево или дом поворачивались на оси; однако,передвигаясь при обычных скоростях, мы не видим поворачивающихся домов или деревьев.Иногда неправильно подобранные очки позволяют увидеть, когда мы оглядываемсявокруг, странные движения окружающих предметов, но обычно мы при передвижениине замечаем их относительного движения. Наша психическая организация такова,что мы игнорируем целый ряд явлений, которые хотя и всеобъемлющи и широко распространены,но не имеют значения для нашей повседневной жизни и нужд.Естественная логика допускает две ошибки. Во-первых, она не учитывает того,что факты языка составляют для говорящих на данном языке часть их повседневногоопыта и поэтому эти факты не подвергаются критическому осмыслению и проверке.Таким образом, если кто-либо, следуя естественной логике, рассуждает о разуме,логике и законах правильного мышления, он обычно склонен просто следовать зачисто грамматическими фактами, которые в его собственном языке или семье языковсоставляют часть его повседневного опыта, но отнюдь не обязательны для всехязыков и ни в каком смысле не являются общей основой мышления. Во-вторых, естественнаялогика смешивает взаимопонимание говорящих, достигаемое путем использованияязыка, с осмысливанием того языкового процесса, при помощи которого достигаетсявзаимопонимание, т. е. с областью, являющейся компетенцией презренного и с точкизрения естественной логики абсолютно бесполезного грамматиста. Двое говорящих,например на английском языке, быстро придут к договоренности относительно предметаречи; они без труда согласятся друг с другом в отношении того, к чему относятсяих слова. Один из них (А) может дать указания, которые будут выполнены к полномуего удовлетворению другим говорящим (В). Именно поэтому, что А и В так хорошопонимают друг друга, они в соответствии с естественной логикой считают, чтоим, конечно, ясно, почему это происходит. Они полагают, например, что все делопросто в том, чтобы выбрать слова для выражения мыслей. Если мы попросим А объяснить,как ему удалось так легко договориться с В, он просто повторит более или менеепространно то, что он и понятия не имеет о том процессе, который здесь происходит.Сложнейшая система языковых моделей и классификаций, которая должна быть общейдля А и В, служит им для того, чтобы они вообще могли вступить в контакт.Эти врожденные, и приобретаемые со способностью говорить основы и есть областьграмматиста, или лингвиста, если дать этому ученому более современное название.Слово "лингвист" в разговорной и особенно в газетной речи означаетнечто совершенно иное, а именно человека, который может быстро достигнуть взаимопониманияпри общении с людьми, говорящими на различных языках. Такого человека, однако,правильнее было бы назвать полиглотом. Ученые-языковеды уже давно осознали,что способность бегло говорить на каком-либо языке еще совсем не означает лингвистическогознания этого языка, т.е. понимания его основных особенностей (background phenomena),его системы и происходящих в ней регулярных процессов. Точно так же способностьхорошо играть на биллиарде не подразумевает и не требует знания законов механики,действующих на биллиардном столе.Сходным образом обстоит дело в любой другой отрасли науки. Всех подлинныхученых интересует прежде всего основа явлений, играющая как таковая небольшуюроль в нашей жизни. И, тем не менее, изучение основы явлении позволяет обнаружитьтесную связь между многими остающимися в тени областями фактов, принимаемымиза нечто данное, и такими занятиями, как транспортировка товаров, приготовлениепищи, уход за больными, выращивание картофеля. Все эти виды деятельности могутс течением времени подвергнуться весьма значительным изменениям под влияниемсугубо научных теоретических изысканий, ни в коей мере не связанных с самимиэтими банальными занятиями. Так и в лингвистике - изучаемая ею основа языковыхявлений, которые как бы находятся на заднем плане, имеет отношение ко всем видамнашей деятельности, связанной с речью и достижением взаимопонимания, - во всякогорода рассуждениях и аргументации, в юриспруденции, дискуссиях, при заключениимира, заключении различных договоров, в изъявлении общественного мнения, в оценкенаучных теорий, при изложении научных результатов. Везде, где в делах людейдостигается договоренность или согласие, независимо от того, используются липри этом математические или какие-либо другие специальные условные знаки илинет, эта договоренность достигается при помощи языковых процессов или недостигается вовсе.Как мы видели, ясное понимание лингвистических процессов, посредством которыхдостигается та или иная договоренность, совсем не обязательно для достиженияэтой договоренности, но, разумеется, отнюдь ей не мешает. Чем сложнее и труднеедело, тем большую помощь может оказать такое знание. В конце концов, можно достигнутьтакого уровня - и я подозреваю, что современный мир почти достиг его, - когдапонимание процессов речи является уже не только желательным, но и необходимым.Здесь можно провести аналогию с мореплаванием. Всякое плывущее по морю суднопопадает в сферу действия притяжения планет. Однако даже мальчишка может провестисвое суденышко вокруг бухты, не зная ни географии, ни астрономии, ни математикиили международной политики, в то же время для капитана океанского парохода знаниевсех этих предметов весьма существенно.Когда лингвисты смогли научно и критически исследовать большое число языков,совершенно различных по своему строю, их опыт обогатился, основа для сравнениярасширилась, они столкнулись с нарушением тех закономерностей, которые до тогосчитались универсальными, и познакомились с совершенно новыми типами явлений.Было установлено, что основа языковой системы любого языка (иными словами, грамматика)не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика самаформирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельностииндивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза. Формирование мыслей- это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова,но часть грамматики того или иного языка и различается у различных народов водних случаях незначительно, в других - весьма существенно, так же как грамматическийстрой соответствующих языков. Мы расчленяем природу в направлении, подсказанномнашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типысовсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мирпредстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который долженбыть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой,хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяемзначения так, а не иначе в основном потому, что мы - участники соглашения, предписывающегоподобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного речевогоколлектива и закреплено в системе моделей нашего языка. Это соглашение, разумеется,никак и никем не сформулировано и лишь подразумевается, и, тем не менее, мы- участники этого соглашения; мы вообще не сможем говорить, если тольконе подпишемся под систематизацией и классификацией материала, обусловленнойуказанным соглашением.Это обстоятельство имеет исключительно важное значение для современной науки,поскольку из него следует, что никто не волен описывать природу абсолютно независимо,но все мы связаны с определенными способами интерпретации даже тогда, когдасчитаем себя наиболее свободными. Человеком, более свободным в этом отношении,чем другие, оказался бы лингвист, знакомый с множеством самых разнообразныхязыковых систем. Однако до сих пор таких лингвистов не было. Мы сталкиваемся,таким образом, с новым принципом относительности, который гласит, что сходныефизические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходствеили, по крайней мере, при соотносительности языковых систем.Этот поразительный вывод не так очевиден, если ограничиться сравнением лишьнаших современных европейских языков да еще, возможно, латинского и греческого.Системы этих языков совпадают в своих существенных чертах, что на первый взгляд,казалось бы, свидетельствует в пользу естественной логики. Но это совпадениесуществует только потому, что все указанные языки представляют собой индоевропейскиедиалекты, построенные в основном по одному и тому же плану и исторически развившиесяиз того, что когда-то давно было одной речевой общностью; сходство упомянутыхязыков объясняется, кроме того, тем, что все они в течение долгого времени участвовалив создании общей культуры, а также тем, что эта культура во многом, и особеннов интеллектуальной области, развивалась под большим влиянием латыни и греческого.Таким образом, данный случай не противоречит принципу лингвистической относительности,сформулированному в конце предыдущего абзаца. Следствием этого является сходствов описании мира у современных ученых. Нужно, однако, подчеркнуть, что понятия"все современные ученые, говорящие на индоевропейских языках" и "всеученые" не совпадают. То, что современные китайские или турецкие ученыеописывают мир, подобно европейским ученым, означает только, что они перенялицеликом всю западную систему мышления, но совсем не то, что они выработали этусистему самостоятельно, с их собственных наблюдательных постов,Расхождения в анализе природы становятся более очевидными при сопоставлениинаших собственных языков с языками семитскими, китайским, тибетским или африканскими.И если мы привлечем языки коренного населения Америки, где речевые коллективыв течение многих тысячелетий развивались независимо друг от друга и от СтарогоСвета, то тот факт, что языки расчленяют мир по-разному, становится совершеннонеопровержимым. Обнаруживается относительность всех понятийных систем, в томчисле и нашей, и их зависимость от языка. То, что американские индейцы, владеющиетолько своими родными языками, никогда не выступали в качестве ученых или исследователей,не имеет отношения к делу. Игнорировать свидетельство своеобразия человеческогоразума, которое предоставляют их языки, - это все равно, что ожидать от ботаниковисчерпывающего описания растительного мира, зная, что они изучили только растения,употребляемые для пищи, и оранжерейные розы.Рассмотрим несколько примеров. В английском языке мы распределяем большинствослов по двум классам, обладающим различными грамматическими и логическими особенностями.Слова первого класса мы называем существительными (ср., например, house "дом",man "человек"); слова второго — глаголами (например: hit "ударить",run "бежать"). Многие слова одного класса могут выступать еще и какслова другого класса (например: а hit "удар", а run "бег"или to man the boat "укомплектовывать лодку людьми, личным составом").Однако, в общем, граница между этими двумя классами является абсолютной. Нашязык дает нам, таким образом, деление мира на два полюса. Но сама природа совсемтак не делится. Если мы скажем, что strike "ударять", turn "поворачивать",run "бежать" и т.п. - глаголы потому, что они обозначают временныеи кратковременные явления, то есть действия, тогда почему же fist "припадок"— существительное? Ведь это тоже временное явление! Почему lightning "молния",spark "искра", wave "волна", eddy "вихрь", pulsation"пульсация", flame "пламя", storm "буря", phase"фаза", cycle "цикл", spasm "спазм", noise "шум",emotion "чувство" и т. п. - существительные? Все это временные явления.Если man "человек" и house "дом" - существительные потому,что они обозначают длительные и устойчивые явления, то есть предметы, тогдапочему beer "держать", adhere "твердо держаться, придерживаться",extend "простираться", project "выдаваться, выступать",соntinuе "продолжаться, длиться", persist "упорствовать, оставаться",grow "расти", dwell "пребывать, жить" и т. п. - глаголы?Если нам возразят, что possess "обладать", adhere "придерживаться"- глаголы потому, что они обозначают скорее устойчивые связи, чем устойчивыепонятия, почему же тогда equilibrium "равновесие", рressure "давление",current "течение, ток", реасе "мир", group "группа",nation "нация", society "общество", tribe "племя",sister "сестра" или другие термины родства относятся к существительным?Мы обнаруживаем, что "событие" (event) означает для нас "то,что наш язык классифицирует как глагол" или нечто подобное. Мы видим, чтоопределить явление, вещь, предмет, отношение и т. п., исходя из природы, невозможно;их определение всегда подразумевает обращение к грамматическим категориям тогоили иного конкретного языка.В языке хопи "молния", "волна", "пламя", "метеор","клуб дыма", "пульсация" - глаголы, так как все это событиякраткой длительности и именно поэтому не могут быть ничем иным, кроме как глаголами."Облако" и "буря" обладают наименьшей продолжительностью,возможной для существительных. Таким образом, как мы установили, в языке хописуществует классификация явлений (или лингвистически изолируемых единиц), исходящаяиз их длительности, нечто совершенно чуждое нашему образу мысли. С другой стороны,в языке нутка (о-в Ванкувер) все слова показались бы нам глаголами, но в действительноститам нет ни класса I, ни класса II; перед нами как бы монистический взгляд наприроду, который порождает только один класс слов для всех видов явлений. Оhouse "дом" можно сказать и "а house occurs" "дом имеетместо" и "it houses" "домит" совершенно так же, како flame "пламя" можно сказать и "а flame occurs" "пламяимеет место" и "it burns" "горит". Эти слова представляютсянам похожими на глаголы потому, что у них есть флексии, передающие различныеоттенки длительности и времени, так что суффиксы слова, обозначающего "дом",придают ему значения "давно существующий дом", "временный дом","будущий дом", "дом, который раньше был", "то, чтоначало быть домом" и т.п.В языке хопи есть существительное, которое может относиться к любому летающемупредмету или существу, а исключением птиц; класс птиц обозначается другим существительным.Можно сказать, что первое существительное обозначает класс Л - П "летающиеминус птицы", действительно, хопи называют одним и тем же словом и насекомые,и самолет, и летчика и не испытывают при этом никаких затруднений. Разумеется,ситуация помогает устранить возможное смешение различных представителей любогоширокого лингвистического класса, подобного Л - П. Этот класс представляетсянам уж слишком обширным и разнородным, но таким же показался бы, например, эскимосунаш класс "снег". Мы называем одним и тем же словом, падающий снег,снег на земле, снег, плотно слежавшийся, как лед, талый снег, снег, несомыйветром, и т.п., независимо от ситуации. Для эскимоса это всеобъемлющее словобыло бы почти немыслимым; он заявил бы, что падающий снег, талый снег и т. п.различны и по восприятию и по функционированию (sensuously and operationally).Это различные вещи, и он называет их различными словами. Напротив, ацтеки идутеще дальше нас: в их языке "холод", "лед" и "снег"представлены одним и тем же словом с различными окончаниями: "лед"- это существительное, "холод" - прилагательное, а для "снега"употребляется сочетание "ледяная изморозь".Однако удивительнее всего то, что различные широкие обобщения западной культуры,как, например, время, скорость, материя, не являются существенными для построениявсеобъемлющей картины вселенной. Психические переживания, которые мы подводимпод эти категории, конечно, никуда не исчезают, но управлять космологией жгути иные категории, связанные с переживаниями другого рода, и функционируют они,по-видимому, ничуть не хуже наших. Хопи, например, можно назвать языком, неимеющим времени. В нем различают психологическое время, которое очень напоминаетбергсоновскую "длительность", но это "время" совершенноотлично от математического времени Т, используемого нашими физиками. Специфическимиособенностями понятия времени в языке хопи является то, что оно варьируетсяот человека к человеку, не допускает одновременности, может иметь нулевое измерение,то есть количественно не может превышать единицу. Индеец хопи говорит не "яоставался пять дней", но "я уехал на пятый день".Слово, относящееся к этому виду времени, подобно слову "день", неимеет множественного числа. Загадочные картинки на приведенном рисунке помогутпредставить, как глагол в языке хопи обходится без времен. И действительно,в одноглагольном предложении единственная польза от наших времен заключаетсяв различении 5 типичных ситуаций, изображенных на картинках. | Объективная | Говорящий | Слушатель | Как будет выражена мысль о том, что кто-то бежит |
| Ситуация 1а (бегущий человек) | (стоящий человек) | (стоящий человек) | Англ. He is running 'Он бежит'Хопи Wari 'Бегущий' |
| Ситуация 1б. Поле наблюдения пустое, без бегущего | (стоящий человек) | (стоящий человек) | Англ. He run 'Он бежал'Хопи Wari 'Бегущий' |
| Ситуация 2 (бегущий человек) | (стоящий наверху человек) | (сидящий человек) | Англ. He is running 'Он бежит'Хопи Wari 'Бегущий' |
| Ситуация 3. Поле наблюдения пустое, без бегущего | (стоящий наверху человек) | (сидящий человек) | Англ. He run 'Он бежал'Хопи Era wari 'Бегущий' |
| Ситуация 4. Поле наблюдения пустое, без бегущего | (стоящий человек) | (сидящий человек) | Англ. He will run 'Он побежит'Хопи Warikni 'Бегущий' |
| Ситуация 5. Поле наблюдения пустое, без бегущего | (стоящий человек) | (сидящий человек) | Англ. He runs (on the tracked time) 'Он бегает'Хопи Warikngwe 'Бегущий' |
В не знающем времен языке хопи глагол не различает настоящее, прошедшее илибудущее события, но всегда обязательно указывает, какую степень достоверностиговорящий намеревается придать высказыванию: а) сообщение о событии (ситуации1, 2 и 3 на рисунке), б) ожидание события (ситуация 4), в) обобщение событийили закон (ситуация 5). Ситуация 1, где говорящий и слушающий объединены единымполем наблюдения, подразделяется английским языком на два возможных случая -1а и 1б, которые у нас называются соответственно настоящим и прошедшим. Этоподразделение не обязательно для языка, оговаривающего, что данное высказываниепредставляет собой констатацию события.Грамматика языка хопи позволяет также легко различать посредством форм, называемыхвидами и наклонениями, мгновенные, длительные и повторяющиеся действия и указыватьдействительную последовательность сообщаемых событий. Таким образом, вселеннуюможно описать, не прибегая к понятию измеряемого времени. А как же будет действоватьфизическая теория, построенная на этих основах, без Т (время) в своих уравнениях?Превосходно, как можно себе представить, хотя, несомненно, она потребует иногомировоззрения и, вероятно, иной математики. Разумеется, понятие V (скорость- velocity) также должно будет исчезнуть. В языке хопи нет слова, полностьюэквивалентного нашему слову "скорость" или "быстрый". Обычноэти слова переводятся словом, имеющим значение "сильный" или "очень"и сопровождающим любой глагол движения. В этом ключ к пониманию сущности нашейновой физики. Нам, вероятно, понадобится ввести новый термин - I - интенсивность(intensity). Каждый предмет или явление будет содержать в себе I независимоот того, считаем ли мы, что этот предмет или явление движется, или просто длится,или существует. Может случиться, что I (интенсивность) электрического зарядаокажется совпадающей с его напряжением или потенциалом. Мы должны будем ввестив употребление особые «часы» для измерения некоторых интенсивностей или, точнее,некоторых относительных интенсивностей, поскольку абсолютная интенсивность чего-либобудет бессмысленной. Наш старый друг ускорение (acceleration) также будет присутствоватьпри этом, хотя, без сомнения, под новым именем. Возможно, мы назовем его V,имея в виду не скорость (velocity), а вариантность (variation). Вероятно, всепроцессы роста и накопления будут рассматриваться как V. У нас не будет понятиятемпа (rate) во временном смысле, поскольку, подобно скорости (velocity), темппредполагает математическое и лингвистическое время. Мы, разумеется, знаем,что всякое измерение покоится на отношении, но измерение интенсивностей путемсравнения с интенсивностью хода часов либо движения планеты мы не будем трактоватькак отношение, точно так же как мы не трактуем расстояние на основе сравненияс ярдом.Ученому, представляющему иную культуру, культуру оперирующую понятиями времении скорости, пришлось бы тогда приложить немало усилий, чтобы объяснить нам этипонятия. Мы говорили бы об интенсивности химической реакции; он - о скоростиее протекания или о ее темпе, Первоначально мы бы просто думали, что его слова"скорость" и "темп" соответствуют "интенсивности"в нашем языке, а он, вероятно, сначала считал бы, что "интенсивность"- это просто слово, передающее то же, что слово "скорость" в его языке.Сперва мы бы соглашались, потом начались бы разногласия. И, наконец, обе стороныначали бы, по-видимому, осознавать, что все дело в использовании различных системмышления. Ему было бы очень трудно объяснить нам, что он разумеет под "скоростью"химической реакции. В нашем языке не оказалось бы подходящих слов. Он попыталсябы объяснить "скорость", сопоставляя химическую реакцию со скачущейлошадью или указывая на различие между хорошей лошадью и ленивой. Мы пыталисьбы с улыбкой превосходства показать ему, что его аналогия также иллюстрируетне что иное, как различные интенсивности, и что, кроме этого обстоятельства,никакого другого сходства между лошадью и химической реакцией в пробирке нет.Мы не преминули бы отметить, что скачущая лошадь движется относительно земли,в то время как вещество в пробирке находится в состоянии покоя.Важным вкладом в науку с лингвистической точки зрения было бы более широкоеразвитие чувства перспективы. У нас больше нет оснований считать несколько сравнительнонедавно возникших диалектов индоевропейской семьи и выработанные на основе ихмоделей приемы мышления вершиной развития человеческого разума. Точно так жене следует считать причиной широкого распространения этих диалектов в наше времяих большую пригодность или нечто подобное, а не исторические явления, которыеможно назвать счастливыми только с узкой точки зрения заинтересованных сторон.Нельзя считать, что все это, включая собственные процессы мышления, исчерпываетвсю полноту разума и познания, они (эти явления и процессы) представляют лишьодно созвездие в бесконечном пространстве галактики. Поразительное многообразиеязыковых систем, существующих на земном шаре, убеждает нас в невероятной древностичеловеческого духа; в том, что те немногие тысячелетия истории, которые охватываютсянашими письменными памятниками, оставляют след не толще карандашного штрихана шкале, какой измеряется наш прошлый опыт на этой планете; в том, что событияэтих последних тысячелетий не имеют никакого значения в ходе эволюционного развития;в том, что человечество не знает внезапных взлетов и не достигло в течение последнихтысячелетий никакого внушительного прогресса в создании синтеза, но лишь забавлялосьигрой с лингвистическими формулировками и мировоззрениями, унаследованными отбесконечного в своей длительности прошлого. Но ни это ощущение, ни сознаниепроизвольной зависимости всех наших знаний от языковых средств, которые ещесами в основном не познаны, но должны обескураживать ученых, но должны, напротив,воспитать ту скромность, которая неотделима от духа подлинной науки, и, следовательно,положит конец той надменности ума, которая мешает подлинной научной любознательностии вдохновению.