Перевод текстов и документов > Б.А. ЛАРИН Очерки по фразеологии

Б.А. ЛАРИН Очерки по фразеологии

Б. А. Ларин

ОЧЕРКИ ПО ФРАЗЕОЛОГИИ (О систематизации и методах исследования фразеологическихматериалов)

(Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание. - М., 1977. - С. 125-149)

Плодотворным результатом лингвистической дискуссии 1950 г. следует признатьвсеобщее понимание той не популярной раньше истины, что ни в какой отрасли языкознания,ни в каком вопросе нельзя откладывать до будущего завершающего этапа разработкутеоретических основ исследования, нельзя оставлять неясными, нельзя уклонятьсяот определения важнейших понятий, какими оперирует исследователь, от определенияруководящих принципов и методов работы.

Подавляющая часть специальных исследований по языкознанию обходилась без этого.Типичны были описательные работы: выводы в них формулируются узко, применительнок ограниченному материалу, в качестве выводов предлагаются поверхностные заключения,не раскрывающие причинных связей, не вскрывающие объективных закономерностейразвития языка. А разве теперь не перевелись пресловутые "специалисты по общемуязыкознанию", которым предоставлено решать за нас все "проклятые вопросы"? Нельзясказать, что с этим покончено, что лингвисты все как один стали теоретиками,что они не отдают уже в монополию господствующим "авторитетам" разработку теоретическихвопросов. До этогo мы еще не поднялись.

Но мы поняли, что самый верный путь к успеху исследования - смелая постановкаобщих вопросов, решимость самостоятельно выяснить те теоретические проблемы,какие определяют его ценность и интерес.

Фразеология как лингвистическая дисциплина находится еще в стадии "скрытогоразвития". Она интересует многих, над нею задумываются, экспериментируют - истар и млад. В этих опытах она приобретает традицию и характерные черты, ноона еще не сложилась, не оформилась как зрелый плод подготовительных трудов.

Поэтому и самый термин "фразеология", означающий своим содержанием и составомнауку о фразе, употребляется чаще для обозначения материала этой науки.Публикуются работы "о фразеологии" Салтыкова-Щедрина или другого писателя, тогдакак именно такие исследования, а не их материал, следует называть фразеологией.Издаются сборники под заглавием "Фразеология делового языка", хотя там нет никакойнауки о речевых единствах делового языка, а только алфавитный перечень его трафаретов.Говорят о "богатой фразеологии" русского, французского или любого языка, вместотого чтобы говорить о богатстве образными или идиоматическими сочетаниями. Еслибы уже определилась, обособилась в кругу лингвистических дисциплин фразеология,то невозможна была бы такая путаница в употреблении этого термина. А выделениетакой дисциплины нам уже необходимо, ибо всем ясна дилетантская беспомощность,разнобой и безуспешность попутного, случайного разбора этого материала в лексикографии,стилистике, синтаксисе. Всем ясна и важность специального изучения этого своеобразногофонда выразительных средств языка.

Что же является объектом фразеологии? Каково место и отношение ее к другимлингвистическим дисциплинам?

Простое слово - одно слово, как бы оно ни было сложно по семантической структуре,как бы оно ни было идиоматично, непереводимо на другой язык, не относится кобласти фразеологии, - это объект лексикографии и лексикологии.

Только словосочетания входят в круг наблюдений и становятся предметом исследованияфразеологии. Однако не все, не всякие словосочетания. По мнению некоторых лингвистов,например проф. М. Н. Петерсона, свято блюдущего в этом вопросе заветы фортунатовскойшколы, предложение - один из видов словосочетания. Я же следую за сторонникамитого взгляда, что предложение, как выражение завершенной мысли, - более сложнаяформа языкового единства, качественно отличимая от словосочетания, являющегосяэлементом предложения, выражающим неполную мысль, звено мысли. Поэтому синтаксиспредложения и синтаксис словосочетания - самостоятельные и раздельные частисинтаксиса всякого языка. Словосочетание, как языковое единство, стоит междусловом (более элементарной единицей речи) и предложением. Словосочетания, каки слова, представляют материал для построения предложений. Как простейший видвыражения синтезирующей мысли, словосочетания являются расчлененными единствамиречи, относящимися к синтаксису. Но те словосочетания, в которых внутренняяспайка составляющих слов обусловлена семантическим единством, смысловой целостностью,не могут быть объектом синтаксического изучения, - они настолько приближаютсяк лексике, как составные лексемы, что их надо рассматривать либо вполне самостоятельно- во фразеологии, либо в плане лексикологии, лексикографии, как это и делалосьдо недавнего времени. Словосочетание, как особый и своеобразный вид речевогоединства, относительно недавно замечено и выделено языковедами. Далее, сталоочевидным, что богатейший фонд словосочетаний любого языка неоднороден, чтоодна часть его тяготеет к предложению и относится к синтаксису, другая приближаетсяк слову - это "неразложимые сочетания" (акад. А. А. Шахматов), "устойчивые сочетания"(С. И. Абакумов), т. е. тесные единства из нескольких слов, выражающие целостноепредставление. Они разложимы лишь этимологически, т. е. вне системы современногоязыка, в историческом плане. Эта часть словосочетаний должна быть выделена изсинтаксиса, но не может быть передана в ведение лексикологии, - именно она исоставляет предмет фразеологии.

Нельзя оспаривать необходимость и законность привлечения и разработки фразеологическихсловосочетаний в лексикографии. Но там ставится относительно легкая - практическаязадача: объяснить значение и применение фразеологических словосочетаний. С этойзадачей лексикографы успешно справляются. В теории лексикографии не выработаноеще четкое решение вопроса о месте, о правилах размещения фразеологических сочетаний[1].

Гораздо сложнее задачи фразеологии: надо выработать ясную и стройную схемудля систематизации фразеологических словосочетаний, надо выяснить их образованиеи историю, надо уловить закономерность их появления и отмирания, удельный веси соотношение с другими выразительными средствами языка.

Граница, отделяющая фразеологию от лексикологии, на первый взгляд очевидна:в одном случае изучаются простые слова, в другом - словосочетания. Однако идиомы,слитные речения можно бы и не противопоставлять простым словам, а считать ихтолько разновидностью слова - "составными словами" и рассматривать их в особомразделе лексикологии.

Если бы, кроме неоспоримо расчленимых синтаксических сочетаний, существовалитолько идиомы, "составные слова", то, пожалуй, и не было бы нужды создаватьновую дисциплину - фразеологию. Но наряду с идиомами, вполне слитными, семантическицелостными существует еще несколько разновидностей несвободных словосочетаний.Обилие, разнородность и своеобразие этого фразеологического материала не позволяютвключать его целиком в лексикологию, а раз так, то и наиболее близкие к простомуслову - идиоматические речения должны быть выделены из лексикологии и отнесенык фразеологии.

Не сразу можно найти и границу, отделяющую фразеологию от синтаксиса. Та частьсловосочетаний, которой не свойственна заметная интеграция, спаянность компонентов,называется обычно "свободными словосочетаниями". Однако последние работы в этойобласти (акад. В. В. Виноградова) выяснили, что свобода и в этой категории словосочетанийотносительна, далеко не безгранична. Она ограничивается и природой реальногозначения слова (например, лазурь, ивняк, диатез), и грамматическим значением(например, бочковатый, юркнуть, слезиночка), и принадлежностью к определенномукругу стилистических форм языка (например, поведать, околеть), и, наконец,традицией словоупотребления, для некоторых слов очень бедной (например, несусветный:в литературном языке - несусветный вздор, несусветная глупость, несусветнаячепуха, чушь; в диалектах же еще - несусветная боль, несусветное чудо).Эти "относительно свободные сочетания" отчетливо разложимы и подлежат изучениюв синтаксисе, кроме наиболее ограниченных. Если мы имеем лишь два-три вариантасочетаний с каким-нибудь словом, надо относить их к фразеологии, так как в такихслучаях обычно нет четкой членимости, нет полной ясности значения слова. Несвободныесловосочетания, в разной степени слитные по значению, относятся к ведению фразеологии.

А предложения? Как будто не относятся. Но фразеологические словосочетаниякак раз и отличаются от "свободных" именно тем, что они часто выражают завершеннуюмысль и тогда эквивалентны предложению. Следовательно, здесь линейного рубежанет. Фразеологические словосочетания могут быть и полными предложениями.

Однако, обособляясь от лексикологии и синтаксиса по основному материалу изучения,фразеология не расходится с ними по первоначальному направлению исследования.Раскрытие лексико-семантического состава фразеологического словосочетания иопределение его синтаксической структуры, если оно до известной степени расчленимо,- это первые операции фразеолога, предпосылка всякого истолкования, всякой систематизации.Методика этого первого этапа разработки несвободных словосочетаний не отличаетсяот обычных приемов работы лексиколога, лексикографа и синтаксиста - до некоторыхпор их путь один, они помогают друг другу. Но дальнейшая, наиболее важная иответственная работа фразеолога - установление объективных закономерностей образованияи развития несвободных словосочетаний - открывает перед ним иные горизонты,за пределами лексикологии, лексикографии и синтаксиса. Синтаксист довольствуетсяконстатацией большего или меньшего соответствия нормам, большего или меньшегоотклонения от нормы данного языка в словосочетаниях. Причины, происхождениеэтих отклонений, функции их в современном языке и на предшествующих этапах егоразвития - вот задачи, которые будет разрешать фразеология, а не синтаксис.Лексикографы констатируют отклонения в значении слов, входящих в устойчивыесловосочетания, приводят и поясняют их в словаре, но не их дело, по крайнеймере с тех пор, как выделилась фразеология, устанавливать шкалу обесцвечивания,размывания значений слов-компонентов в идиомах, не их дело - установить полнуюсхему соотношений смыслового ядра и подчиненных элементов значения идиомы, неих задача - история формальной и смысловой структуры несвободных словосочетаний.

Так определяются отношения фразеологии к соседним дисциплинам и ее основныезадачи.

Предпосылки фразеологии подготовлены были в лексикографии и стилистике. Впрактике словарного дела уже давно (в России более трех столетий тому назад)приводятся и поясняются словосочетания с особым значением, не сводящимся к обычномузначению его компонентов.

Уже в "Азбуковниках ... неудобь познаваемых речей" и "Алфавитах, сказующихтолкование иностранных речей" XVII в. собраны из библейских текстов и переводныхкниг многие темные выражения и пояснены переводом на общепонятный язык. Так,в "Алфавите" (из рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР, № 446, л.150) под словом тризна приведено и словосочетание: "на тризну- на подвиг против сопостат". В "Азбуковнике" (список XVI-XVII вв.), напечатанномв V книге "Сказаний русского народа" (изд. Сахарова), на с. 173: "Непщевативины о грЬсЬх - мнЬти инаго быти виновна своему прегрЬшенiю, а не на сявину своего предткновенiя возлагати"; на с. 174: "Ныреве Семирамстiи- столпи Семирама, царя индийского. Слышах ты нырища столбами называеми,не мни быти им простыми столбами, яко бывают в палатах подпор ради и сводов,но столбы тiи бяху аки башни превелики и высоки, внутрь их восходы, палаты четверокровныи трикровны..." [2]. Несколько несвободных словосочетанийиз разговорной речи XVI в. истолковано в "Парижском словаре московитов 1586г.", например: "яз по нем порука" (520); "мясо не поспело, мясотуго" (472-473).

Еще больше данных по русской идиоматике начала XVII в. в Pyccкo-английскомсловаре Ричарда Джемса 1618-1619 гг. (о них ниже). Федор Поликарпов в "ЛексиконеТреязычном" (русско-греко-латинском) 1704 г. тоже разъясняет два-три десятканесвободных словосочетаний из разговорного обихода образованных людей Петровскойэпохи:

1) л. 129 об.: по чину уряжаю (воинство) ...ordinare milites (т. е."строить войска в боевой порядок");

л. 130: извихаю ногу ...extorqueo talum, laxo;

2) л. 30 об.: Правды своея отступаю ...de jure suo decedere (т. е."поступаться своими правами");

л. 164 об.: ЛЬть ми есть, вольно мнЬ; л. 152 об.: на моей сie воли;

л. 182: Належитъ мнЬ сie, зри пристоитъ или приличествуетъ;

л. 179: На возьми! ...ессе accipe, en sume;

там же: набиваю уши (кому) словами ...insusurro aliquid alicui (нашептываю,докучаю);

л. 183: на ниткЬ виситъ, пословка о дЬлЬхъ окончения ждущих;

там же: наницъ, наничь, на выворотъ одЬваю (одежду);

л. 185: На руку мнЬ сie, сирЬчь угодно или в пользу.

Громадное количество фразеологического материала собрано и объяснено в двухсловарях Академии Российской и в Словаре церковнославянского и русского языка,сост. II отд. Академии наук, 1847 г., в Толковом словаре живого великорусскогоязыка В. И. Даля и позднейших больших словарях русского языка. Однако эта вековаяработа по накоплению фразеологического материала только в начале XX в. получилатеоретическое обоснование.

Русские лингвисты первые продвинули разработку вопроса о словосочетаниях всинтаксическом плане (акад. Фортунатов, акад. Шахматов, проф. Поржезинский,проф. Абакумов, в последнее время акад. Виноградов).

В стилистико-семантическом плане много сделала для выяснения типов фразеологическихсочетаний "швейцарская школа" Ф. де Соссюра - Альбер Сеше и Шарль Балли. В книгеШ. Балли "Traite de stylistique francaise" (2Ed., Heidelberg, 1921, pp. 66-92)была дана первая развернутая классификация фразеологических речений. Я перескажуее, так как акад. Виноградов в своих статьях, упоминая о ней, не приводит еев полном виде. Проверяя эту классификацию на русском, литовском и латышскомфразеологическом материале, я подобрал свои примеры, которые должны облегчитьчитателю восприятие и критическую оценку этой схемы.

Полярными разновидностями Ш. Балли считает: а) неразложимые единства (unitesindecornposables) и б) переменные словосочетания (groupements passagers).

Между ними можно наметить, по его словам, сколько угодно промежуточных разновидностейсловосочетаний, обладающих убывающей степенью слитности. Но конкретизирует онлишь одну промежуточную категорию "стереотипных оборотов речи" - с четырьмяподвидами:

1. Фразеологические речения, в которых связь элементов настолько тесна, чтоони по значению почти неразграничимы, хотя синтаксическая членораздельностьналицо: avoir lieu - 'случиться, произойти'. Русские: чёртова кукла, из-подпалки, дать осечку; литовские: gala gauti - 'погибнуть', vejovaikas - 'ветрогон'; латышские: labu tiesu - 'изрядно, порядочно',vera liekams - 'достопримечательный'.

2. Устойчивые словосочетания, в которых определительный элемент имеет лишьусилительное значение, а его собственно-первоначальное значение ослаблено: chaleuraccablante, chaleur suffocante, une reconnaissance infinie (т. е. 'удручающий,удушающий зной', 'бесконечная благодарность'). Русские: страшно молод, миллионтерзаний; литовские: graudziai verkti - 'горько плакать', буквально'жалостно плакать'; латышские: augu dienu, augu muzu - 'весь день, весьвек'.

3. Определительный элемент стереотипного словосочетания полнозначен и составляетсильнейшую по смыслу часть его, но все-таки он сливается со своим определяемымв некоторое относительное единство: desirer ardernment - 'пламенно желать',battre en retraite - 'бить отбой'. Русские: светлая голова, нечаяннаярадость.

4. Составные части речения относительно самостоятельны и находятся как быв равновесии, но значение его так целостно, что вполне синонимично одному словуи, во всяком случае, соответствует единому понятию. К этой категории, переходнойот стереотипных словосочетаний к свободным словосочетаниям, Ш. Балли относитвсе сложные термины, начиная с chemin de fer - 'железная дорога'. Русские:воспаление легких (= пневмония), повивальная бабка (= акушерка),сестра милосердия; литовские: sokiu vakaras (vakarelis)- 'танцулька', radijo aparatas; латышские: deguna dobums - 'носоваяполость', valeja vestule - 'открытка'.

Ш. Балли уделил много внимания установлению критерия для четкого выделения"неразложимых единств". Эти критерии подразделены у него на внешние и внутренние.Решающими он считает только внутренние критерии: 1) возможность подыскать равнозначноевыражение того же значения одним словом; 2) забвение значения составляющих слов.Это отличие идиоматических оборотов речи особенно отчетливо выступает в техслучаях, когда они содержат архаизмы, неупотребительные вне данной идиомы, иногдасовсем непонятные. Наличие грамматических архаизмов тоже делает очевидной неразложимостьидиомы.

Внешних критериев два: I) неизменность порядка слов; 2) незаменимость компонентойсловосочетания.

Однако Ш. Балли показал на ряде французских примеров, а позже В. В. Виноградовна русских примерах, что эти критерии ненадежны и могут быть приняты толькокак вспомогательные. Неразложимые сочетания нередко допускают и частичную заменуслов и их перестановку: выставить (или пригвоздить) к позорномустолбу; мелким бесом вьется (или вьется мелким бесом) и т. д.

Те из несвободных речений, какие наиболее приближаются к неразложимым единствам,естественно, могут определяться и выделяться с помощью этих же внутренних ивнешних критериев.

В плане стилистического исследования фразеологического материала Ш. Баллипоказал и большое значение эмоционально-зкспрессивного содержания речений длясоздания фразеологических единств.

Итак, в классификации Ш. Балли остро и разносторонне охарактеризованы полярнопротивоположные типы словосочетаний, но довольно расплывчато или уклончиво намеченыпромежуточные категории. Он выделил шесть групп словосочетаний, сводящихся ктрем основным: неразложимые, стереотипные и переменные.

Заметный шаг вперед в разработке теории устойчивых словосочетаний сделал акад.В. В. Виноградов. В 1946 г. он опубликовал статью "Основные понятия русскойфразеологии как лингвистической дисциплины" [3].В 1947 г. появилась новая статья В. В. Виноградова "Об основных типах фразеологическихединиц в русском языке" [4]. В этой второй статье,представляющей вторую редакцию первой статьи, мы находим более обстоятельнуюи богатую иллюстративными материалами классификацию фразеологических словосочетаний.По этой статье я и воспроизведу его схему, сравнивая ее с классификацией Ш.Балли, что позволит наглядно показать медленный, но неоспоримый прогресс в разработкеэтой новой проблемы.

Разносторонне и на широкой основе выяснен в работах акад. Виноградова вопрособ ограниченности (или об относительности) "свободы" сочетаний любого словав языке. Эти наблюдения и выводы имеют большое значение не только для фразеологии,но и для синтаксиса. Я приведу дополнительные материалы ввиду важности пониманиятого тезиса, что в классификацию фразеологического материала должны входитьи так называемые свободные словосочетания как отправная, исходная категория.

Итак, сочетаемость слова ограничивается в любом языке, как уже упомянуто выше,целым рядом факторов:

1. Грамматическими значениями слова. Например, в русском языке, каки в литовском, латышском, украинском и т. д., наречия, как правило, не сочетаютсяс именами существительными, названия одушевленных предметов сочетаются с однимопределенным кругом глаголов и прилагательных, названия неодушевленных предметов- с другим кругом глаголов и прилагательных и т. д.

2. Реальным значением слов. Например, литовское gageti или gagenti,gaguoti - говорится только о гусях и утках, а соответствующий этим литовскимглаголам русский глагол гоготать употребляется в прямом значении толькоо гусях, а переносно - о грубоватом, раздражающем мужском хохоте. Литовскиеsartas, deresas, как и соответствующие им русские прилагательные буланый,чубарый - употребляются только в словосочетаниях, описывающих лошадей.

3. Стилистическим тяготением слова, принадлежностью к определенномуязыковому стилю. В Литовско-русском словаре Ю. Шлапялиса (1921-1926, т. I, с.123) читаем; Zmones valgo, galvijai eda, pauksciai lesa (т. е. 'людиедят, скотина жрет, птицы склевывают'). А вот в латышском языке нет такого стилистическогоограничения в употреблении глагола est, и в русском также. Словарь Mulenbach-Endzelin.Latviesu valodas vardnica (т. VIII, с. 577) дает такую формулу гостеприимства:lai veseli edusi! (соответственно русскому ешьте (или кушайте)на здоровье!), но наряду с этим глагол est употребляется и о свиньях,лошадях: sivens labi edas, pamest zirgam est. Ср. в русском: "Дайребенку есть!", "Я хочу поесть", "Этого и собака не станет есть!"и т. д.

4. Традицией словоупотребления. Есть немало слов в любом языке, о которыхв больших словарях замечают: "редко", выделяя их по малоупотребительности. Этиредкие, отмирающие слова были когда-то ходовыми, неограниченными в своей сочетаемости,но, в силу тех или иных причин, вытесняются на данном этапе развития языка болееактивными в нем синонимами. Поэтому употребление этих устаревших слов ограничиваетсянесколькими традиционными формулами. Например, слово околичность в Словаре2-го отд. АН 1847 г. (т. III, с. 58) определяется в трех значениях ('окрестность','побочное обстоятельство','предметы, окружающие главные фигуры на картине')как широко употребительное слово. То же в Толковом словаре В. И. Даля (изд.3-е, т. II, с. 1716). В Толковом словаре под ред. Д. Н. Ушакова хотя н даноразвернутое определение значения, но примеры даны только на формулу: без(всяких) околичностей. В сокращенной переработке этого словаря введена помета"устар." (см. Словарь русского языка. Сост. С. И. Ожегов. Изд. 2-е. М., 1952,с. 401). < Ограниченность сочетаемости этого и подобных слов нисколько не зависитни от его основного значения, ни от грамматического значения, ни от стилистическогоколорита. Остается только непонятная на первый взгляд "законность традиции".

Не следует ли нам отказаться ввиду сказанного от термина "свободные словосочетания"и называть их изменяемыми или переменными словосочетаниями - в отличие от неизменяемых,неизменных или устойчивых словосочетаний?

От этой исходной категории, господствующей в каждом языке, акад. Виноградовотличает еще три другие:

I. Фразеологические сращения. Словосочетаниям этого разряда обязательносвойственна семантическая неразложимость и, факультативно, синтаксическаяили грамматическая неразложимость. Примеры: ничтоже сумняшеся - 'решительно,без колебаний'; и был таков (и была такова) - 'скрылся'. Эти словосочетаниясинтаксически членораздельны, но семантически неразложимы.

Применение классификации акад. Виноградова к литовскому или любому другомуязыку может послужить практической проверкой ее, поможет нам подтверждениемдостоинств или обнаружением ее недостатков. Я приведу поэтому литовские примеры.

В большом академическом Словаре литовского языка (Lietuviu kalbos zodynas,т. II, 1947, p. 311) под глаголом deti находим фразеологическое сращениеKas (tau) des в значении 'нет': Ar yra speigo? - Kas tau des (Большоймороз? - Нет!) (Шатес). Kas tau des brangius javus - pusdykiai pardaviau!(Где уж там дорогое жито - почти задаром продал!) (Эржвилкас). Аr daug simeta abuliu - Kas des daug! (Много ли в этом году яблок? - Где уж там! ='нет') (Вейвирженай).

II. Вторая группа в схеме акад. Виноградова получила наименование фразеологическиеединства. Она отличается от первой смысловой разложимостью и большей самостоятельностьюкомпонентов.

Русские примеры: поминай как звали (= 'пропал, погиб'), бабье лето(= 'теплые дни осени'). Сюда относит акад. Виноградов и термины-словосочетания:красный уголок и под.

Литовские примеры: a) Moteriskes truputi, i kuoda idejusios pradejo koznavyra savo pelkti. LKZ, II, p. 302 (Бабы немного подвыпили, начали - каждаясвоего - мужей бранить). Выражение i kuoda ideti - буквально 'в чубокзаложить' (ср. русское заложить за галстук) означает 'немного захмелеть',здесь каждое слово сохраняет еще бледный контур своего прямого значения, а совокупностьих порождает то переносное значение, которое на этом слабом фоне прямого значенияприобретает юмористический колорит; б) Та jau padejo sauksta (= mire).LKZ, II, p 302 ('Она уже померла' - буквально 'положила ложку').

Немало словосочетаний этого типа образуется в различных языках от числительныхв несобственном, несчетном значении: сто раз говорил вам! (= 'часто повторял');за тридевять земель (= 'далеко-далеко').

В литовском: a) Gardu kaip devyni medus (буквально 'вкусно, как девятьмедов', т. е. 'очень вкусно'); б) Devynios galybes ziurkiu (='несметноемножество крыс' - буквально 'девять могуществ крыс; в) Greitas kaip devynivejai (= 'быстрее ветра' - буквально 'как девять ветров').

Эта категория устойчивых сочетаний - в любом языке - значительно более широкапо объему, чем сращения.

Определяя факторы, способствовавшие ее распространению, акад. Виноградов указална эмоционально-экспрессивную окраску и ритмическую симметричность, рифму, какна факторы, ускоряющие и скрепляющие спайку элементов словосочетания. Примеры:а) Вот тебе и на!.. Белены вы объелись! б) Федот да не тот! Еле-еледуша в теле!

III. Третью и последнюю группу акад. Виноградов называет фразеологическимисочетаниями. Они образуются словами с несколько ограниченной сочетаемостью,но стоят ближе всего к переменным ("свободным") словосочетаниям.

Русские примеры: Беспробудный сон. Беспробудное пьянство. (Есть лидругие сочетания со словом беспробудный?) Затронуть честь (~ гордость,самолюбие).

Итак, у акад. Виноградова четыре разряда словосочетаний. Его классификационнаясхема более широка по охвату, более равномерна по соотношению разделов, а главное,характеристика основных групп разработана более обстоятельно. Нечеткими оказалисьграницы третьего разряда - от них незаметно переходим к переменным ("свободным")словосочетаниям, да и "фразеологические единства" переливаются во "фразеологическиесочетания" так легко, что можно спорить чуть ли не о каждом примере. Почему,скажем, терминологические сочетания относятся ко II, а не к III разряду? В схемеШ. Балли они поставлены ближе всего к "текучим" (переменным) словосочетаниям.Термины красный уголок или заочное обучение так же членораздельны,как беспробудное пьянство или затронуть честь, и так же обладаютприбавочным значением, восполняющим значимость каждого из составляющих слов.А словосочетания II разряда ("фразеологические единства") отличаются от терминологическихгораздо более заметным удалением от первоначального значения, затемнением основногозначения слов-компонентов. Только древние терминологические пары могут бытьсближены с тесными фразеологическими единствами II разряда (например: груднаяжаба, антонов огонь, галантерейная лавка, тайный советник). Современныеже сложные термины (аналитическая геометрия, партийная демократия, реактивныйдвигатель), стремящиеся к точности и сообразности, гораздо ближе к текучим(переменным) словосочетаниям, чем к фразеологическим единствам.

Важным отличием метода акад. Виноградова во фразеологии необходимо признатьего разыскания исторического характера. Для ряда фразеологических сочетанийон нашел старшие, более ранние формы в источниках XVIII в., что позволило емупроследить изменения в их составе и структуре на протяжении двух столетий.

Когда-то полное речение: Ни в зуб толкнуть не смыслит! постепенно сократилось:Ни в зуб толкнуть! и даже: Ни в зуб! [5].

Эти наблюдения над изменениями фразеологического материала, требующие историческихисследований, вплотную подвели акад. Виноградова к перестройке описательнойфразеологии в историческую. Но он не сделал этого важного шага.

Такова краткая история фразеологии как науки.

Существенным недостатком предложенных до сих пор классификаций является ихограничение материалом современного и притом почти исключительно литературногоязыка.

Для "швейцарской школы" этот отказ от историзма в построении фразеологии былпринципиально важен, как последовательное проведение разграничения синхроническогои диахронического языковедения. Всякая попытка восстановить пройденные этапы(неодобрительно именуемая в этой школе "этимологизацией") будто бы разрушаети умерщвляет фразеологические образования. Диахронические исследования должныякобы сосредоточиться на изменениях формы, а реконструкция значения, пониманияоборотов речи субъективна и сомнительна, так как обычно у нас нет богатой ипоследовательной документации изменений их смысловой стороны [6].

Методологически порочная антитеза синхронической и диахронической лингвистики,приводящая к предубеждению, скептицизму и запретам в отношении историческойсемасиологии, закрыла для А. Сеше и Ш. Балли путь к исторической фразеологии.Тезис об утрате неразложимости фразеологических сочетаний при историческом ихисследовании ("этимологизации"), справедливый сам по себе, привел Ш. Балли кнеправильному выводу, к отрицанию исторического плана разработки фразеологии.

Акад. Виноградов дал яркие примеры важности и законности исторических справоки сопоставлений во фразеологии, но он не перешел от разрозненных наблюденийисторического порядка к перестройке всей системы классификации; его схема также син-хронистична, как и схема Ш. Балли. Мы видим теперь необходимость такойперестройки. Признавая вполне целесообразным сохранить синхронистическую ограниченностьизучения фразеологии в литературной стилистике (например, в языке того или другогописателя), мы вполне осознали насущную необходимость исторической разработкифразеологических материалов по всем доступным источникам: памятникам письменностис X в., фольклорным текстам и диалектальным данным. В этом мы видим теперь основную,решающую задачу.

Несколько попутных замечаний о факторах образования фразеологических единствмы встретили в книге Ш. Балли (эмоционально-экспрессивное содержание речений,сакраментальная неизменяемость, недвижимость некоторых формул); вскользь касаетсяэтих факторов и акад. Виноградов. Однако всякому читателю ясно, что замечанияв этих работах не решают вопроса, не приближают к его решению. Несомненно, чтопроисхождение, пути и закономерности образования фразеологических сочетаниймогут быть выяснены только при историческом построении фразеологии, при разработкевсех богатств средневековой и древнейшей идиоматики, устойчивых словосочетанийкак русского, так и других языков. А пока этим не занимались, вопрос об их происхождениии закономерностях исторического развития остается без ответа.

Большое значение для фразеологии как лингвистической дисциплины будет иметьи широкое применение сопоставлений, сравнительного метода. Не только громадноеколичество уже известных соответствий во фразеологии различных языков, но иобщие закономерности их истории будут раскрыты этим путем наряду со специфическимизакономерностями конкретной истории отдельных идиом в том или другом языке.

Едва ли можно оспаривать тезис, что все "неразложимые словосочетания" (идиомы,фразеологические сращения) явились в результате ряда деформаций словесного выражениямысли, когда-то вполне ясного, недвусмысленного и конкретного, отвечавшего нормамживого языка и по грамматическому строению, и по лексическому составу, и посемантическому содержанию. Семантическая слитность, целостность образуется раньше,скорее. Для "созревания" грамматической неразложимости нужны века.

Рассмотрим ряд примеров исторической эволюции фразеологических словосочетаний.

В рукописном сборнике пословиц XVII в., изданном П. К. Симони [7],мы находим богатый материал для истории русской фразеологии. Большинство пословицсодержит в себе фразеологические словосочетания разных степеней слитности. Тольконемногие пословицы совпадают в этом сборнике с современными (№ 2639: "Что своза упало, то пропало"); чаще соответствующие пословицы нашего времени отличаютсяв одной-двух деталях (№ 2648: "Шила в меху не утаить"), но значительная частьпословиц этого сборника вышла из обихода, поэтому фразеологичность их вскрываетсятолько при историко-сравнительном анализе. Подбор вариантов пословиц, включенныхв этот сборник (а также и по другим источникам), выстраивание их в историческийряд на основании исторической грамматики, исторической лексикологии и историческойсемасиологии позволяет раскрыть их смысл, идиоматичность некоторых элементових состава и проследить эволюцию этой идиоматичности.

На с. 79 издания П. Симони под № 199 находим: 1) "Были те рога в торгу". Этословосочетание непонятно, хотя каждое слово нам хорошо известно. Причина непонятностиэтой идиомы в ее фрагментарности. Сопоставляя ее с другим вариантом (с. 80,№ 242): 2) "Быть богату - быть и рогату", мы уже можем строить какие-то догадкио значении "рогов в торгу". Но еще большую ясность и уверенность в правильномпонимании дает привлечение третьего варианта (с. 82, № 311): 3) "Буду богат- буду рогат, кого захочу, того избоду". Эта наиболее полная форма пословицыне требует никаких пояснений, она не содержит никакой идиоматичности. В предыдущемварианте, как ясно из сопоставления, она имеется, но в слабой степени, так каклегко догадаться, что смысл ее такой: 'Кто богат, тот должен (тому надо) и постоятьза себя'. Первый, наиболее деформированный вариант лишь в связи со вторым итретьим может быть расшифрован примерно так: 'Была когда-то у него (у тебя)сила за себя постоять'. В формуле были те рога в торгу сохранился толькосмутный отголосок конкретного содержания первоначального речения, оно сталообобщенно-иносказательным.

В литературном языке XIX в. употребительно было фразеологическое сращениеразузнать всю подноготную [8]. Оно восходитк средневековью, к эпохе жестоких пыток в застенках Московской Руси. До XVIIIв., пока забивание спиц, раскаленных иголок под ногти было хорошо и широко известнокак обычная пытка при допросе, - формула того времени: вызнать всю подноготную(правду) была полностью разложима и конкретна по значению. Она становитсяидиоматичной, семантически неразложимой с того момента, когда утрачивает реальноезначение и приобретает метафорическое. Меняется несколько и словесный составформулы; узнать всю подноготную теперь значит: 'разузнать все интимныеподробности, все личные тайны'.

В "Слове Даниила Заточника" (основная редакция XII в.) читаем фразу (XXIII):"Дивiа за буяном кони паствити, тако и за добрым князем воевати" [9].В XII в. это было прозрачным образным сравнением: "Как легко (хорошо) пастиконей за бугром, так и воевать на стороне владетельного князя". Почему легко?С горы вовремя увидишь, уследишь всякую опасность, да и от непогоды под горойнайдешь защиту. Однако уже в XVI-XVII вв. это речение стало непонятным, сталосемантически да и лексически неразложимым, - отсюда такие разночтения в спискахXVII в.: "Дивя бо за бояш кони пасти" (список Никольского); "Дивя на боянЬмкони пасти" (список Барсова). Эти искажения показывают, что слово дивья- 'легко', до сих пор живое в валдайских и некоторых вологодских, архангельскихговорах, и слово буян - 'бугор', известное в псковских и некоторых новгородскихговорах, исчезли из общенародного и из литературного языка уже в Московскуюэпоху. Непонятность этих двух слов сделала фразу Даниила Заточника сперва идиоматичной,а потом и вовсе темной.

С помощью изустной традиции народных говоров разъясняется смысл и другогофразеологического оборота в том же памятнике (XVI): "Никто не может соли зобати",что значило 'никто не станет есть соль с горсти (как ягоды)'. Идиоматичностьсоздана здесь смелым образным сочетанием глагола зобати с неожиданнымдополнением соль.

Сопоставление с другими памятниками помогает реконструировать смысл фразеологическогосочетания впадать в вещь у Даниила (Заточника (XXXIII): "И князь не самвпадаеть в вещь, но думци вводять". Смысл этой фразы раскрывается присопоставлении с такими: "...въ ПьсковЬ миряне судять поповъ и казнятъ ихъ въцерковьныхъ вещехъ" [10] (Грамота митр.Киприана 1395 г.), "О согрЬшьшиихъ въ различныихъ вещьхъ" (вар.: грЬсЬхъ- Ефремовская Кормчая). Значение слова вещь в нашем контексте редкое,(необычное: 'проступок, грех, преступное дело'; следовательно, впадать ввещь - формула, синонимичная совершать грех, преcтyпление, но, вотличие от последней, идиоматичная.

Уже для XII в. неразложимым было словосочетание: "(возвеселюся) яко исполинтещи путь" [11], так как оно представляетглухой отголосок преданий о нашествии завоевателей в очень отдаленном прошломдаже для XII в., о готском племени опалов (исполов), от имени которых произошлонаше нарицательное слово исполин. Ср. такое же идиоматичное речение -осколок предания о племени аваров: "погибоша аки обре" в "Повестивременных лет".

Почему фраза "В воду глядит, а беду говорит" включена книжником XVII в. всборник пословиц? [12] Пока эти слова толькоописывали ворожбу, непосредственно отражая жизненный опыт, они были "свободным"словосочетанием. Когда же утрачена была вера в колдовство, эта формула сталавыражать насмешку над колдунами и получила возможность иносказательного примененияк другим случаям загадочного или несуразного поведения. Тогда и образуется такая"прибавочная значимость" словосочетания, которая выводит его из "переменных"в разряд устойчивых, идиоматичных словосочетаний. Эта новая функция реченияи послужила основанием для включения его в сборник пословиц.

Еще пример из того же сборника: "Гуси летят с Руси, а сороки в Запороги" [13].На первый взгляд, здесь картина осеннего перелета птиц. Какой же был второйсмысловой план этой поговорки в XVII в.? Ключ к этой народной загадке дает последнееслово - Запороги. Это иносказание, притом до некоторой степени затаенное, оперелете крепостных в казачество, через Дикое Поле на Дон и в Запорожье. Ритмичностьи рифма фразеологически скрепляют это речение, а иносказание размывает частныесловесные значения, образуя целостное значение: 'от неволи (ненастья) - в привольныетеплые края!'

Не только в поэтической литературе, но и в деловом языке Московской Руси находимобразную идиоматику, проникшую туда из живого языка:

А пойдет на тебя крымская рать,

Хоти нам птичьим языком весть подай [14].

Разведчики и пограничники в наше время, лазутчики и сторожевое охранение вДревней Руси - со времен "Слова о полку Игореве", а, возможно, и раньше - пользовалисьи пользуются маскировочными звукоподражательными сигналами наподобие птичьегосвиста, птичьего пения, иначе говоря - "птичьим языком". В приведенном источникевыделенный нами оборот речи еще очень близок к первоначально профессиональномусвоему значению, но уже содержит фразеологическую метафоричность, так как вцелом означает: 'любыми средствами и как можно скорее извести, предупреди нас!'Такая образная формула появилась в результате заимствования и перенесения ееиз профессиональной разговорной речи в общий фразеологический запас литературногоязыка, в результате того что обобщенное и более отвлеченное значение заслонилои оттеснило на второй план первое - прямое значение словосочетания.

До сих пор не вышло из употребления метафорическое словосочетание: "Не дожиру - быть бы живу!". Теперь оно понимается так: 'Где уж нам (ему) благоденствовать,только бы выжить!', или еще более иносказательно: 'Всем можно пожертвовать,чтоб не пропасть'. Мы осмысляем этот фразеологический оборот, исходя из современногозначения составляющих слов, хотя и догадываемся, что не все тут укладываетсяв нормы современного языка. Древность этого речения заставляет искать историческиуглубленного толкования исходного значения этого словосочетания, отправляясьот древнерусского значения слова жир - 'добыча, достаток, богатство'.

В "Слове о полку Игореве": "...Кають Князя Игоря, иже погрузи жир воднЬ Каялы рЬкы Половецкiя", далее в текст включена маргинальная глосса: "русскогозлата насыпаша", позднейшая и ошибочная, так как Игорева дружина разметала ипотопила на переправе при отступлении не русское золото, а "злато и узорочьяполовецкие". Основной текст вполне ясен: '...порицают и бранят князя Игоря зато, что утопил в Каяле реке половецкую добычу'.

На этом основании древнейшее значение нашей идиомы можно восстановить в такомвиде: 'Коли не удалось нам вернуться с добычей (победой), так хоть бы живымиуйти'. В пору такого понимания начальная часть этого речения не до жирууже была идиоматична, так как смысл ее выходил за пределы прямого значения.

Проследим теперь путь равития нескольких фразеологических словосочетаний литовскогоязыка. Старшее поколение литовцев и сейчас выражает свое огорчение и раздражениетаким восклицанием: Gyva beda (su juo) - буквально 'живая беда', и значитэто: 'Горе мне (с ним)'. История этого идиоматического речения освещается рядомпословиц, которые я извлекаю из богатого сборника Lietuviy patarles ir priezodziai[15]: Gyvos bedos zmogy apsedo (III, 12161) -'Живые беды его обступили'; Gyvos bedos zmogu skarmalais apredo (III, 12162)- 'Живые беды его в лохмотья нарядили'; Gyvos bedos greitai zmogu ir paskutinesermeksa nuredo (III, 12157) - 'Живые беды скоро с него последнюю сермягу снимут'.

Эти пословицы заставляют вспомнить русские сказки и песни о Горе, где Горе- живое существо, оно спаивает, разувает и раздевает донага героя под видом"мил-сердечна дружка", ведет его к гибели.

Отмирание первоначального сказочного сюжета и образа Горя приводит к разрушениюи перестройке пословиц; возникают новые, в которых осколки древних пословицполучили переносное и более бледное значение: Gyva beda su juo, nei jis arti,nei jis aketi, tik paskui mergas begineti (III, 11781) - буквально: 'Живая бедас ним! ни он пахать, ни он бороновать, только за девицами бегать!' От этой позднейшейформулы в бытовой речи остается одно только начало: gyva beda!

Подобная по форме, но иная по значению идиома: Gyva pekla! пережиласходный процесс распада. Древнейший состав полного речения был примерно таков:Gyva pekla ju (velniu) cia susirinko! (Ill, 11800) - буквально: 'Живое пеклоих (чертей) тут набралось'. Следующий, позднейший вариант: Gyva pekla bedu,nors gyvas zemen lisk (III, 11799) - 'живой ад несчастий, хоть заживо в могилуполезай'.

Забвение образа, расчленение формулы приводит к таким новообразованиям, которыеясно свидетельствуют об утрате первоначального значения: Gyva pekla ju (vaiku)pas mane yra (III, 11801) - 'Их (~ детей) у меня полон дом!' - буквально: 'живойад'.

В самом широком обиходе сохранился еще и такой пережиточный, семантическиопустошенный, идиоматический оборот речи: vargais negalais - в смысленаречия едва-едва. Корни этой идиомы в старых поговорках: Gyvena tarpskausmu, neisbrenda is vargu (III, 11949) - 'Живет в мучениях, не выбредет изнужды'.

Сокращенные варианты: Gyvena tarp skausmu ir asaru (~ vargu, ~ bedu) (III,11948) - 'Живетв муках и слезах (~нужде, ~ горе)'. Наконец: Gyvena vargais negalais(III, 11950) - 'Живет в нескончаемых бедах'.

Позже обломок этого речения превращается в наречие, в котором окончательноугас старый трагический образ.

Такой же переход или сдвиг от жуткого древнего реального значения к бледному,почти лишенному эмоциональной окраски и конкретного содержания - метафорическомувидим и во фразеологической формуле: Gyvam kailio nelupsi (III, 11789) - буквально:'С живого кожу не будешь драть', а употребляется теперь в значении 'Что с неговозьмешь!' Подтверждением этого вторичного значения служит более полная формаречения: Gyvaam kailio nelupsi, о taip nieko daugiau neturi, tai ka is jo beimsi?(Ill, 11790) - 'С живого кожу не будешь драть, а раз у него больше ничего нет,так что же возьмешь с него?'

В русской идиоматике тоже нередки случаи разрыва старой живописующей поговоркии превращения пережиточного фрагмента ее в "неразложимое словосочетание". Говорят:"Голод не тетка" - и мало понятно, как это сложилось; почему не "Голод не роднойотец", например? Старая полная форма поговорки вполне объясняет это: "Голодне тиотка, пирожка не подсунет" (Сборник XVII в., изд. П. Симони, с. 91, № 599).Говорим: "Как с гуся вода" по самым разнообразным поводам, и значит это: '(Его,ее, их) это ничуть не огорчило (не смутило)', а старая формула была значительноконкретней и не допускала такого широкого и вольного применения: "Што с гусявода - небыльные слова" (П. Симони, с. 157, № 2654), т. е. "Несправедливые упреки,обвинения (небылицы) легко опровергнуть".

Очень и очень редко происходил процесс обратного направления: древние сжатыелаконичные формулы идиоматического типа развертываются, раскрываются в болееполный, вразумительный образ, утрачивая при этом идиоматичность.

В сборнике пословиц и загадок XVII в. читаем: "Аще-аще, что меду слаще?" (П.Симони, с. 77, № 131). Можно догадываться, что это была загадка-глум, осмеивающаясластолюбивого монаха или дьячка (вспоминаем злополучного любовника "дражайшейСолохи" в повести Гоголя "Ночь перед Рождеством", дьяка Афанасия Никифоровича).Подтверждение такому пониманию находим в современной частушке:

Ходи милый чаще!

Чего тебе слаще?

Либо сахар, либо мед,

Либо милка обоймет [16].

Такие исключения тоже подтверждают правило, т. е. помогают нам понять природуи пути образования фразеологии.

Весь приведенный мною выше материал показывает, как кристаллизуется идиоматикаязыка. Исходными оказываются свободные обороты речи, полные по составу, нормальныепо грамматическому строю, прямые по значению.

Семантическое обновление наступает обычно в силу все более вольного, переносногоупотребления: от конкретного значения к абстрактному, от частного случая к обобщению.Новое метафорическое значение имеет тенденцию к слитности, к некоторому упрощению.Параллельно этим семантическим процессам происходит обычно утрата некоторыхзвеньев фразы, тех слов, например, которые более всего относились к конкретномучастному значению первоначальной фразы; далее меняется и грамматическая структура,а по мере общего переформирования системы языка старые устойчивые формулы всеболее и более становятся неразложимыми семантически, лексически и грамматически.До наших дней доходят нередко только более или менее загадочные фрагменты древнихречевых стереотипов.

Понятно, что до нашего времени сохранился далеко не весь запас фразеологическихсочетаний прошлых эпох, утраты в этой области гораздо значительнее, чем в словарномсоставе языка. Ведь далеко не полностью наш старый фразеологический запас отражалсяв памятниках письменности, и мы видели уже, что большинство документированныхфразеологических словосочетаний древней поры исчезло из употребления, сталонам неизвестным. Доказательством того, что в общем разговорном обиходе находитсябольшое количество идиоматизмов, не принятых, не фиксируемых в литературномязыке, может служить хотя бы наличие в Толковом словаре Даля множества фразеологическихсочетаний, остающихся и до сих пор за пределами литературного языка. В феодальнуюэпоху различие и дистанция между разговорной речью и книжным языком, как известно,были гораздо больше, поэтому и не книжных, а исключительно разговорных идиом,не оставивших следов в литературном языке, должно было быть еще больше, чемтеперь. Это подтверждают записи разговорных фразеологических словосочетанийв Русско-английско-латинском словаре Ричарда Джемса 1618-1619 гг.

Вот несколько примеров из большого количества имеющихся у него материалов:

л. 70: golova travil (голова травил) - he hath killd a man ('он убил человека');

л. 65: cerdita pogodia (сердито погодье) - foull wether, a storme ('ненастье,буря');

л. 50: вodou posadit (в воду посадить) - to put under the water ('утопитьв воде');

л. 59: otecheskie diti (отеческие дети) - well born men ('люди хорошего рода');

л. 26: Spolate tebea, derisor (исполать тебе) - You doe worthily (насмешливо'вы достойно поступаете');

л. 71: Za chest! (за честь) - I like it ('это мне по сердцу');

л. 55: Rot poluskait (рот полоскать) - to wash the mouth, as they say whenon munday they will drink 3 or 4 charkes of wine and beere to clense their pockmeli('промыть рот - так говорят в чистый понедельник [т. е. первый понедельник великогопоста], когда хотят выпить 3-4 чарки вина, чтобы опохмелиться');

л. 69: Ne statishna deala (не статошно дело) - this is a buisnesse not tobe effected ('это дело не выйдет');

л. 61: Grex le snait! (грех ли знает!) - so they speak in some doubts ('такговорят они, когда находит сомнение').

Вероятно, последнее речение - эвфемизм вместо: Черт ли знает!, теперьговорят: Черт его знает! В каждой из приведенных записей Р. Джемса естьглавный признак идиоматичности - прибавочная значимость.

Подводя итоги сделанных выше наблюдений, мы можем наметить формулировку техусловий, какими определяется закономерность развития фразеологических стереотиповиз переменных ("свободных") словосочетаний:

1. Первым условием образования идиоматических оборотов речи является утратареалии, того жизненного опыта, явления, которому соответствует словосочетаниев своей номинативной функции. Реалия отходит в историческое прошлое или существенноменяется, а это обусловливает потерю прямого значения соответствовавшим ей речевымвыражением, невозможность непосредственного применения словосочетания. Утратуверования, смену воззрений, изменение социальных отношений, как это понятно,мы тоже относим к категории "исторической потери реалий".

Уже в XVII в. казались идиоматичными, например, такие старые поговорки: "Жилбы и в ОрдЬ, только бы в добрЬ" (П. Симони, с. 104, № 994); "В боярскийдвор ворота широки, да з двора уски" (там же, с. 88, № 502).

2. Самым существенным и решающим условием преобразования простого реченияв идиоматическое было семантическое обогащение, называемое метафоризацией,сущность которого в расширении и обобщении значения в сторону образной типичности.

Примеры из сборника пословиц XVII в.: "Ьжь медведь татарина, а оба ненадобе" (П. Симони, с. 160, № 2745); "ЦЬловалъ воронъ курку - до послЬдневаперышка" (с. 154, № 2568), "Было ремесло да хмелемь зарасло"(с. 81, № 271).

3. В долгом речевом обиходе излюбленные выражения утрачивают подробности,укорачиваются, сохраняя лишь самые необходимые элементы, часто - только началоформулы. Привычное, давно известное, всем памятное понимается с полуслова, сполунамека. Первоначальный, нормальный состав речения деформируется, от негоостается сигнальный фрагмент, который скоро превращается в идиому, неразложимоесловосочетание, так как полная и ясная - исходная формула забывается. Таковотретье условие.

В сборнике XVII в. сохранилась полная форма речения: "Хлопот полон рот,а перекусить нечево" (с. 148, № 2410). Теперь говорится только начало:Хлопот полон рот, что и обусловило превращение этого речения в идиому.

4. С этим умолчанием и последующим забвением части словосочетания может бытьсвязано и нарушение первичной грамматической структуры, но и помимо того изменениеграмматической формы речения, сохраняющегося в обиходе веками, происходит всвязи с общей эволюцией грамматической системы языка. Знакомые нам, еще живыефразеологические сочетания в сборнике пословиц XVII в. сплошь и рядом имеютте или другие отличия чисто грамматического свойства: "Волки бы сыты, аовцы бы целы" (с. 86, № 442), "Языкъ Киева даведетъ" (без предлога)(с. 161, № 2763).

Раньше, еще в XVII и XIX вв., говорили: "Трусу праздновать", т.е. 'справлять праздник (святому) Трусу' (иронически), а теперь: "Трусапраздновать".

Предложенный мною перечень условий закономерного образования фразеологическихстереотипов может вызвать такой вопрос: а могут ли образоваться, образуютсяли идиомы в современном языке? Или это характерно только для пройденных этаповистории языка, и новых идиом не будет?

Для того чтобы идиома как фрагмент забытого речения, которому свойственнаполная спайка компонентов (семантическая, а часто и грамматическая неразложимость),могла вполне созреть, нужны века. Но фразеологические словосочетания включаютне только идиомы, а и единства разной степени слитности. Следовательно, в современномязыке могут зарождаться такие целостные словосочетания. На протяжении XIX -XX вв. можно наблюдать переход от вполне текучих ("свободных") к устойчивымсловосочетаниям, часть которых, возможно, превратится со временем в идиомы.Переходные типы от простых выражений с прямым и конкретным значением к фразеологическимстереотипам возникают и сейчас. Нет никаких оснований отрицать дальнейшее обогащениеязыка фразеологическими средствами на современном этапе его развития. Путь мыслиот частного к общему, от конкретно-единичного к типично-обобщенному отражаетсяв языке созданием метафорических, образно-иносказательных выражений, а дальше- отвлеченно-точных формул и условно-символических обозначений. Иными словами,создание фразеологических словосочетаний неотъемлемо присуще историческому развитию,обогащению и совершенствованию языка.

Поэты и писатели нередко находят применение ходовым метафорическим словосочетаниями идиомам не в их традиционном составе, а в обновленном виде, для полной ясностиих применения к частному случаю или для нового их понимания. Ср.: "рыцарибезнаказанной оплеухи" (вместо рыцарь печального образа) или "пустоцветыкрасноречия" (вместо цветы красноречия) у Салтыкова-Щедрина; "любиво все лопатки" (вместо беги во все лопатки) у Чехова [17].

Примеры "идиом в зародыше" могут послужить проверкой правильностипредложенного выше определения условий образования идиоматических сращений.

На экзамене я услышал от студентки, смущенной вопросом, на который она нерассчитывала, такой ответ: "Это для меня потемкинская деревня!"

Фразеологическое сочетание потемкинские деревни употребляется уже давно,по крайней мере с начала XIX в. Первоначально конкретное наименование тех эфемерныхдеревень, которыми обставил "светлейший князь" Потемкин-Таврическийпуть следования в Крым царицы Екатерины II с иностранными послами, скоро сталиносказательным обозначением показного, мнимого благополучия, затем всякоговообще очковтирательства. Так было до сих пор для тех, кто знал историю и вернопредставлял себе происхождение выражения "потемкинские деревни". Нонекоторые представители нового поколения, недостаточно осведомленные в русскойистории XVIII в., переосмысляют этот ходячий оборот речи. Они ассоциируют егоуже не с именем Потемкина-Таврического, а с "потемками" или "темнойдеревней". Поэтому стало возможным и заменить форму множественного числаформой единственного: "Это для меня - потемкинская деревня!"

Приведу литовский пример.

В романе выдающегося литовского писателя Виенуолиса "Пуоджюнкиемис",в сцене схватки революционно настроенных рабочих с агитаторами клерикальнойпартии во время предвыборной кампании буржуазной эпохи, читаем такую реплику:Ar tu zinai, kas tai yra davatka? ('Знаешь ли ты, что такое девотка?'); Taivelnio nesta - ir pamesta - zmogysta!

В дореволюционной литовской деревне девотки (старые бабы "святоши")были добровольной агентурой ксендзов, сплетничали, клеветали, шпионили, доносили,губили людей. Понятна ненависть и отвращение к ним молодежи, передовых людей.Эта социальная оценка и выражена здесь в шутливой формуле, скрепленной ритмоми рифмой, она имеет признаки фразеологичности и, вероятно, распространится как"крылатое словцо". Приблизительный перевод второй части реплики: 'Этогоре-человечица, чёртом ношена, да брошена!'

Дальнейшим итогом этой работы должна явиться такая классификация фразеологическогоматериала, которая отвечала бы нуждам исторической фразеологии. Если в основуклассификации, как показано, необходимо положить исторический принцип становленияидиом, постепенного накопления идиоматичности в развитии от текучих словосочетанийк неразложимым, то и разряды в классификационной схеме должны отражать отдельные,ясно различимые этапы развития и перестройки исходных словосочетаний.

1. Итак, первый разряд - это переменные словосочетания, господствующиев каждом языке на любом этапе его развития.

По ступеням восхождения к неразложимым сочетаниям (идиомам) ближайшей категориейв имеющихся классификациях должны быть переходные от свободных к устойчивым,стереотипным словосочетаниям. В схеме Ш. Балли - это терминологические сочетания,четвертый подраздел среднего (2-го) типа. Я исключаю такую группу по приведеннымвыше соображениям: новые научные сложные термины вовсе не относятся к фразеологическимсловосочетаниям, а традиционные, средневековые или античные сложные терминынадо распределить между группами метафорических и неразложимых, смотря по ихсоставу. Не вижу надобности и в сохранении третьей группы в схеме акад. Виноградова("фразеологические сочетания"), так как сюда попадают выражения сминимальной степенью идиоматичности, находящиеся как бы на периферии подлиннофразеологических соединений, не имеющие своих характерных и показательных примет.Это преходящий, кратковременный эпизод в истории образования идиоматики языка.В классификации, прежде всего, должны быть четкими границы разрядов; так и былобы, если бы деление имело историческую базу, если бы группировалсиь достаточнооформившиеся, определившиеся разновидности, а не зыбкие "проходные"явления.

2. Второй разряд словосочетаний отчетливо выделяется наличием стереотипности,традиционности и метафорического переосмысления, отхода от первоначального значения,иносказательным применением. Мы назовем эту группу метафорическими словосочетаниями- по главному, определяющему их признаку. Это соответствует "фразеологическимединствам" в схеме акад. Виноградова.

3. Третий и последний разряд - идиомы ("фразеологические сращения"акад. Виноградова и "неразложимые речения" Ш. Балли). От метафорических словосочетанийидиомы отличаются более деформированным, сокращенным, далеким от первоначальногосоставом (лексическим и грамматическим) и заметным ослаблением той семантическойчленораздельности, какая и обусловливает метафоричность, т. е. смысловую двуплановость.Идиомы, как было сказано, образуются в итоге долговременного развития и формыи значения словосочетаний; это последний этап, так как в дальнейшем они могуттолько выпадать из фразеологического запаса, либо превращаясь в служебные элементыречи, либо вовсе исчезая из обихода.

Предложенная трехчленная схема отражает основные этапы истории словосочетания- от "свободного" к неразложимому. Сперва наименование реалии - прямое выражениевосприятия какого-нибудь явления действительности, затем переносно-образноевыражение обобщающей мысли, наконец, условный символ, в котором образность,семантическая двуплановость затемняется. Чем дальше зашла внутренняя и внешняядеформация или перестройка первичного выражения, тем меньше образности, тембледнее и отвлеченнее его значение. Ну что, например, осталось от былой образностив идиоме Как пить дать, ставшей синонимом наречий неминуемо, обязательно?

Итак, не шестичленная и не четырехчленная, а более простая - трехчленная схема:

а) обычные словосочетания (переменные, "свободные");

б) устойчивые метафорические словосочетания ("фразеологические единства","стереотипные речения");

в) идиомы ("фразеологические сращения", "неразложимые речения").

Можно ли ограничиться изучением фразеологического материала в историческомплане? Нет, конечно. Вопросы о применении его, о судьбах в современном языке,об удельном весе в фонде выразительных средств языка - не менее важны. Но функциональнаяхарактеристика несвободных словосочетаний лежит всецело в области стилистики.Едва ли можно на первый план стилистического изучения идиом и метафорическихсловосочетаний выдвинуть степень спаянности элементов, взаимоотношение первогои второго компонентов.

Для стилистики наиболее актуальны вопросы: 1) о "внутренней форме" фразеологическихсоединений, о втором семантическом плане, образе; 2) о типической широте обобщения;3) о мотивировке включения фразеологических материалов в контекст, в литературнуюкомпозицию; 4) об отношении лексико-семантического состава и грамматическойструктуры идиомы к живым нормам языка.

Наконец, для стилистики небезразлично определение ближайшего источника, социальнойсреды, откуда пришло в литературный язык вообще или в язык данного писателято или другое устойчивое словосочетание. Стилистический эффект книжно-литературныхидиом отличается от эффекта фразеологических стереотипов фольклора или народныхговоров, а еще более ощутимы в стилистическом отношении профессиональные и арготическиефразеологизмы.

Сравните:

1) литературно-книжные: скользит по поверхности; смотрит сентябрем; служитверой и правдой;

2) фольклорные: вольному воля, ходячему путь (П. Симони, с. 85, № 392);В чужие сани не садись (там же, с. 88, № 498);

3) профессиональные: Алтыном воюют, алтыном торгуют, а без алтына горюют(там же, с. 75, № 77); Ахтуба пуста, а без караула не гуляй (там же,с. 74, №31); Бейся не бойся, без року смерти не будет (там же, с. 83,№ 348);

4) арготические: Шито ожерелеицо - в два молота на стуле (там же, с.157, №2680); Хорошо ожерелье - на турское дЬло - в три молота стегано[о шейном кольце колодника] (там же, с. 151, № 2479).

Разработка фразеологии в стилистическом плане неотделима от общего стилистическогоанализа языка писателя. Я ограничусь этими замечаниями, так как стилистическоеизучение идиоматики - тема следующей статьи.

Примечания

1. Мое мнение по этому вопросу таково. Идиоматически-целостныесочетания, с точки зрения лексикографа, являются словами, особым разрядомслов, поэтому их следует без колебаний помещать в словарях в виде отдельныхстатей, печатая жирным заголовком весь идиоматический оборот речи, вместотого чтобы прятать этот материал в концовках статей на то или другое составляющееслово. Что же касается "фразеологических единств", не столь целостных, какидиомы, то их по-прежнему надо помещать под одним из слов-компонентов, ноне под грамматически управляющим словом, а под тем, которое создает метафорическоезначение всего словосочетания, - оно и является его смысловым фокусом и, какправило, имеет не прямое, а переносное значение.

2. Это свидетельство "Азбуковника"дает прочное основание для установления традиции XVII в. в толковании известногосравнения из "Слова Даниила Заточника (Академический список, изд. Н. Н. Зарубина.См.: "Слово Даниила Заточника,.." Л., 1932, с. 5-6): "аки нощный вранна нырищи", т. е. на развалинах башни.

3. См.: "Труды Юбилейной научной сессии ЛГУ".Секция филологических наук. Л., 1946, с. 45-69.

4. Акад. А. А. Шахматов. Сборник статей иматериалов. М.-Л., 1947, с. 339-364. В том же 1947 г. в книге "Русский язык (Грамматическое учение о слове)", с.21-28, он [В. В. Виноградов] сжато повторил содержание двух названных статей.

5. Следовало бы рассмотреть семантическуюперспективу этих изменений объема словосочетания. Если принять во вниманиееще и вариант: Ни в зуб ногой, то едва ли можно сомневаться, что этотоборот речи крепостной эпохи означал первоначально: 'При надобности даже датьзуботычину для поощрения не умеет!'; затем: 'Ни к чему не годен', 'Ничегоне умеет'. В конце концов Ни в зуб стало синонимичным выражению: Ниаэа!

6. Следует заметить, что трудности историческогоизучения не менее значительны в других разделах лингвистики: реконструкциязвукового состава или грамматического строя языка по памятникам отдаленногопрошлого так же может казаться "субъективной, спорной, сомнительной", какреконструкция в области семантики, лексикологии или фразеологии.

7. См.: Старинные сборники русских пословиц,поговорок, загадок и проч. XVII - XIX столетий. Собрал и приготовил к печатиПавел Симони. Вып. 1. СПб., 1899, с. 73-162.

8. См. подбор материала: Михельсон М.И. Русская мысль и речь. Опыт русской фразеологии. Т. 2, с. 57.

9. См.: Зарубин Н. Н. (сост.). СловоДаниила Заточника. - Памятники древней литературы. Вып. 3. Л., 1932, с. 12,18и 26.

10. См.: Срезневский И. И. Материалыдля словаря древнерусского языка. Т. I, с. 253.

11. Слово Даниила Заточника. Чудовский список,XV в. - Это значит: "Развеселюсь, как веселятся кочевники, снимаясь со стойбища,пускаясь в путь".

12. Старинные сборники русских пословиц...Собр. П. Симони, с. 86, № 426.

13. Старинные сборники русских пословиц...Собр. П. Симони, с. 92, № 614.

14. Памятники дипломатических сношений Московскогогосударства с Крымом, Т. II, с. 13, грамота 1508 г.

15. Kreve-Mickevicius V. Patarlesir priezodziai. T. I. Kaunas, 1934, p. 560; т. II, ib., 1935, p. 320; Lietuviupatarles ir priezodziai. T. III. Kaunas, 1937, p. 205.

16. Русская частушка. Л., 1950, с. 220 (Б-капоэта).

17. См.: Ефимов А. И. Об изученииязыка художественных произведений. М., 1952, с. 69, 80.