К проблеме "язык или диалект" в условиях отсутствия

 

Л.В. Щерба

О ПОНЯТИИ СМЕШЕНИЯ ЯЗЫКОВ

(Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974. - С. 60-74)


§ 1. Понятие смешения языков - одно из самых неясных в современной лингвистике,так что, возможно, его и не следует включать в число лингвистических понятий,как это и сделал А. Мейе (B. S. L., XIX, p. 106) [1].В самом деле, просматривая некоторые статьи, трактующие вопрос о смешенииязыков, мы склонны думать, что термины "Sprachmischung", "gemischteSprache" были введены только в результате реакции на известные представленияпрошлого века, когда язык рассматривался как некий организм и когда охотноговорили об органическом развитии языка как о единственно законном,в противоположность неорганическим нововведениям, рассматриваемым какболезни языка. Для молодого поколения лингвистов этот этап является уже полностьюпройденным; однако мы еще помним, какое большое значение придавалось в своевремя как чистоте расы, так и чистоте языка. Правда, широкая публика и в настоящеевремя находится еще во власти громких слов.При таких обстоятельствах нет ничего удивительного, что Шухардт в своем большомфактическом материале, свидетельствующем о влиянии славянского языка на немецкий,с одной стороны, и о влиянии славянского языка на итальянский, с другой [2],мог утверждать, что нет языка, который бы не был смешанным хотя бы в минимальнойстепени, и совершенно понятно, что Бодуэн де Куртенэ смог опубликовать в 1901г. (ЖМНП) статью под заглавием "О смешанном характере всех языков".Наконец, мы видим, что Вакернагель в своей интересной статье "Sprachtauschund Sprachmischung" ясно говорит, что своим изложением он только хотелподчеркнуть те изменения во взглядах, которые произошли в его время в языкознании.§ 2. Если присмотреться к фактам, приводимым различными авторами, трактующимио смешении языков, то можно заметить, что они все или почти все могут быть разделенына три категории (само собой разумеется, что, если рассматривать их с другихточек зрения, можно было бы прийти и к другим классификациям).1) Заимствования в собственном смысле слова, сделанные данным языком из иностранныхязыков.2) Изменения в том или ином языке, которыми он обязан влиянию иностранногоязыка. Примеры таких изменений многочисленны; достаточно привести в качествепримера французское haut, происходящее из латинского altus, котороеполучило свое придыхательное h под влиянием германского синонима, соответствующегонемецкому hoch. Форма французского названия местности Eveque-montтакже является результатом германского влияния, ср. немецкое Bischofsberg:по-французски мы ожидали бы Mont-Eveque (пример взят из уже упомянутойстатьи Вакернагеля). Ср. также кальки латинского, немецкого и славянского языков,в конечном счете все сделанные по греческим образцам, как conscientia,Gewissen, совесть и многие другие. Ср. также развитие употребленияатрибутивного родительного падежа в русском языке под влиянием иностранных языкови т. д.3) Факты, являющиеся результатом недостаточного усвоения какого-либо языка.Повседневная жизнь изобилует индивидуальными фактами такого рода; но гораздоболее редки факты такого же порядка, получившие социальную значимость, т.е.те ошибки языка, которые сделались в известной среде общепризнанной нормой.Чаще всего, ввиду наличия настоящей нормы усваиваемого языка, остаются лишьболее или менее распространенные ошибки. Я не смог бы привести вполне убедительногопримера такого языка, примера, который я был бы в состоянии проконтролироватьсам. Однако своеобразные факты такого рода многочисленны, достаточно сослатьсяна вышеназванную работу Шухардта.Что касается многочисленных креольских и других подобных им говоров, то они,правда, тоже принадлежат к этой категории, но с той оговоркой, что в их образованииучаствовали также носители такого языка, которым другие стремились овладеть,худо ли хорошо ли приспособляя его к потребностям и возможностям этих последних(см. по этому поводу чрезвычайно существенные разъяснения Шухардта в его работе"Die Sprache der Saramakkaneger in Surinam", с которой я знаком толькопо "Hugo Schucherdt-Brevier").§ 3. Из этого перечисления фактов следует, что мы имеет полное право, - ввидутого что они все появляюися только там, где два языка находятся в непосредственномконтакте, - объединить их все под общей рубрикой, дав ей какое-нибудь название,например смешение языков = Sprachmischung.Но вряд ли есть в этом какая-нибудь польза, так как если факты второй категориив принципе идентичны фактам третьей, ибо часто базируются на процессах, подобныхтем, которые имеют место внутри одного и того же языка, то заимствования в собственномсмысле слова обязаны своим происхождением совсем иному процессу.Во всяком случае из совокупности этих фактов нельзя [как будто] вывести ничего,что могло бы поколебать существующие взгляды на связи, возможные между языками.По-видимому, во всех этих случаях нельзя сомневаться в том, что это за язык,внутри которого произошли те или иные изменения, тем или иным образом вызванныедругими языками. Виндиш в своей статье "Zur Theorie der Mischsprachen undLehnwortern" указывает на то, что, как бы ни был сильно смешан язык, всегдаесть какой-то один язык, который составляет его основу.Итак, может быть, лучше было бы заменить термин "смешение языков"термином "взаимное влияние языков", который ничего не содержит в себев отношении описываемых фактов, в то время как слово "смешение" предполагаетв некоторой мере, что два языка, находясь в непосредственном контакте, могутв равной степени участвовать в образовании нового языка.§ 4. Однако к этому последнему заключению можно легко прийти, рассматриваяфакты "взаимного влияния языков" с другой точки зрения, чем это былосделано выше, особенно когда мы имеем дело с языками, история которых нам неизвестна. Анализируя такой язык, можно иногда констатировать, что его элементывосходят к различным языкам. Пока число его существенных элементов, восходящихк одному из этих языков, намного превышает число элементов, заимствованных извсякого другого языка (но оно может быть меньше общего числа всех элементов,заимствованных из этих других языков), мы констатируем только заимствованияи влияние иностранных языков и говорим, что изучаемый язык является продолжениемтого, который дал наибольшее число элементов. Но если случайно оказывается,что два языка передали тому или иному языку равное число элементов, одинакововажных при обычном использовании языка, то мы были бы в затруднении сказать,продолжением какого из этих языков является изучаемый язык.Быть может, это соображение и лежит в основе примечания о смешанных языкахСетеля (внизу стр. 16 его статьи: Setälä. Zur Frage nach der Verwandschaftder finnisch-ugrischen und samojedischen Sprachen. Helsingfors, 1915).Шухардт в своей статье "Zur methodischen Erforschung der Sprachverwandschaft"(Revue Internationale des Etudes Basques, [t.] VI, [Paris - San Sebastian],1912) пишет: "Если бы мы, например, установили, что (в баскском языке)имеется равное количество равных по значению хамитских и кавказских элементов,мы все же не знали бы, влились ли первые во вторые, или наоборот, или и те идругие развились из одного общего основного языка". В своей статье "Sprachverwandschaft"(Sitzungberichte der Akademie der Wissenschaften, Bd. XXXVII, Berlin, 1917,S. 526) Шухардт говорит вообще: "Далее, не следует начинать с вопроса:принадлежит язык а языковой семье А или нет? Мы никогда не можембыть заранее ограничены двумя возможностями"; и он сравнивает языки с картинами,которые дают различные изображения в зависимости от того места, с которого мына них смотрим. Сам вопрос о том, является ли тот или иной элемент языка исконнымили заимствованным, не считается Шухардтом важным: "Это различие и несущественно,и не может быть проведено" (первая из цитированных статей, стр. 2 отдельногооттиска).Все это показывает нам понятие смешения языков в новом свете, если предположить,что язык может иметь несколько источников.§ 5. Мейе в статье, появившейся в 1914 г. в журнале "Scientia" (см.теперь "Le probleme de la parente des langues" в его книге "Linguistiquehistorique et linguistique generale" [Paris], 1921), со всей силой воссталпротив этой точки зрения. Он показал со свойственной ему четкостью, что мы всегдаимеем основание спросить себя, какой тот язык, продолжением которого являетсяданный язык, иначе говоря, искать язык-основу. Причина этого в том, что явлениенепрерывности языка, неточно называемое родством языков, есть факт чисто исторический;он основывается исключительно на наличии воли говорящего пользоваться определеннымязыком, либо сохраняя его по возможности без изменений, либо видоизменяя его,либо пополняя его заимствованными элементами [3].Никогда говорящие на двух языках не теряют, по мнению Мейе, чувства различиятех двух языков, которыми они пользуются. Вот почему Мейе не согласен с выражением"смешение языков", как могущим навести на мысль о языке, имеющем дваисточника.§ 6. Прежде всего, мне кажется, мы имеем право, не рискуя быть заподозреннымиШухардтом в материализации языка (см. уже цитированную статью "Sprachverwandschaft",начало примечания внизу стр. 522), утверждать, что языки вообще образуют болееили менее обособленные системы (по крайней мере в нормальном случае) и хорошоощущаемые как таковые говорящими, что, конечно, обнаруживается только при случае.Эти системы могут подвергаться различным изменениям под влиянием различногорода факторов, но ни в коем случае не разрушаются вследствие этого. Из этогоследует, что Мейе вполне прав, допуская непрерывность самих языков, а не толькоих элементов.§ 7. Кроме того, Мейе справедливо утверждает, что всякий, кто хочет заниматьсяисторией какого-либо языка, вынужден считаться с родственными ему языками, т.е.что сам ход истории языка основан на чувстве непрерывности языка у говорящих.И все это находится в соответствии с социальной сущностью языка, так как каждыйязык является языком какой-нибудь более или менее строго ограниченной социальнойгруппы [4]. Чувство непрерывности языка увеличиваетсяили уменьшается прямо пропорционально самосознанию той социальной группы, органомкоторой он является. Ослабление связей внутри группы является одним из условийполного исчезновения чувства непрерывности языка, что в конечном счете я несчитаю невозможным, по крайней мере в принципе (см. ниже § 9, 15).Все крупные исторические описания различных языков, расцениваемые всегда какнациональные труды, основаны в сущности на этом чувстве непрерывности языка,но почти никогда не принимают этого в расчет, по крайней мере явно. Однако болеечем вероятно, что ускорение изменений, происходящее в ходе истории языка, всегдасвязано каким-либо образом с ослаблением социальных связей.§ 8. С другой стороны, мне кажется, что есть два обстоятельства, на которыхМейе не остановился или на которых он недостаточно настаивал.1) Быть может, представляет некоторый интерес оставить в стороне носителейязыка и рассмотреть только историю всех элементов какого-либо языка. Составленноетаким образом историческое описание вместо одной точки отправления имело быих несколько [5]. В этом нет большого преимуществав том случае, когда язык явно представляет собой нечто единое; но если он испыталглубокое влияние других языков, то от выявления роли всех этих элементов общаякартина много выиграла бы.И это тем более верно, что чувством непрерывности языка у говорящего руководитглавным образом материальная сторона языка. В моих диалектологических поездкахя всегда наблюдал, что говорящие очень склонны устанавливать звуковые сходстваслов и гораздо меньше - те сходства, которые относятся к области семантики.Отсюда вытекает, что сами лингвисты, под гипнозом внешней стороны языковых знаков,меньше принимают в расчет то, что Шухардт называет "внутренней формой"(innere Form). Между тем есть много языков, в которых "внешняя форма"и "внутренняя форма" восходят к различным языкам, тогда как в обычныхописаниях внешняя форма всегда берет верх над внутренней, и таким образом тачасть языка, которая восходит к языку, давшему внутреннюю форму, часто остаетсяв тени.2) Раз родство языковв, основывающееся на чувстве непрерывности языка у говорящих,признается как исторический факт, то становится очевидным, что оно может бытьдоказуемо только историческими методами. Сравнительное языкознание тут можетбыть не при чем. В тех случаях, когда язык явно представляет собой единое целое,вопрос этот не представляет затруднений. Но там, где мы имеем дело с языком,имеющем в своем составе разнородные элементы, лингвистические методы недостаточны.Правда, у нас есть ряд случаев, когда мы в состоянии пользоваться не тольколингвистическим методом, но также и историческим, и вполне возможно извлечьпутем наблюдения этих случаев какие-то эмпирические правила; согласно этим правиламмы вправе допустить в определенных случаях незасвидетельствованный историческийфакт чувства непрерывности языка, развивающегося в том или ином направлении;но эти правила слишком суммарны и годны только для языков с более или менееодинаковой структурой.§ 9. Наконец, разве мы не можем представить себе также специальные условия,при которых возможна была бы утрата чувства непрерывности языка? Допустим, чтомы имеем два племени, одинаковых по значимости, но говорящих на разных языках,потеряших всякий контакт с родственными племенами и вынужденных жить вместе,образуя одну социальную группу. Очевидно, что в этом случае из социальных связейвнутри каждого племени останется только язык, обычаи и т.д. Но так как всякийчлен новой группы будет заинтересован в том, чтобы его понимали не только свои,но также представители другого племени, он выучит кое-как язык этих последних.А так как ни один из этих двух "чистых" языков не будет иметь преимуществнад другим и в нем не будет никакой практической пользы, ввиду полного ослаблениясоциальных связей внутри каждого племени, то выживут только эти плохо выученныеязыки, которые будет представлять собой смесь из обоих первоначальных языков,взятых в разных соотношениях. Исключив все слишком индивидуальное, а следовательно,трудное [6] (например, слишком сложную грамматику),из этой смеси образуют единый язык, приспособленный к потребностям новой социальнойгруппы, - язык, не продолжающий для говорящих ни один из двух первоначальныхязыков.Процесс был бы тем же, что и при образовании креольских языков, с той толькоразницей, что здесь действительно имелся определенный язык, которому хотелиподражать, между тем как в воображаемом выше примере проявлялось бы мало заботыо том, чтобы подражать тому или иному языку, ввиду их одинаковой социальнойзначимости, и решающим фактором тут была бы легкость понимания.Все это не имеет целью и не должно ни в чем уменьшить значение существующихсравнительных грамматик, но только допускает, что мы всегда можем оказатьсяперед проблемой, которую мы не смогли бы решить посредством наших сравнительныхметодов, но не потому, что не было бы соответствий, которые можно было бы установить,а потому, что из этих соответствий мы не смогли бы заключить об историческомфакте - чувстве говорящих, что они продолжают тот или иной язык. Возможно, чтово всех этих случаях мы обречены на вечное незнание; но возможно также, что- по крайней мере в известных случаях - такого рода научное исследование найдетв конце концов способы доказательства там, где в настоящее время это кажетсянам недостижимым.Впрочем, эти соображения, по-видимому, не ускользнули от Мейе, по крайнеймере в их практических последствиях, так как он ясно говорит в цитированнойстатье, что сравнительные методы неприменимы к специальным языкам и к языкам,не имеющим более или менее сложной грамматики.§ 10. Все это чистая теория, но она нас возвращает к вопросу о смешении языков,который мы потеряли из виду. Дело в том, что ответ на этот вопрос, как, впрочем,и на все вопросы этого рода, мы должны искать в самом индивиде, помещенном вте или иные социальные условия.Все это уже давно увидел Шухардт: "Вопрос о смешении языков, которыйсамым тесным образом связан с вопросом двуязычия, довольно сложен и может бытьвыяснен только с помощью психологии" (Zur afrikanischen Sprachmischung.- Das Ausland, 1882, S. 868, цитирую по "Hugo Schuchardt-Brevier",S. 129). Мейе в часто цитированной статье также направил свои поиски в эту сторону,ибо чувство и желание говорить на том или ином языке могут находиться тольков индивиде. Но он не довел изучение этих психологических фактов до конца, ограничившисьнесколькими замечаниями, которые, хотя и являются ценными, далеко не исчерпываютвопроса".§ 11. Ясно, прежде всего, что всякое взаимное воздействие языков требует наличиялюдей, которые хотя бы в незначительной степени были двуязычными. Поэтому надоначинать с рассмотрения вопроса о том, что такое двуязычие. Наблюдение показывает,что есть два вида сосуществования двух языков в индивиде.1) Оба языка образуют две отдельные системы ассоциаций, не имеющие между собойконтакта. Это очень частый случай у людей, выучивших иностранные языки от иностранныхгувернанток, с которыми они могли говорить только на изучаемом языке с исключениемвсякого другого. Поэтому им никогда не представлялось случая переводить с иностранногоязыка на свой родной и обратно, ибо предполагалось, не без основания, что губернанткаможет быть хорошей только тогда, когда она не понимает ни слова из родного языкадетей. Таким образом привыкают пользоваться иностранным языком, не перемешиваяего с родным языком. Поэтому оба языка образуют в данном случае две автономныеобласти в мышлении лиц, ставших двуязычными таким путем. Обученные этим способомлюди хоть и говорят довольно бегло на обоих языках, но им всегда очень труднонайти эквивалентные термины двух языков: нужные слова приходят им на памятьтолько с трудом. Они могут объяснить, что значит та или иная фраза, то или иноеслово, но всегда затрудняются его перевести.Тот же результат получается при обильном чтении без помощи словаря, он являетсятакже идеалом так называемого натурального метода преподавания языка. Этот метод,между прочим, годен для коммивояжеров, для туристов и вообще для всех тех, ктодолжен войти в непосредственные сношения с иностранцами, но он не имеет абсолютноникакого значения для умственного развития учеников, детей или взрослых, ибообучение языкам имеет образовательное значение только тогда, когда оно приучаетк анализу мысли посредством анализа средств выражения. А этого достигают, толькоизучая параллельные языки и всегда отыскивая их соответствующие элементы. Толькотогда обучение языкам становится мощным орудием формирования ума, высвобождаямысль (путем сравнения языковых фактов) из оков языка и заставляя учеников замечатьразнообразие средств выражения и их значения до самых тонких оттенков. Все этовозможно только при применении переводческого метода.2) Обучаясь языку именно при помощи этого последнего метода, приходят, вероятно,самым естественным образом к такому состоянию, когда два каких-нибудь языкаобразуют в уме лишь одну систему ассоциаций, что составляет второй вид сосуществованияязыков. Любой элемент языка имеет тогда свой непосредственный эквивалент в другомязыке, так что перевод не представляет никакого затруднения для говорящих. Примерытакого положения вещей нам хорошо известны, ибо это случается более или менеевсегда, когда мы обучаемся языку по какому-нибудь учебнику, выучивая отдельныеслова с их значением и грамматические правила, применяемые исключительно в хорошоподобранных примерах.Во время моих занятий лужицкими диалектами я имел случай близко наблюдатьдвуязычное население этого типа, говорящее одновременно на немецком и лужицкомязыках. Я смог констатировать, что любое слово этих двуязычных лиц содержиттри образа: семантический образ, звуковой образ соответствующего немецкого словаи звуковой образ соответствующего лужицкого слова, причем все месте образуеттакое же единство, как и слово всякого другого языка. Говорящие, правда, сознают,что одна форма лужицкая, а другая немецкая, но они очень легко переходят отодной к другой, так что взаимные подстановки в тех случаях, когда одна из двухформ слабеет по какой-то причине, всегда остаются незамеченными. Быть может,даже было бы неточно сказать, что люди, о которых идет речь, знают два языка:они знают только один язык, но этот язык имеет два способа выражения, и употребляетсято один, то другой.Ясно, что этот второй вид существования языков образует благоприятную почвудля смешивания языков. Можно даже сказать, что два сосуществующих таким образомязыка образуют в сущности только один язык, который можно было назвать смешаннымязыком с двумя терминами (langue mixte a deux termes).§ 12. Если присмотреться теперь ближе к тому, что происходит в обоих случаях,то понятие смешения языков станет еще более отчетливым и окажется совсем иным,чем понятие заимствования.Не следует настаивать на том факте, что всякая социальная группа, обладающаяособыми понятиями материального или отвлеченного порядка, создает для них специальныетермины, которые отсутствуют, так же как и самые понятия, в других группах.Известно также, что мир, который нам дан в нашем непосредственном опыте, оставаясьвезде одним и тем же, постигается различным образом в различных языках, дажетех, на которых говорят народы, представляющие собой известное единство с точкизрения культуры. Так, например, понятие температуры воды: по-французски говорятl'eau chaude, tiède; fraude; по-немецки - heisses,warmes, lauwarmes, kaltes Wasser; по-русски - кипяток(который не обязательно будет "кипящей водой", но также и не "кипяченойводой"), горячая, теплая, холодная вода. Возьмем ещепонятие "принимать пищу": по-французски говорят - я привожу толькосамые обычные слова - manger, avaler, déevorer,prendre son repas; по-немецки essen, fressen, speisen;по-русски - есть, кушать, жрать. Мы видим, что эти словатоже не равнозначны. Французское aimer, русское любить соответствуютболее общему понятию, чем немецкое lieben, так как нельзя, например,Weissbrot lieben. В общем, можно сказать, что нет абсолютно тождественныхпонятий в разных языках, а потому и перевод, как мы знаем это из опыта, никогдане бывает точным.Более того, известно, что слова из разных языков, даже для более или менеетождественных понятий, часто бывают различны по своим вторичным ассоциациям:chauve-souris, Federmaus, летучая мышь обозначают одини тот же предмет, но представляют его в известной мере различно. Даже самыепростые слова могут, обозначая один и тот же предмет, быть различными толькопотому, что они принадлежат к разным языкам, один из которых менее привычен,чем другой.§ 13. Когда два языка существуют независимо у индивида, он имеет возможность,говоря на одном, черпать из словаря другого языка слова, которые кажутся емунужными; но из всего предшествующего следует, что тогда он заимствует из другогоязыка, прежде чем слова, те понятия или их оттенки, ту их окраску, наконец,которые кажутся ему необходимыми по какой-либо причине. Это очень частый случайзаимствования. Оно необходимо, когда речь идет о совершенно новом понятии -какой-нибудь предмет, изобретение, мысль и т. д., - и оно может иметь местодаже там, где знание языка, из которого заимствуют, минимально. Но оно такжеимеет место, когда в этом нет непосредственной необходимости. Дело в том, чтооно очень облегчает ход мысли. Когда мы хотим передать свою мысль самым точнымобразом, мы часто бываем очень довольны, что можем употребить иностранное слово,которое точно соответствует тому, что мы хотим сказать, как например Urspracheнемцев во французском языке. Если вы хотите избежать иностранного языка, вычасто должны вернуться вспять и перестроить всю мысль, а это раздражает. вотпочему язык наших газет кишит ненужными варваризмами, проистекающими от спешки,от недостатка вкуса, филологического образования в настоящем смысле этого словаи усидчивости в работе. Но мы часто склонны вплетать в нашу речь иностранныеслова и по другим мотивам: то слово кажется нам особенно выразительным, то красивым,то лишенным неприятных асоциаций (например, для неприличных вещей) и т. д. ит. д. Случаи могут быть более или менее часты, в зависимости от разных факторов,но это будут всегда заимствования слов, частей фраз или целых фраз.§ 14. С другой стороны, ясно, что для того чтобы образовать систему ассоциаций,т.е. смешанный язык с двумя терминами, оба языка, сосуществующие в индивиде,должны иметь все семантические элементы общими, т.е. они обязаны придать единообразиесвоему пониманию мира и сделать все свои понятия более или менее тождественнымине только в отношении их содержания, но также - и, может быть, даже главнымобразом - в отношении их объема. Мы видим, как это происходит каждый день слицами, которые недостаточно хорошо знакомы с каким-нибудь иностранным языком.Например, русский человек сказал бы по-французски j'ai reçu la permission,j'ai reçu un rhume вместо j'ai obtenu une permission, j'aiattrapé un rhume, потому что русский глагол получать, соответствующийфранцузскому recevoir, имеет совсем общее значение без всякого специальногооттенка. Зато малоискушенный француз прекрасно смог бы сказать я варю хлеб= ich koche Brot, очень мало заботясь о том, что варить = kochenи печь = backen являются двумя четко противоположными понятиямикак в немецком языке, так и в русском, потому что французское cuire соответствуетболее общему понятию.Не стоит задерживаться на этого рода фактах, так как они слишком хорошо известны.К тому же уже цитированная книга Шухардта "Slawo-deutsches und Slawo-italienisches"изобилует ими. В лужицком наречии, о котором я упоминал выше и возможно точноеописание которого я дал в книге "Восточнолужицкое наречие", приданиеединообразия понятиям доведено до возможного предела.Я не буду говорить о словах, которые в моем словаре (неопубликованном) я былвынужден все время снабжать немецкими эквивалентами, возьму в качестве примерапредлоги: луж. dla = нем. wegen (mojedla = meinetwegen);луж. za = нем. für (примеры: я должен шить для барышни,конфеты на одну копейку, вилы для навоза, один раз в течениедня); луж. wot = нем. von (примеры: из березового дерева,из Мужакова, сбивать яблоки с веток, от города, я говорило своем брате, он думает о чем-то, его несут четверо, и т.д., см. цитированную книгу, стр. 87 и сл.).Но это положение вещей вызывает много других изменений, например тенденциюсоздавать парные термины везде, где есть различные понятия; таким именно образомлужицкий язык получил артикль, в котором он совсем не нуждался, своего родаперфект, который является калькой немецкого перфекта и т. п. Очевидно, что всегоэтого не было бы в случае независимого сосуществования языков. Весьма возможно,что немецкое противопоставление arbeiten - erarbeiten обязанотому же фактору, т. е. оно скалькировано с соответствующих славянских противопоставлений.Последним результатом образования смешанного языка с двумя терминами являетсятенденция перестроить все выражения, для того чтобы оба слова были как можноболее сходны в отношении внутренней формы. Примеры этого многочисленны. Ониобщеизвестны.§ 15. Все эти изменения не являются заимствованиями, но они обязаны своимпоявлением процессу, который с полным правом мы можем назвать смешением языков.Но этот процесс на этом не останавливается: он идет дальше. В единствах с двумятерминами в языке, который мы назвали "смешанным языком с двумя терминами",может всегда случиться, что один из терминов слабеет по той или иной причине,сначала у индивида, затем в социальной группе. Другой термин, оставшись один,выполняет тогда обе функции, но, что является особенно любопытным, говорящиетеряют представление о его происхождении. Я мог констатировать в бесконечноммножестве случаев, что говорящие не узнают происхождение немецких слов в лужицкойречи, когда они не имеют лужицких дублетов.Итак, можно было бы предположить, что различие между немецким и лужицким,в общем очень четкое, может совершенно исчезнуть с потерей всех дублетов. Вовсяком случае было бы очень интересно увидеть, что произошло бы, если бы существовалитолько двуязычные лица, т.е. если бы не было говорящих только по-немецки илитолько по-лужицки. К сожалению, это не поддается эксперименту, и я не смог бысказать, есть ли сейчас где-нибудь такие благоприятные для наблюдений социальныеусловия, которые могли бы заменить его.Наблюдения над двуязычной средой в обычных условиях показывают, что в смешанныхязыках с двумя терминами считается, что речь принадлежит тому языку, на которомвыражены грамматические связи. Например, анекдотическая фраза на "петербургском"немецком языке bring die банка mit варенье von der полка im чулан ощущаетсякак немецкий язык.§ 16. Другой вопрос, который интересно было бы исследовать, состоит в том,чтобы узнать, каковы условия развития смешанного языка с двумя терминами. Некоторыенаблюдения могут быть сделаны на любом, ибо каждый из нас "многоязычен",если можно так выразиться, так как все говорят различно в различной среде. Какправило, эти различные "диалекты" сосуществуют в нас совершенно независимодруг от друга, и мы иногда заимствуем из них слова шутки ради или для того,чтобы сделать более выразительным наш язык, всегда стараясь взять их, так сказать,в кавычки. Я очень хорошо помню тот эффект, который производило в литературныхбеседах Кони слово "всамомделишный", заимствованное им из детскогоязыка: оно очень нравилось именно неожиданностью заимствования и потому, чтооно хорошо передавало оттенок. Но бывают случаи, когда границы одной среды,самой по себе четкой, недостаточно установлены для нас, как например для матерейбольших семей, где много детей. Они всегда вынуждены употреблять то детскийязык, то язык взрослых, и у них устанавливается в известных условиях нечто вродесмешанного языка с двумя терминами, так как они вплетают часто в свой язык детскиеслова, не заботясь о том, чтобы взять их в кавычки. Но все это довольно неяснои требует большого количества точных наблюдений.§ 17. Какие заключения можно вывести из всего предыдущего? Прежде всего следующее:мне кажется, что во взаимном влиянии языков следует различать два совершенноразличных процесса - заимствование и смешение языков [7];первое основывается на двуязычии, как я предложил бы назвать независимое сосуществованиедвух языков у одного и того же индивида, а второе основывается на смешанномязыке с двумя терминами. Само собой разумеется, что в действительности естьвсегда промежуточные формы и чаще всего оба процесса перекрещиваются. Но этони в коем случае не может поколебать сделанное выше существенное различие.Затем, по-видимому, развитие двуязычия или смешанного языка с двумя терминамизависит 1) от способа усвоения второго языка, 2) от установления границ употребленияобоих языков.Смешение языков не предполагает обязательно потери чувства непрерывности данногоязыка.По-видимому, некоторые изменения зависят главным образом от смешения языков,как например изменения внутренней формы, но в большинстве случаев из наличияразнородных элементов данного языка ничего нельзя заключить о характере процесса,который их объединил. Все это нуждается еще в изучении на базе хорошо проверенныхи гораздо более многочисленных фактов.§ 18. Наконец, мы не видим, чтобы все это могло поколебать в чем-то результаты,полученные существующими сравнительными грамматиками, на которые ссылается Мейев своих статьях о родстве языков (Linguistique historique et linguistique generale).Например, нельзя ничего сказать по вопросу о том, можно ли узнать, основан лисовременный английский язык на смешении языков или нет. Но это не имеет никакогозначения, ибо, так как английская грамматическая система - в том виде, как онасейчас существует, - продолжает германскую систему, можно предположить на основанииопыта, что чувство непрерывности в английском языке было всегда связано с германскимиэлементами, а поэтому мы должны признать английский язык германским.Но, с другой стороны, я не вижу, что бы изменилось, если бы было доказано,что был момент, когда языковые предки англичан потеряли чувство непрерывностивследствие развития смешанного языка с двумя терминами с исключением всякогодругого языка [8]. Тем не менее английскийязык фигурировал бы в сравнительной грамматике германских языков. Что касаетсяисторической грамматики английского языка, нужно было бы только внести некоторыеизменения в изложение, ибо, считая английский язык германским языком, мы всеже должны дать историю его негерманских элементов. Во всем этом выиграло быпонимание историко-лингвистического процесса самого по себе, так как до сихпор им почти не занимались: все внимание языковедов было сосредоточено на установлениисоответствий языковых элементов между двумя родственными языками или между двумяпоследовательными состояниями одного и того же языка.


Примечания

1. См. также [A. Meillet] La methode comparativeen linguistique historique. Oslo, 1925, стр. 72 и сл., особенно стр. 83.

2. [H. Schuchardt]. Slawo-deutsches und Slawo-italienisches.Graz, 1884. - Я не излагаю здесь историю вопроса, так как многие работы мненедоступны, я излагаю только мои собственные мысли, ссылаясь лишь на то, чтомне кажется полезным для этого.

3. Хотя это может показаться странным, темне менее я беру на себя смелость утверждать, что, когда Шухардт говорит настр. 528 своей статьи "Sprachverwandschaft": "В сущности историяязыка и история его носителей покрывают друг друга", - его основная мысльздесь та же, что и у Мейе, однако в иной связи. Ср. также: "Языковыефакты не находятся ни в какой необходимой связи друг с другом, по своей внутреннейформе язык может быть связан с одним, по внешней форме - с другим языком.Характеристика этих отношений (в вопросе о родстве языков) не может быть выведенаиз самого языка, а только из его связи с говорящими" ("Baskisch-hamitischeWortvergleichungen" в журнале "Revue Internationale des Etudes Basques",[t.] VII, [Paris - San Sebastian], 1913, стр. 4 отдельного оттиска). Те жемысли мы находим у Ф. Гребнера, часто цитируемого Шухардтом: "И в концеконцов родство языков является в основном этнологической, т.е. историческойпроблемой, по существу не связанной с языковой теорией" (The Determinationof Linguistic Relationship. - Anthropos, 1913, стр. 392), цитата из Шухардтав конце той же страницы, откуда взята предыдущая цитата.

4. Я употребляю везде термин "социальнаягруппа" в самом широком смысле слова.

5. Быть может, это отвечает мысли Бодуэнаде Куртенэ, высказанной им в конце цитированной выше статьи, касающейся созданиясравнительных грамматик не родственных языков, но имеющих много общих элементов.

6. См. по этому поводу также мою книгу "Восточнолужицкоенаречие", [т. 1. Пгр.], 1915, стр. 194.

7. Я предпочитаю этот термин термину Н.Я.Марра скрещение языков, так как последний продолжает - как это призналиШухардт (стр. 519 цитируемой статьи [Sprachverwandschaft]) и Мейе (Linguistiquehistorique et linguistique generale, стр. 102) - нездоровый образ так называемогородства языков: язык "дочь" - это перерождение языка "матери",а не ее отпрыск, и, будучи, родственным, не имеет "отца", даже метафорического.

8. Это маловероятно для английского языка,но не совсем невозможно вообще, если вспомнить о том, что было сказано в §15 о потери говорящими сознания происхлждения слов в случае отсутствия дублетов.К сожалению, совсем нет примеров этому, по крайней мере мне известных, и,возможно, они никогда не существовали.