Литература и метаязык

Р. Барт

ЛИТЕРАТУРА И МЕТАЯЗЫК

(Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - М., 1994 - С. 131-132)

 Логика учит нас плодотворному разграничению языка-объекта и метаязыка.Язык-объект - это сам предмет логического исследования, а метаязык - тот неизбежноискуственный язык, на котором такое исследование ведется. Логическое мышлениекак раз и состоит в том, что отношения и структуру реального языка (языка-объекта)я могу сформулировать на языке символов (метаязыке).Наши писатели в течение долгих веков не представляли, чтобы литературу (самоэто слово появилось недавно) можно было рассматривать как язык, подлежащий,как и всякий язык, подобному логическому разграничению. Литература никогда неразмышляла о самой себе (порой она задумывалась о своих формах, но не о своейсути), не разделяла себя на созерцающее и созерцаемой; короче, она говорила,но не о себе. Однако в дальнейшем - вероятно, с тех пор, как начало колебатьсяв своих основах буржуазное благомыслие, - литература стала ощущать свою двойственность,видеть в себе одновременно предмет и взгляд на предмет, речь и речь об этойречи, литературу-объект и литературу. Развитие это прошло, в общих чертах, следующиефазы. Сначала сложилось профессиональное самосознание литературного мастерового,вылившееся в болезненную тщательность, в мучительное стремление к недостижимомусовершенству (Флобер). Затем была предпринята героическая попытка слить воединолитературу и мысль о литературе в одной и той же субстанции письма (Малларме).Потом появилась надежда устранить тавтологичность литературы, бесконечно откладываясамое литературу "на завтра", заверяя вновь и вновь, что письмо ещевпереди, и делая литературу из самих этих заверений (Пруст). Далее судуподверглась сама "спокойная совесть" литературы: слову-объекту сталинамеренно, систематически приписывать множественные смыслы, умножая их до бесконечностии не останавливаясь окончательно ни на одном фиксированном означаемом (сюрреализм).Наконец, попытались, наоборот, создать смысловой вакуум, дабы обратить литературныйязык в чистое здесь-бытие (etre-la), в своего рода "белое" (но отнюдьне непорочное) письмо - я имею в виду творчество Роб-Грийе.Благодаря всем этим попыткам наш век (последние сто лет), быть может, будетназван веком размышлений о том, что такое литература (Сартр ответил наэтот вопрос извне, чем и обусловлена двусмысленность его литературной позиции).Поскольку же такие поиски ведутся не извне, а внутри самой литературы, точнее,на самой ее грани, в той зоне, где она словно стремится к нулю, разрушаясь какязык-объект и сохраняясь лишь в качестве метаязыка, где сами поиски метаязыкав последний момент становятся новым языком-объектом, то оказывается, что литературанаша уже сто лет ведет опасную игру со смертью, как бы переживает свою смерть;она подобна расиновской героине (Эрифиле в "Ифигении"), которая умирает,познав себя, а живет поисками своей сущности. Этим, собсственно, и определяетсяее трагизм: наше общество, стоящее ныне как бы в историческом тупике, оставляетлитературе лишь характерно эдиповский вопрос: кто я?, запрещая ей приэтом подлинно диалектическую постановку вопроса: что делать? Истина нашейлитературы - не в области действия, но она не принадлежит уже и области природы:это маска, указывающая на себя пальцем.