Перевод текстов и документов > Елина Н.Г. Поэма Торкватто Тассо Освобожденный Иерусалим и контрреформация

Поэма Торкватто Тассо Освобожденный Иерусалим и контрреформация

Н. Г. Елина

ПОЭМА ТОРКВАТО ТАССО "ОСВОБОЖДЕННЫЙ ИЕРУСАЛИМ" И КОНТРРЕФОРМАЦИЯ

(Культура эпохи Возрождения и реформация. - Л., 1981. - С. 91-102)

Во второй половине XVI века в Италии произошли заметные сдвиги в социальнойпсихологии и культуре, связанные в значительной мере с кризисом гуманизма иконтрреформацией.

Прежде всего возникла общая вспышка религиозности, вызванная бедствиями, потрясавшимиИталию в XVI веке, и усилилось ощущение непрочности жизни, которое появилосьуже у предшествующих поколений [1]. Это подготовилоблагоприятную почву для контрреформации. Опираясь, с одной стороны, на традиционноепристрастие к обрядности, а с другой - на томистскую схоластику и иезуитскуюпедагогику, католическая церковь постаралась эту религиозность формализоватьи закрепить страхом перед инквизицией. Религиозность наложила отпечаток на чувствонациональной общности, которое в начале века открыто прозвучало у Макиавеллии воплотилось в завершившемся созданни итальянского литературного языка, "теперьпроявлялось в приверженности к традиционному католицизму в его народной форме,более приемлемой для духовенства, чем платонизированное христианство гуманистов.Национальное единение подменялось единением религиозным, которого церковь добиваласьвсеми возможными средствами, в частности борьбой против свободомыслия гуманистов.Успешность этой борьбы объясняется тем, что индивидуализм, лежавший в основегуманистической этики, к середине XVI века привел в высших кругах, светскихи духовных, к полному аморализму и вызвал резкое неодобрение в народной среде,отождествлявшей свободомыслие с развратом.

Кризис гуманистической этики не означал, однако, что церковь полностью подчиняласебе культуру и приостановила ее развитие. Наряду с официальной религией процветалаи магия, которая отчасти соприкасалась с обрядовой стороной католицизма и узаконеннойдемонологией, отчасти же выражала стремление к самостоятельной деятельности,выходящей за пределы дозволенного, которые, впрочем, иногда оказывались не такимиуж узкими. Церковные и светские власти не препятствовали тому, что в данныймомент им представлялось выгодным. Прагматизм - основная черта их политики -вел, с одной стороны, к узкому практицизму и беспринципности, а с другой - немешал развиваться некоторым наукам, если они не приходили в столкновение с догмами,и особенно технике, начиная от военной и кончая театральной. Из наук, в частности,большой интерес вызывали география, ибо она была необходима мореплавателям,захватывающим новые земли и подчиняющим их католической церкви, наука о государствеи история. Хотя историки и были заражены схоластичностью и практицизмом и писалиглавным образом о кабинетной политике и мелких фактах, но в описании событийуже заметно стремление к точности, отсутствовавшей у их предшественников [2].Одновременно с науками развивалась и эстетика - открытие и усердное изучениепоэтики Аристотеля [3] приводят к созданию теорииклассицизма, которая при всем ее пристрастии к схематичности и формализму иориентации на античный образец требовала от литературы большей достоверностии в какой-то степени отражала смутное стремление внести в сознание итальянцевпонятие общественного долга.

Стремление это, однако, не увенчалось успехом, так как авторитарность церквипорождала конформизм и лицемерие, которые стали общественными пороками контрреформационнойэпохи. Одновременно часть мыслящих людей не просто склонилась перед вынужденнойнеобходимостью, а вполне искренно отреклась от взглядов, унаследованных от гуманистовпредшествующих поколений. И действительно, трудно было отстаивать идеал гармонии,которой не существовало не только в реальности, но и в сознании, и утверждатьпринципы индивидуалистской морали, оказавшейся несостоятельной. Естественно,что угол зрения на окружающий мир начал меняться. Это заметно в искусстве илитературе, запечатлевших ломку мироощущения. В частности, жанр поэмы Ариосто"Неистовый Орландо", хотя имел еще много приверженцев, уже переставал отвечатьумонастроению переломной эпохи [4]. Об этом свидетельствуютпопытки создать новый жанр [5], сочетающий традицииэтой поэмы, отказаться от которых было трудно, и героическую эпопею (в чистомвиде она оказалась неудачной, хотя в своих тенденциях и соответствовала духувремени) [6].

В этом направлении пошел и Торквато Тассо, опираясь на собственный теоретическийтрактат "Рассуждения о поэтическом искусстве и в особенности о героической поэме".Его открытое обращение к традиции Ариосто выявило тот перелом, который произошелв общественном сознании за четыре десятилетия, отделяющих последний вариант"Неистового Орландо" (1532) от "Освобожденного Иерусалима" (1575) [7].

Тассо заимствовал из поэмы Ариосто многие тематические мотивы. В обеих поэмахосновная тема - война христиан с неверными, но ее развитие нарушается другимисюжетными линиями - любовными приключениями рыцарей, которых увлекают прекрасныеженщины. Однако, не говоря уже о разной структуре поэм и несравненно большемчисле этих линий в поэме Ариосто, трактовка совпадающих тематических мотивовочень различная.

Прежде всего, придерживаясь своего теоретического рассуждения, в котором онвыдвигает аристотелевское требование правдоподобия и соответственно отдает предпочтениетеме исторической, основанной на событиях не слишком отдаленных, Тассо вместотрадиционной воины Карла с сарацинами изображает крестовый поход конца XI века,закончившийся взятием Иерусалима. Но дело не только в том, что время действияприблизилось, таким образом, на триста лет. Ни Пульчи, ни Боярдо, ни Ариосто,ни их предшественники и эпигоны вовсе не стремились к достоверности. Отдаленныйисторический факт только стержень, вокруг которого развивается действие, созданноевоображением авторов, придерживающихся не реальной истории, а поэтической традиции.

Тассо первый использует не только литературные, но и исторические источники:хроники Вильгельма Тирского, Роберта из Ториньи и других (о некоторых из нихон упоминает в своих письмах) [8], а также трудфранцузского историка Павла Эмилия из Вероны (1460-1529). Этот частичный переходот условной традиции к реальности знаменателен и вызван не только правиламинеоаристотелевской эстетики, ограничивавшей авторский вымысел. Поэма Тассо имелаактуальное значение, во-первых, потому, что во второй половине XVI века началосьнаступление против турок и напоминание об успешном крестовом походе против мусульманказалось вполне уместным, во-вторых, потому, что в Европе еще не кончились религиозныевойны. Само представление об актуальности было новым и косвенным образом связывалосьс прагматистским духом эпохи. Наряду с этим интерес к истории поддерживалсяразвивающейся исторической наукой, требовавшей, как уже говорилось, точностив изложении фактов. Однако основная причина выбора и новой трактовки темы вдругом: общественные потрясения, идейная и нравственная ломка, широкое религиозноедвижение, борьба с ним, тоже получившая широкий отклик, - все это изменило общественноесознание, и нужна была другая литература, отразившая эти перемены.

Это заметно не только в тематике поэмы, но и в изображении некоторых явленийжизни, прежде всего войны. О том, какое место занимает война в той и в другойпоэме, можно судить по начальным стихам. Ариосто хочет воспеть "женщин, рыцарей,оружие, любовь... смелые подвиги тех времен, когда мавры из Африки пересеклиморе и нанесли большой ущерб Франции...", а Тассо - "благочестивое оружие иКапитана, который освободил гроб господний". В стихе Ариосто слово "оружие"стоит не на первом месте и упоминается среди других предметов, достойных воспевания,а война с маврами, о которой говорится в придаточном предложении, отмечает лишьвремя действия. У Тассо речь идет только об оружии, т. е. о войне и о полководце,одержавшем победу. Различны и цели этих двух войн: Аграманте - мавританскийкороль - затеял войну с Карлом, чтобы отомстить за убитого отца (песнь 1, строфа1), крестоносцы же, возглавляемые Гоффредо, хотят "завоевать благородные стеныСиона", чтобы освободить местных христиан и создать в Палестине христианскоекоролевство (песнь 1, строфа 23). В первом случае цель личная, она напоминаето мелких феодальных войнах, которые велись в средние века и к XVI веку сталианахронизмом, сохранившимся лишь как литературная традиция в рыцарских поэмах.Во втором случае цель коллективная, религиозная и в какой-то мере государственная,т. е. гораздо более близкая к действительности XVI века. Ариосто описывает вымышленнуюосаду Парижа, Тассо - реальную, историческую осаду Иерусалима. Соответственноотношение к этим событиям разное. Конечно, в чем-то описания перекликаются:и в той и в другой поэме перед читателями появляется нечто вроде парада войск("Неистовый Орландо", песнь 10, строфы 77-90; "Освобожденный Иерусалим", песнь1, строфы 37-64; песнь 17, строфа 28). И здесь и там происходят поединки доблестныхрыцарей и развертываются грандиозные битвы. Но в битвах, изображенных Ариосто,обычно выделяются один или два героя (или героини), которые безжалостно разятврагов; при этом поэт допускает ироническое преувеличение, перечисляя разрубленныеголовы, руки, плечи (песнь 27, строфа 25) и указывая, что убито столько сарацинов,что "нет им числа и конца" (песнь 38, строфа 18). Такого рода преувеличениявстречались в поэмах кантасториев - Ариосто использовал эту традицию, придавей шутливый характер. Тассо к битвам относится вполне серьезно и старается сделатьэти сцены массовыми, чтобы подчеркнуть героизм всех крестоносцев (песнь 20,строфы 32-60).

Оба поэта, описывая войну, касаются и техники ее ведения, особенно эту чертуотмечают исследователи, занимающиеся анализом "Освобожденного Иерусалима" [9].На самом деле и Ариосто уделяет внимание этой стороне войны, но изображает ееиначе, чем Тассо. Показывая осаду Парижа, он говорит, что его защитники оборонялисьне только копьями и мечами, но и камнями, огнем, кипящей водой и маслом, селитройи смолой (песнь 14, строфы 110, 111, 132). Однако при этом он не любуется смертоноснымиорудиями - в конце песни он сострадает "несчастным людям, которые погибают",и заключает последнюю строфу словами, что дальше продолжать эту песню он неможет, так как устал от нее и хочет отдохнуть (строфа 134). Если даже в изображенииусловной, вымышленной войны звучит жалость к тем, кто погибает, то в отступлениях,где речь заходит о войне реальной, современной, поэт серьезно проклинает адскоеизобретение - порох и страшное огнестрельное оружие, уничтожавшее личную отвагуи сравнявшее всех: достойных и недостойных (песнь 11, строфы 23-27). ГуманизмАриосто проявляется здесь в разных аспектах: и в осуждении жестокости войны,и в сожалении, что новое время и его изобретения грозят стереть индивидуальностьлюдей.

Иначе относится к технике Тассо. Помимо описания тех средств, которыми пользовалисьосажденные сарацины, и в частности страшной смеси битума и серы (песнь 18, строфа48), Тассо особо задерживается па изображении стенобитной машины крестоносцев(песнь 11, строфы 46-47). Он хочет поразить читателя ее величием и устрашающейсилой, перед которой сарацины не могут устоять и падают со стены, как "зрелыеяблоки". Безличная машина становится, таким образом, над людьми, и наглядноесравнение, к которому прибегает достаточно субъективно поэт, только подчеркиваетих слабость, ничтожность, не вызывающую у него сочувствия.

У Тассо нет отступлений, и о современной войне он не говорит, но совершенноясно, что, по его представлениям, способ ведения войны был и в прошлом такойже, как в настоящем. Поэтому он придает большое значение искусству войны, окотором довольно много писали в XVI веке [10].Он не только о нем упоминает (песнь 1, строфа 6), не только останавливаетсяна расположении войск и топографии окрестностей Иерусалима (песнь 3, строфа55; песнь 11, строфа 26), но и вводит в повествование военный совет сарацинов(песнь 10, строфы 35-52), а одного из крестоносцев делает разведчиком, проникающимво вражеский лагерь (песнь 18, строфы 57-58; песнь 19, строфы 121 - 129). Реальностьвойны подчеркивается и отдельными деталями: перед штурмом Иерусалима Гоффредо,подбадривая своих воинов, обещает им увеличить жалованье и оказать должные почести.

Из всего этого не следует, что Тассо не видит бесчеловечности войны. Последняябитва за Иерусалим гораздо трагичнее (песнь 40, строфы 32-34), чем картина захватаБизерты в поэме Ариосто, хотя Ариосто не смягчает красок и его христианскиерыцари убивают, насилуют и грабят точно так же, как это делали их враги. Ноу Ариосто это только эпизод. Битва же за Иерусалим - это кульминация, она венчаетпоэму: по долине текут реки крови. Война - это "кровь и пот", повторяет поэт.Последнее слово лишает трагедию войны условности, и победа в этой реальной войнене приносит радости. В последней завершающей строфе победитель Гоффредо входитв храм и преклоняет колени перед гробом господним, не сняв окровавленного плаща(песнь 20, строфа 144).

Так, война из испытания смелости, своеобразного состязания в доблести превращаетсяв суровую необходимость. Этот взгляд на религиозные войны, раздиравшие ЕвропуXVI века, старалось привить духовенство своему воинству, вместе с тем болеесерьезное отношение к войне приближало поэзию к жизни, а перенесение акцентас подвигов отдельных героев на тяжелый "труд" войны означало попытку внестив сознание понятие о долге, обязательном для всех.

Все поэмы, повествующие о войне между христианами и "язычниками", естественно,включали религиозный мотив, но место, которое он занимает в них, и его развитиене одинаковы. В "Неистовом Орландо" вопрос о столкновении христианской верыс мусульманской ставится формально.

Бог возникает в поэме не часто, он приходит на помощь христианам, когда ониобращаются к нему (песнь 8, строфа 70; песнь 14, строфы 75-77). Иногда звучитнепосредственное обращение к богу самого поэта, оно открывает начало песни,представляя собой нечто вроде традиционного запева (песнь 18, строфы 1-2), илизавершает ее не менее традиционной концовкой (песнь 17, строфа 35). Отношениек богу вполне ортодоксальное, но воспринимается он как обязательная фигура,унаследованная от песен кантасториев, восходящих к каролингскому циклу. Особогозначения для развития сюжета она не имеет, а в общем полушутливом повествованииее роль в известной мере снижена.

Из ангелов участвует в действии архангел Михаил, посылающий Раздор и Обманв лагерь неверных. Сам он на поле боя не появляется. Что же касается демонов,то хотя они и вредят рыцарям, страха эти лукавые духи не внушают.

Существенным среди эпизодов, связанных с религиозными представлениями, оказалосьлишь путешествие рыцаря Астольфо в загробный мир. Ад являет собой пародийноеподражание дантовскому аду (песнь 34, строфы 2-47), а рай - традиционную материализованнуюкартину: прекрасный сад и дворец, где святые, как в хорошей гостинице, принимаютрыцаря и его коня (строфы 49-67). Это ироническое изображение потустороннегомира показательно для свободомыслия начала века.

Отношение Тассо к религии и религиозной войне не допускает никакой иронии(если его и одолевали сомнения, в которых он каялся в своих посланиях [11],то в.поэме он твердо держится общепринятых воззрений). Бог у него тоже не теолого-философскоепровидение, воплощенное в огненной точке или в трех разноцветных кругах дантовскогорая. Для укрепления ортодоксальной католической религиозности и нужен был общедоступныйтрадиционный бог с человеческим обликом, но более деятельный и величественный,чем бог Ариосто и поэтов, сочинявших для народа. Таким и изобразил его Тассо- бог видит, что происходит в лагере крестоносцев и, не дожидаясь их молитв,приказывает архангелу Гавриилу лететь к Гоффредо, чтобы наставить и подбодритьего (песнь 2, строфы 7-12). Другой раз он посылает архангела Михаила в ад, чтобыдемоны перестали вредить христианскому войску (песнь 9, строфы 58-59), т. е.активно участвует в событиях.

Еще более активными действующими лицами становятся архангелы и ангелы - посредникимежду богом и людьми, непосредственно вмешивающиеся в сражения между крестоносцамии их противниками (песиь 7, строфы 80, 92). Влияние "Илиады" органично сочетаетсяс представлениями контрреформационной эпохи, когда вера в ангельскую иерархию,которую наделяли той же функцией, что и церковь, вновь усилилась и очень поощряласьдуховенством. Лишь изображение рая в поэме напоминает о дантовских светоносныхсферах, а не о созданных народным воображением цветущих садах.

Одновременно с ангелами большую роль в "Освобожденном Иерусалиме" играют демоныи их владыка Вельзевул, помогающие "язычникам". Не только по сравнению с ариостовскими,но и с дантовскими дьяволами они более серьезны и величественны. Недаром, прибегаяк дантовской реминисценции в своем описании Вельзевула (песнь 4, строфа 1),Тассо заимствует ее не из эпизодов, посвященных Люциферу или другим дьяволам,а из рассказа Уголино. Речь властителя ада звучит приподнято и торжественно(строфы 9-18), призыв адской трубы (ср. непристойный "рожок" дьявола у Данте)заставляет дрожать землю и подземные пещеры (строфа 3), и не только сам ад,но вся нечистая сила, в нем обитающая, должны внушать ужас без всякой примесисредневекового комизма или возрожденческой иронии. Это изображение демонов отражаетусилившийся страх перед силами зла, принявшего теперь под влиянием эстетическоговкуса эпохи более соблазнительное одеяние, и оживление дуализма, ослабленногов эпоху Возрождения.

Новое отношение к религии проявляется не только в образах потусторонних существ,но и в поведении реальных персонажей. Усиливается благочестие, большее значениеприобретают вещие сны, молитвы, обеты, и особенно богослужения (см., например,описание религиозного шествия на Монте Оливето - песнь 11, строфы 4-11).

Во всех поэмах, где происходит война между христианами и мусульманами, обязательнокто-нибудь из мусульман ("язычников"), принимает крещение (в поэме Арносто -такой важный персонаж, как Руджиеро). В "Освобожденном Иерусалиме" принимаеткрещение Клоринда и готова креститься Армида. Но в реальной жизни бывали и обратныеслучаи, когда христиане переходили в мусульманство (не говоря уже о переходекатоликов в протестантство). Ариосто не уделяет таким обращенным никакого внимания.Тассо же выводит двух ренегатов, из которых один - Исмен - играет в поэме важнуюроль.

Увлечение волшебством и магией, свойственное, как мы уже указывали, XVI веку,не могло не отразиться в литературе, но в рыцарских поэмах, восходящих к каролингскому,и особенно к бретонскому, циклам, этот фантастический элемент был уже привычнымтопосом. Это очень заметно в "Неистовом Орландо". Поэма прямо насыщена чудесами.Чернокнижники и волшебники, из которых главные Атлант, злая волшебница Альчинаи добрай - Мелисса, участвующие в действии, эпизодические фигуры великанов,людоедов, драконов и змей, крылатый конь, волшебная книга, перстень, чаша, -все это органично входит в содержание поэмы, где сливаются различные истоки:бретонские романы, античный эпос и народные сказки. Но отношение к этим чудесамнесерьезное - побежденный Атлант, семидесятилетний старик, плача объясняет Брадаманте,что он построил заколдованный замок не из злых намерений, а чтобы уберечь своеголюбимого питомца Руджиеро от участия в опасной войне (песнь 4, строфы 29-30).Злая волшебница Альчина, образ которой навеян Цирцеей, оказывается безобразнойстарухой, ее искусственная красота исчезает благодаря волшебному перстню, полученномуРуджиеро от Мелиссы. По этому поводу автор насмешливо замечает, что таких кудесниковсреди людей много, и фигура волшебницы становится комической аллегорией. Наострове Альчины столько чудес, что их воспринимаешь как гиперболу (песнь 6,строфы 61-62), и страшное превращается в смешное. Такую же комическую окраскуприобретают и чудесные приключения Астольфо, привозящего с луны на землю утраченныйразум Орландо, запечатанный в аптекарской склянке с соответствующей этикеткой.Совершенно ясно, что вся эта фантастика чистейший литературный вымысел.

Совершенно иной характер имеет фантастический элемент в поэме Тассо. Уже всвоем трактате Тассо, стремясь примирить чудесное с правдоподобным, предлагалпоэтам изображать только чудеса христианской эпохи, которые не вызовут сомненийу читателей, и сам строго придерживался этой рекомендации.

Важное значение в его поэме имеет магия, связанная с религиозными понятиями.На стороне сарацинов два злых волшебника - Исмен и Идраот, которым покровительствуютсилы ада. Ренегат Исмен колдует в соответствии с представлениями современниковТассо: шепчет кощунственные заклинания над иконой (песнь 2, строфа 7) и накладываетзаклятие на лес, призывая туда злых духов (песнь 13, строфы 5-8). Одновременноон помогает защищать Иерусалим с помощью пиротехники, которой, конечно, не зналикрестоносцы, но уже пользовались воины XVI века. Маг оказывается и алхимиком- фигурой анахронической, но зато близкой первым читателям Тассо. Идраот, окотором говорится, что он "знаменитый и благородный маг" (песнь 4, строфа 20),к магическому искусству не прибегает. Советы, которые он дает своей племянницеАрмиде (тоже волшебнице), как внести смуту в христианский лагерь, основаны науверенности в силе не колдовских, а женских чар. Наставляя ее, как соблазнитьдоблестных рыцарей, он заключает свои советы двусмысленной иезуитской фразой:"...ради веры, ради родины все дозволено" (песнь 4, строфа 26). Так, магия приобретаетпрактический оттенок, приближаясь к военной технике и политике.

Армида занимает в поэме особое место, она выступает то как обольстительнаяженщина, то как могущественная волшебница. Образ ее преемственно связан с двумяпоэтическими фигурами: Анджеликой и Альчиной. Как Анджелика она является в христианскийлагерь, призывает рыцарей помочь ей отвоевать ее царство и соблазняет их своейкрасотой. Но Анджелика лишена коварства, и ей чужды политические цели, в еекрасоте нет греховности, как в красоте Армиды, образ которой возник в атмосферестраха перед соблазном. По сравнению с Альчиной фигура Армиды трагичнее. Этоне смешная, безобразная старуха, обманом прельстившая юношу, а прекрасная женщина,из обольстительницы превратившаяся в жертву любовной драмы. В начале ее волшебствотрадиционное: она превращает рыцарей в рыб (песнь 10, строфы 65-66). Затем онапоявляется как могущественная повелительница духов на крылатой колеснице (песнь16, строфы 68-71), а в конце ее чары слабеют и не могут устоять перед любовью.Это контрастное смешение волшебной силы и женской слабости создает особый характерее образа - оно должно подчеркнуть внутреннюю победу добра над злом и христианстванад язычеством и одновременно придать образу большее правдоподобие.

В целом все же фантастический элемент не занимает в поэме так много места,как в "Неистовом Орландо". Средоточием чудес представлен лишь счастливый островАрмиды и заколдованный лес под Иерусалимом.

По сравнению с садом Альчины остров Армиды выдержан в одном колорите. Здесьвсе прекрасно - и природа, и юные купальщицы, никаких смешных или безобразныхфигур, как в саду Альчины, нет. Но именно красота, к которой не примешиваетсяникакого комического элемента, скрывает опасный соблазн: прекрасная мечта Возрожденияо совершенной земной гармонии таит в себе грех. Совсем в другом гротескном родеизображен заколдованный лес. Если остров Армиды отвлекает от долга своей манящейкрасотой, то лес мешает его выполнению, наводя ужас на тех, кто в него вступает.Он мрачен, темен, в нем устраивают шабаш ведьмы, слышны рев и вой диких зверей,шум прибоя, гром (песнь 13, строфы 2-4, 21), появляется страшное пламя в видевысоких замков, охраняемых чудовищами (строфы 27, 28). А тех, кто не боитсяэтих призраков, лес искушает другими видениями: Танкредо и Ринальдо слышат голосалюбимых женщин, превратившихся в деревья (песнь 13, строфы 41-43; песнь 18,строфа 34), возникают обманчивые фигуры прекрасных нимф. Только Ринальдо удаетсяпобедить соблазны страха, красоты и любви с помощью небесных сил и тех, ктонеподкупно им служит.

Среди них на первом месте Петр Отшельник, который посылает за Ринальдо рыцарей,а затем помогает очиститься от грехов и благословляет, когда тот отправляетсяв заколдованный лес. Наряду с Петром - фигурой исторической - выведен добрыйволшебник из Ашкелона - образ литературный, традиционный. Но Тассо его видоизменяет,превратив в крестившегося язычника, преданного христианской вере (песнь 14,строфы 41-47). И наконец, появляется совершенно фантастический образ девы сангельским ликом, которая ведет волшебный корабль (песнь 15, строфы 4-6). Так,среди "чудесных помощников" оказываются лицо реальное, персонаж, восходящийк рыцарским романам, и существо, близкое к ангелам. Смешение столь разных персонажей,объединенных общим католическим колоритом, знаменательно для переходной эпохи.Любопытно смешение волшебного элемента с реальным. Заколдованный лес нужен крестоносцамдля практической цели, чтобы построить стенобитную машину. Прекрасная дева предсказываетрыцарям открытие Америки.

Таким образом, магия, с одной стороны, тесно переплетается с религией, а сдругой - соприкасается с практической деятельностью людей и с развитием их познаниямира. Она не просто вплетается в поэтический вымысел, как у Ариосто, ее значениев поэме соответствует месту, которое она занимала в действительности и в сознаниилюдей второй половины XVI века. Такое же приближение к действительности заметнои в отношении Тассо к излюбленной практической науке - географии. Отметим, чтопоэма Ариосто прямо пестрит географическими названиями от Ирландии до Китая.Рыцарь Астольфо плывет по Персидскому заливу мимо Индии, Малайи, Цейлона (песнь15, строфы 16, 17). Но описания этих мест нет. Упоминание о них создает бесконечнуюоткрытость горизонта и вызывает ощущение свободы, которую так ценили люди Возрождения.Действие поэмы Тассо сосредоточено в одном месте. Лишь одно путешествие совершаютего персонажи: они плывут к "счастливому острову" по Средиземному морю, а затемвыходят в Атлантический океан (песнь 15, строфы 10-35). Но Тассо сообщает сведенияо средиземноморских городах и странах, и они представляются гораздо более реальными,чем страны, которые называет Ариосто. Лишь океан все еще ощущается как легендарнаястихия, хотя упоминание о Колумбе тоже придает ему оттепок реальности. Поэзияприобретает отчетливо выраженную познавательную ценность, к которой не стремилисьпредшественники Тассо.

Но наиболее ощутимы перемены, произошедшие в области этики. Рыцарям Ариостонезнакомо чувство долга, они очень легко покидают Карла в трудный для него момент,и его гнев и жалобы не могут их остановить. Ими движет только желание славыи любви (песнь 1, строфа 25). Даже доблестный Орландо ради любви нарушает верностьКарлу и "меньше помышляет о боге" (песнь 9, строфа 1). Правда, его настигаеткара - утрата рассудка, по описание его неистовства, и особенно сцена возвращенияк нему разума (песнь 39, строфа 37), проникнуты легким юмором, и потому каране воспринимается серьезно, равно как его стремление загладить свою вину (песнь39, строфа 61), о которой поэт говорит вскользь. Идеал, а, вопреки мнению ДеСанктиса и других итальянских исследователей, у Ариосто есть нравственйый идеал,- благородный рыцарь, не знающий коварства и хитрости, всегда готовый прийтина помощь тому, кто слабее его (это относится в одинаковой степени как к христианским,так и к сарацинским рыцарям). Этот идеальный герой свободен в своих действиях,в том вымышленном поэтическом мире, в котором он живет, общественные связи неналагают на него никакой узды.

Поэтическому сознанию Тассо такая свобода представляется не только невозможной,но и нежелательной. Цели, которую ставят перед собой крестоносцы, - освободитьИерусалим - нельзя достичь доблестью отдельных рыцарей, подчиняющихся лишь своейволе. Возникает новое требование - их единение. Это требование отчетливо выраженов речи Петра Отшельника, который предлагает крестоносцам создать войско наподобиечеловеческого тела, где все части связаны друг с другом, а ими управляет голова,т. е. один вождь (песнь 1, строфа 31). Подчеркивая важность единения и губительностьраздоров, Тассо не только следует своему поэтическому образцу - "Илиаде", нои господствующей идее своего времени. Единение, которое предполагает отказ отполной свободы личности, вызывает к жизни понятие долга и дисциплины (песнь7, строфа 49; песнь 5, строфа 55). Нарушения долга, в которых повинны лучшиерыцари - Танкредо и Ринальдо, делаются основой главных драматических конфликтовпоэмы. Происходит переоценка духовных ценностей: на первый план выдвигаетсяидея, которая становится над человеком. Она сдерживает его страсти, вдохновляетна самопожертвование, но одновременно в своей метафизической устремленностиобнаруживает жестокость и даже бесчеловечность: ради нее Гоффредо отказываетсяпомочь Армиде, а Ринальдо бросает ее, ради нее крестоносцы не щадят жителейИерусалима. Так возникает новая драматическая поэзия, проникнутая иным пафосом,чем поэзия Ариосто.

Но показывая в идеальном свете христиан с их нравственными принципами, Тассовсе же не может совершенно оторваться от практической морали своего века. Правда,коварным иезуитизмом он наделяет их врагов - Аладина, Идраота, но и идеальныйгерой, Гоффредо, прибегает к дипломатии, т. е. к смягченной и облагороженнойформе необходимого полуобмана, и при переговорах с послами Аладина (песнь 2,строфа 87), и в какой-то мере в речах, обращенных к своим сторонникам (песнь1, строфы 21-28). Такие приметы реальной политики еще не проникли в поэму Ариосто.

Сопоставляя двух преемственно связанных поэтов, мы ограничились отдельнымиэлементами их произведений, но и это неполное сопоставление показывает, чтоТассо, воспринявший в юности культуру Возрождения, принадлежит уже к другойэпохе и что его поэма отмечает качественно новый этап в истории итальянскойлитературы, когда не только менялись понятия и идеалы, но и намечался переходот условного гармонизированного изображения действительности к ее более реалистическомувоссозданию.

Примечания

1. Malagoli L. Le contradizioni delRinascimento. Firenze, 1968.

2. Titone V. La politica dell'etabarocca. Roma, 1969, p. 69-70.

3. В середине XVI века "Поэтику" Аристотеляизучали и комментировали Робортелло, Кастельветро, Алессандро Пикколоминии др.

4. См. обмен посланиями между ДжованбаттистаПинья и Джиральди Чинцио: De Romanzi, delle Comedie e delle Tragedie, ragionamentidi G. G. Cintio. Milano, 1864, p. 2.

5. Поэмы Луиджи Аламанни и Бернардо Тассо.

6. Поэма Джанджорджо Триссино "Италия, освобожденнаяот готов" (1548).

7. О влиянии контрреформации на поэму Тассосм.: Getto G. Nel modo della "Gerusalemme". Firenze, 1968; RamatR. Per la storia dello stile rinascimenlale. Messina; Firenze, 1953.

8. Письмо к Луке Скалабрино см.: ТassоТ. Poesie e prose, а cura di S. A. Nulli. Milano, 1955.

9. Getto G. Nel modo della "Gerusalemme";Ramat R. Per la storia dello stile rinascimentale.

10. См., например: Gentile A. Deiure belli. Hanoviae, 1598,

11. Письмо к Шипионе Гонзага см.: TassoТ. Poesie e prose...