Слово и язык в культуре Просвещения
Ю. М. Лотман
СЛОВО И ЯЗЫК В КУЛЬТУРЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ
(Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1. - Таллинн, 1992. - С. 216-223)
Если понимать под Просвещением целостную модель определенного культурногопериода [1], то a priori можно утверждать, чтопроблема языка должна занимать в этой системе значительное место. Однако, всилу своеобразия идеологии Просвещения, понятия слова и языка оказываются непросто присутствующими в этой системе, но и занимающими в ней одно из центральныхмест. В предлагаемой статье нас будет, следовательно, интересовать не историятех или иных языков Европы XVIII в. и не узко лингвистические вопросы, связанныес ней, а проблема места слова в культуре и связей, которые возникают между идеейязыка и основной концепцией Просвещения.Понятия Слово, Текст, Знак, Язык лежат в основе очень многих моделей культурыи, видимо, относятся к числу ее универсалий. Тем более важно проследить, кактрансформируется связь этих понятий с другими элементами системы при переходеот одной модели к другой. По сути дела, именно отношение к данным понятиям представляетсобой удобный индикатор для разграничения систем культуры. Отличие от ближайшегопредшественника Просвещения - рационализма XVII в. - в этом отношении особеннопоказательно.Проблема языка интересовала рационалистов в двух аспектах. Во-первых, в центревнимания оказывался вопрос о языке как средстве передачи идей, что способствовалологическому анализу смысла слов и стремлению "улучшить" язык, освободивего от двусмысленностей и неточностей семантики. Это подводило к идее искусственныхязыков, которая, как известно, занимала Лейбница, и он даже склонялся к мысли,что китайский язык "искусственный, т. е. он был целиком придуман некиимвыдающимся человеком" ("Новые опыты о человеческом разуме", глава"О словах, или О языке вообще"). Такой подход сосредоточивал вниманиене на механизмах языкового выражения, к которым предъявлялось единственное требование:не затемнять содержания, - а на сообщении идей. Это, в свою очередь, обусловливалоутверждение о том, что язык как средство сообщения идей присущ только человекуи принципиально не может быть свойствен животным. Лейбниц в "Новом опытео человеческом разуме" утверждал, что животные "совершенно не способнык речи. Только человек способен пользоваться (...) звуками как знаками внутреннихмыслей, чтобы таким образом они могли делаться известными другим".С этим аспектом был связан второй: двуединство языкового знака представлялосьчастным случаем проблемы соединения интеллектуального и физического начал, чтов конечном итоге приводило к дуализму исходных понятий. Лейбниц в полемике сС. Кларком утверждал: "Мысль о том, что присутствие души и ее влияние натело взаимно связаны, неприменима по отношению ко мне, так как я, как известно,целиком отвергаю такое влияние" [2].В том же направлении развивались и мысли Декарта, хотя он и предпринимал попыткиобъяснить связь между душой и телом. Декарт не посвятил языку развернутых исследований,однако основные положения им были сформулированы весьма отчетливо: исходя изпринципиального разграничения механического и интеллектуального начал, Декартвидит в животном великолепно организованный автомат. Таким же автоматом являетсяи человек, пока речь идет о всей сумме его телесных потребностей и функций,а не о душе и связанном с нею интеллектуальном начале. Именно язык, способностьк речи, определенная наличием интеллекта, отделяет человека от животного и автомата.В письме к Henry More (1649) он писал:"Mais de tous les arguments qui nous persuadent que les betes sont denueesde pensees, le principal a mon avis est que les unes soient plus parfaites queles autres dans une meme espece, tout de meme que chez les hommes comme on peutvoir chez les chevaux et les chiens, dont les uns apprennent beaucoup plus aisementque d'autres ce qu'on leur enseigne; et bien que toutes nous signifient tresfacilement leurs impulsions naturelles, telles que la colere, la crainte, lafaim ou d'autres etats semblables, par la voix ou par d'autres mouvements ducorps, jamais cependant jusqu'a ce jour on n'a pu observer qu'aucun animal ensoit venu a ce point de perfection d'user d'un veritable langage, c'est-a-dired'exprimer soit par la voix soit par les gestes, quelque chose qui puisse serapporter a la seule pensee et non a l'impulsion naturelle. Ce langage est eneffet le seui signe certain d'une pensee latente dans le corps; tous les hommesen usent, meme ceux qui sont stupides ou prives d'esprit, ceux auxquels manquentla langue et les organes de la voix, mais aucune bete ne peut en user; c'estpourquoi il est permis de pendre le langage pour la vraie difference entre leshommes et les betes" [3].Те же мысли Декарт развивал в пятом разделе "Discours de la methode".Декарт решительно отказывается видеть общность между криками животных и человеческимязыком. Восклицания и движения животных автоматически связаны с определеннымивозбудителями, а человеческая речь свободна и независима. Крик или жест животногострого определен каким-либо импульсом и не является интеллектуальным актом.Речь же людей свободно порождается, варьируется, охватывая бесконечное разнообразиеидей. С этим же связана мысль Декарта об интеллектуально-творческой природеязыка, сущность которого состоит в возможности бесконечно создавать новые высказывания,передавая многообразные новые идеи. Отсюда мысль о том, что входящие в человеческуюречь восклицания, вызванные непосредственными чувственными стимулами (болью,страданием, радостью и т. п.), также находятся вне языка, принадлежа внеинтеллектуальнойсфере.Н. Хомский проницательно отметил, что картезианские лингвистические идеи оказаливлияние на формирование романтических концепций о языке и, в частности, воздействовалина Herder'a:"Comme Descartes, Herder soutient que le langage humain differe generiquementdes exclamations de la passion; on ne saurait l'attribuer a des organes superieursde l'articulation; le langage ne peut evidemment pas avoir son origine dansune imitation de la nature ni dans une convention qui l'aurait fonde. Le langageest plutot une propriete naturelle de l'esprit humain" [4].Именно то, что человек обладает менее развитыми, чем животные, инстинктамии менее скован естественными импульсами, составило основу человеческого разумас его свободой от механической власти "машины" тела.Таким образом, противопоставление Природы и Разума и Природы и Языка входилов самое сущность рационалистических лингвистических концепций.В полной противоположности рационалистическим концепциям деятели Просвещения,размышляя о языке, сосредоточивали свое внимание на проблеме знака и его сущности.В центре внимания оказывался механизм взаимопонимания и - в связи с этим - опасности,таящиеся в самой природе слова как знака. Язык, в концепции Просвещения, рождаетсяиз естественной потребности человека обратиться за помощью к другому человеку.Развивается он из непроизвольных возгласов и жестов, свойственных как людям,так и животным. Язык рождается из страстей, и первые слова - междометия. Воткак рисует Кондильяк в "Опыте о происхождении человеческих знаний"рождение языка. Прибегая к своему излюбленному методу - робинзонаде, мысленномуэксперименту с изолированной человеческой особью или парой индивидов, он рассуждает:"Когда они жили вместе, у них был повод больше упражняться в совершениипервых действий души, потому что их общение друг с другом заставляло их связыватьс возгласами, сопутствующими каждой страсти, восприятия, естественными знакамикоторых они были. Обычно они сопровождали их каким-нибудь движением или жестом,которые были еще более выразительны. Например, тот, кто страдает от отсутствиякакого-то предмета, который его потребности сделали для него необходимым, неудержится от того, чтобы издать возглас; он прилагает усилия, чтобы получитьэтот предмет, он качает головой, машет руками и двигает всеми частями тела.Другой, взволнованный этим зрелищем, устремляет свой взгляд на этот же самыйпредмет и, ощущая в своей душе чувства, в которых он еще не способен дать себеотчет, страдает, видя страдающим этого несчастного. С этого момента он чувствуетсебя склонным помочь ему и поддается этому впечатлению, насколько это в еговласти. Таким образом, побуждаемые одним лишь инстинктом, эти люди просят другу друга помощи и оказывают ее друг другу. Я говорю: одним лишь инстинктом,так как размышление не может еще в этом участвовать. Один из них не сказал бы:Мне следует двигаться таким образом, чтобы показать ему, в чем я нуждаюсь,и побудить его помочь мне; и другой не сказал бы: Я вижу по этим движениям,что он хочет того-то и того-то, сейчас я ему предоставлю возможность попользоватьсяэтим". И далее: "Пользование этими знаками постепенно делало упражненияв совершении действий души все более многочисленными, и, в свою очередь, действиядуши, в совершении которых они все больше упражнялись, совершенствовали знакии делали пользование ими более привычным" [5].Одновременно акцент языковой проблемы переносился из области логики в областьсоциологии, из семантики - в прагматику. История языка рисовалась как рассказо превращении искренних восклицаний, продиктованных самой природой, в язык социальнойлжи, конденсатор всей общественной неправды.В раннем рассказе Льва Толстого "Рубка леса" есть эпизод, которыйкак бы вобрал в себя квинтэссенцию мировосприятия Просвещения в его отношениик проблеме языка. Толстой неоднократно подчеркивал, какое глубокое воздействиеоказало на него чтение Руссо, портрет которого он в молодости носил на грудирядом с крестом, а сочинения, по собственному признанию, помнил наизусть [6],однако под текстом, который мы приводим ниже, подписался бы не только Жан-Жак,но и любой мыслитель Просвещения, видящий в расхождении между значением словаи прагматическим смыслом его употребления корень предрассудков и общественнойлжи. Ложь же словесного употребления "культурных людей" обнажаетсяна фоне опасности смерти (вечной и внесоциальной сущности), с одной стороны,и бесхитростной, эмоциональной и поэтому истинной (смысловой акцент на междометии!)речи человека из народа. В палатке, расположенной в пределах достижения огняпушек горцев (рассказ описывает события войны на Кавказе в 1850-е гг.), ротныйкомандир Болхов только что признался рассказчику в том, что он трус и что опасностьпричиняет ему невыносимые мучения. В это время доносится звук выстрела неприятельскойпушки:" - Это он [7], братцы мои! - послышалсяв это время встревоженный голос одного солдата, - и все глаза обратились наопушку дальнего леса.Вдали увеличивалось и, уносясь по ветру, поднималось голубоватое облако дыма.Когда я понял, что это был против нас выстрел неприятеля, все, что было на моихглазах в эту минуту, все вдруг приняло какой-то новый величественный характер - все это как будто говорило мне, что ядро, которое вылетело уже из дулаи летит в это мгновение в пространстве, может быть, направлено прямо в мою грудь.- Вы где брали вино? - лениво спросил я Волхова, между тем как в глубине душимоей одинаково внятно говорили два голоса: один - господи, приими дух мой смиром, другой - надеюсь не нагнуться, а улыбаться в то время, как будет пролетатьядро, - и в то же мгновение над головой просвистело что-то ужасно неприятно,и в двух шагах от нас шлепнулось ядро.- Вот если бы я был Наполеон или Фридрих, - сказал в это время Болхов, совершеннохладнокровно поворачиваясь ко мне, - я бы непременно сказал какую-нибудь любезность.- Да вы и теперь сказали, - отвечал я, с трудом скрывая тревогу, произведеннуюво мне прошедшей опасностью.- Тьфу ты, проклятый! - сказал в это время сзади нас Антонов (солдат. - Ю.Л.), с досадой плюя в сторону, - трошки по ногам не задела" [8].В рамках просветительской традиции создавалась языковая концепция Руссо. Впервой главе "Essai sur l'origine des langues" Руссо писал:"La parole etant la premiere institution sociale ne doit sa forme qu'ades causes naturelles" [9]. В приведеннойформуле Руссо сразу же отмечает связь слова с Природой и Культурой (социальнойструктурой). Поскольку эти понятия, по Руссо, полярно противоположны, в самойприроде языка заложено противоречие. При этом Природа и Культура мыслятся какначальная и конечная точки развития (извращения) коммуникативной связи междулюдьми. Исходную точку Руссо в "Эмиле" определяет так:"Все наши языки - произведения искусства. Долго искали, нет ли естественногои общего всем людям языка: без сомнения он есть - это язык, на котором говорятдети, раньше чем научатся говорить. Это язык не членораздельный, но выразительныйи звучный, понятный